Конфеты раздора

— Слушай сюда, Солдат, — как только они отошли достаточно далеко, командир остановился, хлопнул по груди, явно отыскивая пачку сигарет, хотя в шлеме все равно не смог бы покурить. — Выжжем всех, кого найдем, благо горят они хорошо. Никаких образцов, никакого риска заражения. — Саботаж? — просто спросил Солдат, видя, как сузились глаза командира за маской. — Ты видел, как эти твари двигаются. Прямого приказа добыть образцы тканей любой ценой нам не давали. Я не хочу через час-другой поливать огнем тебя, чтобы остановить. Против этого нет вакцины. Если мы ничего не принесем, сюда ебнут ракетой, начиненной R12, и все закончится. Если добудем, этот пиздец может повториться. Сечешь? — Секу, — отозвался Солдат. — Есть всех выжечь. Они уничтожали все, что шевелилось, на протяжении следующих четырех часов. Солдат насчитал сто двадцать альтернативно-живых, которые горели, как сухая трава: горячо, жарко, сразу распадаясь жирным пеплом, иногда украшенным мигающими браслетами учета. — Хорошо детей здесь нет, — вдруг сказал командир, глядя на пятно, оставшееся от очередного бродячего прыгуна. — Это Сандра, — зачем-то продолжил он. — По волосам узнал. Красивая баба была. Солдат не помнил Сандру — женщин к нему не пускали, да и понятие «красивая» никак не хотело укладываться у него в голове: альтернативно-живая Сандра напоминала скелет, в отличие от остальных сумела сохранить волосы на голове — неестественно длинные, белые — и какую-то цветную кофту на теле. Он попытался примерить понятие красоты ко всем, кого смог вспомнить, но у него ничего не вышло. Командир был сильным, жестким и надежным. Понятным. Он подходил Солдату, не вызывал отторжения. Наверное, выгляди он иначе, это бы не поменялось: главное было скрыто внутри. Солдат представил, как у командира светлеет кожа, вытягивается нос и губы становятся более яркими, крупными. Отчего-то так он стал похож на капитана. Странный выверт его необнуленного сознания поставил Солдата в тупик. Почему рядом с командиром упорно становился капитан, ему пока было неясно, это тревожило, как та самая белая звезда на груди, как дурное предчувствие, как застрявшее между ребер лезвие ножа, не смертельно, но упорно тычущееся во что-то важное. Капитан был важен. Странное чувство, испытываемое к командиру, мешало Солдату верно оценить «второго», рассмотреть отдельно, не сбиваясь на желание не подпустить его к командиру, не позволить занять место около него. Капитан сказал «осторожно» и «ни один образец не стоит безопасности». Капитан оставил в живых командира, хотя тот оказался верен не ему. Ну, или не только ему. Капитан помнит того Баки, из которого сделали Солдата. Капитан, может, оставит его себе. Будет использовать лично, а не отдаст ученым, чтобы разобраться, как он устроен. Документация уничтожена. Сейчас группа капитана уничтожит бункер вместе с криокамерой и креслом. Может, они и не будут заново разбираться, как он работает. Может, капитану действительно важен этот Баки, а обнуления, как известно, дают обратный эффект. — Не сцы, — сказал вдруг командир. Они сидели в одной из квартир зачищенного дома — переводили дух. Вернее, переводил его командир, а Солдат просто смотрел, как тот крутит зажигалку в затянутых перчатками пальцах. — Капитан тебя не отдаст никому. Он и меня при тебе пока оставил, потому что понял, что ты взбесишься. Зачистят тут, отсидим карантин, и будет с тобой кэп носиться, как дурень с яйцом. — Ты? Ты… Тебя? — он пытался сформулировать вопрос, с непривычки у него выходило из рук вон плохо. — Как карта ляжет, — командир всегда понимал его верно, даже когда Солдат и говорить-то толком не мог, только хрипеть после крио или обнуления. — Посмотрим. Он хотел уйти с ним. Прямо сейчас. Пройти по тоннелю, пробраться в незащищенный лагерь, забрать пайки, оружие и исчезнуть. Безо всякого «как карта