*Я смеюсь, но момент — и слёзы по глади щёк. Оставайся рядом. Постой вот так. Ты подходишь ближе — меня трясёт. Ты меня касаешься, и пропал.
«В Шарль-де-Голль сейчас пятнадцать градусов тепла, местное время 21:37. Желаем Вам приятно провести время в знаменитом Городе Любви — Париже! Будем рады видеть Вас на борту наших авиалиний вновь!» Никто не аплодирует пилотам, но и не нужно — они же ничего не услышат, отделенные от пассажиров звуконепроницаемой стеной. (Точно так же, как Чонгук не услышит постоянных тэхеновых отказов, даже если тот начнет орать прямо ему в уши) Уже сойдя с самолета, Тэхен и Чонгук вместе с остальным персоналом шли по длинному трапу в сторону выдачи багажа, которого у них нет (помните?): только сам Чонгук, его наглость и Тэхен со своим чемоданчиком, который не помещают в багажное отделение, — чтобы проследовать к выходу. — Париж? — Тэхен, наверное, не удивлен и не шокирован. Вообще-то он раздражен и уже готовится закатить глаза (прямо до затылка). — Ты серьезно? Так заезженно… (Не оригинально!) — Ты уже не в первый раз проводишь свидание в Париже? — Чонгук невинно хлопает ресницами. — Меня сюда никто не сопровождал, если ты об этом, — он слабо ударяет, когда Гук передразнивает его за слово «сопровождал», намекая на чрезмерную официальность в голосе. — Я и сам себя могу сопроводить, если захочу. Да и по работе я здесь достаточно часто оказываюсь. Ты считаешь меня школьницей с ванильными фантазиями о поцелуях под Эйфелевой башней? Чонгук чувствует намек на то, что стюардесса пытается зацепиться за глупость, как за причину сбежать, поэтому смело подхватывает его под руку и притягивает ближе, чтобы оказаться с ним плечом к плечу. Ему все равно, как на них посмотрит остальной экипаж — это же не его коллеги, да. Мы помним, Чонгук. Ты у нас отменный эгоист. — Не считаю, — точно в сердце чужого ушка. — Просто сам немного сентиментален. — Господин Чон, держите свои сантименты при себе, — Тэхен пытается отодвинуться, подкрепленный силами для очередной битвы: Чонгук vs стюардесса (лишившаяся чести и достоинства — уже давно). Но попытки прекращаются чужой сильной хваткой на локте. — А тебе не надоело? — серьезно. — Давай, мы просто насладимся временем проведенным вместе? Тэхен тяжело вздыхает — все ни на секунду не становится легче. Наслаждаться тем, что позднее тебя разрушит? Это что, прикольно? Тэхен так не считает, но все равно не может отказать. Эта карусель не прекращает вращаться, потому что никто не собирается нажимать на «стоп». И пусть на каждом повороте сильно бьешься головой о воображаемый столб — можно потерпеть, если рядом с тобой Чон Чонгук. (Великолепный… мерзавец) С экипажем не прощаются, а просто расходятся в разные стороны. Тэхен не оборачивается, боясь встретиться взглядами с любым из своих коллег, а Чонгуку по барабану — с Намджуном они красноречиво переглядываются, без слов друг друга понимая. (Ведь это с Джуном Чонгук тогда созванивался перед вылетом…) (А вокруг-то одни предатели, Тэхен) На улице вечерняя прохлада перемешивается с жаром, что город впитал в себя за прошедший летний день. На улице уже темнеет, а яркий свет фонарей расплывается перед глазами; Чонгук жмурится, жалея, что не прихватил очки, а Тэхен с интересом оглядывается по сторонам. На повестке вечера встает вопрос: как добираться в город? И глупо ожидать, что даже в таком пустяковом случае они пришли к чему-то одному. Конкретному. Не было и нет никаких компромиссов. А Чонгук любит руководить балом, только вот… — Сам езжай на такси, — Тэхен решительно оказывает сопротивление. Это такая тактика: сначала выводишь из себя, строишь недотрогу, ставишь палки в колеса, а потом… Суп с котом! Вот что! — Тебя забыли спросить, — руки в боки! Вы посмотрите, какой серьезный! — Тэхен, полезай в машину, — Чонгук уже раскрыл дверь, а через водительское окно на стюардессу смотрит обворожительный француз с аккуратной черной бородкой и легким темно-синим беретом на голове. Вот и снова (опять): все по высшему разряду, обслуживание на высоте, и сервис на все шесть из пяти. — Заканчивай этот детский сад, серьезно. Ах, детский сад, говоришь?.. Ах, так?.. — Пошел к черту! — Тэхен за словом тоже в карман не полезет. Чхать он хотел на то, что все его вещи давно уже погружены в багажник, а Чонгук пусть и старается сохранять спокойствие, но у него это плохо получается — маска трещит по швам. С ним хоть раз бывает что-то «настоящее»? Что-то, что не сломается через время, как дешевая декорация к этой непопулярной трагикомедии? Тэхен мастерски справляется