***
В последний раз Бонни наслаждалась собой… никогда. Нет, наверное, когда-то собственное тело и казалось ей привлекательным, но это было настолько давно, что она уж и не помнит, каково это. И сейчас она испытывала абсолютно непередаваемые ощущения. Слегка выцветшие карие глаза стали вновь насыщенного темного цвета, щеки порозовели, пропали мелкие морщинки. Прекрасные волосы шоколадного оттенка слегка вились, спадая на обнаженные плечи. Они больше не напоминали солому, перестали сечься на концах, теперь они были мягкими, шелковистыми и красиво обрамляли лицо. На теле исчезли все полученные за всю жизнь шрамы. Кожа стала гладкой, чистой и сияющей. Однако больше всего Бонни радовали изменения в фигуре. Большая грудь, широкие округлые бедра — итальянка была все еще слегка полновата, но это была красивая полнота, добавлявшая женственности. Она выглядела совсем как в молодости, в те дни, когда она только надеялась, что государственные дела когда-то будут ее проблемой. Теперь Бонни чувствовала в себе особую легкость, пропала боль — будто бы это не Муссолини несколько часов назад прыгала из окна. В спальне дочери хозяина дома, которая, по его словам, переехала в город совсем недавно, было просторно и светло. Можно было как следует рассмотреть себя, порядком похорошевшую после чудесной ванны. Бонни бы так и стояла перед зеркалом, но ее окликнули. — Хватит любоваться, не время. — Этери лежала на кровати, завернувшись в простыню. Она теперь выглядела слегка худощавой, но посвежевшей и похорошевшей. Красивая, молодая, она обрела вдруг какую-то воздушность, которую скрывали морщинки и синяки под глазами. Однако, коммунистка казалась какой-то нервной, казалось, ее не радовало чудесное исцеление и омоложение, хотя походка стала гораздо здоровее, а рука уже не проходила на… ладно, не будем об этом. Как можно быть недовольным такому повороту судьбы? — Да дайте полюбоваться, не каждый день молодеешь лет на десять! — Итальянка присела на кровать рядом со Сталиной, и коснулась ее плеча в успокаивающем жесте. — Не переживайте вы так, сейчас отдохнем пару дней и двинемся дальше. — Надо завтра выезжать, — Этери приподнялась, опираясь локтем на матрас, и серьезно посмотрела на Бонни. — Люди, похитившие глав государств просто так не сдадутся. — Я это понимаю, но у нас нет машины, мы не знаем, куда нам идти, не говоря уже о том, что мы не знаем, поправится ли Рузвельт! — Муссолини хоть и была абсолютно согласна, что им нельзя оставаться в лесу рядом с местом их заключения, но отправиться в лес неизвестно куда казалось ей полнейшим абсурдом. — Да, конечно, давайте останемся здесь в неизвестном месте далеко от дома с человеком, которого мы не знаем, в то время как за нами уже, скорее всего, пустились в погоню, — Сталина откинулась на подушки, ее лицо выражало полнейшее недовольство. — Отличный план! Прям вот не вижу, что может пойти не так? — Я не говорю, что вы не правы, но… Бонни прервал звук открывающейся двери. В комнату влетела Черчилль. — Вот вы тут отдыхаете, а наш Гитлер совсем с ума сошел! — англичанка выглядела разозленной. — Ну и что там? — лениво протянула Этери. — Да ходит по комнатам и бубнит себе под нос, что теперь уж он заживет! А нам оно надо, а, маршал Сталина? Может, не надо было его купать? — Как вы говорите, уважаемая Премьер-министр, все мы твари божьи… этот конечно не божья, а просто, но что делать… уже как-то без него грустно будет, ну, после всего случившегося. — А как там Рузвельт? — попыталась увести разговор от темы своего союзника Бонни. — Пока не выходил, — пожала плечами Черчилль. — Надеемся и верим. — Да уж, — коммунистка поднялась с кровати и открыла шкаф, — нам всем будет легче, если он сможет дальше идти на своих двоих. Шкаф и одежду в нем предоставил им неперестававший молиться от вида выздоравливающих глав государств хозяин дома. Женская одежда принадлежала его покойной жене, и он был совсем не против того, чтобы они взяли себе несколько вещей. Уитни удалось найти в нем довольно сносное закрытое синее платье, в котором она смотрелась весьма и весьма утонченно, особенно после чудодейственной ванны. Сталина, немного покопавшись на полке, достала какую-то вроде бы шерстяную юбку, и Муссолини невольно задалась вопросом, как мог один и тот же человек носить такое чудесное платье и такую жуткую на вид юбку. Хотя… возможно, это зависит от того, что некоторые люди совсем не умеют выбирать стильную одежду. Муссолини усмехнулась, но поймав на себе взгляд Черчилль, попыталась замаскировать усмешку под кашель. Но на