So what you trying to do to me? It's like we can't stop, we're enemies, But we get along when I'm inside you. You're like a drug that's killing me. I cut you out entirely, But I get so high when I'm inside you.
Двигатели самолета по прежнему гудели, лопасти турбин вращались, перемалывая воздух, заглатывая его внутрь и толкая самолет вперед. Знаете, этот древний принцип: все течет, не стоит на месте и постоянно меняется? Так вот сейчас этот принцип пришел в негодность и отпал за ненадобностью. У Чонгука с Тэхеном время превратилось в смолу и замуровало их двоих, как мелких насекомых — в янтарь. Они застыли и не двигались — относительно самолета, а не друг друга. Рано или поздно их раздробит в осколки или разбавит водой и все потечет, и все непременно изменится. Но сейчас голову дурманит вино, и разум слишком мутный, как вода с взметнувшемся илом, и ничего не имеет значения кроме чувств и невозможного желания. — Тебе понравилось, — не вопрос, нет. Чонгук не улыбается и не скалится, баюкая в объятиях размякшего Тэхена, который уместился мягким котенком у него на коленях. — Почему я чувствую себя использованным? — Тэхен не вырывается. В этом больше нет смысла — это смирение с ситуацией. И если быть до конца честными, то он не особо сопротивлялся и раньше, скорее пытался отбрыкиваться слабо, да так слабо, что это больше смахивало на дешевую провокацию. — Не накручивай, — говорит куда-то в чужое оголенное плечо, попутно целуя — невесомо, как бабочка скользит крыльями (губами) по чужой шелковой коже. Тэхен лавирует между нирваной и котлами в аду, что кипят без остановки и пышут жаром, как Чонгук выдыхает пламенем, словно дракон — на тэхенову кожу. — Признай, что это был твой лучший полет. Не признает публично, даже не признается самому себе. Но он и сам знает: это был самый лучший и самый последний его полет. — Больно много чести, — хмыкает, зарываясь пальцами в чужие лакированные волосы, идеальные, как у Кена, жениха Барби. Боже… Чонгук ничего не отвечает, только закрывает глаза, улавливая этот момент чем-то внутри. Он чувствует и осязает эти тонкие пальцы, что в этот момент перебирают его волосы. Мягкие и горячие подушечки нежно поглаживают, разрушая идеальный пробор, трогают колючие короткие волоски на затылке и спускаются к не менее колючей челюсти, подбородку. Так идеально. Так правильно и тепло, что щемит внутри от невозможной нежности. Подойдет ли этот пазл к той картинке, которую он собирал раньше? Тэхен — человек другого мира, но именно это в нем и притягивает слишком сильно. Неизвестность и переменчивость будоражит сознание. Если бы не то неизвестное, что влечет, к этому малознакомому ему парню, то Чонгук никогда бы не стал растягивать время их общения, не стал бы заморачиваться и придумывать то, что сейчас воплощалось в жизнь. Так не ведут себя с безразличными людьми, но… Это все равно кажется одноразовым и несерьезным. (А может быть, нет никакой одноразовости?) Вот вам улики на месте преступления: обнаженный, всклоченный Тэхен, сидит, раздвинув ноги на коленях у Чонгука, который сам оголен только частично — в области ширинки (ему нечего стыдится). Это все: лицом к лицу (лица не увидать?). Картина маслом не для обладателей слабой душевной организации. Возрастное ограничение? Разврат и похоть? Скорее усталость и нежность. Ни капли юмора и насмешки. А еще руки, как оголенные провода — искрятся невидимым электричеством. Виновный не обнаружен, приговор не ясен, удар молотка… не слышен. — Что будет дальше? — вопрос на миллион. Тэхен снова нарушает мурлыкающее молчание, отрывается, чтобы посмотреть глаза в глаза, но не успевает — сильная рука жмет обратно к себе, притягивая ближе за затылок. — Эй… — А это имеет значение? — Для меня — да. (Для меня — нет) (В этом ли вся проблема?) От того, как пальцы Чонгука проводят вдоль выступающего хребта, у Тэхена разбегаются мурашки вместе со здравыми мыслями, встают дыбом светлые волоски по всему телу, укалывая невидимыми глазу иголочками, поджимаются пальцы на ногах. Умеет, черт, отвлекать от важных дел, заманивая в ловушку собственного желания. Именно от этого Тэхен и бежал тогда, отнекивался. Но так или иначе мы вернулись к тому, с чего начали: рыбка на крючке и мышка в мышеловке. — Я хочу тебя, — откровенно. Тэхен жмурится, пытаясь выдумать выход из складывающейся ситуации. Чонгук его снова отвлекает резким выпадом, просчитывая наперед: Тэхен повержен. — Прекрати, — невозможно, но нужно. Стюардесса