и заслуживает звание настоящей истерички. Только вот он-то не играет. У него-то все по-настоящему: никаких масок, и только оголенная душа вместе с разбитым сердцем. (В который раз — уже и не сосчитать) А все-таки… Все-таки что-то было в той шутке про детские мечты, что отдают ванилью, — наверное, это была та самая доля правды. Нашлась, (не) милая. (Спрятать бы обратно) Стюардесса бежит прочь, но почему-то сразу останавливается, стоит причине всех бед (даже не схватить) просто ухватиться за руку. Тэхен никогда не был плаксой (может только отчасти), но Чонгук сделал из него сопливую размазню. Просто задавил на корню и подчинил себе, а это уже кажется ненормальным. Опять глаза на мокром месте, Тэхен? — Прости, — запрещенный прием. Чонгук или гениальный психолог, или гипнотизер. Потому что иначе никак не объяснить то, что от одного только его просящего тона, его приятного слуху голоса, у Тэхена сводит что-то внутри. Надламывается стержень, и весь скелет осыпается к чужим ногам. — Прости меня. Главное: не смотреть в глаза. Но и тут game over. Слишком поздно. Тэхен смотрит, тут же замечая, как чужие черные глаза в свете фонарей стали еще темнее и глубже. Ученые зря пытаются разглядеть в далеком космосе наличие черных дыр, потому что как минимум две Тэхен нашел. Прямо здесь, на Земле. Жаль, что он никому об этом не скажет, — его уже затянуло, и слишком поздно отправлять кому-то сигнал sos. Есть что-то во всей этой безвыходной ситуации. Что-то неуловимое и одновременно осязаемое, будто бы видимое. Тэхена тянет прочь и тянет обратно с одинаковой силой. Он смотрит на Чонгука и не может оторвать глаз, и ему отвечают тем же. Руки сцепились, но не сильно — только пальцами — запросто расцепить. И вместе с тем — невозможно оторвать, словно склеились, как сиамские близнецы. А может быть, это плен? Наручники и замок, который не открыть без подходящего ключа. (А ключик давно потерялся где-то на дне великолепной Сены**…) — Если хочешь, можешь выбирать на чем мы поедем сам, — Чонгук ласково берет ладошку стюардессы в свои руки, легонько поглаживая пальцами костяшки. Вот же черт. Вот же… — Хочешь? — Хочу! — ребенок. Чонгук улыбается, собирая лучики мимических морщинок в уголках своих глаз, а Тэхен пытается дуться, наблюдая. Естественно, это у него получается слабо — он не умеет притворяться. А Чонгук слишком милый, чтобы на него долго обижались (это не значит, что на него вообще нельзя обижаться). Тем более, что поводов для обид более, чем достаточно. В итоге они меняют удобное такси на заполненное людьми метро, а вместо дорогого отеля, выбирают скромный хостел. Зато в самом центре Парижа! И окна выходят на людную улочку, заполненную разными кафе, булочными и барами. Здесь не спят даже ночью. А если подняться на крышу, то можно издалека полюбоваться сияющей Эйфелевой башней. Несмотря на то, что вместе с остальными удобствами пришлось отказаться и от грамотного провожатого-переводчика в одном лице — никто не переживал. И Тэхен, и Чонгук знали тот же английский, пусть и не в совершенстве им владели, но этого должно было хватить хотя бы для того, чтобы не остаться на улице и не потеряться. Чонгук больше ни разу не пытался взять все под свой контроль и просто следовал за Тэхеном, оплачивая его «хочу». К слову, не так уж и дорого ему все это обходилось, ведь стюардесса не требовала от него походов по дорогим ресторанам, прогулок по местным модным магазинам и всей совсем ненужной шелухи. Тэхен — особенный человек. (И его нужно беречь! Как же ты не понимаешь…) Обустроившись в номере, Тэ переодевается в простую легкую блузу василькового цвета, светло-голубые джинсы с завышенной талией, а жесткие туфли заменяет мягкими лоферами цвета слоновой кости. Волосы собирает в неопрятный пучок, ненарочно пропуская пару прядок, которые потом заправляет за уши. А Чонгук… А что он? Зачарован? Околдован? Возможно. Все возможно. Ничего нельзя отрицать наверняка, когда дело касается Чон Чонгука. — Красавица, — не просто прозвище. Констатация факта. Он никого и никогда не хотел задеть или обидеть. — Боюсь теперь у меня будет много конкурентов. — Боишься, что предпочту какого-то милого француза вместо тебя? — хоть немного, но почувствовать себя тем, кто владеет ситуацией. Тэхен не охотник до власти и обладания, просто устал размазывать по полу собственное эго. — Простишь мне эту слабость? — подмигивает. Чонгук впервые не врет. Это правда. Это искренне. Нет никаких декораций. Тэхен до безумия красив. А Чонгук, он… просто безумен.🛫🛫🛫
