А впереди лишь выжженная пустошь

Визерис терпеть не мог, когда над ним смеялись. Его с души воротило от усмешек, искривляющих раззявленные рты, зубов, блестящих в оскале, и мерзких слов, что следовали за этим. Архонты, триархи, владыки, принцы, магистры, все они взирали на него со злобным весельем, награждая за глаза обидными прозвищами. Им с сестрой дозволялось разделить с ними трапезу и провести пару ночей под их кровом, а когда Визерис намеревался заговорить о том, зачем они пришли, встречал лишь смех. — Я не забуду вашей доброты, когда стану королем, — Семеро ведали, с каким трудом ему давались учтивость и лесть, но Дени стояла рядом и слышала каждое слово, потому он до последнего должен был оставаться королем. В ответ Визерис Таргариен, законный правитель Семи Королевств, получал масляную улыбочку — если не откровенный хохот. — Мы все ждем этого с нетерпением, Ваше Величество. А то порой забывается, королем каких земель вы себя почитаете, — глумливое фырканье за столом, где за его царствование только что поднимали кубки. — Ничем не можем помочь, — разведенные руки и превосходство во взгляде, тонущем на жирной физиономии. — Проводите уважаемых господ до дверей, — нетерпеливый жест, сметающий их с порога, как назойливых мошек. Король-Попрошайка, — летело ему вслед вместе со смехом. Он не знал, что следовало говорить, чтобы кучка разряженных ублюдков перестала считать их голод и нищету столь уморительными. Однажды в Браавосе они шли мимо площади, где давалось представление. Вокруг аляповато украшенной сцены уже собралась толпа, покатывающаяся от хохота при виде ужимок парочки лицедеев. Дени, конечно же, принялась любопытно оглядываться. Она обожала спектакли с разряженными шутами, разноцветные шествия на праздники, певцов с их безвкусными песнями — все, что верно вгоняло Визериса в раздражение. Как пить дать эта девчонка предпочла бы стать какой-нибудь подзаборной актриской, чем слоняться по городу, перебиваясь жалкими пожитками, оставшимися с продажи короны матери. Иногда Визерису казалось, что он зря сотрясал воздух, рассказывая ей о доме. Дейенерис родилась на Драконьем Камне, но выросла уже за Узким Морем, ничего не зная о родных краях. Он говорил о том, как сокрушит узурпатора, занявшего отцовский престол, и возьмет ее в жены, будто Эйегон-Завоеватель. А она спросила, почему они не могли пожениться здесь, работать и, разжившись деньгами, купить дом, подобный тому, в котором приютил их Виллем Дарри. Визерис пришел в ярость тогда. Да, сестра была маленькой дурочкой и более не произносила вслух ничего такого, но неужто она полагала, что он унижался и пресмыкался, жертвовал и продавал, страдал и выживал все это время ради того, чтобы и дальше спать, как собака, на браавоссийской улице? Полагала, что достойно последнего дракона предать забвению кровавую расправу над отцом и братом; что мать отдала свою жизнь на родильном ложе, чтобы эта идиотка стала шлюхой, или кем там она желала работать, в этой воняющей рыбой помойке. Дракон, пусть и раненый, не свыкается, не смиряется, он замирает до поры и, набрав мощи и гнева, несет смерть тому, кто посмел причинить ему вред. Визерису пришлось ударить ее до крови, но он вскоре пожалел о том, глядя на то, как вздрагивали от рыданий хрупкие плечи. Наивная, маленькая Дени, она даже не представляла того мира, о котором брат говорил ей. И вот теперь снова. Почти неосознанно она тянула его за руку, глядя с робкой мольбой. Как он мог отказать? Незаметные среди галдящей толпы, брат и сестра остановились. На сцене визжал патлатый старик, комично бегая из угла в угол. Улыбка было шевельнулась на лице принца, как вдруг его пронзило: — Сжечь их всех! Сжечь! — Изменники должны гореть! Все до единого! — голос отца пугал маленького Визериса, маму он тоже пугал, поэтому она так часто плакала. Вчера сгорели Старки, лорд Рикард и его сын. Визерис знал, что это вышло из-за девчонки, волчицы Лианны Старк, которую увез Рейегар. Их крики до сих пор стыли у него в ушах, хотя королева Рейелла умолила отца оставить принца в его комнате. Что толку, если во всем замке не