Краски жизни

      О чем мечтает большинство девочек, которые выросли в хорошей семье? Чаще всего о том, что их будущая семья будет такой же. Такой же красивой на фото в светской хронике газет и обложек журналов, первые листы которых занимают пространство в стеклянных витринах. Такой же счастливой, ни в чем не нуждающийся день ото дня потому, что возраст не властен над искусственной красотой, а вложенные деньги давно приносят крупные проценты, о которых большая часть населения может только мечтать.       В стране с многомиллионным населением такие люди были не редкостью. Которые мечтают о вечной прекрасной жизни, ведь они с рождения ее жертвы. Они родились, окруженные любовью нянек и родителей, которые выполняли малейшие прихоти просто потому, что ты одна такая, единственная. Одна такая красивая — и другой такой они позволить себе точно не смогут. Вина тому медицинские показания твоей матери, убившей всё здоровье на съёмках. Диеты и нездоровая худоба дали свои плоды и чуть не угробили твое здоровье, поэтому на твои детские смеси тратят бешеные деньги. Это дорого, даже если эти люди могут себе это позволить.       Дети в странах Азии очень часто дорогое удовольствие, если ты хочешь соответствовать ожиданиям общества. Если хочешь, чтобы на тебя смотрели со смесью зависти и уважения, нужно приложить к этому максимум усилий. И конечно же средств. Потому что тебя будут судить и мерить каждый день. Соседи, знакомые, партнеры, коллеги и простые прохожие. Их глаза как счетчик, по которому в копилку твоей успешности падают со звоном жетоны, и этот звук ласкает слух. Привыкнув к нему сложно отказаться, променяв на тишину и неизвестность.       Она привыкла. Это как наркотик. Привыкла быть желанной и слышать сотни комплиментов, просто переступая длинными стройными ногами порог зала или салона. Блеск игристого вина в тонкостенном хрустальном бокале с каймой из белого золота. Сверкающие пузырьки щекочут нос, а голову кружит от алкоголя, ведь эффект от успеха ужасно похож на это ощущение. Опьянение. Собственным положением, собственным отражением в высоком зеркале в посеребренной тяжелой раме, из которого глядит высокая тонкая женщина с ярко накрашенными губами.       И только она знает, что ее белая кожа — это все жидкие белила, втертые там, где чужие взгляды касаются, проводя оценку тому, насколько женщина в этом обществе должна быть хороша. А она хороша, этого у нее никому не отнять, ведь вся жизнь положена к подошве высоких итальянских туфель, о которых школьницы мечтают, вырезая их из глянцевых журналов и клея тонкими дрожащими пальчиками на белую шероховатую бумагу. Все ради того, чтобы проходя мужчины оборачивались, стараясь уловить тонкий шлейф дорогих духов из маленького флакончика, который даже с собой носить настоящее кощунство, но приходится, ведь этот аромат творит чудеса.       Все в ней должно быть дорого. Весь вид должен кричать об этом, когда звук шагов раскатисто, будто гром, отдается в холле модного дома. Это в ней воспитали любящие родители. Собственная мать учила не готовить или стирать, а как сделать так, чтобы этого делать собственными руками никогда не пришлось. Ведь она — это произведение искусства, вся с головы до ног. Тонкие ноги, соблазнительные бедра и округлые ягодицы, подтянутые, как будто ей всё ещё двадцать и впереди вся жизнь, наполненная весельем и съемками. Чуть впалый живот, маленькая, но красивая грудь, которую и мужчины и женщины считают эстетически прекрасной, ключицы, болезненно отчетливо заметные. В эти ямочки можно лить воду, наблюдая за тем, как капли стекают по бледной коже. Тонкие длинные пальцы сжимают клатч из крокодиловой кожи и броский яркий маникюр ее не портит. Ей можно, ведь это она хищник. По крайней мере, эта женщина привыкла так считать.       