сама останавливает ласку, изучение чужой головы, волос и растительности на лице, чтобы слабо упереться ладонями в чужую крепкую грудь. А там — в груди — (неожиданно) бьется чужое сердце. Ого, черти тоже могут быть людьми, у них тоже есть сердце! Новое открытие! — Нам надо остановиться, — речи не для выпившего человека. Какая остановка? Свою ты уже пропустил — езжай до следующей. — Это же глупо. Я тебе не шлюха, а наши авиалинии не предоставляют таких услуг. — Тебя заело? — Чонгук сам с легкостью отстраняет от себя белокурую болтушку. — Ты сам себя называешь шлюхой? Нравится? — Я просто констатирую факты. Ты не очень похож на доблестного героя мелодрам, который после одного перепихона возьмет меня замуж. — А я должен? (Должен? Это что, условия контракта?) — В этом и проблема, — выдыхает расстроенно. Тэхен слишком сильно избегает таких, как Чонгук — живущих «сейчас», наслаждающихся мгновениями. Такие люди ему не подходят. — Мы же договорились?.. — Я не умею так! Чонгук! — перебивает, удивляя мокрыми глазами из которых вот-вот прольется целый соленый океан. — Я привязываюсь к людям! Я к ним привыкаю! Потом я не смогу… Это слишком больно. Я буду постоянно тебя вспоминать, как вспоминаю каждого, кто меня бросил! А их достаточно! Слышишь, ты… — Тише, — даже Чонгук не выдерживает криков, немного пугаясь. Вау. Это алкоголь так действует? Искренность затапливает весь салон, даже те, кто сидят в «экономе» чувствуют это. — Тише-тише, — наверное, Чонгук думает, что так может успокоить бушующее создание в его руках, которое вот-вот обрастет когтями и пустит в ход клыки — шея ближе некуда — пролить кровь проще простого. Гук гладит стюардессу по голове, но против шерсти, и это бесит еще больше! — Не трогай! — сомнительная просьба-указ. Тэхен, а ты не забыл в каком вы положении? — Отпусти… — уже мягче, будто снова беззащитный. — У тебя раздвоение личности? — Чонгук путается, но не выполняет ни одной просьбы. Он не хочет и уверен, что сам просящий того же мнения. Как самоуверенно… — Определись уже, красавица. Я совсем не понимаю тебя. Уже сам Тэхен опускает голову к чонгукову плечу, комкая в руках дорогой кашемир чужого джемпера. Он просто не выдерживает, он просто не может смотреть в эти черные глаза напротив. Банально и глупо — влюбляться так просто — в незнакомца по сути, но… такого близкого. Такого близкого и невероятного. Ведь между ними — деление на ноль, которое по всем правилам дает все тот же ноль — складывается в бесконечность. Поэтично и пафосно. Но романтизация случайного секса — тоже необходимость. Ах… Чонгук смотрит вперед, слушает чужое сбитое дыхание, перебирает распадающийся хвостик стюардессы. Светлые прядки от влажности вьются забавно, вихрятся, и он сам накручивает их на палец, ощущая мягкость где-то внутри, а не снаружи. Еще ни с кем — это снова преувеличение, но Тэхен особенный и глупо с этим спорить. — Я сам себя не понимаю, — спустя долгие пару минут (а может быть, это были секунды). — Хочу тебя забыть, — выдох. — Но не могу. Не смогу даже когда все закончится, — под «все» негласно принимаем действительно все: первая встреча, прошедшая неделя, сегодня и… (В Чонгука невозможно не только не влюбиться, но и забыть его — тоже невозможно) — Я же говорил, что сражу тебя наповал, — как всегда с улыбкой. Для Чонгука все шуточки! Все хиханьки да хаханьки, а у Тэхена хрустит внутри, вот! Это жестоко, между прочим! Это несправедливо! — Придурок, — но Тэхен вопреки всему хихикает, и это оскорбление сейчас звучит как-то ласково даже. Мило, как и весь Тэхен. Мило. — Давай обсудим некоторые поправки нашего договора? — Чонгук поддевает пальцами все те же злосчастные подтяжки, которые так и остались болтаться на худосочных тэхеновых бедрах, а потом отпускает их, чтобы натянутая резинка больно шлепнула по голой коже, а сам пострадавший (по всем фронтам) тихо ойкнул. Этот финт и на сей раз остается безнаказанным. Никто не останавливает, никто не вставляет слова поперек его предложений — потому что не хочется. Все просто. — Предлагаю новый план действий, — а, типа все заранее не было спланировано именно так? Актеришка! (Все продумано наперед!) — И каков же этот план? — зря. Хотя Тэхен уже сложил лапки и успокоился, как и та вспышка ярости несколько мгновений назад — погасла. Борьба с самим собой — не просто, еще сложнее сопротивляться такому противнику как Чонгук. — Ты знаешь, куда мы летим? — Тэхен в ответ только отрицательно качает головой (слишком странно для стюардессы, но есть оправдание: раз Чонгук спрашивает, значит летят они не по стандартному рейсу). — Окей. Пусть будет сюрпризом, — горячие руки на ягодицах (ну, пиздец) отвлекают, снова заставляют пропускать слова мимо ушей и на все соглашаться. — Просто не убегай как приземлится самолет, хорошо? Ничего еще не закончилось. — Боже… — Зови меня просто Чонгук. Невозможный…🛫🛫🛫
