Барт стремительно обернулась и увидела высокого парня в темной толстовке. Он криво ухмылялся, спрятав руки в карманы, словно выжидал чего-то.
— Кто ты, блять, такой?!
Прохода как будто и не было. Небольшой квадрат пыльного пола окружали четыре глухих стены, в верхних углах красивой сеточкой висела паутина, её же создатели преспокойно сидели прямо посередине своих превосходных творений, внимательно следя за происходящим своими многочисленными глазами. Под паутиной справа лежал старый, изрядно потрепанный непростой жизнью, матрас с кое-где выбивающимися наружу, точно одуванчики на тротуаре, серыми маленькими пружинками. Обстановка в целом казалось заброшенной до такой степени, что значилась совершенно нежилой.
— Попрошу, не матерится в моём доме, — парень выразительно обвел взглядом небольшой периметр комнаты и продолжил, когда Барт скрестила руки на груди. — И мы с тобой знакомы, разве ты забыла?
В голове завертелись шестерёнки, но вспомнить довольно-таки запоминающуюся внешность эмо-боя так и не удалось. Голос — да, знакомый, даже чересчур, но вот внешность. Была, конечно, версия, но верилось в неё очень слабо.
— Сложи уже два и два.
— Ты не можешь быть смертью.
— Почему это?
— Потому что на тебе нет балахона. И косу я тоже нигде не вижу.
— Разве то, в чем ты одет, может что-то сказать о твоей профессии?
— Ещё как. Так… в смысле профессия? Быть смертью и забирать души людей разве считается профессией?
— Да, считается.
— То есть, ты этому учился, а теперь работаешь тем, на кого учился?
— Абсолютно верно подмечено.
— А не чушь ли ты сейчас несешь?
Барт скептически смотрела на странного собеседника, возомнившего себя самой смертью. Подозрительно оглядела шею, невольно скользнула взглядом по чётко очерченному кадыку, спустилась на закатанные рукава, затем на татуированные предплечья, предельно внимательно оглядела запястья. Похож на наркомана, но таковым не является. Совсем-не-наркоман устало вздохнул.
— После всего того, что ты видела, ты не можешь поверить в то, что Смерти не чуждо ничто человеческое? Кстати, привет…
— Барт, — подсказала шатенка и принялась задумчиво разглядывать обшарпанные стены и довольно-таки упитанных паучков. — Ну, допустим, если даже ты и смерть, то почему живешь (скорее обитаешь) здесь, в этой дыре?
— Здесь довольно уютно, — возразил парень, аккуратно уселся на край матраса и похлопал по месту рядом с собой. Барти отвернулась, поджав губы. — Да и не донимает никто. Раньше, правда, была дверь, ведущая вроде, если я ничего не путаю, в подъезд, но сейчас её заделали по причине большой популяции крыс.
— Крыс?
— Да не бойся (хотя чего их бояться, они классные). Тех, что были, съели пауки. Не эти, эти ещё совсем мальки. Я про больших, черных паучков с мягкими лапками. Их сейчас здесь нет, так что перестань озираться, и давай уже обсудим всё, что у тебя накопилось, — Парень помолчал, а потом, несколько понизив голос, словно провинился в чём-то и вот-вот раскается, продолжил: — И ты, это, извини за ту аварию. Я немного не рассчитал скорости и, вместо того, чтобы подвести тебя, на тебя наехал. Хотел как лучше, а получилось как всегда.
Он ухмыльнулся каким-то своим мыслям, вероятно воспоминаниям, и запустил пальцы в длинные черные волосы. Барт словно ударили обухом по голове. Она хлопала глазами и то открывала, то закрывала рот, не в силах ничего вымолвить.
— Да ничего, бывает, — наконец из её горла вырвались слова. Но совсем не те, что были на уме. А те, которые стали привычными до автоматизма. Те, которые помогают скрываться от доёбок людей. — В смысле, отложим это на потом. Сейчас мне очень уж хочется узнать, какого чёрта я вижу и слышу тебя также чётко и ясно, как будущие покойники?