Но время единственное, что остается не благосклонно к ней. Время это то, что равнодушно ко всем живым существам. Его не уговорить остановиться или хотя бы замедлиться хоть на чуть-чуть. Года рано или поздно возьмут свое, и вот из мечты о счастливой семье придется строить реальность. Чтобы как о ее родителях писали, размещая на первых полосах красивые снимки с яркими улыбками, чтобы звали на интервью и, чтобы конечно же, это не сказалось плохо на ее карьере. Вопрос только, с кем она могла построить такую семью. Выбирать приходилось бы очень тщательно, мужчины любовались и восхищались ею, но такая вещь, как брак, отпугивала очень многих.       Все решили родители, тогда еще молодой девушке оставалось лишь выбрать из нескольких потенциальных женихов хоть кого-то, кого она посчитает достойным. Посчитают ли достойной ее саму, красавица не задумывалась ни дня в своей жизни. Разве можно? Это те, кто выбился из простушек, могут вечно в себе сомневаться, глядеть на других из-под ресниц и бояться схватиться за свое будущее счастье. Все давалось слишком просто. Буквально по первому требованию. И вот когда наступил тот самый момент, когда в сердце девушки что-то дрогнуло, ей пришлось столкнуться с отчуждением.       Она могла похвастаться богатым выбором, который дали ей мама с папой. Просто потому, что девочка их вышла красавицей на загляденье, их деньги и связи могли обеспечить ей хороший брак с минимумом вложений. Она и сама была неплохим вложением в капитал будущего мужа с тем, как споро развивалась ее карьера. И из всех кандидатов, конечно же, такая разбалованная вниманием выберет самое лучшее и красивое. Самое дорогое. Сыновья нескольких семей еще не знали, кого же конкретно это небесное очарование в дорогой упаковке выберет себе в мужья. Кто бы мог подумать, что для того, чтобы покорить девичье сердце окончательно и бесповоротно, понадобится только одно. Незаинтересованность.       И нужно же было ей из двух братьев семьи Лань выбрать именно младшего. Как так повернулись звезды на небе, что взгляд темно-карих глаз упал не на высокого мужчину с теплой улыбкой на светлом лице и лучистыми глазами, а на его отражение, будто подёрнутое ледяной, тонкой корочкой. Оба невероятно прекрасны. Настолько, что женщины в их присутствии не могли сдержаться, чтобы не вглядываться в фигуры и в лица, стараясь запомнить каждую правильную черту. Их врожденного очарования хватило бы, чтобы покорить мир, и оба, что ни странно, именно этим и занимались. Каждый в своей отрасли.       И все же, Лань Сичэнь, должно быть, был бы лучшей партией. Бизнесмен, наследник крупной компании своего отца, юноша с прекрасным образованием, за спиной которого она точно никогда не узнает, что такое простая обыденная жизнь, и каждый ее день будет наполнен теплом и радостью. А одиночество от того, что мужу его жена совсем неинтересна, можно спрятать за улыбкой и блеском драгоценных камней. Такой мужчина похож на принца, а их дом на замок из сказок, ведь для них двоих это был бы реальный шанс вырваться из родительского гнезда.       Но в старшем из братьев Лань нечто неописуемое отпугнуло ее. Нечто такое, что с первого взгляда в глаза теплого орехового цвета она поняла, что это не тот человек, и ей лучше даже не пытаться претендовать не то что на сердце, даже на супружескую жизнь с ним. А еще, он оказался до банального скучен. Мягкий приятный голос, легкий в общении, пусть и красивый, мужчина создавал впечатление приятной картинки, но не более того. Слишком просто и приторно. Девушка хотела чего-то большего, сложного, заставляющее сердце биться быстро-быстро. Чего-то, что оставляло бы в ее жизни места для красивой драмы.       