— Почему ты все еще одет, а я нет? — Тэхен сегодня решил заполучить звание самого наблюдательного? Нет. Просто вино немного отпустило и позволило чуть менее пьяно оценить ситуацию и уже засобираться сигать с этих колен и (чтоб их) крепких, вздутых бедер. (Никому не признаемся: таким бедрам можно позволить все, даже задушить себя) — Ты только сейчас это заметил? — ну, как бы да. И не только это он заметил. Из повреждений: почти ничего и то самое чувство в том самом месте. А еще липко от спермы и смазки, потно и в общем противно — последствия войны. Время считать убытки. — Отпусти, — теперь снова толкается, упирается руками в грудь, но что Тэхен может против Чонгука. Это как, простите, сравнить жопу с пальцем — итог всегда один. (Палец-то в жопе!.. Хах) — Не отпущу, — против Тэхена у Чонгука всегда есть что-то в ответ, и сейчас это банальное превосходство в силе. Никаких заморочек: просто скрутил в кралю и все, никаких проблем. — Я не шучу, Чонгук, — тщетные попытки освободиться не заканчиваются, и Тэхен все сильнее запутывается в чужих руках, пытаясь ослабить хватку хоть на немного. — Пусти! Сколько можно?.. — Я хочу тебя, — да что же ты будешь делать! Глаза у этого черта совсем не такие, какими должны быть глаза у существа сбежавшего из ада. Наигранная невинность сводит с ума. Сколько можно?! Ну, сколько… — Чонгук… — тонет в новом поцелуе. Они и так скрутились в морской узел — не развяжешь. Снова прелюдии. И (оказывается) ничего еще не закончилось. Заход на новый круг по протоптанной дороге — еще волшебнее. Невозможно, просто невозможно сказать «нет» и оттолкнуть «по-настоящему». Ни сейчас, ни сегодня, ни завтра… Как там было? Один «плюс» и мириады «минусов»? Что же… наверное, это и есть судьба. Или какой-то урок, который как ни крути нужно усвоить. Например: научится вовремя сказать «нет» и остановиться. А Тэхен хреновый ученик! — Этот вопрос про то, что я «все еще одет», а ты нет, был к тому, что ты хочешь увидеть меня без одежды? — сбито в перерыве между серией поцелуев. Наглость — второе счастье. Чонгук роняет их на пол прямо таким несуразным комком из конечностей и тел, а потом, как и положено ему, оказывается сверху, вынуждая Тэхена терпеть жесткий ворс ковра, что больно врезается в нежную кожу. — Да или нет? — Пошел ты… — Красавица, туда пойдешь только ты, — какой же все-таки мудак! (Но такой красивый…) — Я закричу, — Тэхен сцепив зубы, опускается до глупых угроз. От такого только больше вскипает кровь. — Ты уже кричал, — хмыкает, поддевая чужой подбородок пальцами, ласково очерчивая линию скул, Чонгук берет чужое лицо в ладони. Тэхен нереальный, очаровательный даже такой злой, как сейчас. — И что из этого вышло? Ай! Пиздец жжется! — Подам в суд за изнасилование, — но не вырывается. Больше нет. — Мой друг самый лучший адвокат в городе, — кто бы сомневался, — всему миру сможет доказать, что я самый невиновный на свете человек. И вообще… Это ты меня спровоцировал! — ТЫ!.. — но продолжить не получается — мешают чужие губы, язык, руки. В общем миссия провалена, и в воздух вновь взметается белый флаг. Впиться бы этому мажору в морду, выцарапать эти чернющие глаза, да жалко. Зря что ли матушка природа прикладывала столько сил на его создание? Пропадет же… Поэтому пусть живет и… делает все, что захочет? Ага. Вот так вот, да. Чонгук резко дергает Тэхена за плечи, заставляет сесть, чтобы удобно прижаться, обвить друг друга конечности и целоваться, целоваться, целоваться. Будто оголодавшие, жаждущие, ненасытные. Тэхен отвечает, Чонгук нападает и так до бесконечности. Обмен слюной еще никогда не был таким возбуждающим у обоих. А за поцелуями успевается главное — Тэхен все-таки стягивает с Чонгука этот злосчастный джемпер, что не давал спокойно жить раньше, но сейчас казался спасением. Мда. А чего ты ожидал, Тэхен? Джемпер прятал под собой не много, обтягивая все: и вздутые бицепсы, и грудь, но все-таки, все-таки… большая часть так или иначе оказалась за кадром: бугрящиеся под кожей мышцы, толстые вены вспарывающие кожу, плоский живот и просто