Есть такие люди, которые верят в судьбу, перерождение и во всю прочую мистику, но Нацу никогда не относился к данному классу. Он считал это движение диким и даже несколько глупым. Раньше, до войны, его жизнерадостность позволяла закрывать глаза, очередной раз нервно хохотать или хитро ухмыляться в опасных и щекотливых ситуациях. Сейчас — этого не было, юноша стал усиленно думать, просчитывать свои действия, подбирать слова.
Быть осторожным.
Есть такие люди, которые не могут усидеть на месте, унять себя и свои мысли, Нацу был таким. Сейчас, его пожирало чувство… неуемности? Он не мог сидеть, ожидая своего часа. Дело даже было не в скуке, а в его собственных терзаниях. Четыре стены давили; мыслей становилось всё больше и, чтобы хоть как-то отвлечься, ему приходилось тренироваться. Перекачивать и так литые мышцы, чтобы к вечеру валится от усталости. Его часто видели в наушниках, бегающего по особняку, но без какого-либо озорства.
Есть люди, которые не умели терпеть и быть послушными, он был таким. Нацу не изменял привычки подраться, а его комната была обставлена гирями, штангами и боксёрской грушей. Ему нравилось это, чувство превосходства и уверенности в своих силах, несмотря на его безобразную культю, которая ничего не меняла. Многим казалось, будто после травмы что-то в нём щелкнуло.
Его и до этого интересовали магические орудия и инструменты; он разбирался в этом, но никогда не показывал свои настоящие умения никому и никогда. Ему и сейчас было интересно наблюдать за неподвижным странным кинжалом с ярко-красной оправой. Он бережно поглаживал его по контуру, проверял потайной механизм, всё больше убеждаясь в том, что он был обыкновенен. Но что-то тянуло его к этому загадочному предмету, сильно и порывисто. Ему казалось, что кто-то изнутри завет, тихо-тихо плачет, умоляет. Он чувствовал пульсацию и огонь, согревающий, противоположный тому, который был у него, который жалил, сжигал, уничтожал. Нацу завидовал ему. Как же было прекрасно не ранить дорогих сердцу людей!
— Нацу! — вопила, вошедшая без стука, Дженни, — Люси во второй раз собирает срочный совет… ой, а что там у тебя?!
Он тряхнул своими необычными розовыми волосами, спрятав кинжал в выдвижной ящик одним махом, отвечая ей с неким ядом; она его раздражала:
— Тебя не учили в Пегасе стучаться? Никакого личного пространства.
Она на миг задохнулась, вспыхивая. Ей нечего было ответить ему. Но девушка привыкла к грубости, а нет, к прямолинейности со стороны паренька; все привыкли.
— Головёшка, опять жрал, как не в себя? Ги-хи, — Гажил не растерял своего чувства юмора, а наоборот ждал момента подшутить над кем-то с особенными чувствами и расстановкой. Ну, ему Нацу прощал это с снисхождением, всё же с того света вернулись, можно сказать, вместе.
Редфокс выглядел странно и… ярко с короткими волосами; его хищный орлиный нос пересекал новенький розовый шрам. Да и в его поведении изменилось нечто, но всего капелька: появилась толика сдержанности рядом с Леви, испытывая к ней непорочные чувства, которая, кстати, оказывается ждала ребенка. Они жили в самой дальней комнате, на этаже под крышей. Их почти никогда не видели порознь. Нацу считал глупостью обременять себя и других малышом. Именно поэтому у него окончательно поменялось видение МакГарден, как умной и рассудительной личности.
— Думаю, что вам сейчас же стоит прекратить, даже не начиная, — подал злой до чёртиков голос Лаксас. Для Драгнила было непонятно, из-за чего он всегда хочет показать себя именно со стороны мудака? Да и смысл строить из себя крепость, горе-защитника, каким казался Нацу? Всё, что окружало их, было рук Люси, а не напыщенного, своенравного Дреяра.
Есть такие люди, которые доводят себя вечными терзаниями и виною, Нацу стал таким. Его пожирало это необузданное чувство, как только ему попадалась Люси. Тихая и безмолвная. Было ужасно видеть каждый день её печальные карие глаза, обезображенный лоб, да и всю её в целом с обезображенным телом. После спасения Мёбиус, Хартфелию будто подменили: и во внешности, и в поведении. Она стала отдалятся от них, грозясь раствориться в его мире, как песок, сочившийся сквозь пальцы, остаться в небытие.
