Гарри Поттер должен кончить

Генри поставил точку и нетерпеливо заёрзал – создание литературного шедевра затягивало быстрее, чем курение опиума, и молодой лорд, обведя зал мутным взглядом человека, пребывающего в трансе и не замечающего ничего вокруг, снова погрузился в приключения теперь уже своего героя. «… Никто не знал, сколько времени Гарри был без сознания. Да никто и не считал этого, если честно. Вязкое как смола беспамятство прервала холодная вода, щедро полившаяся на беспомощного парня…» Лорд Генри так погрузился в придуманный мирок, что аж дернулся и зашипел – словно вода и правда потекла по его телу. Он вспомнил, как это всё бывает на самом деле, – опыт школьных лет и здесь ему сослужил хорошую службу. Как в лучшем случае вода отдаёт только тиной, а в худшем – ещё и вездесущим запахом мочи, как от ледяного душа тут же начинают течь рекой сопли, Генри-младший скукоживается до смехотворных размеров, а дрожь пробирает до костей даже летом... Но в конце концов, Генри писал не автобиографическое произведение, а сказку для взрослых, поэтому… «… Вода, обрушившаяся на парня, была не просто холодной, а ледяной, но слизав с губ вожделенную влагу, Гарри не мог ни отметить её свежести. – Очень любезно с твоей стороны, Гарри, присоединиться к нашей компании… Парень открыл глаза. Над ним, подобно Немезиде, карающей за своеволие и упрямство, стояла троица магов. И судя по тому, что их лица не скрывали маски, находился он сейчас на их территории. – О, знакомые всё личности! – прохрипел Гарри, стараясь принять вертикальное положение, демонстрируя свою несгибаемую силу воли. – Неужто так соскучились по мне?..» И лорд Генри задумался. Личности магов, что стояли над поверженным главным героем, и дальше собирались участвовать в жизни Золотого Мальчика даже не вызывали у автора сомнений. Конечно, первым был сам Лорд Волдеморт – особа харизматичная, пренебрегающая всеми правилами, а оттого невероятно притягательная. Даже невзирая на весьма нестандартную внешность, описанную явно трусоватой Роулинг. «Ну, предположим, с внешностью можно что-то придумать. Ритуал какой-нибудь отыскать или снять якобы чары иллюзий, с помощью которых Тёмный Лорд прививал своим соратникам и слугам уважение к себе, гениальному. Но что делать с навязчивым желанием убить ребёнка? Ну, в самом же деле, не описывать новую ипостась Ирода Великого только из-за скудости фантазии мамы Ро?.. И потом… всё это понадобится лишь в одном случае – если я решу влюбить их друг в друга…» Вторым магом, который участвовал в поимке Мальчика-Который-Выжил, предсказуемо был Северус Снейп. С одной стороны – глубоко несчастный человек с проблемными волосами и кожей, а с другой – гений, сильный маг и шпион. Генри облизнулся, вспоминая Рикмана, который даже не шёл – скользил по коридору древнего замка в так понравившемся ему фильме. Мрачный романтик. Серый кардинал борьбы Света против Тьмы. Рыцарь, положенный на алтарь победы. «Мимо такого и хотел бы пройти – не смог бы, – философски подумал лорд Генри. – А если расписать их тюремный роман…» Но, как бы не нравился Снейп лорду Генри, сводить своего героя, идеального во всех отношениях, с мужчиной старше на двадцать лет, неряхой с сальными волосами, а главное, преподавателем, не очень-то и хотелось. «Да он его нравоучениями замордует!» – решил лорд Генри, но отказываться от персонажа не стал. А вдруг всё же вспыхнет между ними искра. Случаи, они разные бывают. Третья особа, вертящая в руках трость с вычурным набалдашником в виде головы змеи с изумрудными глазками, была как нельзя ближе лорду Генри – аристократ магического мира, Люциус Малфой, воплощение самого красивого за последние двадцать лет тарца*14 его школы, графа В. И стать бы ему партнёром Гарри, и жили бы они долго и счастливо – после приключений, которые им с подачи автора ещё предстоит пережить, конечно – но тут возникала серьёзная загвоздка. Люциус – прекраснейший из прекраснейших – был словно создан, чтобы его холили и лелеяли, что собственно и хотелось делать с графом В. в реальной жизни, но к роли оберегающего и балующего капризного чистокровного Гарри Поттер, по мнению Генри, не подходил – и возраст не тот, и материальное положение подкачало. Лорд горько вздохнул, не замечая, как вокруг него такие же скучающие аристократы жадными глазами следят за появляющимися чёткими строчками. Он был озабочен новой литературной дилеммой: оставался ещё один персонаж, которого так любили читатели, а главное, сам автор рождающегося шедевра, но куда приспособить его, Генри ответить затруднялся. Звали этого героя Драко Малфой. Конечно, неравнодушие Малфоя в каноне подразумевало не остывающую вражду, но уж как-нибудь поменять минус