Конфеты раздора

Он сидел в большой светлой комнате спиной к стене. В венах плескалось сильное успокоительное, рассчитанное на модификантов, капитан ушел, так ничего от него не добившись. Солдат чувствовал себя, будто сразу после разморозки: вялым и дезориентированным. Мысли снова плавали в голове, кружили, как дохлые мухи в масле, и он упрямо прогонял их по кругу. Спать было нельзя. Несмотря на то, что капитан заверил его в том, что тут безопасно. Капитан все-таки наказал командира. Глупо было надеяться, что он спустил ему предательство. Теперь Солдата, наверное, отдадут кому-то другому. Может, им займется сам капитан. Лично. Переналадкой. Ведь он теперь — собственность его Организации. Ценный актив. «Не нервничай», — на руках командира наручники, его поставили на колени, как и Солдата, когда он кинулся на его охрану. Солдата обездвижили тяжеленными магнитными кандалами, выглядевшими, как цилиндры, заковавшие его предплечья и голени целиком. Он еще успел засадить одному из агентов носками обоих ботинок под подбородок, когда у бедра знакомо хлопнуло, и тело предательски онемело. «Успокойся, Солдат, — приказал командир. — Остаешься с капитаном. Как понял? Не рыпайся, делай все, что он скажет. Никого не калечить и не убивать» «Понял», — онемевшими губами ответил Солдат, не издав ни единого звука. А потом просто лежал у ног отчитывавшего кого-то капитана и смотрел, как командира уводят. Они могли уйти из лагеря. Собрать оружие и уйти. Солдат бы их вывел. Они бы угнали одну из машин и подались в Мексику. Отчего-то Солдат был уверен, что его способности пригодились бы там любому, согласному хорошо платить. Людям для жизни нужны деньги, а Солдату, как оказалось, — командир. Он не хотел смириться. Впервые в жизни, том ее куске, который он помнил более-менее полно, он не хотел смиряться. Все его существо требовало драки. Раскидать всех, свернуть шеи, вырвать у них командира. Убить всех не потому, что приказали, а чтобы дать выход бушующей внутри ярости. Тело не слушалось. Оно было тяжелым, расслабленным и непослушным. Капитан в его голове говорил и говорил одно и то же. «Баки, это единственный выход» и еще «Это вынужденная мера». И потом «Мы во всем разберемся». А Солдата интересовало, почему командир, наверняка зная о том, что так будет, не ушел. Ни тогда, когда их почти предоставили самим себе, ни тогда, когда точно стало ясно, что его упрячут… куда-то. Мысль, что, может быть, сейчас, в этот самый момент, его режут на куски, требуя кому-то что-то сказать, у Солдата тяжело стукнула в голове, но он не смог толком даже шевельнуться. Сам виноват. Вел бы себя тише, его бы не накачали до полного отупения. Что ему стоило быть расчетливее и притвориться, что все, что с командиром случится, его не волнует? После всего увиденного капитан бы, конечно, все равно не поверил. Капитан хочет его себе? Может, можно как-то обмануть его, притвориться послушным? Животный страх, смутно знакомый, сковал изнутри, к горлу поднялась тошнота. Он страшно, отчаянно и беспомощно боялся за командира. Того, что с ним могут сделать. Что он не выдержит. Не потому что слабый, а потому что просто человек. За большим окном почти стемнело, когда капитан пришел снова. От тарелки, которую он держал в руках, шел густой мясной запах, и тошнота вернулась. Командир, может, уже мертв. Почему он не сказал? Почему не предупредил, что так будет? Что его отрежут от Солдата, как что-то лишнее, мешающее? Заменят чем-то функциональным, как когда-то заменили руку. Отрезали и приделали новую. — Тебе нужно поесть, — сказал капитан. Солдат перекатил голову по стене, рассматривая его. Тонкие свободные штаны, белая майка. Незащищенная шея, оружия нет. Босой. Сидит слишком близко. Одно движение, и можно вырвать ему кадык. Теплая кровь зальет тут все: вытянутые ноги Солдата, светлый пол, брызги попадут на