Но Нацу всё чаще стал думать, а имеет он право вообще находится рядом? Быть с ней? И тут же назревал вопрос, а кто она ему? Подруга? Нет, их отношения давно уже стали не дружескими или Драгнилу это только казалось? Возлюбленная? Бесспорно, Люси безумно нравилась ему, каждая клеточка её «пылающего» тела, любое её слово и движение. Но чувствовала сама девушка хоть что-то к нему? Нет, конечно, нет, в глазах волшебницы читались чувства к Лаксасу, маленькая и жалкая искра на дне её глаз, но живая, выдавала её. Что давала ему под дых, вышибая из лёгких весь кислород, когда их взгляды встречались. Что заставляла раздосадованно кусать локти, ведь чем он, Нацу, был хуже?
— Будьте тише, вы явно мешаете своим бессмысленным гомоном юной Люсьене, — подал голос весёлый и полный жизни Варрод, зачарованно наблюдая за ней… за их феей.
Люси несмотря на свою болезнь, которая образовалась при её походе под ипритом*, на усталость, чудесно работала, умело находя выходы из любой ситуации. Она была лидером. Работала и сейчас, стараясь что-то изобразить на меловой доске. Предмет обихода откуда-то притащил всея довольный Фрид.
Нацу относил себя к числу тех, кто не терпел предательства и измены, поэтому его безумно раздражал Лаксас с едкой самодовольной ухмылкой. Он не понимал, что блондин вообще забыл здесь? Разрушить это всё, долго и упорно выстроенное Люси? Растоптать все надежды на победу? Насмехаться и выбивать из калии каждого, кто посмотрит в его нахальную сторону?
Но Нацу упускал самое главное: он совсем не видел истинных чувств грозового убийцы драконов, его терзаний и вину, которая тяжким бременем лежит на нем, удушая; все мы люди, все ошибаемся. Не видел… Это лежало где-то на задворках сознания, болезненно напоминая о себе, едко раздирая плоть. Хотя, даже если розоволосый понял бы это, всё равно бы ничего не изменилось.
Драгнил винил всех и вся в смерти его любимых товарищей, в растоптанных надеждах и гордости, в разрушенной гильдии и в тяжком состоянии Люси. Его поедало это чувство, сжирая нутро. А пылающее сердце готово было разорваться от тоски и безысходности, от жалости.
— Ого, Хартфилия, куколка, ты уверена? — спросила обескураженная Кагура; их отношения были дружескими, а сама мечница с теплотой и чем-то особенным смогла смело отзываться о заклинательнице, как о своей подруге. — Если так, то нам грозит серьезнейшая опасность…
Меловая доска была исписана и изрисована ярко-красным мелком. Люси, тяжело дыша, присела за овальный стол, с ярким безразличием смотря на свои каракули. Надписи содержали диаграмму, показывающую активность действий, как ребят, так и Империи, рисунок поместья и надломанного кинжалом купол, собственные мысли девушки с её видением и решением проблемы.
Больше всего каждый боялся хоть как-то понести семя раздора и смятения непосвященным, посеять панику. Все боялись предстоящей битвы по-своему: кто-то дрожал от страха, кто-то молился за себя и за близких, а кому-то было, если честно, всё равно. Начало битвы было лишь вопросом времени.
Нацу раздражительно сначала запыхтел, как паровоз, а потом и вовсе соскочил с неудобной табуретки, возмущенно отзываясь об всей этой кутерьме:
— Люси, какой раз ты будешь жертвовать своим здоровьем? Какая же ты опрометчивая! Думаешь, если поставишь новый щит, Альварес передумает нападать? Что это сумеет отразить атаку…
Его прервал снисходительный кашель Хибики, он украдкой взглянул на Люси, глаза которой скрывала отросшая челка:
— Глупый, глупый, Драгнил… Она имела ввиду, что поставив щит, можно будет защитить тех, кто не сможет сражаться, конечно, укрыв Мастера-Основателя. Так же из её плана видны наилучшие оборонительные позиции, из которых мы бы могли наиболее успешно атаковать, — он говорил тихо и обыденно, соглашаясь с лучшей подругой, тут же обращаясь к ней, совсем потеряв интерес к растерявшемуся Драгнилу, — возможно у той русалки попросить покровительство, а не щит? Да и я мог бы пожертвовать чем-то вместо тебя…
Наполненная людьми, библиотека оглушающе загудела, все совещались, пытаясь прийти к общему взвешенному решению. Нацу раздраженно цокнул языком, потрепав свои и так взъерошенные волосы, и вышел, тихо притворив дверь. Ему надо было освежить голову и привести в порядок рассудок. Одарив очередного сторожевого злым взглядом, паренек поднялся к себе, чтобы вновь окунуться в изнурительную тренировку.
Нельзя расслабляться!