на плюс в их отношениях лорд Генри бы сподобился. Уж это, в его понимании, была самая маленькая из проблем. Расчертив чистый лист на сегменты, Генри вписал имена всех персонажей, что могли претендовать на руку и филей юного героя, и принялся излагать плюсы и минусы такой связи с каждым. Он дошёл до застиранных подштанников Снейпа, как на исчёрканный лист приземлилась комканая бумажка, в которой лорду Генри предлагалось написать снарри. Пространное пояснение звучало так: «Будучи преподавателем в школе чародейства и волшебства, Снейп, как никакой другой персонаж способен понять потребности своего ученика и дать вместе с горячей привязанностью ещё и знания, которые помогут Гарри с выбором профессии и пути в жизни. То есть стать наставником, кроме друга…» С такой позиции Генри на ситуацию не смотрел, а потому быстренько записал Снейпу в плюсы и неустроенную личную жизнь («в самом деле, не считать же изнасилования магглов личной жизнью?»), и педагогический опыт. Но тут на стол к лорду спланировала следующая записка: «Самая крепкая дружба и понимание возможно только среди ровесников. Если хочешь что-то более верительное, чем та чушь, коей наводнён виртуальный мир, напиши драрри…» – настаивал следующий случайный читатель. – «И, кроме того, в школьные годы завязываются самые стойкие отношения! Вряд ли ты позабыл о «старом школьном галстуке*15»…» Записки посыпались, как из рога изобилия. Неопознанными почерками требовались и требовались всё новые пейринги. Какой-то оригинал даже намекнул, что не против прочесть небольшой рассказик фривольного содержания о Гарри и Фенрире Сивом, отчего новоявленного автора подкинуло на лавке. Уж кто-кто, а лохматая и воняющая псиной образина Гарри, его лелеемую фиалку, точно не получит. Гора записок возле Генри росла и грозилась погрести под собой как сам шедевр фикрайтерского искусства, так и лорда Генри вместе с запасом бумаги. Видя непоколебимость лорда, записки приобрели яркий окрас банального взяточничества, «сильные мира сего» и здесь остались верны своему классу. Так, в результате всех предложений, что были получены на ошмётках гербовой парламентской бумаги, Генри предложили триста восемьдесят шесть поездок в Грецию, в том числе четырнадцать – на гей-нудистские пляжи Кипра, сто девяносто шесть – мальчиков в возрасте от десяти до двенадцати разных национальностей (один раз был предложен конголезец), сто одиннадцать – приглашений на закрытые вечеринки и одна сестра благородного происхождения в жёны. Но, хуже всего, те, кто был не в курсе новых веяний в литературе, громким шёпотом интересовались, что такое «пейринг», «снарри» и чем прославился этот гончар, чтобы о нём писать книги. Способных ответить на все вопросы было немного, но полученная информация передавалась из уст в уста, превращая Палату Лордов в один из стихийных рынков Ист-Энда*16. Ибо озвучивались не только сюжеты, найденные во всемирной паутине, но и собственные соображения, выкладки и симпатии. В поднявшемся шуме спокойно писать мог лишь абсолютно глухой человек, к которым лорд Генри никак не относился. Поэтому он тихо сидел, отгребая кучи изорванных бумажек с рождённого в муках текста, и горевал, что даже при наличии прекрасной родословной и весьма нескудного наследства, он не является магом и не может одним мановением волшебной палочки заставить всех пэров замолчать и оставить его в покое. До него то и дело долетали обрывки фраз, кем-то высказанных с неожиданной экспрессией или драматизмом. – Что? Драко Малфой – твой любимый персонаж? Это трусливое ничтожество, позорящее имя чистокровного? После такого заявления я с тобой больше в Грецию ехать не хочу! Даже за твой счёт!.. Или... – Ты считаешь Снейпа нормальным магом?! Джентльмены, и с этим человеком я курил опиум? Среди разгула обвинений и весьма вольных рассказов на тему дружеских отношений в Хогвартсе громко прозвучало чьё-то рациональное предложение, высказанное не иначе, как в попытке помирить спорящих пэров, ещё пока не дошедших до рукоприкладства, но, судя по повышающимся тонам – ненадолго. – А давайте проголосуем… Лорд-канцлер, которому молодой секретарь, предмет вожделения всей Палаты Лордов без исключения, уже что-то нашёптывал на ухо, вальяжно поднялся с мешка*17, туго набитого шерстью, и хорошо поставленным голосом провозгласил: – Милорды, кто за снарри? Тут же из разных концов зала послышалось радостное «Content» (Согласен) и «Not-on» (Не согласен), а сам Лорд-канцлер что есть мочи протяжно завопил: «Not-on», отчего у Генри заложило левое ухо. – Кто за драрри? – был озвучен следующий билль*18. И почти моментальное «Content» – от самого же Лорда-канцлера. Непострадавшее правое ухо лорда Генри ясно различило