Конфеты раздора

— Вы молодец, мистер Барнс, — появившийся будто из ниоткуда «Фил» улыбнулся в своей манере. — Влияние личных привязанностей в случае с психопрограммированием, похоже, сильно недооценивают. Мы позаботимся о мистере Рамлоу. — Нет, — Солдат только рот открыл, но произнес «нет» за него капитан. — Вы дискредитировали охранную систему ЩИТа в моих глазах, — он приблизил свое лицо к лицу «Фила» и добавил: — Меня самого после разморозки охраняли лучше. — Не сравнивайте, Стив… — С этих пор дело Рамлоу — это личное, Фил. От этого человека зависит психическое состояние Баки. Вы помните, кто такой Баки Барнс, Фил? «Фил» снова улыбнулся и посмотрел на Солдата. — Конечно, я помню, Стив. Поверьте, мы озабочены психическим состоянием мистера Барнса не меньше, чем вы. — Тогда, думаю, самое время обсудить ход расследования и меру пресечения для агента Рамлоу и других членов моей группы. — Не только, — вежливо уточнил «Фил». — Не только вашей группы, Стив. — Они остались здесь. Вернулись из зоны, рассчитывая на справедливость, Фил, — после небольшой паузы ответил капитан. — И что в итоге? — он нахмурился, оглядел командира, которого Солдат удерживал в вертикальном положении, получая от этого странное удовольствие. — В итоге мы — возможно — допустили, чтобы над подследственным, защищенным презумпцией невиновности и не пораженным в правах, провели незаконный эксперимент, нанесший вред здоровью. Возможно, необратимый вред. Если командир мог стоять и отдавать приказы, то ничего совсем уж непоправимого с ним не случилось, но Солдат был рад тому, что капитан готов врать… ладно, преувеличивать и искажать факты для того, чтобы облегчить его участь. — Агенту Рамлоу будет оказана вся необходимая помощь. — Я требую изменения меры пресечения с заключения в следственном изоляторе на ограничение передвижения. — В пределах? — Две мили, включающие мой дом на базе и все, что вокруг него. «Фил» поджал губы, но потом снова растянул их в улыбке. — Хорошо. Но только после детального медицинского освидетельствования и активации браслета, ограничивающего передвижения. — Я буду присутствовать. У Солдата внутри будто разжался металлический кулак, стискивавший внутренности. Он знал, что его сопротивление ни к чему хорошему не приведет, но выпустить сейчас командира было выше его сил. И капитан понял. Как часто он понимал о Солдате то, чего он и сам не знал, пока не приходилось столкнуться вживую? — Давай, Бак, — попытался улыбнуться капитан, но вышло мучительно для них обоих. — Неси его в машину. Никто не заберет, не переживай. Он на мгновение посмотрел себе под ноги, будто собираясь с мыслями, и у Солдата внутри, где только что был металлический кулак безысходности, стало вдруг тепло-тепло. И отчего-то жалко. Солдат давно перестал испытывать сожаление, но это было и не оно. А какое-то горько-удивленное чувство беспомощности, заставлявшее чувствовать себя слабым, открытым и будто беззащитным. Ему хотелось утешить… капитана? Себя? Их обоих? Он перехватил командира на руки, боясь, что если перекинет его через плечо, то и так получившие нагрузку сосуды головного мозга могут не выдержать излишнего притока крови — командир все еще был просто человеком. В медицинском центре их ждали. Заставили уложить командира на каталку, позволили остаться рядом и ему, и капитану в то время, как его засовывали в трубу томографа, брали кровь из вены и тыкали какими-то еще приборами. — Электромагнитные колебания мозга соответствуют состоянию сильнейшего стресса, — сказала молодая техник в белом халате. — Учитывая то, что пациент без сознания, такая мозговая активность выглядит странно. Мы взяли анализ на гормоны, посмотрим, что покажет. — Повреждения есть? — спросил капитан. — Следы от инъекций, мы пока не выяснили, что это было, скорее всего, препарат, ослабляющий критическое восприятие и