невъебенно тонкая талия. Пик блять, просто пик Эвереста! Все. Тэхена можно забирать с лапками. А сам-то, как говорил раньше: внешность не главное, внутренний мир важнее, бла-бла-бла. Тьфу ты. Не верю больше, не верю. — Нравится? — чертенок щурит нижние веки, немного приподнимая голову, чтобы были видны жилы на шее и выгоднее смотрелся разворот широких плеч. Чонгу-ук… (Так сильно нравится, что тянутся руки, чтобы коснуться, и слюна вырабатывается намного обильнее, чем обычно) — Просто поцелуй меня, — устало. Он и сам все понимает. И принимает. И соглашается с внутренним голосом, который давно уже предлагал сдаться и просто получать удовольствие, засунув совесть как можно дальше. — И замолчи, прошу. — Правда глаза режет? — уже склоняется и снова целует, не давая ответить. Это был риторический вопрос, потому что оба понимают: да, еще как режет. (Или резало, хах) Слюна перемешанная с вином, тела липкие и горячие, взъерошенные волосы… Тэхен сам делает шаг, цепляя шлевки чужих джинсов, запуская пальцы за пояс, за… — Ты в курсе, что это не гигиенично? — Люблю свободу. Блять. (Простите, но) они говорят об отсутствии на Чонгуке одной немаловажной детали одежды — о трусах. Прикольно. Джинсы не натирают? Тэхен уже устал удивляться и в мыслях делать известный жест рука-лицо. Это, блять, просто не поддается пониманию. — Какой же ты… — Придурок, я знаю, — ладно хоть есть понимание. Хотя, какое там… Поцелуи, объятия, немного спущенные джинсы Чонгука (так и не разделся до конца гаденыш), — заход на второй круг получается таким, каким должен был быть и первый. Постепенно просто поцелуи становятся каким-то безумием — на грани — такое можно назвать насилием и не промахнуться. Языки сплетаются и Тэхену начинает казаться, что из него хотят вытянуть душу. Возможно, так оно и есть — все-таки связался он не с тем… человеком. В какой-то момент Тэхен шипит от того, как больно Чонгук щиплет его за чувствительный сосок, оттягивая и выкручивая — безжалостно. Но это только раззадоривает и вызывает пульсацию в паху — стягивает внутренности в узел, а следом взлетают мифические бабочки. Тэхен в свою очередь мстит царапинами на спине, шее, руках — если бы мог порвал бы чужую кожу в клочья. Где-то курсивом в голове: я хочу тебя, — звучит чонгуковым голосом, примешивая стоны и тяжкие вдохи-выдохи. Тэхен по собственному (внезапному) желанию спускается цепочкой поцелуев вдоль чонгукова подбородка, потом немного заставляет от себя отстранится, расплести ноги-руки, снова приподняться и сесть на кресло, чтобы теперь занять место на котором раньше был Чонгук — на коленях, упираться руками в чужие колени. Потом продолжить путь губами по шее, запинаясь об кадык и проваливаясь в ямке между его ключиц, сцеловывать капли пота с груди и живота, дойти до вновь затвердевшего члена по блядской дорожке жестких черных волос. Это не первый минет в жизни Тэхена, поэтому он не шокирован: член, как член, самый обычный, чуть больше среднего, с крупной головкой наверху и с парой выступающих вдоль ствола вен. Чонгук не выдерживает: не может просто наблюдать сверху-вниз, как Тэхен ничего не делает, но горячо выдыхает прямо на уровне паха, хлопая огромными по оленьи круглыми глазами с пушистым ободком ресниц вокруг. Прекрасно и невозможно — все разом — только бы не кончить раньше срока. Поэтому приходится брать все в свои руки и самому направлять стюардессу по необходимому курсу — ухватить за светлые волосы, сжать, прижать и с наслаждением войти в такой влажный, широко открытый и горячий рот. Тэхен часто говорит много ненужного, строит из себя недотрогу и краснеет от ласковых (откровенных) слов, но в подобных делах языком работает отменно. Даже интересно теперь: откуда такой стаж и опыт. Чонгук даже взрыкивает от неожиданности, когда Тэхен заглатывает почти полностью, потом выпускает и помогает себе рукой то проводя вдоль ствола, то сжимая у основания. — Бля-ять, — даже самый благоразумный и собранный растеряет все слова. Спаивать Тэхена, конечно, было хорошей идеей, но сейчас, когда тот по крупицам возвращает себе управление над собственными действиями, Чонгук готов отмотать время назад и начать с самого начала, опираясь на полученные знания. — Красавица… — бродит по краю. В общем-то ситуацией сейчас управляет Тэхен, ведь именно он в любой момент может пустить в ход не язык, губы и горло, а зубы. Об этом и напоминает, немного оцарапывая нежную кожу уголком клыка (нет, он не вампир, просто у