— На счёт этого я и сам, признаться, немного знаю, — на тонких губах появилась лёгкая улыбка. — В книгах мало, что об этом сказано, а на моём веку, да и его тоже таких случаев не было вовсе.
— Так расскажи, что знаешь, — Барт раз за разом скользила взглядом по паукам, то и дело, представляя, как один из них (или оба) резко вырастет, повзрослеет, почернеет ещё больше, и медленно, плотоядно, начнет приближаться к ней на мягких лапах. Девушку передёрнуло, в душе появились сомнения по поводу того, нет ли у неё арахнофобии, а если и нет, то, как скоро она появится из-за общения с этим типом, считающим огромных пауков милыми? — И если ты всё же смерть, то почему просто сидишь здесь, вот так расслабленно, а не путешествуешь по всему земному шару, собирая души всего живого, имеющего несколько неприятное свойство умирать?
— У каждой смерти есть жнецы, которые с радостью исполнят работу за начальника, ведь им за это и платят. А теперь слушай и не перебивай, — парень выставил вперед длинный указательный палец со сломанным ногтём. — Издавна считалось, что смерть и всё с нею связанное (да, дымку и рукопожатие) видят так называемые «Избранные», любимчики судьбы. Этим людям, которых со временем распознать стало совсем непросто из-за жадных до славы лжецов, открывались особые тайные знания, помогающие или, наоборот, усугубляющие, жизни многих и многих человек, зависит от характера избранного. Большое, кстати, заблуждение нынешнего мира — избранными становились не только добряки, дети, монахи и прочее. Им мог стать любой, корыстный пекарь или бесхитростный бродяга, алчный торговец пряностями или самый обыкновенный пьянчуга-лентяй. И их не призывали спасать мир, о нет. Очень часто случалось так, что всем руководила случайность, и избранными становились просто так. Бывали даже случаи, когда человек понимал, что с ним что-то не так, но продолжал вести привычную жизнь, не истеря на каждом углу о своей особенности. Бывало, что дар этот использовался только в азартных играх, помогая набивать карманы золотыми монетами.
Сейчас, конечно, всё несколько поменялось, случайность почти (раз в триста-пятьсот лет попадались двое-трое избранных) сошла на нет, а за особенными стали следить пристальнее, не позволяя им сильно нарушать всемирный баланс. Так, по мелочи, выиграть в казино пару-тройку раз, на пару мгновений отсрочить ливень, чтобы попасть домой. И я бы назвал тебя избранной (никаких странностей в своих действиях не замечала, кстати?), да только последний из нынешних умер сорок пять лет назад от сердечной недостаточности. А сбоя в устоявшейся системе быть просто не может, за этим следят весьма и весьма пристально, так что четвертого избранного или ускоренной на несколько веков новой партии не бывает.
— Тогда, что за хрень со мной творится, если я не избранная?
— Не знаю! Нас может ещё видеть дитя тьмы, тот, кому судьбой предначертано устроить Армагеддон, но ему сейчас должно быть не больше шести-семи лет, да и это мальчик. А ты явно уже не ребенок, да и пол другой.
— А могут ли видеть тебя… или же «вас», кем вы бы ни были… те, кто, так или иначе, взаимодействует с этим мальчиком?
— Пока нет, он ещё не набрал нужную ему силу. Да и вряд ли ты с ним взаимодействуешь. Насколько мне известно, он живёт сейчас в доме вашего нынешнего президента. И даже считает его отцом, вроде как.
— Понятно, что ничего не понятно, — парень усмехнулся, Барт же плюнула на всё и уселась рядом, одна из пружин чудом не впилась в мягкое место. Голова же немножко побаливала от полученной информации, не давшей ровным счётом ни-ху-я. Парень на удивление приятно пах кофе и немножко, самую малость, сигаретами. И от него шло тепло, как будто он был настоящим человеком, а не живым воплощением смерти.
***
— О чём задумалась, котенок? — Алессу ласково чмокнули под левую лопатку. Она блажено прищурила один глаз и крепче обняла мягкую подушку. Морриган, внимательно следившая за реакцией подруги, провела влажную дорожку вверх, к ключице, куснула за шею и легла сверху, запустив руку под одеяло. Алесса слегка приподняла бедра, но продолжила смотреть прямо перед собой.