Вечерние улочки Парижа, подсвеченные ажурными фонарями и правда кажутся тем, что подойдет под определение «романтичные». Тут сложно спорить. Другое дело, что рядом с нужным человеком так может преобразиться любое место в этом мире. Не все это понимают, ведь всегда хочется верить в какую-то сказку. — Ты в курсе, что должен мне новые трусы? — о… вау. Тэхен берет пример со своего спутника и перестает стесняться? И правильно, имеет право. Тем более, что вокруг него люди картавят на чужом языке и вряд ли его понимают. Они обосновались на берегу Сены, усевшись под каким-то одиноким раскидистым деревом на изящной кованной скамье. Не разбежались по разные стороны, но разделили себя бумажным пакетом со свежими, вкусно-пахнущими круассанами и пышными, румяными булочками с корицей. В дополнение Чонгук от себя поставил еще пару хрустальных бокалов, которые одолжил у соседнего кафе и бутылку дорогого Шато Марго — единственная на сегодня роскошь. — Когда это я успел тебе их задолжать? — Чонгук вздергивает бровь. В его руках так эстетично смотрится бутылка дорогого вина, что Тэхену очень сложно самому себе отказать в удовольствии запечатлеть на память, как чужие красивые пальцы ловко вскрывают этикетку, потом подцепляют пробку и с хлопком открывают бутылку. Но Тэхен отказывает, копируя чужое выражение лица, он довольно хмыкает: — Не знаю, что за мода такая без трусов ходить, — вино с подачи чертенка разливается по бокалам, — но на борт самолета я зашел в них, а вышел уже без. И это по твоей милости. — Что же тут плохого? — Чонгук отпивает из бокала. — Где-то в самолете осталась буквально часть меня! И ты спрашиваешь: что тут плохого?! — Да? Часть тебя? — посмотрите, как ему весело! — Надеюсь, что не лучшая, красавица. Иначе я очень расстроюсь. — Что за нелюбовь такая к трусам? — Предпочитаю свободу и доступность, — ну, а какого еще ответа стоило ожидать? Как все просто, да? Свобода и доступность. Тэхен решает закончить глупый диалог о трусах, не забыв сделать определенные выводы, в первую очередь — для себя самого. Он вдруг грустно улыбается, делая небольшой глоток из бокала. Это все еще сон в летнюю ночь — еще не время просыпаться и отбрасывать дурман прочь. Выпечка на вкус оказывается мягкой, тающей во рту, еще теплой и, конечно же, очень вкусной. Еда дает повод помолчать, просто полюбоваться окружающим видом, пропитаться атмосферой этого старого города. И не нужны никакие «Мишленовские»*** рестораны с вычурным антуражем и безумно дорогими ценами в меню. С милым рай и в шалаше, — Чонгук близок к пониманию этой фразы как никогда ранее. Фонарь сбоку от Тэхена подсвечивает его профиль, четко выделяя неярким свечением. Чонгук не может оторвать взгляда от того, как золотистый свет, переливаясь делает стюардессу какой-то совсем неземной. Он думает, что готов восхищаться Тэхеном целую… вечность? Жаль, что это слово у всех имеет свои временные рамки. И какие эти рамки у Чонгука — нам еще предстоит узнать. Тэхен чувствуя кожей, как за ним наблюдают, поворачивается, вопросительно заглядывая в чужие глаза. Молчание между ними не было неловким, поэтому пока Чонгук предавался воспеванию красоты, Тэхен просто любовался Сеной и с интересом рассматривал редких прохожих. А вот именно сейчас стало немного неловко, но у Гука свои методы по ликвидированию складывающегося конфуза: — У тебя тут… — обворожительная ухмылка. Чонгук тянется к Тэхену пальцами не продолжая предложения. Он осторожно подцепляет чужой подбородок и предельно ласково проводит большим пальцем сначала под нижней тэхеновой губой, а потом еще и над верхней. Но даже после не отнимает рук. — Теперь идеально. Налипшие крошки, которых никогда не существовало, делают свое дело: Чонгук без разрешения выбивает для себя право прикосновения, а Тэхен почему-то совсем не против. Сейчас они не воюют, оправдывая положение застывших в янтаре обреченных. — Пойдем гулять дальше? — Тэхен не пытается сбежать, просто боится снова оказаться в плену чужой обворожительности. Он не хочет отталкивать, не хочет отпускать, но хочет отвлечься и просто… реально просто провести время вместе. Стюардесса отнимает чужую ладонь от своего лица, поднимается на ноги и тянет Чонгука следом за собой. …Ночной Париж — необычное сочетание ярких огней Эйфелевой башни, что отражаются бесконечно много раз и видны из любой точки города, и разных сладкозвучных ноктюрнов уличных музыкантов, что ласкают слух, направляя все мысли ввысь, заставляют отдаться на растерзание мечтам. Чонгук не позволял их рукам расцепиться, в то время, как Тэхен даже не думал этого