людей тоже есть клыки). — Эй!.. — Чонгук мстит тем, что сильно дергает за волосы и резко прижимает чужую голову к себе ближе, заставляя ткнуться носом в волосатый лобок и заглотить до самого конца, издавая при этом слишком пошлые (на грани), хлюпающие звуки. (Это все то же поле боя, и у проигравшей стороны еще имеются козыри в рукаве) Тэхен отрывается сам, отталкивается от чужих бедер, упираясь в них руками. От покрасневших и мокрых губ тянется сразу несколько толстых ниточек слюны и чужой естественной смазки — картина, которая никого не оставит равнодушным. А приятным бонусом: взгляд карамельных глаз, что наполнен вызовом… или призывом? — Надеюсь, у тебя еще остались силы? — больше не ранимая стюардесса. — А? — На тебя их всегда хватит, не переживай, — Чонгуку нравится подобное развитие событий, поэтому он дергает Тэхена на себя за запястье. — У меня давно была одна мечта, и ты обязан помочь мне с ее исполнением. — Какая такая мечта?! — брыкается, стараясь удержать хоть немного свободы, но сил недостаточно, а Чонгук не оставляет выбора: с его подачи они вместе поднимаются на ноги кое-как, кое-как и идут куда-то, шатаясь и запинаясь, как болванчики. Чонгук держит Тэхена поперек живота, периодически спускаясь ниже, а тот в свою очередь хватается за чужие руки, как за единственную возможную опору здесь. — Ты дебил? — повторяется стюардесса, когда понимает цель их путешествия. — Туалет? Нет, я туда не пойду. А кто… — А кто тебя будет спрашивать? — Чонгук не церемонится, не сюсюкается, просто открывает дверь и запихивает стюардессу внутрь небольшого (крохотного, на самом деле) помещения. Как по заказу самолет начинает именно сейчас ощутимо потряхивать, и пилот объявляет, что они попали в небольшую зону турбулентности — «просьба пристегнуть ремни безопасности». Чонгуку бы напрячься, он ведь как никак первый раз летит и должен хоть немного, но испугаться. А ему абсолютно все равно и кажется, что его мозг воспринимает происходящее не серьезно, а скорее, как развлечение — что-то типа экстремальных аттракционов. — Чонгук, мы должны вернуться в салон, — но черт щелкает замком и окончательно закрывает их изнутри, загораживает собой выход, а Тэхен шлепается на закрытую крышку унитаза, вскидывая руки в защитном жесте. — Нет, не должны, — у Чонгука в голове только одно: завалить и взять. Что он и делает снова дергая за запястья на себя чужую тощую тушку. (Ну пиздец) — Что такого в общественных туалетах? — недоумевает Тэхен, пока его крутят-вертят вокруг оси и почти припечатывают лицом в гладкую поверхность зеркала. В зеркало смотреть страшно, на самом деле, потому что из зазеркалья на стюардессу смотрит совершенно другой человек (которого не очень-то хотелось бы видеть). Чонгук ничего не отвечает, прижимается со спины, уже знакомо тыкаясь членом в ложбинку меж чужих ягодиц. Тэхен стонет, истерично ищет обо что можно опереться, чтобы удержаться в этой бесконечно тряске и диком водовороте страсти. Чонгуково дыхание в основании шеи и ощутимый укус там же заставляет вскрикнуть, сладко застонать и одновременно ощутить внутри горячий член. У человека в зеркале дикие глаза, широко раскрытый рот из которого все еще капает слюна, — Тэхен не может смотреть сам на себя, но Чонгук, что впивается пальцами в волосы и направляет, заставляет смотреть. Он и тут не дает выбирать. Сейчас они не играют в нежности — все серьезнее некуда. Чонгук толкается грубее, сильнее бьется бедрами, воспроизводя пошлые шлепки тел, что ударяются друг о друга бесконечно много раз. Их обоих кроет от терпкого запаха тел, крепкого запаха секса. Тэхен все ищет за что бы ухватится, пока Чонгук оставляет на его теле созвездия из синяков, смачные засосы на шее. Спасибо, что не царапается, — был бы полный букет. Зона турбулентности только все усугубляет, порой дергает слишком сильно, от чего в уголках тэхеновых глаз появляются блестящие капельки слез — больно. Боль на грани с удовольствием. Разница давлений дает в голову, сильнее алкоголя. Смыкая зубы, Тэхен чувствует как ему мешают чужие пальцы, Чонгук появляется в зеркале сбоку, смотрит совсем дикими черными глазами, натягивая с силой и одновременно надавливая на мокрый тэхенов язык, оттягивая один уголок рта. Другая чонгукова рука мешает стюардессе дышать, перехватывая поперек груди и в таком положении, еще сильнее дергаясь в последних, предоргазменных фрикциях. Тэхен кончает первый, закатывая глаза и выгибаясь, когда чужая головка неожиданно попадает по простате. Чонгук немного позже тоже кончает, изливается внутрь и даже тогда еще несколько мгновений не перестает двигаться и не выходит, пока член не опадает окончательно. Следом заканчивается и тряска. Это занавес? Это конец спектакля? Мы покинули зону турбулентности, но… …не покинули друг друга. В этот момент Тэхену так сильно хочется разбиться!🛫🛫🛫