ляжет». Предлагать такое было нельзя — неизвестно, что у капитана было на командира. Что вообще за Организация стояла за капитаном и какими ресурсами она располагала. А командир молчал. Вряд ли не рассматривал такой вариант, но молчал. Значит, отпадает. — У тебя все будет окей, Солдат, — рот командира был закрыт дыхательной маской, но Солдату не нужно было смотреть, чтобы знать: он улыбается. «А у тебя?» — хотелось спросить Солдату, но он не имел права. Никакого. Поэтому он чуть склонил голову, давая понять, что услышал, и поднялся. — Движение двумя уровнями ниже, — сообщил он командиру, и тот тоже поднялся. Их ждала зачистка. *** В лагерь вернулись по темноте, долго торчали в палатке, напичканной датчиками загрязненности, обдаваемые моросью обеззараживающих растворов, мылись и снова возвращались в обработку. — Пиздец коже, — после третьего раза сказала Мэй. — В скафандрах же были. — Лучше перебдеть, — тайком разглядывая ее, отозвался Таузиг, — чем недобдеть. Солдат не возмущался. Его постоянно вымачивали в химии разной степени токсичности, так что ему было не привыкать. Он смотрел на командира. На его крепкое тело, резкий переход от темной кожи к светлой на ягодицах и ниже, на более загорелые плечи и лицо, чувствовал его усталость. Видимо, в Организации капитана не принято было давать стимуляторы остальным бойцам отряда, чтобы они не усложняли модификантам выполнение задачи. Глупо, но кто его спрашивает? Тем более, командир после них всегда был не просто уставшим, а изможденным. — Вроде все, — капитан осмотрел датчики и каждого лично просканировал гибким щупом. Солдат подумал, что ни разу не видел того, седого (его звали мистером Пирсом, вспомнилось вдруг) голым и отчего-то считал, что это не принято — видеть начальство без одежды. Командира тоже не приходилось: ни во время общих помывок, ни в джунглях у реки, даже когда было слишком жарко и Солдату приказали отогнать всех крокодилов с мелководья, чтобы «можно было плескаться, не рискуя яйцами». У реки он был в белье, а во время помывок Солдат как будто и не обращал ни на кого внимания. И вот седого Пирса Солдат тоже не видел обнаженным. Не то чтобы он хотел, конечно. Капитан был молод (на самом деле нет, судя по датам хроники, капитан был так же стар, как Солдат), а мистер Пирс — нет. Вряд ли на него было бы приятно смотреть. Поймав себя на мысли о том, что круглый, крепкий зад капитана — это приятное зрелище, Солдат на мгновение завис. Потому что до этого момента вообще не обращал внимания на то, как выглядят окружавшие его люди. Те различались только наличием подготовки и уровнем опасности (от нуля до семи), все, за исключением, пожалуй, командира. Но тот и так стоял всегда чуть осторонь от остальных людей. Слишком глубоко впаянный в мозг, впечатанный в самую суть, он был будто его продолжением, уязвимым, но необходимым. Командир был красивым — осознал вдруг Солдат. Приятным для глаз. Как оружие. Солдат не любил негармонично спроектированные стволы, и этот его «заскок», как говорили техники, еще ни разу не расходился с результатами стрельб. Некрасивое оружие плохо стреляло. Может, подумал Солдат, и с людьми ровно та же история? К командиру хотелось находиться как можно ближе, тереться о него, выпрашивая конфеты, и тот охотно гладил его, как сам Солдат гладил винтовку, из которой выстрелы удавались лучше всего, — с восхищением и благодарностью. Но вот чтобы оценить красоту... Хотя, может, в его сознании капитан тоже был живой винтовкой, и именно поэтому получалось оценить его экстерьер, — Солдат не знал. Он никогда раньше не видел других таких, как он. Созданных для войны. Капитан же еще и работал автономно, как самонаводящиеся ракеты «Старк Индастриз». И ягодицы у него были идеально круглыми, светлее, чем у командира, да и сам он был высоким и мощным, отлично сбалансированным, развитым, двигался