делать. Впервые они пришли к соглашению, обойдясь без кровопролития. Это радовало. Не могло не. Все сложилось так, как любит Чонгук: просто, легко и просто. Тэхен в один момент начал бесконечно болтать, рассказывая как на духу какие-то личные истории. У него было много таких историй в запасе не только из-за работы стюардессы, но и простых, жизненных историй, которые есть у всех. Чонгук слушал каждую, вновь и вновь любуясь своим спутником. И дело не только во внешности, как оказалось — тут все до единой мелочи: блеск глаз, голос, его восторженные интонации, когда история доходит до своей кульминации, звонкий смех, то, как изящно Тэхен поправляет своими тонкими пальцами волосы, даже как ест и довольно жмурится после, не скрывая удовольствия. И так до бесконечности. У-у… — Посмотри на них, — Тэхен показывает на мужчину и женщину идущих впереди. Женщина прихрамывала, оперевшись на плечо своего партнера, вдобавок тащила какой-то увесистый пакет в руках. Было видно, как ей больно делать каждый следующий шаг, зато мужик просто шел рядом и бед себе никаких не знал. — На ее месте я бы после такого сказал ему «Je t’emmerde!»****. — Не буду спрашивать, как это переводится, — Чонгуку, на самом деле, нет никакого дела до бедной женщины и ее мужика, который совсем не джентельмен. Просто, он ведь слушает Тэхена, а значит должен поддерживать разговор, если это нужно. — Но полностью с тобой согласен. Как думаешь, если я предложу этой бедняжке свою помощь, ее мужик мне что-нибудь скажет? — И как же ты ей поможешь? — у Тэхена как-то меркнет улыбка на губах. Он обжигается о серьезность в чонгуковых глазах. — Ну, — новое театральное представление началось, — например, на руках ее донести? Или на плечах? — Ты сейчас серьезно? — Тэхену не смешно, а Чонгук с каждой секундой все веселее и веселее. (Ну, какой же все-таки мудак…) — Красавица, я же шучу, — переобувка. Чонгук смеется, притягивая к себе разозленного Тэхена за руки, затылок. Последнему остается только рассерженно сопеть в чужое плечо. Они оба неисправимы. — На самом деле, на руках я готов носить только тебя одного. Ты же знаешь? Чонгук любит подтверждать слова действиями: так быстро и легко забрасывает Тэхена на плечо, что тот даже сообразить ничего не успевает. (Ну, какой же выпендрежник!) Картина маслом: со стюардессой на плече Чонгук, ускоряя шаг, проходит мимо бедной парочки, махая им рукой. Абсурд? Возможно. Поэтому Тэхен не усугубляет положение криками возмущения, чтобы не привлекать лишнего внимания. Мужчина и женщина провожают их удивленными взглядами, скорее всего даже не догадываясь о смысле этого представления. А Чонгуку, как и всегда все равно, главное, что он произвел впечатление. Главное — неравнодушие. И разве может Тэхен остаться равнодушным после? — Признаешь, что я джентельмен? — вроде вопрос, а звучит, как утверждение. Чонгук не нуждается в ответах, он все знает наперед и намного лучше остальных. Такие дела. — Признаю, что ты придурок, — Тэхен, но ведь именно этому придурку ты никак не можешь сказать «Je t’emmerde!»… — Но ведь самый лучший на свете, да?🛫🛫🛫
— Напомни мне, — Тэхен скрестив руки на груди, смеряет Чонгука (еще немного и) злым взглядом, — зачем мы здесь? Логичный вопрос: здесь — это где? Каким ветром их занесло в круглосуточный продуктовый магазинчик в нескольких кварталах от хостела, в котором они сняли комнату — непонятно. Наверное, попутным. Каким еще? Тэхен устал и уже целый час просится спать, но Чонгук отчего-то тянет и тянет время: то пойдем, попробуем это, другое третье; пойдем посмотрим это, другое, третье. В итоге они просто шатались по ночным улицам до четырех утра, а сейчас забрели в этот дурацкий магазинчик, чтобы… — Я соскучился по рамёну, — Чонгук делает вид, что не замечает злости в чужих глазах. Он занят очень важным делом — строит из себя саму серьезность, разглядывая целый стенд забитый лапшой быстрого приготовления с самыми разными вкусами. — Ты уже забыл? — Блять… — Тэхен не выдерживает. Он очень устал, он очень хочет в хостел, в душ, в кровать и провалиться в глубокий, черный-черный сон. Вообще, он редко матерится, но сейчас просто не может не. — Выбрал, — останавливается на рамёне со вкусом морепродуктов, средней остроты, потому что Тэхен не любит чересчур острую пищу. Да, он все прекрасно помнит (особенно то, что касается его стюардессы). — Теперь надо купить еще немного яиц. — Я сейчас твои яйца разобью, если мы не поторопимся, понял? — ага, перешли к угрозам. Но зря… — А что это мы такие злые? — Чонгук! — Тише, — черт смеется, копируя