Лань Ванцзи подходил для этого просто идеально. И если смотреть на него напрямую, без шлейфа неотразимости его старшего брата, можно было заметить, что они красивы совершенно разной красотой, и его была более холодная и более колючая. Человек-неприступная крепость. Вежливый и обходительный, учтивый, как выросший при императорском дворе, но закрытый на десяток замков, и даже в золотистых глазах не мелькнет и намека на улыбку. Ей он казался огромной загадкой. Ребусом всей ее жизни. И что главное, получить этого человека не составило труда. Даже в обход его согласия. Их родители договорились о помолвке и заключили её, не давая мужчине отказаться, как бы сильно он того не хотел.       О его нежелании девушка узнала далеко не сразу. Понадобился год, который она неустанно ждала, когда же их отношения, наконец, дадут хоть какие-то плоды. Все свидания были на публику, и встречи больше как официальные мероприятия, чем нечто такое, дающее им обоим искру желания. Она сама, глядя на него, горела, будто факел от восторга. Только держась за его предплечье в зале театра или ресторана, чувствовала себя на вершине. Хватало одного взгляда в ее сторону, чтобы почувствовать себя той самой принцессой из сказки.       Как же так вышло, что из охотницы, что из гордой и знающей себе цену девушки, она превратилась в ту, которая просто не знает, что же ещё ей сотворить, чтобы привлечь к себе внимание. Новость о том, что все это время Лань Ванцзи лишь терпел ее, больно ударила по нежному чувству прекрасного. Никогда раньше ей не приходилось испытывать и близко ничего подобного. Как же так вышло, что рассчитывая выиграть себе счастливый билет, она умудрилась проиграть при всех козырях, да еще и влюбиться. Хотя в её случае влюбиться это громко сказано. Ни одной живой душе до конца неизвестно, что же творится в маленьком, хрупком сердце. Какая лава там кипит и какое бушует пламя.       Единственным помощником девушки стал никто иной, как Лань Сичэнь. Его короткие подсказки по укрощению строптивого младшего братика работали, но через раз и из рук вон плохо. Не потому, что мужчина не старался помочь. Нет, вовсе не из-за этого. Виной всему был ее собственный характер, слишком надменное лицо и манера вести себя с мужчинами. Она никогда не интересовалась тем, какие же именно девушки привлекают взгляд такого человека, как Лань Ванцзи. И вместо того, чтобы спросить, решила действовать наобум. Знала бы, что манерно надутые губки и капризный тон не помогут, оставила бы эту затею, но в том-то и вся соль, не знала. Но это только ее вина.       Больше помогать красавице было некому. Все попытки заручиться поддержкой будущих родственников результата не давали никакого. Главе семьи были интересны только перспективы их брака, но не ее печали и горести. Состоится в итоге этот брак или нет, для старшего Лань вопрос не стоял, для себя мужчина все давно решил. Лань Цижэнь отнесся к ней едва ли теплее, чем его брат. Девушка чувствовала себя рядом с ним глупой, необразованной оборванкой, и чувство это подстегивало удрать из их дома как можно скорее, оставляя замороженного жениха в его холодном склепе, среди всей его унылой родни. Знакомство с единственной женщиной в этой семье было единственным, что дало надежду. Только госпожа Лань на фоне траурно-мрачных лиц выглядела свежей и живой.       В тот момент, глядя в окно на авто, проезжающие по мокрой, блестящей от вечерних огней, дороге, ей было уныло как никогда. Девушка сидела уже несколько долгих часов в гордом одиночестве в зале ожидания. Когда время так тянется, остается только думать и думать, вспоминая все то, что в обычной жизни, на бегу от павильона к павильону, ее тревожит. Прошло слишком много времени. Не сейчас, пока приходиться ждать и пить уже которую чашку кофе без кофеина, а вообще. Сколько еще ей нужно потратить на то, чтобы наконец женить на себе этого недотрогу. Он ведь не приедет за ней. В который раз слишком занят, чтобы напомнить общественности о том, что они все еще вместе. Все еще помолвлены.       