Одеваются молча. Чонгук оказывается быстрее, поэтому принимается наводить хоть какой-то порядок (скрывает улики): влажными салфетками стирает смазку и сперму с кресла, пола, стряхивает крошки от пирожных-корзинок, которые они на двоих умяли в самом начале, сгребает пустые бутылки с вином в пакет вместе с остальным мусором. Весь такой серьезный, хозяйственный, полностью одетый, только что не причесанный, но и это можно воспринять, как что-то нарошное, что-то типа художественного беспорядка. А Тэхен… чувствует себя еще более сломанным, ненужным и просто опозоренным. — Так и будешь сидеть голым? — спрашивает виновник всех тэхеновых бед. — Я, конечно, не против, но это не лучшая затея. — Отвали, — он даже не смотрит на Чонгука, воротя нос и в очередной раз сворачиваясь в клубок. Беззащитный во всех смыслах Тэхен хотел только одного: чтобы его, наконец, оставили в покое. — Просто, блять, отвали. — Тэхен… — Чонгук опускается рядом, садится подобрав под себя ноги и так осторожно тянется одной рукой к чужой руке, будто старается не спугнуть дикого зверька. — У тебя проблемы со слухом? — Тэхен не думает, а сразу действует — звонко ударяет ладонью по чонгуковой руке. Больше он не позволит к себе прикасаться! С него достаточно! Как это всегда бывает: после оргазма, как ушат холодной воды на голову и понимание всей ситуации досконально. Тэхен не просто протрезвел — он прозрел. А еще оброс колючками (ядовитыми). — Тэхен, — снова пробует, будто бы не обратив внимание на (пусть и безобидную) атаку. Он уверен, он точно знает, что ему не смогут отказать в любом случае. Эгоистично? Так Чонгук и не отрицает этого. — Одевайся. — Не хочу, — уже не огрызается, но все равно сидит и не шевелится, уперевшись лбом в свои острые коленки. — Ну, — Чонгук хмыкает, — ты сам напросился. — Не трогай меня! — кричит, вырываясь из крепкого захвата и отползает дальше, забирается на кресло. Чонгук больше не шутит, даже не улыбается, а просто действует, прет, как самый настоящий танк — гора мышц, мускулов и полное отсутствие совести и слуха. — Не трогай!.. — из крика становится визгом. — Тебя не учили, что обещания надо выполнять? — Тэхен не отвечает и постоянно воротит нос: его тошнит, мутит и коробит собственная беспомощность. А Чонгук пока собирает вещи Тэхена в кучу (ни следа выглаженной, идеальной формы), устраивается у стюардессы в ногах (не жалеет дорогих джинсов) и берет на себя обязанность одеть, скрыть чужое тело от посторонних глаз. — Мы договорились. — Мы не договаривались, — Тэхен не сопротивляется, но смотрит зло и вредничает никак не участвуя в процессе. Как ребенок. Чонгук смеется и сначала берет пачку салфеток, чтобы стереть из причинных мест свои собственные следы. Потом натягивает на него штаны (предварительно стянув-таки притягивающие взгляд подтяжки), приподнимая, как маленького, опускает обратно, застегивает ширинку и ремень. Дальше — носки, Чонгук слишком долго держит в руках чужую лодыжку рассматривая израненные и истертые в кровь ступни, которым уже не помогут пластыри — все равно будет больно. — Не договаривались, — соглашается и надевает на чужие ноги носки (тоже в некоторых местах испачканные кровью), — но ты мне пообещал. — Я ничего тебе не обещал! — Тэхен подается на провокации, как глупенький, а Чонгук и рад — лыбится, довольный кот у которого вся морда в жирной сметане (?). — А куда ты денешься? — вздергивает бровь. — Как можно дальше от тебя, — ну ты и язва, Тэхен. Чонгук, наверное, толстокожий раз только улыбается в ответ на чужие грубости. Застегивать пуговки на рубашке — та еще скука, но с Тэхеном (даже таким вредным) и это занятие кажется интересным. Чонгук с каждой секундой пробирается глубже, как хищник — у него все заранее схвачено. И стюардесса не может не подметить заботу (заботу ли?) в каждом движении — это особый вид гипноза. (В аду эта практика явно пользуется спросом) — Бу-бу-бу, — дразнится, надувая губы и подползая ближе. Чонгук приподнимается и бодается лбом о чужой лоб, тычется носом в чужой нос — детский сад. — Перестань, — Тэхен, не осознавая, сам еще больше