возню за спиной, а чей-то возглас, где-то между шёпотом и криком, истерично заявил: – Если ты не проголосуешь за этот пейринг, то о моём индийском мальчике можешь и не мечтать… – Ах так! – второй отчаянный шепоток был сосредоточием протеста. – Тогда я тебе не дам свой Чанду*19, иди, нюхай газовый фонарь у Эроса*20! И истеричное «Not-on» снова врезалось в уши лорда-автора. Генри издал смешок и попытался прочистить пальцем пострадавшее ухо. «Если так и дальше пойдет, я могу и вовсе оглохнуть! И что тогда? Прощай «шоколадница» Стемптона. Не увижу я ее больше...» – подумал он и едва слышно всхлипнул в безутешной попытке себя пожалеть. А потом вдруг понял, что эта самая «шоколадница», выпуклая, аппетитная, обтянутая брюками из настоящей английской шерсти его камердинера никуда не пропадет. «Я же не ослепну, в конце концов! Слепнут – это от другого... А оглохну только немножко!» – эта мысль слегка и подняла настроение лорда. Ему казалось всё происходящее, по меньшей мере, бредом или опиумными галлюцинациями, поэтому всерьёз он не воспринимал ни оживление, охватившее пэров, ни абсурдность предложенного билля. – Милорды, кто за гаррилюц? – продолжал Лорд-канцлер, перекрикивая вконец расшумевшихся джентльменов. – Ах так! Не смей голосовать за Люциуса! Или тебе моего итонского рукопожатия*21 вовек не видать! – Кто-то неизвестный предложил весьма утонченную месть, и аристократы на мгновение притихли только для того, чтобы сразу же разразится криками недовольства. – Позвольте, господа, но это уже слишком! – Лорд-хранитель Малой Печати буквально задыхался от негодования. – Я не позволю надругаться над святейшим и требую прекратить это святотатство, пока еще не поздно! – И то верно! Итонское рукопожатие – это... это... как яблоки Мертвого моря! «В них пепла вкус, но мы их полюбили!*22» – сказав это, Лорд-казначей тяжело повалился в кресло и принялся обмахиваться платком. Джентльмены одобряюще загудели. А Лорд-канцлер поднял правую руку, призывая присутствующих в зале к тишине. – Милорды, я оглашаю результаты голосования: шестьдесят два процента – за драрри! Билль закрыт. А теперь продолжим, джентльмены, у нас еще много дел. На повестку выносится билль о криминальной ответственности за гомосексуальную связь. Как сказал однажды Уинстон Черчилль: «Невозможно добиться, чтобы английский суд присяжных вынес приговор за содомию. Половина присяжных верит, что нечто подобное невозможно физически, а другая половина сама этим занимается». Лорд-канцлер и дальше продолжал цитировать Уинстона Черчилля, только Генри не слушал. Сейчас его волновало другое, а именно то, что он оказался как-то не готов к конечному результату. Всё произошло так быстро и непредсказуемо, и лорд Генри попросту растерялся. Получилось: выбрали за него, и лорда как автора это несказанно раздражало. Неожиданно даже для себя он принял решение. – … И вот, как я уже и говорил: «Fronte capillata, post est occasio calva*23», – по-прежнему красноречил Лорд-канцлер. – Я не согласен! – вдруг прокричал лорд Генри, и поднял резко руку вверх, чтоб привлечь внимание к своей скромной персоне. – Позвольте! – От неожиданности Лорд-канцлер дернулся и грациозно сполз с мешка с шерстью, словно был не тучным джентльменом в летах, а невесомым призраком. – Вам не нравится мое высказывание об упущенной возможности? «К дьяволу упущенные возможности! Я не согласен с вынесенным решением!» – хотелось прокричать во всю глотку лорду Генри. Но треклятое воспитание тут же благоразумно одержало верх над чувствами. – Напротив. Очень удобно, когда спереди лохмато... Ну, а сзади – лысо! Вам любой в зале подтвердит. Я тоже такое люблю... Особенно то, плешивое. Но я не об этом. Я не согласен с драрри. Лорд-канцлер подозрительно прищурил глаза и попытался снова занять свое место. Глядя на него, Генри вдруг подумалось, что для самого Лорда-канцлера сзади плешиво – это не очень хорошо. «Да он же будет постоянно сползать и сползать со своего мешка с шерстью! Совсем другое дело, если у него и сзади будет лохмато... Оно будет создавать... это... Как же там оно называется?.. Трение... Хотя, нет, трение – это совсем другое, особенно если оно Итонское...» – вспомнив приятные моменты, лорд Генри позволил себе улыбку скромности. – «Жаль Стемптона со мной нет – он бы подсказал! И почему только не допускают слуг в Палату Лордов?» А тем временем, Лорд-канцлер, тяжело отдуваясь и то и дело вздыхая, всё же смог водрузиться на стул. И осторожно, как бы невзначай, просунул мешок под себя и картинно расправил мантию. Сейчас он казался настолько неуклюж, словно природа решила сотворить не человека вовсе, а гориллу, но в последний момент вдруг передумала. «Так вот зачем ему этот