этом эстетические чувства Бонни насиловать не прекратили, потому что коммунистка достала из шкафа странного вида серую рубашку, которая, судя по размеру, была мужской. — Вы наденете это? — не выдержала итальянка. — Она удобная и теплая. Этого достаточно, — ответила Этери, всем видом показывая, что и слушать ничего не желает. — А на счет юбки вы правы — непрактично. Бонни поклялась, что шерстяная юбка была прекрасным выбором, когда Сталина, покопавшись на полках, явила миру поношенные штаны непонятного (но все же, наверное, ближе к зеленому) цвета. То ли пытаясь немного смягчить контраст между руководством двух стран коалиции, то ли приняв слова про удобство выбранной одежды к сведению, то ли почувствовав обиду за несчастную шерстяную юбку, так небрежно брошенную на пол, Бонни решила надеть жуткий элемент одежды, все же стараясь удачно скомбинировать его с подходящим пиджаком. Выглядели они конечно странно, но в такой ситуации им даже повезло. — Ладно, пойдемте в гостиную. Может, Франклин скоро выйдет, — сказала Черчилль. — А у нас уже все помылись? — спросила Сталина, пытаясь подвязать спадающие штаны жалким подобием пояса. — Шарль де Голль спит, ну а все остальные готовы.***
Женщины вышли в гостиную, где их уже ждал похорошевший, довольный как кот под валерьянкой Гитлер. Он, не скрывая удовольствия, осмотрел вошедших женщин, задерживаясь взглядом на Муссолини, на что Этери фыркнула. — Ну что, Рузвельт пока не выходил? — коммунистка села на противоположный край дивана. — Нет, — мотнул головой Гитлер. — Ничего не скажете? — Например? — повернулась к нему Сталина. — Как вы, коммунистка, сможете объяснить произошедшее с нами не иначе как божественным чудом? — Пока не смогу, — хмыкнула Этери, — но уверена, что все можно объяснить и без помощи Бога, или в кого вы там верите. — Предлагаю пока отбросить спор насчет нашего чудесного преображения, хотя, признаться, оно меня саму приводит в замешательство. Сейчас у нас есть гораздо более насущные проблемы, — произнесла Черчилль, усаживаясь на диван между Гитлером и Сталиной. — Правильно, нам надо подумать, как свалить отсюда, — Этери откинулась на спинку, прикрывая глаза. — Да, кстати, нам нужен план, — улыбнулась англичанка и Сталиной показалось, что ее просто проигнорировали. Или не показалось… — Надо разбудить де Голля, — напомнил Гитлер. — Давайте дождемся всех, а потом обсудим. Так будет лучше, — произнесла Муссолини, осматривая комнату. Этери жутко не нравилась ситуация, в которой они оказались. Еще больше ей не нравилось то, как остальные к ней относились. Они как будто не видели никакой проблемы. Будто их доверие не было подорвано халатностью тех, кто должен был обеспечивать их безопасность. Сталина буквально ощущала, как кто-то дышит ей в спину. Она прекрасно знала это чувство — ощущение погони. Их выслеживают, ждут удобного момента, чтобы нанести удар. Ей стало не по себе. Этери встала с дивана и прошлась по комнате, пытаясь унять подступающую панику. Нахлынули непрошеные воспоминания и женщину затошнило. Она на мгновение прикрыла глаза глубоко вздыхая, маскируя это под зевок и стараясь не выдать свое состояние. Она вновь перевела взгляд на коллег и заметила, что те смотрят на дверной проем широко раскрытыми глазами. У Черчилль даже рот открылся от удивления. Этери повернулась, желая узнать причину столь шокированных выражений их лиц. В дверях, на своих ногах, слегка опираясь о стену, стоял Франклин Рузвельт.***
Амелия Наркл никогда не была особо общительным человеком. Благодаря тому, что она когда-то нашла себя в фармакогенетике и генетическом полуклонировании, потребности и не возникало. Единственный человек, которого она по-настоящему могла назвать своим другом была Вита Тинтра, но они познакомились на почве того, что проводили исследования в одной области, и за эту дружбу Амелия также благодарила свою научную деятельность. Жизнь Амелии была довольно однообразной, но при этом делала девушку счастливой. И, возможно, так и оставалось бы, но в один из самых обычных дней в ее лабораторию вошел ОН. Его звали Крош 1241. Он был с планеты Ю-Эйн, из той же звездной системы, что и Амелия. Крош был красив, как классический эйнец, но Наркл сразу показалось, что он особенный. Она даже не заметила, как все завертелось. Он был галактическим исследователем и привозил ей подарки с разных уголков вселенной, а она делилась с ним рассказами о своих исследованиях. Амелия была по уши влюблена. Они оба были счастливы. А потом экипаж Кроша получил то самое задание, ставшее началом конца.