нашлось бы угла, где вопли хоть немного затихали. Отец говорил, что они изменники, что посмели угрожать Дракону и поплатились за дерзость. Визерис понимал. Такова цена справедливости. Ведь отец — король, настоящий дракон, а им не пристало быть милосердными к предателям. И все же юный принц был напуган. Однажды он услышал, как двое слуг промеж собою называли Эйериса Таргариена безумным. Визерис не хотел, чтобы их тоже сожгли, потому рассказал о том только маме. В ответ она обняла его, очень крепко. Руки ее дрожали. — Весь этот грязный город полнится изменой… Сжечь их всех!!! Дейенерис рассмеялась сотней серебристых колокольчиков. Патлатый — Безумный Король — продолжал выкрикивать угрозы, к нему присоединился человек, облаченный в красное и золотое, который мог быть только Тайвином Ланнистером. — Сжечь их всех! — Мой сын с тобою разберется… — Что ты сказал, прохвост? — Я отлучусь — на нужник. Казну избавлю от пустот. Среди собравшихся прокатился хохот. Декорации сменились, стену затянули цветным полотном, изображавшим башенное окно. На сцену, подхватив рваный подол светлого платья, выбежала растрепанная девица. — Милорд Дракон! Молю лишь — пощадите, — провыла она, заламывая руки. Следом появился видавший виды «Дракон». Парик, заменявший ему серебряную гриву, был явно женским. — Не хнычь, волчица. Не слез твоих мне надо — раздевайся! Из-под накладки на потертом красно-черном камзоле у него выскочил огромный, бурого цвета член. Девица завизжала и рванулась к улюлюкающим зрителям. — Но я невинна! — Тогда прикинемся, мол я — жених твой, а тебя, — потрепанный «милорд» рванул на ней корсаж, обнажая мягкую белую грудь — на этот раз настоящую, — мне отдали за полтораста серебра. — Но я обещана другому! — она стыдливо прикрылась. — Он не чета Дракону! Под одобрительный свист публики тот завалил девицу на пол, накидываясь на нее сзади. Визерис отвернулся, на языке ощущался прогорклый вкус пепла. — Куда мы идем? — принц едва поспевал за широким шагом старшего брата. К тому же пробираться через каменные завалы и глубокие трещины, заросшие по краю скользким мхом, было не так-то просто. Рейегар обернулся, темные индиговые глаза его загадочно сверкнули в полумраке. — В чертог былых королей, — голос принца, отскакивая от древних стен, заполнил, казалось, весь разрушенный замок целиком. Прежде Визерис не бывал в Летнем Замке. Рейегар и королевских гвардейцев не брал с собой, когда уезжал сюда, заместо меча вооруженный лишь среброструнной арфой. Он родился здесь, в день, когда в чудовищном пожаре сгорели король Эйегон с наследником и почти вся семья, собравшаяся вместе в честь рождения первенца Эйериса и Рейеллы. Должно быть, с тех пор улыбка стала нечастой гостьей на лице кронпринца. Визерис послушно следовал за братом вглубь замка. Там среди пыльных развалин Большого Чертога хранились тайны. Ходили слухи, что старые камни нашептывали о них Рейегару, и он слагал песни, печальные и героические, заставлявшие умолкнуть в оцепенении любого, кто внимал им. Двое принцев прошли через арку, почти нетронутую временем, и, наконец, оказались на месте. Спешка оставила Рейегара. Медленно, озираясь с упоением истосковавшегося, он побрел к тому, что осталось от высокого стола. — Гляди, — негромко подозвал он Визериса. — Когда-то этот стол был расписан множеством золотых солнц. Вот здесь сохранился блеск, но нужно долго присматриваться, чтобы рассмотреть его. Взяв его за руку, Рейегар подвел Визериса к середине стола, растянувшегося во весь чертог. Не укажи он, принц в жизни бы не разглядел ничего подобного. Но когда луч солнца проскользнул в брешь под самым потолком, крошечное пятнышко вспыхнуло золотом на каменной столешнице. — Солнце — как на стяге Мартеллов? — спросил Визерис, очарованный маленьким чудом, светившим из далекого прошлого. — Верно. Летний Замок выстроил король Дейерон, наш прапрадед, для жены, дорнийки Мирии Мартелл, чтобы она не так тосковала по дому, — объяснил Рейегар, задумчиво водя пальцем по слою пыли. Визерис оглядывался по сторонам, стараясь запомнить как можно больше. — Значит, ты приводил сюда и свою