треклятый мешок шерсти, – чтоб и сзади было лохмато! – Генри загадочно ухмыльнулся, – теперь страшная тайна Британского парламента раскрыта! – Но, позвольте, билль уже закрыт! Можете приступать к его исполнению. А мы все с удовольствием в дальнейшем это прочтем. Не так ли, джентльмены? В зале послышались крики одобрения, а Генри капризно поджал нижнюю губу, точно собрался заплакать. Но снова промолчал, Лорд-канцлер, решив, что отклонённый протест не повод терять нить рассуждений, опять принялся цитировать знаменитых людей. Генри в сердцах картинно отмёл от себя кучу записок – пусть все видят, что автор не творит по принуждению. – Ну что вы, в самом деле, – внезапно обратился сосед слева, доверительно придвинувшись и положив ладонь ему на сгиб локтя. – У вас прекрасный слог. Неужели из-за глупого голосования, которое даже не войдёт в протоколы, вы бросите эту захватывающую историю? Признаться, я не большой поклонник мальчика-волшебника, но в вашем изложении звучит совершенно… Генри вдруг почувствовал скользящее прикосновение к ноге. К колену. Шаловливые пальцы, словно осмелев, потёрли острый выступ коленной чашечки и поднялись выше, то притрагиваясь практически неощутимо, то нажимая с силой, отчего Генри хотелось поёжиться. Конечно же, он этого не сделал, позволяя уговаривать себя подобным способом. Сосед слева дышал в ухо всё тяжелее, его глаза сверкали демоническим огнём искусителя, а ласки подбирались к областям, куда давно устремился основной кровоток. – Разве ваша поддержка этого, не побоюсь слова, насилия над личностью не говорит, что эгоизм и самоутверждение для вас важнее творчества?! – Генри всё же отстранился, скорчив скорбную мину, приличествующую на похоронах особы королевских кровей. – Ваши слова похожи на издевательства… И лорд Генри картинно разорвал лист, исчёрканный снизу до верху. Ненужный, в общем-то. – Мой дорогой лорд Генри, – начал сосед справа. – Разве творчество не должно объединять нас? Что плохого вы видите в анализе потребительского рынка? Ведь мы, я очень на это надеюсь, в числе первых оценим ваш неповторимый замысел. Генри застыл, потому что наглых рук, вновь принявшийся обхаживать его, стало две. Десять ловких пальцев растирали строптивость лорда в прах. Лорд-канцлер, вещавший о содомии всё восторженней и восторженней, бегло скользнул по пышущему румянцем лицу Генри Ашера взглядом, отметил, как граф Н. и маркиз Эй. что-то шепчут, склонившись к нему на расстояние поцелуя. «К концу заседания мы получим или скандал, или же занятие на сегодняшний вечер…» – подумал он, даже не подозревая, насколько оказался близок к истине. Генри старался не дышать. В его сознании, затуманенном «убеждением», боролись два воина, имена которым честь и удовольствие. Честь требовала поставить на место бесстыжих наглецов, отвадить их загребущие руки и сделать это максимально жёстко, а удовольствие кричало, что тогда всё придётся заканчивать самому, а в случае, если порочащие действия будут замечены, невозможно заявить о сексуальных домогательствах и полной невиновности себя, любимого. Бой закончился внезапно: батистовый платок принял внутрь последний вскрик напряжённого рефери, Генри несколько раз крупно вздрогнул и уронил голову на скрещенные руки, пряча ото всех выдававшее его борьбу лицо. Но тут же выпрямился, делая вид, что внимательно слушал и готов выбирать. Сосед справа, маркиз Эй. сложил испачканный платок и, шепнув: «Он будет залогом вашего вдохновения», – сунул его обратно в кармашек пиджака. Река, возмущённая границами русла, так не сносила плотину, как сие нехитрое действо распалило остывшего было лорда Генри. Усаживая на раритетную бумагу кляксы и нервно черкая неудачные, на его взгляд обороты, лорд-автор работал. Так, как никогда бы не трудился ни над чем иным. «… Шел третий день пребывания Гарри в волдемортовских застенках. Если раньше он считал, что у Дурслей жизнь, как в Аду, то сейчас ему открылось истинное значение этого сравнения. Ад был здесь. Сырая камера, казалось, источала невыносимое зловоние и впитала в себя не только грязь веков, но и боль сотен и тысяч пленников, гостившей в ней не по своей воле. С едой и водой дела обстояли ещё хуже – Гарри удалось лишь слегка смочить губы, когда за зарешеченным окошком его клетушки стеной лил ливень. Невероятная дурнота накрывала парня при каждом движении. Но муки голода были слабее пыток. Гарри не мог сказать точно, сколько раз в день его проклинали. Вначале он не хотел мириться с таким положением вещей и даже предпринял попытки напасть на своих мучителей и, обезоружив, сбежать. Но вместо вожделенной свободы Гарри получал вдобавок к магическим пыткам и побои. Три дня такого режима и вместо стройного