со сдерживаемой силой, пластично, хотя в бытовые моменты бывал даже неуклюж. Впрочем, винтовка, из которой уже сделали выстрел, тоже превращалась в обузу. — Ты хорош, — сказал вдруг Солдат одевающемуся в сухую чистую форму капитану. — Разработчики явно постарались. Баланс, сила, выносливость, автономность. Бойцы командира сначала замерли, услышав его голос, а потом перетекли к стенам, зная, что Солдат всегда пробует новые виды оружия. Не поняли, наверное, что Солдату капитана никто трогать не позволял. На лице капитана отразились сложные эмоции, которых Солдат не понял бы, даже если бы очень попытался. Он сначала открыл рот, потом поджал губы, посмотрев в пол, нахмурился, снова открыл рот, будто собрался что-то сказать, но передумал. — Спасибо, Бак. Ты тоже отлично справился с заданием. — Можно? — спросил Солдат, и капитан, глядя на протянутую руку, кивнул. Солдат потрогал его бицепс, удивительно твердый, тверже, чем у командира, провел ладонью по груди, ощупал мышцы пресса. — Усиленный скелет? — спросил он из вежливости, хотя было понятно, что нет. — Нет, насколько мне известно. — Вибраниумные волокна в мышечной ткани? — Н-нет, — со странным выдохом ответил Капитан. — Сэкономили, — оценил Солдат. Кто-то, кажется Таузиг, сдавленно фыркнул, но тут же ойкнул, получив тычок под ребра. — Облучение? — Да. Вита-лучи. — Больно, — вспомнил Солдат. Смутно, но он все же помнил, как его создавали. Разрозненные картинки, стертые лица. Все, кроме одного. Обрюзгшие щеки, очки, скрывающие заплывшие, бегающие глазки. — Как и первичное тестирование, — обойдя по кругу, он потрогал ягодицы, так привлекшие его внимание. — Сколько поднимаешь в толчке над головой? — Э… тысячу-тысячу двести, думаю, смогу. Килограмм, в смысле, — тихо ответил капитан, зная, что результат так себе. Но у него и руки такой, как у Солдата, нет, верно? — Год выпуска? — Восемнадцатый прошлого века, — кажется, это прозвучало с каким-то не вполне понятным весельем, и Солдат сильнее сжал его ягодичные мышцы, оценивая их твердость. Попроще, чем у созданных в девяностые. Те пять экземпляров третьего поколения были хороши, но совершенно не годились для работы. Они тренировались на Солдате, использовали вместо груши (как они думали). И что? Где они и где Солдат? Капитан был не из них. Он помнил лицо каждого из пятерки. Капитана среди них не было. — Хватит, — тихо, но твердо осадил любопытного Солдата командир. — Если ты его еще раз за жопу тронешь, я за себя не отвечаю. Иди сюда. Конфету хочешь? Солдат отпустил капитана и пошел к нему. Он хотел конфету. Конечно, он хотел. *** Еда была вкусной. Солдата вкусно кормили и раньше, еще до мистера Пирса, конечно. Он не помнил, кто и когда, чувствовал лишь, что это было давно. Вспоминал рассыпчатый жирный рис, крупно порубленную оранжевую морковку, расползающуюся на языке сладковатыми волокнами, мягчайшее мясо с жирком, которое губами можно было есть, острый запах специй. Крошечные пирожки с красными ягодами, сочные внутри, а снаружи покрытые хрустящей золотистой корочкой. Салат, заправленный майонезом, в нем много всего: картошка, вареное мясо, горошек, соленый огурец. Он помнил мельчайшие нюансы запахов, чувствовал вкус, будто это было вчера. Проект «Зимний Солдат» всегда был не дурак пожрать, но много ему не давали. Он помнил русскую речь, смазанные лица, выкрашенные зеленой краской стены. Тогда он не чувствовал себя оружием. К нему относились, как к дорогой игрушке, и боялись сломать. Всем регламентным процедурам, сопровождавшимся неприятными ощущениями, предшествовало не требование даже — просьба. «Потерпи, Солдат». И он терпел. Потому что так было нужно. Он служил общей цели, на его отладку шли огромные средства, и все, что от него требовалось — немного потерпеть. Тогда он не отделял себя от «них». Чувствовал некоторое сродство с теми, кто его окружал. Все