стену и, может, даже на окно. Но это никак командиру не поможет. Он должен собрать себя в кучу и попытаться стать Баки. Не сразу. Поэтому он взял из рук капитана — из рук Стива — тарелку, едва не расплескав густую похлебку, уронил в нее ложку, не удержав, и неловко дернул уголком рта. Мышцы не слушались, и, наверное, это выглядело жалко. Потому что капитан… Стив взял ложку и, зачерпнув из миски, подул и поднес ее к его рту. Солдат проглотил. Жевать не нужно было — капитан озаботился измельчить еду для него, зная, как на таких, как они, действуют эти инъекции. Вкуса он не почувствовал, но съел все. После чего его ноги заботливо укрыли пледом и оставили одного. Наверное, он все же отключился, потому что когда в следующий раз осознал себя и окружающую действительность, в окно светила луна. Он все так же сидел у стены, уронив руки по бокам от тела. Спина одеревенела, задница вообще не чувствовалась. Он тяжело перекатился на бок, чувствуя, что состояние отупения прошло, но ярость будто выгорела, оставив под собой холод расчетливости. Если командир жив, он до него доберется. *** Капитан пришел утром. Сейчас Солдат уже был достаточно в форме, чтобы потягаться с ним в случае чего, хотя понимал, что нужно вести себя иначе. Быть послушным, притвориться покладистым и безопасным лично для него. Усыпить бдительность. Понемногу добавлять «элементы Баки» в свое поведение. Быть умным и адекватным, а не психом, которого раз за разом накачивают препаратами. — Привет, Бак. Как ты себя чувствуешь? Солдат попытался улыбнуться. Тянул углы рта вверх, но его неспособность выполнить эту простую задачу с каждой секундой становилась все очевиднее. — Функциональность восстановлена на восемьдесят процентов. Капитан чуть нахмурился, но потом искривил половину рта, будто передразнивая Солдата — у него улыбка выходила не лучше. — Пойдем, позавтракаем, и я все тебе расскажу, идет? Солдат поднялся с пола и вышел за капитаном в большую… наверное, это была кухня. И столовая одновременно. Вспомнилось, как они с командиром ели голыми прямо на полу, вкус соуса, который ему позволяли слизать с пальцев, и Солдат поспешил оборвать глупые воспоминания. Возможно, кроме них, у него ничего не осталось. — Мы на базе Мстителей. Своего рода тренировочный лагерь для людей с суперспособностями на базе ЩИТа. Это не тюрьма, не бункер, здесь нет лабораторий, исследовательских центров и прочих… атрибутов, к которым ты привык. Солдату много раз говорили, что его жизнь может измениться к лучшему. И ни разу этого не произошло. Становилось только хуже. Так что если капитан рассчитывает, что… — Я знаю, — капитан налил кофе из большой прозрачной колбы, поставил его перед Солдатом и пододвинул… Сахарница. Вот как называлась эта штука. Что ж, он не безнадежен. — После того, что случилось, ты не веришь, что теперь все будет иначе. Тони… Тони — это наш главный изобретатель. Тони сковал тебя, чтобы ты не успел никому навредить. Разработанные им нано-оковы к тебе больше применяться не будут. Если бы ты кого-то убил, — он нахмурился, переплетя пальцы, и посмотрел в окно, — то мне было бы гораздо сложнее направить дело в нужную сторону. — В нужную сторону, — повторил за ним Солдат, просто чтобы не молчать. — Да, — капитан снова перевел взгляд на него, откинулся в кресле и, подумав, добавил: — Я знаю… примерно знаю, о чем тебе твердили все время. Что ГИДРа — это порядок. Мировой. Господство, — он скривился, едва заметно, как будто от зубной боли, — будущее человечества. Но на самом деле ГИДРа — древняя нелегальная организация. Паразит. Состоять в ней, поддерживать ее идеи — преступление. — Историю пишут победители, — вдруг сказал Солдат. Он слышал эту фразу раньше. Может, даже от мистера Пирса. — Твоя организация победила? — Я на это рассчитываю, — ответил капитан, и тут раздался странный звуковой сигнал — длинный