След от красной помады неровным лепестком остается на белом краешке кофейной чашки. Если бы она могла, она непременно закатила бы ему самую безобразную сцену, которую только видел Китай. Плакала и кричала бы как маленькая девочка, которой не купили красивого мишку. Оттопала бы ногами, обутыми в лаковые туфли, одна только набойка на которых стоит дороже, чем квадратный метр мраморной плитки в том месте, где ей приходиться торчать. Но махать руками и визжать абсолютно бесполезно.       Бесполезно потому, что Лань Ванцзи слишком вдохновлён в данную минуту, чтобы следить за временем. Его переполняет чувство небывалого душевного подъема только от одной мысли о том, что сегодня он наконец увидит её. Ту самую картину, которую ждет и к которой жаждет прикоснуться хоть кончиками пальцев, чтобы убедиться в ее реальности. Если же она окажется точно такой, как ему нужно, такой, как снится ему, облегченный вздох сорвется с бледных губ, и на какое-то время можно будет вздохнуть свободно. От того, что фантазия, образ, что выстроился в его голове реализуем. Если есть одна картина, хоть одна, можно даже с этим постараться перевернуть привычный мир простых людей.       И вот ее заносят в кабинет. В тяжелом деревянном каркасе сбитым жесткой, грубой рукой, длинными тонкими гвоздями. За слоем дерева виднеется упаковка из плотной крафтовой бумаги, которую он разрывает руками, чтобы не задеть даже едва-едва холст лезвием ножа. Максимально осторожно. Практически не дыша он отбрасывает в сторону упаковку и наблюдает за тем, как робкие лучи закатного солнца касаются шероховатой бумаги, натянутой на подрамник. Это делает полупрозрачные краски совершенно другого оттенка, будто кто-то наложил фильтр на изображенный пейзаж. Ему нравится. Правда нравится то, что перед глазами. Поразительно, но это именно то, чего Лань Ванцзи так ждал увидеть.       Подобное случается крайне редко, и мало кто может понять, насколько все эти мелочи, что не вписываются в фантазию, способны ранить сердце. Ранить очень глубоко, пусть этого никому не будет видно. Такие люди, как он, остро нуждаются в том чувстве вдохновения. Поистине, оно способно двигать горы их руками и иссушать моря. Но если кому-то можно позволить себе отступить в сторону от прекрасного образа своей музы, то точно не ему. Слишком ярко, слишком подробно он видит картинку в своей голове. То, что сейчас у него лежит в руках, слегка суша кожу ладоней, как бальзам на израненную душу. Как письмо из счастливого прошлого.       Это невероятно, но глядя на прорисованные тонкой кистью листочки деревьев, он чувствует прохладу воздуха и даже легкий аромат цветов крабовой яблони. В груди больно щемит, но так сладко, что выпустить из рук картину кажется невозможным. Нежно голубое, с едва заметными, полупрозрачными, фиолетовыми переливами небо и потоки солнечного света, которые рвутся с бумаги от маленьких лучиков до крупных светлых пятен, заставляющих нарисованную росу серебриться в нарисованной траве. Почему, глядя на все это, мужчина чувствует себя снова ребенком. Маленьким мальчиком, белое лицо которого ласкает теплое солнце и чистый, без тяжелого смога воздух. Белый низкий забор мерещится под плотно сомкнутыми веками, и в ушах стоит скрип от несмазанных петель калитки. Ворчание старика… Его детство.       — Господин Лань… господин… Лань, — чужой голос доносится до него будто сквозь огромное расстояние и шум крови в ушах, но стоит руке молодого парня сжать его плечо, как куратор приходит в себя, резко распахивая затуманенные глаза. — Господин, вы в порядке? С картиной все нормально?       