упрощающий внушаемость, — она взглянула на планшет и постучала короткой черной палочкой по его корпусу. — Думаю, нам следует дождаться развернутой биохимии и потом уже решать, приводить его в сознание искусственно или стоит дождаться естественного пробуждения. — Он не очнется сам до вечера, — вставил Солдат — только он знал, куда надавил и какой должен быть эффект. — И после у него будет сильно болеть голова. Доктор нахмурилась, потом опустила взгляд на экран планшета и немного побледнела. — Пришли результаты. Нам нужен диализ. Срочно! Иначе откажет печень. Господи Иисусе, что в него влили?! — Возьмите меня, — почти взмолился Солдат. — Пропустите его кровь через меня, мы совместимы. Я переварю все. Это… проверено. Любую химию. — Бак! — капитан был рядом, и это ужасно мешало — счет, может, шел на секунды. — Я смогу, Стив, — Солдат знал, что играет нечестно, называя его по имени. — Так уже было, — на самом деле не совсем так, но никто не узнает. — Его кровь пропустят через меня, и сыворотка справится. Пирсу помогло. Но капитану знать этого не следовало. — Бак, это не… не выход. Ты сам едва отошел от последнего крио. — От крио я отхожу за двенадцать часов, — Солдата бесило его упрямство, командир нуждается в диализе — спасибо, Солдат хорошо знал, что это значит. — Проверьте меня, — сказал вдруг капитан. — Я сильнее и никаких препаратов, способных ухудшить картину, не принимал. Да, кровь Солдата представляла собой затейливый коктейль из химии. Некоторые формулы были внедрены так, что не выводились годами. Как-то он слышал о специальных микроемкостях внутри, которые постоянно подавали в его кровь микродозы всякой химии, правда это или нет, он понятия не имел — с ним на эту тему не общались. Но к тому, что капитан предложит себя, Солдат все равно был не готов. — Подходите, — сказала доктор, покопавшись в каких-то своих электронных бумажках. — Подпишите бланк, — она протянула ему планшет, и капитан, не глядя, расписался той самой черной палочкой. — Идемте. — Я тоже, — Солдат смотрел только на капитана, а тот — на «Фила», наблюдавшего за представлением со странным спокойствием и одновременно говорившего по телефону. — Насколько все серьезно? — спросил он. — Девять из десяти, — ответила доктор, и «Фил» кивнул, давая разрешение и на участие капитана в диализе, и на присутствие Солдата при этом. Потом сделал озабоченное лицо, переложил телефон из руки в руку и удалился. Видимо, у такого важного господина нашлись дела важнее, чем использование суперсолдата вместо фильтра. Или вместо свиньи — тут с какой стороны посмотреть. Через два часа капитан был бледен, но все равно улыбался Солдату. Командир все еще был без сознания. Кровь от него сначала попадала в какой-то прибор, а потом к капитану. К Стиву. — Почитаешь мне? — вдруг спросил ка… Стив. — Сложно лежать — сам знаешь, какая у нас потребность в движении. Мне сейчас хочется базу три раза обежать на максимальной скорости, а это я еще не обедал. — Что? — Да что угодно. За семь десятков лет люди столько книг написали, Бак. — Будто ты прочел все, что они написали до этого, — резонно возразил Солдат, потому что как-то скрывался в библиотеке. Просто предположил, что там его никто не будет искать, и не ошибся. Миссия тогда пошла наперекосяк, и он часа четыре бродил по огромной комнате, напоминающей то ли храм, то ли холл замка, от стены до стены которого тянулись полки, от пола до потолка уставленные книгами. Невозможно столько прочитать, даже если все сто лет заниматься только этим, освоив предварительно скорочтение. Стив коротко фыркнул и прикрыл глаза. Его бледность, просьбы почитать, белый хлопок подушки, обрамляющий лицо, — все это цепляло внутри Солдата что-то до того затертое, забытое и так долго казавшееся ненужным, что оно, это что-то, сладко ныло от каждого прикосновения, будто было когда-то самым ценным