писк. — Духовка. Завтрак. Солдат проследил, как он надевает на руки цветастые рукавицы и достает из пищащей «духовки» большое блюдо. Пахло от него вкусно. — Ешь, — капитан отхватил ножом половину содержимого и переложил на тарелку. — Ешь, потом я тебе кое-что покажу. Единственным, на что он хотел бы сейчас посмотреть, так это на то, как командир садится в машину и уезжает куда-нибудь далеко. Солдату нужны были силы, и он ел. Ему нужна была одежда, и он взял ту, которую ему дал капитан. Он должен был показать послушание, и он пошел туда, куда повел его капитан. — Прости, без этого мы не имеем права покидать пределов жилого блока, — Солдат ждал чего-то подобного, поэтому тонкие браслеты и ошейник воспринял спокойно. — Вернемся, и я сниму. Прости. Солдат не мог припомнить, извинялись ли перед ним за то, что вынуждены соблюдать технику безопасности по обращению с оружием. По всему выходило, что если такое и случалось, то очень давно. Даже командир, наказывая его, всегда говорил не «извини», а, например, «нехуй было выебываться». Но всегда пояснял, за что последовало наказание. И Солдат старался не повторять ошибок. Теперь же он ошибся, не раскидал там всех — оковы этого самого Тони моментально скрутили его, а потом еще и транквилизатор подключился. — Вот, — капитан подвел его к темному стеклу, что-то нажал сбоку, стекло стало прозрачным, и он увидел командира. Тот сидел, прикованный одной рукой к металлическому столу, и говорил с каким-то человеком. Человек спрашивал — командир отвечал. — Жив-здоров, как видишь. На командире не было ни царапины. Он, конечно, выглядел уставшим, но внушение методами мистера Пирса ему явно не делали. — Он под следствием. Дает показания. Госсекретарь Пирс мертв, американская ГИДРа обезглавлена, но она успела пронизать все. От того, захочет ли Рамлоу сотрудничать, будет зависеть решение внутренней комиссии насчет него. — Не делайте ему больно, — Солдат знал, что просьбы не помогут — они никогда не помогали, но не просить не мог. — Я сделаю все, что скажете. Я могу… — Бак, — голос капитана звучал надломленно, будто каждое слово болело у него внутри. — Никто и так не будет причинять Рамлоу боль. Мы не… не в ГИДРе. ЩИТ — государственная служба. Мы охраняем закон, поддерживаем порядок, а не нарушаем его. — Порядок через боль. Мистер Пирс говорил, это правильно. На лице капитана вспухли желваки. — Мистер Пирс мертв, — спокойно ответил он. — Думаю, он ошибался. Порядок достижим и без… силовых воздействий. Солдат молча потрогал свой ошейник и кивнул под пристальным взглядом капитана. — Хайль ЩИТ, капитан Роджерс. Командир говорил, человек напротив него что-то записывал в блокнот, а Солдат в отражении стекла краем глаза видел: судя по лицу капитана, приветствие ему не понравилось. *** — Все будет хорошо, — твердил капитан за завтраком. — Сегодня пройдешь тесты. Общее обследование. Тони разработал специальную программу по работе с памятью… Дальше Солдат не слушал — с ним могут делать что угодно. Он смотрел, как на экране большого телевизора, висящего на стене гостиной, командир отжимается от пола. Камера у него большая и светлая. Завтрак уже был. Кажется, какие-то овощи. С ним пока все в порядке. А тесты… Солдат потерпит. Ему не впервой. — Не делайте ему больно, — снова попросил он. Капитан коротко коснулся двумя пальцами переносицы и выдохнул. — Никто ему ничего не сделает. Женевская конвенция запрещает издевательство над заключенными и военнопленными. А он вообще подследственный. Презумпцию невиновности никто не отменял. Солдат смотрел, как двигаются мышцы на плечах и руках командира, и думал о том, в чем таком провинился когда-то Баки Барнс, если никакие там конвенции и презумпции на него не распространялись? Что нужно было натворить, чтобы в светлом и справедливом мире, в котором жил капитан, из него сделали Зимнего Солдата?