дуется, выпячивая нижнюю губу вперед и давая еще тысячу поводов для чужих улыбочек и усмешечек. — Отстань, — Чонгук снова распускает руки! (А Тэхен снова ему это позволяет) — А что мне за это будет? — невозможно не касаться, если так сильно хочется. Если так тянет. Чонгук и сам мало понимает в чем причина, но он просто не может оторвать от Тэхена ни глаз, ни рук, ни других частей тела. Можно сойти с ума, но пока еще держимся. — Опять издеваешься?! — Тэхен выгибается, слабо отталкивает, но все равно не может отказать. Ему нравится — именно в это вся проблема. — Почему издеваюсь? — обвивается своими ручищами вокруг тэхеновой талии, сцепляясь ладонями в замок со спины, умещается меж чужих ног, прижимается ближе, чтобы точно не расцепиться. Чонгуку удобно вот прям так — пусть и на коленях, но обниматься с Тэхеном, говорить с ним, спорить. Да что угодно! Просто все кажется правильным и собранным воедино. Но это уже совсем другой разговор. — Я просто требую свою долю. — Какую еще долю?! Ты совсем?.. — Да, — со всем соглашается, едва не мурлыча куда-то в чужое плечо. — Уже давно и прям совсем-совсем. Самый неадекватный и поехавший… на тебе, — так, ага, наш пикапер все еще с нами. — У меня для тебя сюрприз приготовлен, а ты тут вредничаешь, злюка. — С чего ты взял, что мне не все равно? — в голосе вызов, а в глазах уже искрятся смешинки, Тэхен сдается, как хлипкая крепость. Сегодня день белых флагов — для Тэхена, и день завоевания — для Чонгука. Ну вот так легла карта, так решила судьба… — У меня целых три пункта, по которым я точно могу сказать, что тебе не все равно, — самодовольно и уверено. Тэхен язвительно интересуется, что же это за пункты такие, а Чонгук только больше расплывается в улыбках. Он все еще держит стюардессу в своих объятиях-тисках, но отстраняется немного, чтобы заглянуть в глаза и ответить. — Пункт «А»: этот сюрприз от меня. Пункт «Б»: эсэм (смотрите) пункт «А». И самый последний, но не по значению! Пункт «В»: эсэм пункт «Б». Все. Конец. Прилетели. Тэхен не выдерживает, и начинает заразительно хохотать. Он все еще уверен, что таких, как Чонгук нужно изолировать от общества, чтобы не склоняли к непотребствам и не заговаривали зубы своим сносящим с ног обаянием и харизмой. Но больше нет сил. Поздно спохватился. А теперь… Есть только эта чужая лукавая улыбка в ответ на тэхенов смех, есть этот самолет, эти руки, что крепко держат, создавая иллюзию нужности и необходимости. Ну и пусть иллюзия, пусть обман и… самый настоящий сон в летнюю ночь. Пусть. Окей. Тэхен согласен. Все страхи горят синим пламенем, пока Чонгук смотрит так, говорит так и делает так. Страдать и терпеть — не новость. Все так живут, и Тэхен никакое не исключение. Данность. Обычное дело. Он переживал и не такое — богатый опыт за спиной. — Хорошо, — говорит. Он давно на все согласен. (Даже если изначально ему и не давали выбирать)🛫🛫🛫
Встреча с остальным экипажем — настоящая пытка хотя бы для одного Тэхена. Чонгуку, как и всегда все равно, а стюардесса вся на нервах и постоянно отводит глаза. Обе девушки понимающе и немного с завистью смотрят на коллегу проходя мимо, а Чимин даже не удостаивает присутствием, тут же удаляется, направляясь куда-то в сторону кабины пилота. Вот и вся дружба. — Сколько нам еще осталось? — спрашивает Чонгук у одной из девушек. — Полтора часа, — отвечает та, останавливаясь и безразлично смотря на экран своего телефона. Вместе с подругой она уже перестала улыбаться и относится к Чонгуку, как к клиенту (который всегда прав) — уважительно. Скоро они распрощаются и больше никогда не встретятся — это к лучшему. А еще он выбрал не ее — самая важная причина несоблюдения субординации. — Отлично, — Чонгук все равно улыбается ей, сидя в своем кресле и показательно не убирая руку с колена Тэхена. Вот же позёр. Девушка уходит, прихватив подругу — возвращаются в «эконом». Непонятно зачем вообще приходили. Обстановка сразу как-то разряжается. Все становится проще, когда остаются только посвященные в таинства. Тэхену неуютно под чужими взглядами — приходится признавать собственные ошибки. А он уже решил сжечь все волнения, бросить их в топку и просто отдаться обстоятельствам — чонгуковым рукам. Сейчас это синонимы. — Хочешь побывать в кабине пилотов? — внезапно спрашивает, не успев хорошенько обдумать предложение. Тэхен думает, что безумством его заразил Чонгук. Возможно, что все эти «заразы» и правда передаются воздушно-капельным? — Хочу, — ну, конечно, он