и еще помнило об этом. Солдат взял телефон, лежавший на тумбочке около кресла Стива, коснулся указательным пальцем его правой руки сенсора на экране и залез в интернет, не став отбирать у поймавшего его ладонь притворюхи сомнительную, но все равно незаконную добычу. — «Сто лет одиночества»? — Символично, — ответил Стив и погладил его запястье. Пальцы его были горячими, с мягкими подушечками, и касались приятно. — Ну, давай, Бак. Люблю твой голос. — «Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед», — начал читать Солдат, не отнимая у него руки и чувствуя себя тем самым полковником, который и перед расстрелом будет вспоминать всякую сентиментальную ерунду. Например, как они со Стивом совсем мальчишками залезли на старую колокольню крошечной православной церквушки и слушали там, как ветер свистит между неплотно пригнанными черепицами, на каждой из которых красовалось выдавленное клеймо мануфактуры — колокол в каком-то круге из неразличимых букв. А с обратной стороны черепицы были имена. На каждой. Стив с умным видом утверждал, что за каждое было заплачено не меньше доллара — еще бы. Каждый звон давно снятого колокола должен был возносить молитвы за каждого из указанных людей на небеса. Солдат читал о каком-то давно исчезнувшем поселке с деревянными домами, но вспоминал другое. Тихо и безболезненно эти полустертые воспоминания вливались в него, заполняя собой, как кровь Стива заполняла командира, защищая его от смерти. Вот так запросто, без колокола и имен на черепице. Впрочем, он помнил и два их имени, заключенных в круг, вырезанных Баки на каком-то дереве перочинным ножом. Стиву было семнадцать, но выглядел он едва ли на тринадцать и очень этого стеснялся. Вернее, он, конечно, злился, когда его называли мальчиком или мелочью, он лез в драку, но Баки знал, что на самом деле он стесняется. Солдат посмотрел на его бледное лицо с глубокой суровой прорезью поперек лба и подумал, что не только он перестал быть Баки на так и не закончившейся для него войне. И капитан тоже не был уже тем Стивом, способным смутиться до слез из-за какой-нибудь ерунды. Но главное в нем осталось прежним. Теперь Солдат понимал его слова, которым поначалу не поверил. Как хорошо, что ты жив. Любой ты. Любой. Главное, что ты — это все еще ты. *** Командир очнулся поздно вечером. Солдат почти дочитал чертово «Одиночество», потому что не любил неоконченные дела. — Что это ты там нудишь? — не открывая глаз, спросил командир, и Солдат замолчал на полуслове. — «Сто лет одиночества», — отозвался он, жадно рассматривая его лицо. — Голова болит? — Неа. Как в раю. Хоть сейчас по девкам. Солдат напрягся. Стив спал, нужно было сообщить, что командир очнулся, но что-то его останавливало. Он пока не мог понять, что именно, но в одном был уверен точно: при нем командир никогда не сказал бы про девок. Командир открыл глаза, глянул на белый халат Солдата, на торчавшие из-под него штаны цвета хаки и тяжелые берцы «особой конструкции», способные выдержать вес Солдата с учетом его обычной активности, и присвистнул. — А ничего так медсестрички в этом госпитале. — Командир? — Кто ты? — взгляд знакомых глаз стал цепким, тяжелым, и в нем не было ни проблеска узнавания. — Проект «Зимний Солдат». Рот командира чуть приоткрылся, и он, наконец, огляделся внимательнее. — Где мы? — Клиника ЩИТа. — А это кто? — Капитан Стив Роджерс. Командир дернул бровями, сложил губы так, будто хотел сказать «ну конечно, а я Дональд Дак», но промолчал. — Хорошо. Психушка. Отлично просто. Проект «Зимний Солдат» со смазливой рожей, ебаный Капитан Америка и я. За каким хуем тут я? — У тебя повреждение памяти после обнуления, — понял Солдат. — Это плохо. Я позову… Командир схватил его за руку и только теперь, похоже, понял, что та из металла. — Что за… Блядь. Парень, что с твоей… — Протез. — Какой сейчас год? Погоди, не