позу стюардессы. Опять тянет время! — Не пугай бедную женщину на кассе. — Я сейчас развернусь и уйду, серьезно, — устал! Он очень устал! — Ну, куда ты денешься? — Чонгук пытается подойти ближе, но Тэхен отходит, а потом ловко выворачивается. Весь издергался и изнервничался, бедный. — Окей, жди на выходе, я сейчас. Нужно знать меру, когда выводишь кого-то на эмоции. Это прикольно, да, но не до бесконечности, а в разумных пределах. Чонгук, возможно, энергетический вампир — плюс ко всем его злодеяниям — он питается чужими эмоциями. А, возможно, он реально мудак, хоть и разница между этими двумя понятиями не большая. К счастью, в этот раз Тэхен ждет недолго. Он внимательно смотрит, как Чонгук расплачивается на кассе за покупки, успевая еще пофлиртовать с продавщицей, даже на разных языках. Как же бесит, но… Тэхену пришла в голову неожиданная мысль: он хочет, просто жаждет видеть Чонгука за такими повседневными делами постоянно. Пора остановиться и выкинуть из головы, потому что… — Пойдем. …В хостел они все-таки попали — спустя почти целый час. Пока добирались успели вновь поссориться и помириться. Впору сказать: боже, такие типичные Тэхен и Чонгук. Ведь и правда, складывалось ощущение, что знакомы они уже намного больше чем пара суток и недельная пропасть. Будто всю жизнь, а то и еще больше. Пришлось вести себя тише, когда они проходили вдоль коридора с комнатами к пустой и темной кухне. Но Тэхен истратил последние остатки сил еще по пути, поэтому сейчас просто сидел за столом и наблюдал за тем, как Чонгук раскладывал перед ним продукты, потом искал кастрюлю в шкафах, набирал в нее воду и включал плиту. — Сколько добавить яиц, Тэ? — стюардесса дергается от неожиданности, отвлекаясь от созерцания чужой широкой спины. — А? — Не спи, — сладкая улыбка. — Ладно, положись на мой вкус. Ага, ага… Тэхен со всем согласный. Опять. В голову лезет чепуха, потому что Чонгук слишком правильно смотрится у плиты. А еще у него реально очень широкая спина, а еще плечи и руки… такие сильные, мускулистые и обвитые венами, словно у античных статуй. Аполлон, правда же. — Я в каком-то интервью с известным шеф-поваром слышал, как он сравнивал готовку и секс, — Тэхен не смог сам себе отказать в желании обнять эту невозможную спину, сцепив руки на теплом, плоском животе, он прижался носом к чужому плечу, вдыхая полной грудью чонгуков запах. — Теперь я, кажется, его понял. — Правда? — Ага. (Сначала отзывы об Эвересте, теперь интервью с каким-то шеф-поваром… Тэхен, на что ты тратишь время?) Чонгук усмехается, пропитываясь нежностью момента. Вода в кастрюле закипела, поэтому пришлось нарушать тишину шуршанием упаковки. Лапша попадает в кипящую воду, а Чонгук просто попадает. Тэхен такой невыносимо разный, что перед ним (абсолютно точно) никто не сможет устоять. Никто не сможет остаться равнодушным… Специи и сушеные овощи начинают резко пахнуть, лапша постепенно размякает, а Чонгук решает, что пора разбивать яйца (ха, ладно хоть не свои). — Эй, — Тэхен неожиданно дергается, — только не размешивай! Я люблю, когда… — Все пропало, шеф! — Чонгук зловеще хихикает, напакостив. — А я не люблю, когда яйцо целое! Когда его размешаешь, вкус становится мягче. — Я не буду это есть, — обиженно. — Но это же я приготовил, — копирует, как зеркало. — Я же старался. (Невозможный) …После позднего ужина или раннего завтрака, уже ни у кого нет сил даже банально сходить в душ. Чонгук выглядит бодрее, поэтому ему везет больше: он сегодня и одевает, и раздевает (и надевает, ха). А Тэхен такой мягкий и послушный, что его хочется касаться, касаться и касаться. До бесконечности. — Ты меня любишь? — попытка не пытка. — Ты дурак? — Ну, любишь же? — поцелуй в лоб. (Ответ не нужен) (Слова потеряли важность…) …Мы засыпаем только с теми, кому можем доверять. В кровати тепло, а в обнимку с Тэхеном еще и уютно. Чонгуку все равно, что белье на их кровати немного отдает затхлостью, что они оба немытые, потные и объевшиеся дешевой уличной еды. Какая разница? Он нисколько не жалеет, что позволил Тэхену выбирать их путь. Он же хотел чего-то необычного?.. И он это получил в избытке!🛫🛫🛫