парня в подвале Тёмного Властелина обретался почти призрак прежнего Гарри Поттера. И в чем только держалась ранимая душа Избранного? Однако провидению было невыгодно избавляться от такой выигрышной фигуры на своей шахматной доске. И под вечер третьего дня дверь подземелья заскрипела, а Гарри попытался привстать, чтобы не валяться у ног своих идеологических противников, словно он вымаливал помилование. Попытка принять ровное положение увенчалась успехом – стылая стена хоть и обжигала спину холодом, но служила надёжной опорой для ослабевшего гриффиндорца. Гарри несколько раз моргнул и не поверил своим глазам. Перед ним стоял Северус Снейп. Как было просто там, в Штабе Ордена Феникса, ненавидеть и потешаться над профессором зельеварения – неприглядная внешность, сложный характер и нелюдимость алхимика делали его прекрасной мишенью для насмешек и острот за спиной. Никто, несомненно, не был столь безрассуден, чтобы высказывать свои мысли профессору в глаза. Сейчас же, следя за ним из-за стёкол очков, густо покрытых трещинами, Гарри не мог не заметить, в Снейпе было что-то привлекательное. Нет, он не помыл внезапно волосы и не исправил кривые зубы, но в почти царской осанке, в гордом повороте головы и римском профиле сквозило какое-то скрытое доселе благородство. Несколько мгновений они не сводили друг с друга взглядов. – Мистер Поттер, если Тёмный Лорд узнает о моём визите, я займу соседнюю с вами камеру… – Тогда зачем вы пришли? – От мысли, что цель посещения – прервать его жизнь и избавить от мук – сердце Гарри грозилось выпрыгнуть из груди. – Нам нужно разработать план побега… – Пальцы алхимика прочертили на окровавленной щеке гриффиндорца светлую полосу в намёке на сострадание или, Гарри зажмурился от пронзившей его догадки, нежности. «Неужели он влюблен в меня? Нет, быть этого не может! Слизеринец никогда не полюбит гриффиндорца!» – Гарри хотел мотнуть головой, но от нехитрого движения замутило. – Я дам вам знать, как только найду способ покинуть это негостеприимное место… – И Снейп, взмахнув неизменной черной мантией, растворился во тьме коридора. А Гарри в бессилье сполз на ледяной пол. – Мог бы и кусочек хлеба принести… – подумал он до того, как беспамятство накрыло его покровом, более черным, чем мантия алхимика. К приходу следующего посетителя Гарри не успел принять вертикального положения – он так и продолжал пребывать где-то в мире грез. И возвращаться мыслями в зловонное подземелье не спешил. – Поттер… Пс! Поттер! – позвал чей-то голос. Гарри с неимоверным усилием открыл слипающиеся глаза и посмотрел на окликающего его человека. С пола было хорошо видно, каким причудливым шитьём украшена мантия гостя. А также довольно редкий цвет волос – почти белый. «Малфой? Или у меня галлюцинации?» – Гарри сел, а затем, цепляясь пальцами с сорванными ногтями за грубую кладку стены, поднялся на дрожащие ноги. Да, грязное подземелье посетил некоронованный король магической Британии – Люциус Малфой. Хотя для короля он был куда практичнее предыдущего визитера. – Это вам, – из холеной белой руки к Гарри перекочевал небольшой сверток и фляжка. – Внутри Укрепляющее зелье… Гарри был благодарен за этот нехитрый презент и готов броситься на шею Малфою, чтобы впервые попробовать радость жаркого поцелуя. Но он помнил, грязь подземелья оставила на нём следы, и вряд ли Люциус Малфой будет рад пятнам на своей сногсшибательной мантии.» Лорд Генри оторвал взгляд от исписанных листков и подивился, что вместо своей библиотеки он находился в Палате лордов: тишина накрыла зал своим покрывалом. Нет, люди, окружавшие его, открывали рты, но ни единого звука не срывалось с их языков, словно заклинание тишины превратило человеческое говорливое племя в стайку причудливых рыб. Надо сказать, в планы лорда Генри аж никак не входил драрри. Не потому, что ему не нравился пейринг – как мы отмечали ранее, лорд-автор склонялся к пейрингу, – а просто из вредности. Разве не у него должны осторожно поинтересоваться развитием сюжета? Разве не он был Демиургом маленькой и создаваемой кропотливым трудом Вселенной? В конце концов, каждый из присутствующих в Палате Лордов получил блестящее образование: неужто несогласные не в силах поднять ручку, отыскать бумагу и потратить несколько вечеров дабы посрамить лорда Генри нереальностью подобных отношений? Генри вздохнул: в своих возражениях он забыл, кто перед ним. Да, каждый из лордов был образован и эрудирован, Лорд-канцлер так сыпал цитатами, что создавалось впечатление: спроси его нечто отвлечённое, новомодное, и он не сложит двух слов. Но потратить время, чтобы развлечь сам себя? За аристократами, не гнушавшимися даже нескромными средствами убеждения, такого не