отвечай, я понятия не имею, какой должен быть, — он вдруг вытаращил глаза, сел на койке, посмотрел на вену, из которой торчал кончик пластикового устройства, помогавшего качать кровь, и спросил: — Кто я? — Что случилось? — Стив тоже сел на кровати и потер лицо. — Рамлоу? Как вы себя чувствуете? — Рамлоу — это ты, — подсказал Солдат, и по выражению лица командира понял, что с таким же успехом он мог назвать любую другую фамилию. — Отлично. Охуенно чувствую себя. Я в психушке. И даже, нахуй, совершенно не уверен, что я — это я. И кто такой я. — Ничего, — Солдат присел около него и заглянул в глаза. — Ты — командир группы огневой поддержки. У тебя… травма. — Командир. — Я позову доктора Олсберри, — сказал Стив, поднимаясь. — Постарайтесь ничего не натворить. Он еще раз оглядел их и вышел. — Вот это задница, — сказал вдруг командир. — Что ж, с соседями по палате хоть повезло. Полюбуюсь. Хороший бред. Качественный. — Ты просто не помнишь. И мы не соседи по палате. Мы… — он затруднился подобрать слово, потому что привычное «ты мой командир» уже не подходило, а как назвать все то, что между ними происходило помимо выполнения заданий, он не знал. — О, — произнес командир, глядя на него снизу вверх. — Хоть какие-то хорошие новости. Так ты, красавчик, мой любовник? Солдат завис. Любовник от слова «любовь». Можно ли так назвать то чувство болезненного обожания и полной невозможности жить без командира, настолько сильное, что он пошел против прямого приказа, любовью? Что вообще это такое? Он вспомнил Стива. Как рассматривал его, спящего, в темноте палатки, разгоняемой только синеватым светом странной лампы, выданной Старком. Как любовался им, зная, что тот ему никогда не достанется. Как готов был за него умереть. — Да, — пришлось признать Солдату. — Мы занимаемся сексом, — уточнил он, потому что любовь, судя по воспоминаниям Баки Барнса, не всегда предполагала секс, а в случае с командиром он не хотел бы его лишиться и снова вернуться к рассматриванию его с безопасного расстояния. — Н-да? — командир поднялся, почесал предплечье с той пластмассовой штуковиной и обошел Солдата по кругу. — Я использую боевого киборга не по назначению? Далекое, наверное, будущее, — тише добавил он. — Я не… — проект «Зимний Солдат» не являлся киборгом в широком смысле этого слова, и надо было это прояснить, но тут в палату вернулся Стив и дамочка-техник, которую он называл «доктор Олсберри». Доктор увела командира в какой-то другой кабинет с лежаком, затейливо выгнутым и удобным. Она велела ему ложиться, а Стива с Солдатом оставила за дверью, у панорамного окна, которое не спешила затенять — помнила, что «Фил» велел всячески содействовать и идти навстречу. Она задавала командиру вопросы, сидя сзади и чуть сбоку, так что всякие там НЛП-штучки исключались, разве что только на потолок проецировали что-нибудь эдакое. Но глаза у командира все равно были закрыты. Через три четверти часа доктор-техник вышла и сообщила: — Диссоциативная амнезия. То есть память сохранена только в отношении общих знаний, знания о личности утеряны. Нам будет необходимо провести еще ряд тестов, но, думаю, диагноз не поменяется. Больной знает, что такое лошадь, машина, здание, но на просьбу описать себя смог только сказать «надеюсь, я красавчик». Ни имени, ни возраста, ни прочей информации, касающейся личности. — Это пройдет? — спросил капитан. — Ничего нельзя утверждать наверняка, — доктор сверилась с планшетом и чуть повеселела. — Но диализ помог с первого раза. Ваша сыворотка, мистер Роджерс, предотвратила необратимые изменения внутренних органов мистера Рамлоу и полностью вывела токсин. Мы за ним еще понаблюдаем, и если в течение суток не будет рецидива и ухудшения картины, то отпустим мистера Рамлоу… куда там его можно отпустить. — Амнезия не лечится? — напряженно спросил капитан, и доктор