— Всё никак не могу выкинуть из головы Барт.
— Мне начать ревновать? — умелые пальчики чуть сильнее надавили на самую чувствительную точку женского организма. Алесса не сдержала сладкого стона.
— Нет, конечно, нет. Просто, знаешь…
— Вся эта ситуация с человеком в чёрном кажется до ужаса странной?
— Да, а откуда…
— Ты говорила это пару часов назад, — брюнетка отстранилась, позволила девушке перевернуться на спину и оседлала её. Наклонила вперед, касаясь грудью твердых вершинок, запечатлела поцелуй в уголке пухлых губ, двинула бедрами. Застонали обе. — И знаешь, я понимаю тебя. Если бы такое случилось с Нерией, я бы не оставила мысли об этом. А ещё я бы безоговорочно поверила ей в любом случае.
— Предлагаешь поговорить с ней? — взгляд Алессы встретился с красивыми сверкающими своим, особым, блеском глазами. Их не менее красивая обладательница кивнула, обхватила лицо ладонями и страстно поцеловала партнершу.
***
День клонился к своему завершению, постепенно загорались фонари, один за другим, включались фары. В автобусе, в котором ехала, возвращалась, Барт было поразительно мало людей. Она сидела у окна почти в самом конце и думала о том, что сегодня случилось. О смерти, его рассказе об избранных, пауках и крысах. Раз за разом вспоминала совсем не подходящий образ эмо-боя, длинные волосы, выбритый висок, пирсинг, многочисленные татуировки на обеих руках. Разве смерть должна выглядеть так? Так, по-обычному, по-человечески? Наверное, она (он) ничего не должна (должен), потому что не существует для неё (него) тех рамок, ярлыков, стереотипов, что есть почти у всех живущих на планете. Где написано, что смерть должна всё время ходить в черном балахоне и с крайне «идиотской» © длинной косой? Где написано о том, что у смерти не бывает отдыха и права на личную жизнь? И где, в конце концов, написано о том, что смерть — обязательно старуха? Правильно, нигде. Каждый волен сам интерпретировать образ того, с чем имеет дело. Ну или принимать точку зрения других, укореняя стереотипы о том или ином. Хотя, может эти все её мысли — пустое? Просто забивание и так нагруженного за последние дни сознания?
Автобус затормозил на нужной остановке, и Барти стремительно выскочила из него, радуясь, что прервала поток столь странных мыслей. До дома, точнее своей квартирки, добралась довольно-таки быстро — всего за четыре с половиной минуты вместо обычных одиннадцати. Позвонила родителям, с третьей попытки уверила их, что всё у неё в порядке, ничего не нужно и что Оливия прекрасно себя чувствует и с удовольствием делится впечатлениями относительно восьми дней отъезда. Поставила чайник, помыла руки, приготовила парочку бутербродов с сыром и салатом — колбасу не любила ещё до смерти Патти, а после вообще возненавидела. Зашла в соц.сети, пожалела об этом из-за огромного количества сообщений от сожалеющих людей, вышла и убрала телефон. В молчании и полумраке поужинала на кухне, после чего, не посетив ванную, легла спать, чувствуя себя до крайности уставшей.
Утром привычным действием нашарила на полке прикроватной стенки телефон и поразилась двум сообщениям от Моники и Алессы, с которыми не общалась со дня похорон.
«Я в шоке, в таком большом, что это просто пиздец. Извини за мат. Жду тебя у себя как можно скорее. Но не с трёх до четырех, я в это время безотлагательно занята. ПОЗАВТРАКАВШУЮ И С ОТНОСИТЕЛЬНО ЦЕЛЫМИ РУКАМИ»
«Мы можем поговорить? Это срочно и касается твоей сестры только косвенно. Напиши (или позвони), как прочитаешь, пожалуйста. Если ответа не будет два или три (скорее всего именно 3) дня, то я с уверенностью посчитаю это отказом и отстану от тебя ровно до того момента, пока твоя нога не переступит здание университета. Обнимаю и целую в носик: 3»