хочет. Только бы позвала за собой, милая стюардесса… Тэхен не думает, когда берет чужую руку в свою, когда сжимает ее, тянет за собой встать и пройти совсем немного. Он знает, что снаружи вечереет, небо переливается и начинают блистать редкие звезды. Он хочет показать бесконечность человеческих мечтаний вблизи — там где нет облаков, и только граница стратосферы отделяет их от завораживающего космоса. Другого мира, который хочется постичь, только протяни ладонь. — Ого… — Чонгук сражен вот так сразу, только сделав шаг и заглянув в переливающуюся цветными кнопками кабину, а потом посмотрев дальше замечает еще большее — то самое небо, что так близко к закату. Он почему-то вспоминает, как в первую встречу хотел показать Тэхену море перед рассветом. Дежавю. И снова — закат лишь отражение рассвета. (И у каждого в руках своя бесконечность) Пилоты их не слышат, но один оборачивается случайно, оглядывает их — держащихся за руки, завороженных — и сам улыбается. Он все понимает. — Привет, Тэ, — говорит, салютуя. — Познакомишь? — кивает на Чонгука. — Привет, Джун. Это… — Тэхен запинается, смотрит на Чонгука, на Намджуна (полное имя пилота), потом в обратном порядке, но слов все никак не может найти. Он не знает кто такой Чонгук и даже его имя — недостаточно. — Я Чонгук, — спасает ситуацию, крепче перехватывая чужие пальцы, чем еще больше вгоняет Тэхена в краску. Милый. А Намджун… он кивает, будто ему хватает одного имени и отворачивается обратно, устремляя взор вперед. Даже его затылок выглядит серьезнее всей чонгуковой жизни. — Так что ты говорил про своего папу, про полеты?.. — Чонгук внимательно смотрит на стюардессу и видит, как чужие глаза начинают искриться. — Ты запомнил? — Тэхен забывается, выглядит, как счастливый щеночек, которого погладили по голове. Когда кто-то запоминает что-то, что ты говорил ранее и интересуется — это всегда повод для радости. Тэхен готов простить Чонгуку все — прискорбный итог того, что в его жизни (к сожалению) слишком мало людей, которые прислушиваются к его словам. — А как иначе? — а Чонгук видит это, и теперь в его арсенале новая петля (не мертвая), за которую он может потянуть и еще сильнее затянуть узел, что привязывает Тэхена с каждым разом все сильнее. — Так, что там было? — легкое касание по костяшкам, и все… взрыв сверхновой где-то под ребрами. — Папа один раз взял меня с собой полетать, — Тэхен не уточнял, что его папа был летчиком-испытателем, пробовал новые модели самолетов, каждый день рисковал своей жизнью. Он не говорит. Этого и не нужно — только ворошить старые раны (ведь для каждого есть предел, который нельзя пересекать). Поэтому остановимся на этом и забудем больное «был». — А я так много слушал его рассказы про разные трюки, про самолеты, про полеты… Мне казалось это крутым. И я попросил его сделать мертвую петлю… — И тебе не было страшно? — Нет, — Тэхен пытается игнорировать, как в глазах Чонгука отражаются все эти цветные кнопочки на приборной панели, как он сам отражается в этих глазах, что сейчас вспыхнули беспокойством. — Дети более бесстрашные, чем взрослые. Ты знал? Потому что дети не всегда знают, чем может закончится что-то опасное. Вот и я не знал. Папа пытался меня отговорить, и я начал капризничать, поэтому он все-таки сделал эту мертвую петлю… — И как? — неподдельный интерес. Чонгук не играет или делает это слишком натурально. — Как это было? — Нереально, — Тэхен отводит взгляд, цепляясь за темнеющее небо за стеклом. — Будто весь мир замирает, время останавливается… У меня даже сердце чуть не остановилось. Но знаешь… — он вновь смотрит на своего собеседника, сжимая его руку крепче, — страшнее не подъем, не тот момент, в который самолет зависает на верхней точке. Это наоборот повышает адреналин в крови. Страшнее всего спуск. Когда самолет летит вниз и ты видишь, как приближается земля… Я думал, что мы разобьемся, серьезно. Думал, что откажут двигатели и мы не сможем затормозить… — глаза на мокром месте, и Тэхен не может найти сил договорить. Этого и не нужно. Чонгук прижимает его к себе властно — за затылок. Порывистый поцелуй в лоб, в макушку, крепкие объятия. Очередная иллюзия, ведь сон в летнюю ночь — лишь последствия обмана. А Тэхен вдруг понимает: вот прямо сейчас они с Чонгуком мчатся вверх — к самой высокой точке этой петли, чтобы позднее так или иначе упасть. И в этот раз столкновения с землей, как и катастрофы не избежать. Никто не поможет. Тут уже не до шуток.