***
Я оглянулась и пораженно ахнула, мой особняк был объят тем же синим пламенем, что и Магнолия! Вокруг стояла атмосфера страха, крови, пота и войны. Звуки смешались в калейдоскоп, заставляющий подкашиваться ноги от брани и грохота. Пахло серой и чем-то еще. Рядом что-то взорвалось, меня откинуло правее от главного входа. И только сейчас мне предстала вся разруха: развалины, пыль, обезображенные тела моих товарищей и смеющийся Зереф. Он говорил на странном языке, а как заканчивал — происходил взрыв, раздирающий очередную бренную плоть. Около него стоял ухмыляющийся Грей, душивший Нацу ледяной рукой. Левее лежала отрубленная голова Стинга в собственной крови, а чуть дальше — разорванная на кусочки Лисанна. В моих ушах стоял смех Темного Императора, разъедавший перепонки в кровь.По моим щекам текли слёзы. В последний момент, Зереф посмотрел куда-то сквозь меня и ухмыльнулся, повернувшись, мой взгляд уловил кровавое месиво, из некогда непобедимого Лаксаса…
Я проснулась от собственного крика, наполненного ужасом. По моему изнуренному лицу скатывались крупные бусинки пота вперемешку со слёзами; карие очи расширились, а чуткое маленькое сердечко трепыхалось в агонии. Мне всюду слышался этот продирающий шёпот; те безумные глаза, смех; та ночь с ослепительно-белой луной.
Тут же послышался тяжёлый топот и в мою комнату влетел сначала обеспокоенный Стинг, а потом и Мира с Нацу. Мне стало стыдно, я покраснела и хотела завернуться в одеяло с головой, но мне всучили зеленую тетрадь, угрожающее погрозив пальцем. Вдруг комнату наполнил мой оглушительный неразборчивый смех. Няньки заметно расслабились и тут же посерьезнели, давая понять, что отвертеться будет проблематично.
— Мне снился кошмар, подробности расскажу на совете, при всех. Пожалуйста, останьтесь кто-нибудь со мной… — голос Эвклифа был сладок и сонлив, заставляя «зазеваться». А моим опекуном осталась Мираджейн…
Сейчас, когда Нацу ушёл с собрания, я поняла, что он говорил не в укор мне, а в силу своей беспокойной натуры. В душе разлился теплый тягучий мёд. Меня не покидало щемящее чувство привязанности…
— Мне кажется, — медленно начал Варрод, — что для начала надо определить кто же мы все? Статус, название?
— Гильдия, — подала голос Мёбиус, — а название ей Светлый Огонь! — по лицу девушки в теле ребёнка расплылась улыбка, она с такой любовью обвела нас всех взглядом, на секунду задержавшись на мне.
— Хорошо, кто хочет пойти с Люси для установки барьера? Нам бы еще и письмена… — начал рассуждать Макаров; на лице образовался ком морщин.
— Сейчас всё забабахаем! — весело отозвалась МакГарден, вскакивая с насиженного места подле своего возлюбленного, с ней поднялся и Фрид. Они ушли, оставив после себя приятное послевкусие. Какие безрассудные! Как же мне всего этого не хватало!
— Я хочу, — отозвался Лакс, совсем меня не удивив; его тяжкий баритон щекотал мне нервы, истома разлилась в груди, такая неумолимая и непонятная.
Все наши стали медленно исчезать, расходясь кто куда, обдумывая всю полученную информацию. Кого-то пожирало смятение, кто-то был уверен, а кому-то было всё равно…
— Люсь, задержись, пожалуйста. — проговорил Хибики, копаясь в своем компьютере. Откуда ни возьмись появилась увесистая книжечка, которую маг всучил мне. — И да, не обращай внимание на этого придурка-Драгнила.
Работа охватила моего друга головой и, чтобы не мешать, я вышла из библиотеки. В ушах стояло наставление. Злилась ли? Нет, от Нацу ничего другого не следовало ожидать. Расстроилась? Бесконечно.
Выцветшая мишура книжки гласила: «Сборник Измерений неба»*. Занятно.
***
Уже поздно вечером, когда на постах остались лишь дежурные, мы со Стингом спустились на подземный этаж. На меня накатили воспоминания с Локи, из глаз брызнули горькие слёзы, которые я небрежно смахнула. Не до этого.
— У меня будет своя же цена? — вдруг заговорил парень, его голос не отражал и тени страха или сомнения.
Русалке понравился блондин, поэтому потребовала от него его эго, его красоту, его изюминку. Тогда я думала, что всё, пиши-пропало, но Эвклиф согласился настолько легко, что я удивилась.
В ту ночь над особняком появилась пленка с алым клеймом русалки; её покровительство было у нас в кармане.