Наконец-то — доброе утро! Пусть наступило оно немного позднее. Около шести часов сна тоже неплохо. Чонгук не привык долго спать из-за работы, у него уже срабатывает внутренний таймер. Зато Тэхен, кажется, вообще не собирается в ближайшее время подавать какие-либо признаки жизни. — Спящая красавица, — обращение из разряда «не оригинально», — пора вставать, эй. Стюардесса что-то там лепечет непонятное — на грани сна и пробуждения, утыкаясь носом в подушку — отворачиваясь от назойливого соседа по кровати. Чонгук хрипло смеется со сна, подгребая недотрогу ближе к себе. Они оба такие нежные и горячие со сна, такие взъерошенные и милые (ну просто: ути божечки). Такие невозможные. — У нас впереди еще куча дел, — отстань, противный. — Просыпайся-я, — ласково тормошит за оголенное плечико, но все равно не получает никакого ответа. Безуспешно. План «Б» явно не придется по вкусу самому главному объекту, но время идет, они до сих пор в одном из самых красивых городов мира, и проспать последний день пребывания здесь — просто глупо. Чонгук больше любит действия — один из его реальных плюсов. Поэтому он так же, как и прошлой ночью, подхватывает Тэхена на руки, закидывает на плечо и через весь коридор тащит в общий душ. Не будем говорить о том, что на пути ему встречаются немного (много) удивленные жильцы хостела — Чонгуку же на них все равно. Вы не забыли? Что же за план «Б»? Наверное, все и без объяснений понятно. Чонгук еще нежно опускает Тэхена, поддерживая за талию, чтобы не распластался на не очень чистом кафельном полу общего душа, а уже после управляется с душем и включает самую холодную передачу, окатывая их обоих с головы до ног — ледяной водой. Теперь-то проснулись все! — Какого черта?! — Тэхен взвизгивает, тут же принимаясь вырываться и закрываться руками, как дикий. А Чонгуку смешно… прошли времена нежности. Теперь придется снова каждую секунду быть готовым к нападению. …Туда-сюда, пока помылись вместе (без домоганий на этот раз), пока вернулись в комнату и переоделись в чистое (точнее переоделся только Тэхен, ведь у Чонгука так-то нет сменки), прошло почти полтора часа. «Позавтракать» решили в небольшой закусочной под окном, — там по словам хозяйки хостела (Тэхен неловко пообщался с ней на ломанном английском) подавали самый вкусный горячий шоколад и самые свежие круассаны в этом районе. К слову: они снова держались за руки. Везде. Даже в закусочной, на небольшой летней веранде, сидя за столиком, они сдвинули стулья, чтобы не расплетать пальцев. Тэхен не сильно злился за утреннее жестокое пробуждение, ведь Чонгук пусть и без домоганий в душе, а все равно размягчил его поцелуями и нежными объятиями. Казалось, будто они самая настоящая влюбленная парочка на отдыхе. Казалось, да. И продолжает казаться. Но Тэхен больше (теперь уже точно) не думал об этом (о том, что только кажется, а не является на самом деле). Он наслаждался моментом, он жил этим моментом, надеясь замедлить бег стрелок часов, что отсчитывали секунды, что остались до финала. Сон в летнюю ночь грозился скорым пробуждением. — Куда двинемся дальше? — Чонгук вообще-то впервые в этом городе да и они еще вчера договорились, что выбор за Тэхеном. Хоть здесь он придерживается договора. — Хоть куда? — Тэхен пожимает плечами, отламывая небольшой кусок от румяного круассана. — У нас не так много времени, но еще немного мы успеем. — Приятно иметь дело со знающим человеком. — А то. …Так странно, что в итоге они снова оказались не у прозрачных стен Лувра, не у основания Эйфелевой башни, даже не вступили на дорожки Елисейских полей. А еще страннее: они оказались на какой-то барахолке посреди небольшой площади. Вот уж и смех, и грех. Но и в таком месте можно найти что-то интересное. — Вот, примерь, — Чонгук выуживает из большой стопки вещей черный замшевый берет, лоснящийся на солнце. — Тебе должно пойти, — Тэхен послушно забирает вещь из чужих рук и, подойдя к зеркалу, надевает на голову. — У тебя неплохой вкус, — Тэхен кивает и оборачивается улыбаясь. Солнечный свет слепит глаза, но это ни что по сравнению с тем, как слепит Чонгука тэхенова красота. (Ну снова) Он готов вновь и вновь восхищаться, как заевшая пластинка. Он еще никогда в жизни никем так не восхищался. Чонгук очень падок на красивых людей в принципе, но с Тэхеном все кажется совсем другим. (Да-да, мы это уже слышали) (Много… много раз слышали) — Вот возьмите, — на очень кривом английском хозяйка павильона в котором Тэхен примерял берет, попыталась привлечь внимание, протягивая стюардессе цветастый шарфик на шею, который так хорошо подходил к его белой блузе, черным брюкам и берету в тон — как яркий, привлекающий взгляд акцент. — Merci, — прозвучало неожиданно и Чонгук позднее готов был встать на колени, чтобы Тэхен ему хотя бы раз сто повторил это тихое «merci». Конечно же, и шарфик, и берет они купили. Точнее: купил Чонгук, обозвав покупку подарком. Ага, такой вот небольшой трюк. — Эй, француженка! — наш черт по