Лань Ванцзи сначала моргает несколько раз. Очень-очень медленно моргает, чтобы прийти в себя и высвободиться из сладкого, тягучего будто паста потока забытых отрезков своей жизни. Давно ни от чего его так не накрывало. Он уже и забыл почти именно это чувство, которое сродни первой влюбленности. Не простой ностальгии по прошлому, которая зовет за сотню километров от отцовского дома, нет, не ее. То, что сейчас медленно выветривается из его глаз и души, сильнее и волнительнее. Как легкое касание к невинному сердцу.       — Она… прекрасна, — господин Лань отзывается, опуская свою драгоценность на чистую поверхность стола. Его пальцы, слегка подрагивающие, нежно обводят уголки, стараясь вписать последние капельки тепла. — Теперь видишь?       — Игру света? — светло-карие глаза юноши поднимаются на него. Несмотря на свой возраст, в глазах Лань Чжаня этот практикующийся студент всегда будет слегка наивным мальчишкой. Есть в нем нечто очень знакомое. — Честно говоря, я не ожидал увидеть это. На фотографии выглядит иначе.       — Ретушировали, — оно и понятно, снимок был сделан для аукциона, и хоть они и старались передать все достоинства авторской работы, до конца сделать это было невозможно.       — Мне кажется, я видел нечто подобное очень давно, но не помню, где и когда это было. Выглядит очень странно, будто рисовали не акварелью, хотя это определенно она. Это особая техника? — Цзинъи опять говорил больше, чем его начальник хотел бы услышать, и замолчал парень только когда увидел едва-едва нахмуренные брови на светлом лице. — Извините.       Мужчина снова отвернулся к окну, провожая закатный свет. Все здания отражали последние красные лучи и тяжелые кучерявые облака, будто вата, которая щедро напитала в себя краску. Ему определенно нужно будет взять эту картину с собой. Имея на руках один образец, подобрать подходящие работы будет куда как проще, чем объяснять коллегам на пальцах, что именно ему нужно.       — Мне нужно имя автора, — Ванцзи обернулся к своему помощнику, пока тот еще не успел выйти прочь из его кабинета.       — Что? — вздрогнув, Цзинъи обернулся, мотнув хвостом, в который были собраны его густые черные волосы так, что шлепнуло по оттопыренным ушам. — Имя? — за толстыми стеклами очков в черной оправе глаза сверкают неподдельным изумлением. — Разве я не говорил вам, господин, что имени нет?       В этот раз брови мужчины дернулись куда как заметнее. Недовольство и удивление оставили едва заметный отпечаток на его безукоризненном лице. Разве можно быть таким красивым и таким холодным одновременно? Это точно законно? Подобные мысли будущий искусствовед держал при себе, и даже с пьяну не стал бы делиться ими с начальником. Слишком это для него пожалуй. В конце концов, его бренная жизнь это все, что у него есть, чтобы так глупо с ней распрощаться.       — Нет? — на одну жалкую секунду Цзинъи показалось, что Лань Ванцзи обрел лицо маленького, бесконечно обиженного ребенка. Этот малыш посмотрел на него крупными, полными печали и удивления золотисто-карими глазами, и в груди сердце болезненно сжалось. — Достань все, что сможешь. У тебя день, — а потом это наваждение рассыпалось, как осколки стекла, с таким же холодным режущим звуком, когда в него буквально швырнули эти слова. Ужас какой. Неудивительно, что в свои годы этот человек предпочитает быть одиноким.       Парень терять работу не хотел совершенно. Родни у него не было, просить за него было некому, и без достаточного количества денег вся его жизнь пошла бы под откос. Ему было что терять, и опять возвращаться к образу жизни вьючного животного, которое только и делает, что круглыми сутками пашет без еды и воды, было страшно. С его начальником по-другому было никак. Бывают такие вещи, которые эта ледышка ни за что не спустит. Будь выставка по заказу, просто ради денег, юноша свое мнение высказать бы не постеснялся. Но тут совсем другое дело. Таким господина Лань он видел в период его последнего увлечения.       