водилось. И лорд Генри вознамерился написать вообще что-то такое... такое... неординарное. Чтоб всем стало противно читать. А понимая законы общества, в котором вращался, лорд Генри знал наверняка: будут возмущаться или недоумевать, но прочтут его творение до конца. Задушив пакостную улыбку, Генри продолжил творить, уповая на Музу и ручку, в которой пока оставались чернила. «Лорд Волдеморт никогда не стеснялся своей экзотической змеиной внешности. Напротив: он считал, что она удачно дополняет его харизму – издалека видно: перед тобой Чёрный Повелитель. Но ровно три дня назад, когда Белла приволокла бессознательного Гарри Поттера, его мнение поколебалось. И было бы странным, если бы этого не произошло. В объятиях грубой джутовой верёвки лежало совершенное создание – Лорд Волдеморт невольно залюбовался и рассыпавшимися по мрамору волосами, и благородной бледностью щёк и пурпуром губ. А, заметив в жгучем взгляде цвета лесного дягиля лишь ужас и отвращение, серьёзней задумался о вечном. Тёмная магия – тёмной магией, но пора проявить немного вкуса, раз тебе уготована участь Повелителя Вселенной и вспомнить, что всё проходит, а красота остаётся. А там, гляди, появится и личная жизнь…» Мысли лорда Генри с темы неразделённой любви стали сворачивать немного в другую сторону. Возможно, на них так повлияли соседи со своим даром убеждения, а, что более вероятно, подспудно в нём зрела идея давно, ещё в то время, когда Генри только подумал написать фанфик. Но как заставить Гарри Поттера, искренне ненавидящего своего идейного противника, хотя бы поцеловать Тёмного Лорда? Генри свято верил в одну непреложную истину: нельзя заставлять персонажей делать что-то, чего они не хотят – в результате эта принуждённость обязательно будет заметна читателю. А Гарри был, лорд-автор чувствовал всем нутром, не готов сложить своё сердце к ногам Волдеморта. И всё же он предпринял последнюю попытку, и после визита Малфоя в камеру храброго гриффиндорца пожаловал Повелитель. «Гарри как раз закончил свой нехитрый обед и чувствовал себя, на удивление, неплохо. Внезапно Тёмный Лорд, никогда и не перед кем не пасовавший, ощутил робость. – Здравствуй, Гарри, – его голос дрожал. – Вот мы и свиделись снова. Поттер повернул к нему голову, но вместо привычной ненависти в его взгляде читалась крайняя степень усталости. Но, не торопясь, он поднялся на ноги и вздёрнул подбородок, показывая, что не сдался. Укрепляющее зелье сделало практически невозможное: полумёртвый Гарри сумел подняться; но и его было маловато для восстановления полностью. Поттер покачнулся и стал заваливаться вперёд, прямо на остолбеневшего Лорда. Конечно, Тёмный Лорд не мог упустить такого шанса: не каждый день к ногам пикирует давнее наваждение. Он подхватил бесчувственное тело, прижал к себе и перенёсся прямиком в спальню – поскольку Волдеморт был один, вражду разыгрывать не имело смысла. Состояние Гарри было ужасным: на его теле обреталось множество ран, некоторые из них воспалились и выглядели отвратительно. Наносить раны Лорд Волдеморт умел и, что греха таить, любил, но с лечением дела обстояли неважно…» Надо сказать, лорд Генри тоже не особенно разбирался в медицине. Из всех медицинских терминов он знал лишь слово «сепсис» и то потому, что на одном из заседаний Лорд-канцлер назвал сепсисом процветающее вольнодумство. Поэтому сам процесс врачевания он описал скупо – его Муза толкала вперёд, где Гарри Поттер, наплевав на вражду и разделяющие их смерти, сдался животному притяжению Волдеморта. «Гарри Поттер должен кончить», – твердил как заведённый лорд Генри. Перед его глазами два тела сплетались на кровати, принимая позы из специализированного руководства по гей-сексу. И в этих образах даже обтянутые чешуйчатой кожей мослы Тёмного Лорда выглядели пристойно и возбуждающе. Усидеть на месте становилось всё сложнее. Ручка парила над листами с необычайной скоростью, строки, выходившие из-под её пера, резко обрывались, то взмывая вверх, то провисая вниз, слова лишались окончаний, а предложения – знаков препинания. Время, тянувшееся как вонь за группкой нищих, вдруг рвануло вперёд, обгоняя самого себя. Жалея Гарри, которому и так досталось за три дня плена, лорд Генри лишил его «прелестей» первого анального секса. В конце концов, и это автор знал не понаслышке, сильные мира сего любят отдавать бразды правления в постели, иначе Лорд-канцлер никогда не позволил своему молодому секретарю опрокинуть себя на лопатки в неприметной комнатке в здании Парламента. Собственными глазами Генри грехопадения не видел, но если слухи возникли, то зерно истины в этом было. Согласно замыслу автора (и своему жгучему желанию), Лорд Волдеморт сдался сразу. Генри и