прежнему остается самим собой — уже придумал новое прозвище. Тэхен с усмешкой закатил глаза. — А можно тебя по-французски… — Смотри-смотри! — а стюардесса учится переводит тему и вовремя перебивает, куда-то указывая пальцем. — Там люди танцуют танго! Пошли посмотрим! Отказать этому восторженному человеку, ну, никак нельзя. Чонгук идет следом, крепко держа свою стюардессу за руку. А чем ближе они подходят, тем крепче сжимает ладонь. — Я не умею танцевать, — предупреждает. Ого, Чонгук и «не умею»? Что-то новенькое! Просто он боится опозориться — разгадка. Даже не будет пробовать. — Да ладно тебе! Мы что на публику это делать будем? Это же просто для удовольствия, — уже слышится музыка, и Тэхен оборачивается, упрашивая даже взглядом. — Пошли! Не бойся. — Нет, Тэ, — уперся, как баран. — Пойдем дальше. — Тебе, что с… — Вот только не надо! Не надо брать меня на слабо! — куда-то делась эйфория от солнечного дня и совместной прогулки по светлому Парижу. Чонгук, ты чего? — Ну, и чего ты? Чего ты злишься? Хорошо, пойдем… — Pardon? — новый участник разговора — незнакомая девушка, француженка с темными волосами и классическим «каре», в черном платье длиной чуть ниже колена. На лицо она была не красавицей, но достаточно симпатичной, даже милой. Ростом она едва доставала до плеча Тэхена, его же она без спросу и взяла за свободную руку (!). — Вы… танцевать со мной? — уже на английском. Какая смелая! И наглая, естественно, тоже. Чонгук тут же весь вскипел, покраснел и едва не дымился от злости. Он готов был взорваться, накричать на незнакомку. Как посмела! Как посмела так бесцеремонно… — Oui, — что-что?! Тэхен вот так просто согласился?! Даже не посмотрел, даже не спросил разрешения?! Как так?! Как мог?! Вот так просто отпустил руку Чонгука и пошел за какой-то… какой-то дурой. Да, это самое обидное, что Чонгук смог выдумать в порыве злости. А Тэхен уже уходил, изящный и такой красивый на фоне девушки (бедняжка). Он с легкостью вписался к этой танцующей разномастной толпе. Незнакомка была счастлива, а Чонгук все больше злился, и не понятно на кого больше: на себя самого или на Тэхена. Это называется «ревность».🛫🛫🛫
— Злишься? После танцев Тэхену было страшно идти в сторону темного, как дождевая туча, Чонгука. Он прямо-таки источал ярость, было бы перед ним стекло — запотело бы точно. У-ух… — А ты как думаешь? — вздернутая бровь — впервые без усмешки. Тэхену бы радоваться, что он тоже может довести Чонгука до такого состояния, как сейчас. Да что-то не получается радоваться. Он чувствует себя виноватым. — Прости? — А что, надоела француженка, так ты ко мне вернулся? — в духе ревнивой жены, и Чонгуку совсем не стыдно! — Перестань, — хмурится, — я звал тебя. Мне хотелось просто повеселиться, а ты отказал. Что мне было делать? — Пойти со мной гулять дальше? — Чонгук разводит руками. — Видишь, как все просто? Это было нашим свиданием, а не временем для развлечений! — а вот сейчас перегибает палку. Чонгук, выключи собственника, Тэхен не твоя вещь! — Ах, вот как?! — Тэхен заражается от Чонгука плохим настроением мгновенно. — Я и забыл какой ты эгоист! — Вот только не надо стрелки переводить! — И не собирался! — раскричались посреди улицы, посмотрите на них! — Все! Мне это надоело! Я нервов за эти несколько дней потратил больше, чем мне при рождении далось! Пошел ты к черту! Je t’emmerde! — резко разворачивается и уходит прочь. Занавес? Конец этой трагикомедии? Точно?.. — Тэхен! Все мы мечтаем, чтобы когда мы так зло уходим прочь, за нами бежали и хватали за руки. Мы мечтаем, да, а Тэхен получает. У него уже на автопилоте — глаза на мокром месте. Он вырывает руки и отворачивается, не хочет слушать, не хочет видеть, не хочет… (Или хочет?) — Прости, — Чонгук цепляется, смягчив тон, — прости меня. Я был не прав, — честно. — Тэхен… — Отпусти… — жалостливо и с хрипом. Ой, кто-то правда расстроился и теперь на грани истерики. — Нет, не отпущу, — настырный. — Я был не прав и признаю это. Прости меня, — Чонгук отпускает руки, но теперь ласково берет чужое лицо, подцепив за подбородок, заставляет смотреть на него. — Просто мне обидно, что ты так просто променял меня на какую-то… — Кого я променял? — Тэхен перестает бороться, хлюпая носом. — Это всего лишь танец! И ничего более! — Для меня это был не просто танец! — вредный. — В следующий раз я подготовлюсь лучше, и ты будешь танцевать только со мной! В следующий раз? А… (Подготовлюсь?) (Мы на экзамене?) — Хорошо, — но на лице никаких изменений — все так же пасмурно и грустно. — Все, пошли дальше, — и вырывается. Теперь уже не держатся за ручки.🛫🛫🛫