жену? Она ведь тоже дорнийка, — он не знал, почему заговорил об этом, вопрос как будто сам соскочил с языка. Взгляд Рейегара обратился к нему почти удивленно. Мыслями тот пребывал не здесь. — Нет. У Элии хрупкое здоровье, а здесь довольно прохладно и пыльно, к тому же, — углы его рта вымученно приподнялись. — Идем, сегодня здесь будут танцевать призраки. В глазах принца появились лукавые искры. Визерис слышал от служанок всякие россказни о духах Летнего Замка, некоторые из них даже лишали его сна. Но Рейегар ничего не боялся, ни отцовского гнева, ни приведений, значит, он тоже не станет. Спустя годы, засыпая избитым на холодной земле, Визерис был бы не прочь увидеть призрака. Особенного, если бы тот обернулся его старшим братом. Тошнота подкатила к горлу. В висках стучала кровь. У Визериса не находилось более сил следить за происходящим, от воспоминаний разболелась голова. Смутно он видел, как золотой меч уперся в грудь старика, и тот упал на колени, со скулежом размахивая руками и ногами. Гул поднимался вокруг, как взрывная волна. Чушь, подумал Визерис, Эйериса Таргариена закололи в спину, и сделал это человек, которому он доверял свою жизнь. Его трясло, перед глазами стояла пелена. Смех, этот проклятый смех лишал легкие воздуха. Словно нога, обутая в тяжелый сапог, врезалась в живот, грудь и лицо. Темный переулок, противный хруст собственных ребер, щербатая усмешка наверху… Плач напуганной Дейенерис. Она улыбалась, ища его взглядом. — Закрой рот, — велел он голосом далеким, как эхо. Смех, смех… Ее веселье погасло свечой на ветру. …Кхалы взирали на него с оскалами, перекатывающимися по бронзовым лицам. Ничего, они живо умолкнут, когда Визерис заберет обратно сестру, эту шлюху, называющуюся их кхалиси. Вино сделало его злее. Выпивая очередную чашу борского золотого с заморскими купцами, он решил, что не намерен более ждать. Дрого пренебрежительно посмотрел на него своими черными миндалевидными глазами. — Кхал рхей мхар, — бросил он на рокочущем дотракийском языке, поднимая гвалт среди тупоголовых лошадников. Визерис часто слышал это новое прозвище, но не знал, что оно значило. Он убил бы их всех, и с радостью, никто ведь не запрещал ему проливать кровь. Станут ли они так надрываться, если перерезать глотку самому Дрого? Визерис попытался взойти к высокой скамье, от хмеля его шатало из стороны в сторону. Голоса рвано переговаривающихся кхалов звучали, как в тумане. Ухмыляясь, Дрого поднял смуглую руку и указал пальцем в самый темный и дальний угол, где, как голодные псы, перебивались костями старики и раненые. Грязный ублюдок. Он трахал его сестру, а вместо платы потчевал унижением. — Это не место для короля, — как и эти земли, насквозь провонявшие конским дерьмом. — Место это как раз и подобает королю, стершему ноги, — провозгласил Дрого на общем языке, резкий, будто звон столкнувшихся в смертоносной пляске аракхов, акцент заставил Визериса поморщиться. В зале поднялся рев, дотракийцы вопили, свистели, стучали ногами. Король-Попрошайка. Король, стерший ноги. Он не станет слушать этого больше… Визерис потянулся было к рукояти меча, подаренного Иллирио, в сей же миг он обратил бы желание делом, если бы не Мормонт, продолжавший орать ему в самое ухо: — Уходите отсюда! Немедля! Заткнись, думал Визерис, борясь с подступающей тошнотой, лучше бы ты заткнулся, пока язык еще принадлежит тебе. — Не трожь меня, ты, изменник! Место твое в огне! — кричал он в исступлении сквозь яростный шум. Сталь вышла из ножен, искрящаяся, как пламя в свете очагов. Теперь-то никому не смешно. Визерис взмахнул клинком, пробуя в руке его тяжесть, и едва не упал. Взгляд нашел Дейенерис, в ужасе она держалась за раздувшийся живот, в котором Дрого поселил своего жеребенка. Кхал мог забрать его себе, им без надобности грязный дотракийский выродок, она вскоре и сама это поймет… Хохот прорвался из него диким огнем, его душило им, а лицо обжигала влага. Он заберет ее, заберет драконьи яйца, а если лживый лошадник попробует стать на пути, Визерис вырежет ему сердце… Никто не смеет красть у дракона. И никто не смеется над ним.