сам бы уступил напору, который выказал любовно выписываемый персонаж. Красные глаза Тёмного Лорда подёрнулись пеленой желания, не вызывая у Поттера ужаса, а цепочки поцелуев, пересчитанные автором чуть ли не поштучно, плутали по телу, напоминая скорее тайнопись животных следов в заснеженном лесу. И пусть вдохновение ни на миг не отпускало, а Муза стояла сразу за плечом, не отвлекаясь ни на чьи более потуги, Генри пожалел, что в Палату Лордов не пускают слуг, даже таких особенных, как Стэмптон. – Ну же, ну же… – шептал в ухо лорду Генри граф Н. Его жадное облизывание губ тут же перекочевало в фанфик, присвоенное Лордом Волдемортом. – Ещё! Ещё! – хрипел по правую руку маркиз Эй. голосом Поттера, дыша как призовой жеребец на скачках на кубок Дерби. – Ещё чуть-чуть! Лорд Генри взмок, словно сам трудился над сакральным местечком позади бубенцов, придерживая руками взбрыкивающего от удовольствия Волдеморта за пятки. В трусах из настоящей английской шерсти был филиал Ада, пальцы, держащие ручку, свело судорогой. Но выкрики благородных джентльменов, забывших, что нужно делать отвлечённый вид, гнали лорда Генри к финишу быстрее, чем норовистого трёхлетку кнут. В тот самый миг, когда Гарри Поттер начал совершать рваные движения, а Лорд Волдеморт потянулся приласкать свой «нефритовый жезл», случилась форменная трагедия: Генри отвлёкся на хоровой выкрик: «Content», и вдохновение растаяло, как замковое привидение перед распятием. Всеобщее ликование, охватившее зал, когда Лорд-канцлер гаркнул: «Единогласно!», длилось недолго. Как только Генри понял, что не напишет ни строчки, его обуяла ярость, он подскочил с места, бросил свою ручку на пол и принялся её топтать, будто бы на ней лежала вся вина за случившееся. Скорбное лицо лорда Генри можно было пропустить, но не обратить внимание на беснующегося автора, которого внезапно покинуло вдохновение в двух абзацах от финала его шедевра – для этого нужно было ослепнуть от мастурбации. – Что вы, милый друг? – попытался урезонить его маркиз Эй., вытирая со лба испарину. – Не принимайте так близко к сердцу – до принятия следующего билля ещё есть время. Генри зарычал и схватил свеженаписанный рассказ, комкая в руках плоды собственных трудов. Попытки достучаться до бунтующего разума автора не принесли плодов – вот-вот вожделенный многими фанфик грозился перестать существовать. Уразумев тщетность усилий – бумага оказалась слишком плотной для тонких пальцев, лорд Генри выпустил бумагу из рук и рухнул на лавку. Фанфик разлетелся по залу, словно испугался собственного создателя и норовил скрыться с его глаз. Идею позвать Стэмптона приписывали себе многие, но она оказалась блестящей. На ком, как не на слуге, срывать дурное настроение господину? Идея понравилась большинству, но ведь было ещё и меньшинство. – Милорды, опомнитесь! – восклицал Лорд-хранитель Малой Печати, потрясая идеально круглыми кулаками. Его щекастое лицо побагровело и грозилось лопнуть от переполняющего лорда возмущения. – Мы посажены сюда, чтобы хранить традиции и чтить созданное до нас! Слугу в гнездо, выпестовавшее монархию?! Опомнитесь! Наиболее закостеневшие в традициях поддержали его пламенную речь одобрительным гулом. Не определившиеся пэры крутили головами, надеясь ничего не пропустить и при возможности присоединиться своим мнением к победителям. – Слуга? – хохотнув, переспросил Лорд-канцлер. – Но помилуйте, разве не каждый из нас служит своей стране по мере сил? Вы, я или мистер... – Стемптон, – подсказал помощник, стоявший позади трона Лорда-канцлера. – … Стемптон, – продолжил Лорд-канцлер, будто сам вспомнил фамилию камердинера, – равны в своем рвении принести пользу нашей общей Родине. Ещё Цицерон заметил: только одно отечество заключает в себе то, что дорого всем. – Ваше жонглирование популистскими лозунгами есть выкручиванием рук истине! – плевался Лорд-хранитель. – Попомните моё слово, бедлам начинается с мелких уступок правилам. Тьфу! Он сплюнул на ковёр, гордо сложил руки на груди и сделал независимый вид. Если бы Лорд-канцлер мог проникнуть в мысли приверженца старых правил, он наверняка бы догадался, почему допуск Стемптона в зал заседаний – нонсенс. Лорд-хранитель был поклонником комиксов о капитане Америка и страсть как не любил Гарри Поттера. Генри, завидев верного камердинера, зашипел непристойности, но, метнув принесенную чашку чая в него, успокоился, упал в кресло, прикрывая увлажнившиеся глаза дрожащей ладонью. – Всё пропало, Стэмптон, мне никогда не осилить окончание… – и всхлипнул. Зловещая тишина, накрывшая Палату Лордов и обездвижившая пэров эффективнее Чар Ошеломления, подтвердила его слова. – Ну что вы, милорд, не бывает книг, которые нельзя