вздохнула. — Ваша кровь, мистер Роджерс — слишком сложная биохимическая система, чтобы утверждать что-то наверняка. У обычных людей память либо восстанавливается сама, либо они получают заключение о стационарной форме амнезии, которая может сохраняться годами. Иногда память так и не возвращается, к счастью, такие случаи крайне редки. Так что шансы у мистера Рамлоу неплохие. Солдат подумал, что «Фил», не успевший закончить «следственные действия» относительно командира, точно не будет доволен таким исходом дела. — Ну что, жить буду, док? — ухмыляясь, спросил командир, обхватывая Солдата чуть ниже спины. Так, будто они были парочкой. Всплывшее в памяти слово было дурацким, и, судя по морщинке на гладком лбу Стива — поведение командира он считал таким же. — Будете, мистер Рамлоу. Можете сходить в столовую, я обработаю результаты ваших тестов и смогу сказать, насколько полноценно вы будете это делать. — Премного благодарен. Знаешь, где столовая э… как тебя зовут, кстати? — спросил командир у Солдата, и тот отчего-то сказал: — Баки. Меня зовут Баки. — Странное имечко, но, уверен, мне нравится. Ты, здоровяк-похожий-на-кэпа, с нами идешь? Доктор, неумело замаскировав смех под кашель, скрылась в своем кабинете, а «здоровяк» представился, протянув руку: — Стив Роджерс. Можно просто Стив. — Отлично, просто Стив, ты извиняй, если я чего не то скажу или сделаю, притормаживай меня, ага? А то я как за рулем летающей тачки очнулся. Тачка классная, а как рулить — хрен знает. Сейчас есть летающие тачки? — Есть, — неожиданно ответил Стив. — Но простые смертные по-прежнему ездят по земле. Система управления не сильно изменилась за последние лет семьдесят, разберешься, думаю. А пока идем в столовую. Предписания врачей следует исполнять. — Уверен, — поиграв бровями, ответил командир, — у тебя кличка «кэп». Я если бы выбирал, точно такую тебе дал. Ну или «классная задница». Оу, — то ли он оценил выражение лица капитана, то ли то, как Солдат сдавил ему локоть, но поспешил исправиться: — Прости. Я с какого-то хуя решил, что если ты такой весь красивый и бледный бдел у моего беспамятного тела, да и сейчас не спешишь уйти, а смотришь на мой пирожочек, — он сжал Солдата, — с такой страстью, то у нас на троих есть что-то интересное. Ну, ошибся. Бывает. Но задница, — он заглянул капитану за спину, — выше всяческих похвал. Приседания с весом? Здоровый образ жизни? — Активная гражданская позиция, — странно усмехнувшись, выдал капитан, и у Солдата, наверное, отвисла челюсть. Как и у командира, но тот свою отчего-то быстро подобрал и усмехнулся в ответ. — Сработаемся, боец. Обожаю красивых мужиков. Из любой позиции. Да, пирожок? — он снова сжал левую ягодицу Солдата, требуя ответа. Ответа Солдат не знал, но на всякий случай кивнул. — После вас, — пригласил командир, пропуская капитана вперед. — Всегда пропускаю вперед тех, на кого не прочь полюбоваться сзади. Идем, пирожок. Если я на диете, то это не значит, что я не могу полистать меню, верно? — в очередной раз спросил он о странном, разглядывая удаляющегося капитана. — Ты сердишься? Наконец-то простой и понятный вопрос. — Нет, — ответил Солдат. — Сержусь я иначе, — решил все-таки предупредить он. — С жертвами и разрушениями. — Я понял, почему выбрал именно тебя, — кивнул командир и вдруг быстро, но жадно его поцеловал. — По образу и подобию, так сказать. — Это я тебя выбрал, — честно признался Солдат. — Я гребаный счастливчик, всегда это знал. Жаль, ничего не помню, — он жарко взглянул на Солдата и вдруг ткнулся языком за щеку. — Но это не мешает мне предвкушать, так сказать, процесс освежения памяти. Солдат задышал чаще, возбуждаясь, но капитан окликнул их от лифта, и пришлось идти. Впервые в жизни (той ее части, которую помнил) он шел с кем-то в обнимку. Так и привыкнуть недолго. Ведь проект «Зимний Солдат» — легкообучаемый.