они выполняли работу — каждый свою — и врагов среди них у Солдата не было. Он не помнил, когда все изменилось, и Зимний Солдат из дорогой, ценной боевой единицы превратился просто в инструмент в чужих руках. Зачастую в грубых, не понимающих, как он устроен, не умеющих нажимать правильные кнопки, иногда ломавших его в надежде, что он заработает. Так было до командира. Может, достанься ему Солдат сразу, некоторых багов, неприятных сбоев можно было бы избежать. Но командир тоже не до конца знал, как надо, действовал интуитивно, и как-то так вышло, что Солдат перестал воспринимать кого-то, кроме него. Техника вроде не должна была иметь привязанностей, но в случае с Солдатом и командиром это правило не работало. Солдат привязался. Особенно остро он ощутил это, когда капитан приказал остаться на ночь у него. Солдат хотел упереться, как иногда делал, врыться в воображаемый асфальт, гася кинетическую энергию, заклинить, но командир хлопнул его по спине и приказал: «Иди». И Солдат пошел. Потерся лицом о подставленное плечо, прикрыв глаза, почувствовал ладонь на загривке, короткие, интенсивные почесывания у основания черепа, несколько раз глубоко вдохнул знакомый запах, запоминая, и с сожалением позволил себя оттолкнуть. Он смотрел, как командир уходит к себе, и пытался запомнить все: его походку, чуть отяжелевшую от усталости, мощный разворот плеч, крупные кисти рук, отодвинувшие полог палатки. Если капитан найдет способ его обнулить, он хотел помнить. Может, есть какие-то препараты? Капитан сам был спецпроектом, он должен был в этом разбираться. И вот теперь он ел вкусную вредную еду, сидя в палатке у капитана, и делал вид, что не понимает, чего тот от него хочет. Он не помнил его Баки. Он не хотел его помнить. Это мешало работе. Откуда-то он знал, что Баки только все усложнит. — Они звали меня Яшей, — ответил он на осторожные расспросы. — Яковом Ивановичем. Я тренировал других суперсолдат, теперь точно это помню. Тот препарат, — он кивнул в сторону оставшегося на западе города, — был не первой попыткой сделать сыворотку. ГИДРе нужны были бойцы. У них был только я. — Да, — после паузы ответил капитан. — Формула сыворотки Эрскина была утеряна, ее пытались восстановить, но безуспешно. Восстановить формулу. Вот как в понимании капитана назывались эксперименты. Русские никогда не использовали иносказания. Опыты назывались опытами. Все протоколировалось. Капитан был таким же, как он. Экспериментом. Надеждой на что-то большее. Оружием. Пусть другого класса и созданным для иных целей, но он был таким же проектом. — Ешь, Баки. Похоже, мы с тобой так и останемся единственными людьми, пережившими модификацию. — Людьми? — удивился Солдат. Себя он человеком не считал. Он был сильнее, быстрее, живучее и выносливее. — Да, — просто ответил капитан. — Что бы с нами ни случилось, мы все еще остаемся людьми. Прежде всего — людьми. И только потом — быстрыми, живучими и дальше по списку — суперсолдатами. Потому что суперсолдаты — тоже люди. Капитан мог сколько угодно заблуждаться на свой счет, но насчет себя Солдат был уверен: он модификант, живое оружие. Видимо, что-то такое отразилось на его лице, потому что капитан вдруг накрыл его руку большой горячей ладонью и сказал: — Бак, то, что с тобой случилось — неправильно. Я страшно рад, что ты жив, но при мысли о том, чем тебе пришлось за это заплатить… — А тебе? — не он опустил капитана до вот таких разговоров. Вроде как тот был начальством, командир говорил, но вел он себя как такой же солдат. Как равный. Равных Солдату не было никогда. Командир был слабее, но у него в руках было сосредоточено столько прочных нитей, ведущих к сложным механизмам внутри Солдата, что стоял он несоизмеримо выше. Даже если бы вдруг кто-то обрезал эти нити, то командир продолжил бы держать Солдата чем-то другим. Чем-то, горячо отзывавшимся