закончить… – Стемптон попытался вытянуть из-под ног пэров исписанные листы, присев, и потерпел поражение: спесивые лорды и мускулом не пошевелили. Это же слуга. Стемптон, пребывая на своей должности достаточно долго, знал несколько безобидных, однако действенных способов сломать этот лёд снобизма. Если бы лорды догадывались, что камердинеры используют приемы для их укрощения и делятся при случае друг с другом, наверняка парочка из этих стариканов отдала богу душу от возмущения. Стемптон опустился на четвереньки и совсем немного прогнул спину. Полы сюртука задрались, из-под их стыдливого полога стали видны круглые ягодицы, облепленные брюками с особенной любовью. «Это не зад, это приманка для тигра!» – подумал маркиз Эй., мнивший себя сим благородным хищником. Ни он один не мог отвести взгляда от ползающего у ног камердинера. Глаза скучающих лордов уставились в нужное место с таким явным голодом, что лорд Генри выровнялся на лавке, забыв о приближающейся смерти, и неожиданно зло возразил: – Это чушь, Стэмптон! Полная ерунда! Таких книг множество. – Но будет завтрашний день, – пропыхтел Стемптон, подбирая листы по порядку и складывая их в папку. Его аппетитный тыл напрягался, отчего смотрящие на него покрывались липким потом. – День будет, но Муза и силы покинули меня, окончательно! – заныл лорд Генри по привычке. Однако в его мыслях самоубийство разочаровавшегося в себе писателя давно сменилось занятной ситуацией. Нет, Гарри Поттер и Волдеморт, застывшие в мгновении до экстаза, в ней не фигурировали. А вот камердинер, чьё усилие достать последний строптивый листок из-под лавки пока не увенчалось успехом, присутствовал во всей красе. И даже не он, а одна часть его тела, отвести взгляд от которой было подобно смерти. В мыслях лорда Генри аппетитный тылок настолько сильно напрягался, что зауженные брюки, льнувшие к его изгибам, не выдерживали этого натиска и расползались по шву, являя миру совсем тоненькую преграду в виде ярко-красных шелковых трусов. Генри так ясно представлял тень между двумя упругими холмиками, что мысли его потекли дальше, к поведению людей раннего бронзового века, когда вместо цветов и шоколада предполагаемую пару валили и трахали. И воодушевленный автор подскочил на лавке и закричал: – Если не сегодня, то никогда! Конечно, никто, в том числе и кричавший, не мог в полной мере ответить, к какой мысли относился возглас: взять давно вожделенное или закончить любимое творение, но высказывание встретили одобрительным шумом. – Если идеи терпят неудачу, на помощь приходят слова, – Стемптон поднялся с колен, отряхнул с брюк, достойно выдержавших испытание напрягшейся плотью, пыль и мелкий сор и протянул любовно разглаженный фанфик Генри. Он свято верил, что ничто так не понукает творить, как к месту использованная цитата. – Рецепт Гёте. Лорд Генри выхватил исписанную бумагу, хлопнул себя по груди свободной рукой и опустил взгляд на пятна, выделявшиеся на антикварном ковре, – ручка с золотым пером лежала павшим героем в лужице чернил. На этот раз лорды не стали дожидаться окрика – не меньше полудюжины ручек милостиво были предложены строптивому автору. Генри взял ближайшую и по иронии судьбы оказавшуюся новехонькой «Мон Блан» с бриллиантом на крышечке. «Гарри содрогнулся: накопившееся напряжение выплеснулось из него обильной струёй. Волдеморт охнул, стиснул дырочкой извергающийся фаллос и изукрасил собственную грудь абстрактным узором из белых пятнышек. В изнеможении любовники уснули. Их члены переплелись лозами молодого винограда. В зарослях благоухающих роз романтично пиликал сверчок». Генри поставил точку, оттер пот со лба и выдохнул. Труд всего дня был закончен. ______________________ *14 Отдельная прослойка школьников в закрытых школах. Тарцы воплощали в себе представления о красоте и сексуальности и были объектами поклонения и ухаживания со стороны остальных. *15 Друг, с которым учились в закрытой школе. *16 Рабоче-пролетарская часть Лондона. *17 Лорд-канцлер в Палате Лордов сидит на мешке, набитом шерстью (woolsack), что символизирует национальное достояние страны. *18 Новый закон в черновой форме. *19 Высококачественный опиум, приготовленный для курения. *20 Посередине площади Пикадилли находится фонтан и знаменитая скульптура Антероса, называемая в народе Эросом. *21 Очередное название взаимной дрочки. *22 По преданию: на Мертвом море, близ затопленных Содома и Гоморры, растут яблоки, красивые на вид, но рассыпающиеся в пепел, если их взять в руки. Лорд-казначей цитирует лорда Байрона в «Чайльд-Гарольде». *23 Случай спереди лохмат, а сзади плешив.(лат.) Из позднелатинского сборника афоризмов, известных как "Двустишия Катона". Об упущенной возможности.