Ничего не предвещало беды, когда они молча проходили через какой-то небольшой мостик. Ничего не предвещало беды. Да. Не предвещало. Никто ее не ждал. Да, но… — Улыбнись мне! — Чонгук ты с ума сошел?! У небольшого мостика имелась невысокая ограда, забитая множеством замочков — тех замочков, которые обычно оставляют после себя влюбленные парочки, с надписями типа «ты плюс я», «моя любовь» и прочее, прочее, прочее. Обычно еще на дне реки, протекающей под мостом, имеются залежи ключей, которые эти замки открывают. Так, вот: Чонгук своими длинными ногами легко перешагнул через эту ограду, чтобы потом встать на самый край и кричать на всю улицу, привлекая внимание: — Улыбнись мне, иначе я прыгну! — Возвращайся обратно! — Тэхен хватается за чужие руки. — Перестань валять дурака. — Улыбнись мне, — Чонгук серьезен и повторяется в сотый раз, — иначе я сейчас спрыгну. — Ну, вот же, смотри, — стюардесса заставляет себя улыбнуться, — я улыбаюсь! Перелезай обратно, Чонгук. — Это неискренне! — Чонгук! — Ну хотя бы поцелуй, — умоляет, вытягивая губы трубочкой. Тэхен тяжело вздыхает, оглядываясь по сторонам и оценивая сколько людей видит это огромное, бесконечное позорище. Людей, на самом деле, немного, но все равно — Тэхен не привык к такой огласке, он больше любит уединение и интимность на двоих. — Ну… Но делать нечего и, поматерившись про себя вдоволь, Тэхен порывисто целует своего невыносимого придурка. «Своего»? Ну, Тэ… Как говорится: вот и помирились. …Ничего нового за этот день они не смотрели — они же не туристы, охочие до посещения всех возможных интересных мест. Хоть Чонгуку и было интересно, а Тэхен рядом все-таки был намного интереснее. И у них до сих пор было свидание. — Предлагаю вечером, наконец, дойти до этой высокой железной фиговины, — высказывается Чонгук, когда они сидят в каком-то там по счету кафе, попивая пряный, молочный латте из широких белых кружек. — Ты про Эйфелеву башню? — глупый, конечно, вопрос. — Именно про нее, — кивает Гук. — Осуществим твои ванильные мечты. — Это же был сарказм, — Тэхен качает головой. — Перестань издеваться. — Ты так реагируешь, что я не могу не, — да-да, именно об этом и шла речь — Чонгук кайфует от той отдачи, которую ему дает Тэхен. Так ведь и было изначально. Разговор не дает продолжить официантка, которая вместе с их дополнительным заказом на вынос дала каждому в руку по небольшой упаковке печенья с предсказанием. Немного странно такое видеть в французском кафе, но, эй! Кто не любит печеньки с предсказаниями, правда? — Прикольно, что оно на французском языке, — Чонгук хмыкает выкидывая свою бумажку, — сделаю вид, что понял. — Ага, — Тэхен кивает, но свое печенье все равно ломает и открывает. На маленькой бумажке написано: «L’amour est aveugle». И, как странно, но Тэхен знает перевод этой фразы.🛫🛫🛫
И этот день подходит к концу — итог всегда один. Все хорошее и не очень имеет свое завершение. Вот и свидание богатого хлыща и его стюардессы заканчивалось, как бы грустно это не звучало. Осознание заставляло ценить каждую секунду во много раз больше, чем раньше. Извилистая дорога все-таки привела их к Эйфелевой башне — где-то к семи-восьми вечера. В это время как раз народ сгребается кучами к местной (всемирной) достопримечательности, чтобы понаблюдать, как в темноте башня начнет переливаться мириадами огней. — Эта штука абсолютно бесполезна, знаешь? Но все почему-то так хотят взглянуть на нее воочию. — Она красивая, — Тэхен пожимает плечами. — Красивые вещи уже не бесполезны, если ими хочется любоваться. Это называется эстетическим удовольствием. Слышал о таком? — Больше люблю утолять свои гастрономические потребности и баловаться сексуальными утехами, чем просто смотреть и нечего не получать взамен, — вранье. Ой, какой же искусный лжец. — Понятно… — стюардесса хмыкает, делая для себя очередную пометку. — Поцелуешь меня? — в черных глазах снова разлился целый Млечный путь, сверкающий, яркий и нереальный. Слово «нет» и Чонгук — несовместимые понятия. Поэтому Тэхен не отказывает — целует. По-французски, как и было обещано. Как было где-то там в его ванильных фантазиях об идеальном свидании, об идеальной истории любви… Любят ли они друг друга? Неизвестно. Смогут ли быть вместе? Неизвестно. Но так хочется если не попробовать, то просто поддаться желанию. Живем один раз, да? …Сон в летнюю ночь закончился — они проснулись в разное время. — Тэхен? Утром другая половина кровати отдает холодом, и Чонгук впервые чувствует себя таким одиноким, как сейчас.