внутри. Капитан не отзывался ничем. Просто еще один полный магазин, лежащий в соседнем кармане разгрузки. Соседний огнемет, может, более продвинутой комплектации — оборудованный самонаведением. — Я просто проспал во льдах семь десятков лет, — признался капитан. — Длительное крио пагубно влияет… — Я знаю. Это не было крио, Бак, никто никогда не совал меня в… ту установку, из которой ты выбрался. Я вмерз во льды вместе с самолетом, груженым бомбами. В сорок пятом. Солдат хорошо считал в уме. Организация капитана, видимо, была богатой — заморозить миллионы так надолго могли себе позволить немногие. — Баки, — поразмыслив, все-таки спросил Солдат, хотя, по сути, ему не было интересно, — участвовал в том же эксперименте, что и ты? Вы одной серии? — Нет, — под скулами капитана вспухли желваки. — Он попался ГИДРе. Я считал его… тебя погибшим. До того самого момента, как ты появился здесь. Рамлоу рассказал мне. Думаю, не все, но многое. Я боролся с ГИДРой сколько себя помню. С первой же минуты, как только стал таким. И я добью ее, чего бы мне это ни стоило. Ты со мной, Бак? Солдат не понимал, почему ему нужен его ответ, ведь он может просто приказать. — Я — проект «Зимний Солдат». Тебе достаточно просто приказать. Мне или командиру. На упоминании командира капитан нахмурился и, сжав его руку, отпустил. — С твоим командиром разговор будет отдель… Солдат схватил его за горло раньше, чем смог решить, правильно это будет или нет. — Жизнь командира в приоритете. Капитан превосходил его только свободой воли. По внедренным технологиям он уступал. — Я не буду… с тобой… драться, — прохрипел капитан, пытаясь отогнуть его пальцы. — Бак… Белая звезда на его груди на мгновение ослепила Солдата. Что-то горячо сжалось около сердца, и он увидел то же лицо, искаженное отчаянием. Вспомнил холод, сильный ветер, высоту. «Хватайся за мою руку, Бак. Хватайся же!» И это же лицо, удаляющееся, исчезающее за пеленой мелкого холодного снега. — Я знал тебя, — он отпустил капитана и провел по его щеке живыми пальцами. — Откуда я знал тебя? Я умер? Ты видел, как он… как я умер? — Да, — капитан даже не думал отодвинуться, жадно дышал раскрытым ртом, и каждый раз звезда на его груди касалась куртки Солдата. — Это была моя вина. Я не… не успел. Его дыхание обжигало лицо. Они стояли так близко, что от Солдата не могла укрыться его дестабилизация — наверное, он все-таки слишком сильно его придушил. Асфиксия часто дает такой эффект, а уж об удушении Солдат знал все или почти все. Глаза у Капитана были синие-синие. С мелкими темными крапинками у расширившегося зрачка. Он облизал губы, едва не задев лицо Солдата кончиком языка, а потом просто смотрел и ничего не делал. Ну, то есть он дышал, конечно. Но и все. — Бак, — тихо повторил он, и Солдат вдруг понял, что душил не всерьез. Командир тоже умел дестабилизировать Солдата одним своим присутствием. Особенно в последнее время. — Помочь? — спросил Солдат и положил живую ладонь ему туда, где сам хотел бы ощутить ладонь командира. — Нет, — спокойно ответил капитан, по-прежнему не двигаясь. — Не тогда, когда ты наверняка думаешь, что это вроде чистки соседней винтовки. Что ж, логику и аналитику ему выкрутили как надо, не пожалели. Солдат отпустил его, только теперь полностью осознав, что успел сигануть через стол и прижать его к какому-то то ли сейфу, то ли шкафу с документами. — Кхм, — произнес капитан, потерев шею. — Думаю, к обсуждению положения твоего командира мы вернемся позже. Давай спокойно доедим? Они доели в тишине, и капитан, чуть поколебавшись, отпустил Солдата туда, где он хотел оказаться больше всего. Скинув куртку и аккуратно сложив отстегнутые кобуры, он свернулся под боком у командира и сразу уснул. Снился ему падающий на лицо снег, серое бесконечное небо над головой и далекий перестук колес, заглушающий крик, звучащий и звучащий в ушах.