Вспоминая тот отрезок прошлого и чем все это кончилось, Цзинъи весь следующий день сидит на телефоне и уговаривает, упрашивает и умоляет о том, чтобы ему сказали хоть что-то полезное. Обычно все гораздо проще, информацию о прошлом хозяина или автора никто не прячет, но именно с этой картиной все идет наперекосяк. Просто сущее везение, что самого директора в офисе сегодня нет. Мужчина, должно быть, мечется по городу или в поисках, или решая свои личные проблемы. Для его личного помощника последнее не было страшной тайной, хотя видят боги, господин Лань старался, чтобы об этом никто не узнал.       К тому моменту, как мужчина вернулся, тяжело ступая по ковровому покрытию и замораживая взглядом воздух, на его столе лежал белый лист бумаги с отпечатанными на нем иероглифами. Все, что можно было выудить из учредителей аукциона и работников аукционного дома, парень допытывал их, прикладывая все свое природное очарование и хорошо подвешенный язык.       Холодный взгляд скользит по гладкому листу и, затаив дыхание, молчали все, кто был в кабинетах компании сейчас. Цзинъи же, поправляя пальцем сползающие по прямому носу очки, старался не упустить ни одного, даже самого маленького изменения в лице Лань Ванцзи. Напряженная челюсть, едва уловимое движение бровей. На самом деле даже то, как этот человек дышит, имеет значение.       — Имя художника? — глубокий, не выражающий ни одной эмоции голос ввинтился в уши. Юноша с трудом сдержался, чтобы не вздрогнуть и не начать глупо улыбаться от волнения.       — Его никто не знает. Картина не была опознана ни одним из владельцев, а самому первому она и вовсе досталась даром. Ни одной отметки или намека на подпись. Даже карандашом. Абсолютное ничего, — улыбка на лице стала извиняющейся. Он ничего не мог с собой поделать, даже понимая, что сделал все, что мог. И даже немного больше. — Я смог достать номер телефона человека, который долгое время держал ее у себя. Он сказал, что видел не одну картину, написанную в подобной технике, и готов поискать в своих заметках информацию о ней. Только одна проблема, этот человек живет не здесь, и если даже что-то найдет, придется лететь…       — Хватит, — господин Лань поднял руку, перебивая юношу, который, громко клацнув зубами от неожиданности, фыркнул, но послушно заткнулся. — Молодец.       Челюсть, которая только что скрежетала зубами, чуть не отвисла. Похвала это точно совсем не то, что будущий искусствовед мог ожидать от своего начальника. Ведь… никогда раньше он его не хвалил, сколько бы усилий парень не прикладывал к работе.       Кто бы мог подумать, что Лань Ванцзи, и правда мотающийся по городу и часами стоящий в пробках ради короткой встречи с бывшими коллегами или преподавателями, сорвется, бросая офис на хрупкие плечи своей секретарши и девочек, что работали с документами и их небольшим архивом. Юноша был абсолютно прав, упомянув довольно тяжелую обстановку, царившую в доме семьи Лань. Дело, из-за которого его начальник вылетел первым же рейсом в Пекин, было не только в картине. В один момент одна нелегкая ситуация не ложилась на другую, и как бы Лань Чжаню не хотелось, в этот момент он не мог думать только о себе и о том, что нужно только ему. Даже если это было величайшей редкостью.       Лань Сичэнь, старший из братьев семьи, был совершенно разбит. Лицо его было болезненно бледным, глаза влажными и красными, а губы слипшимися и потрескавшимися. В этот момент они оба как никогда представляли собой совершенно разную картину. Из одного неудержимо била энергия сплошным потоком, а из другого боль и растерянность. Лань Ванцзи был слишком преданным, чтобы оставить близкого ему человека в таком откровенно поганом состоянии. Ведь Лань Хуань никогда не оставил бы его самого.       Вдвоем братья устроились в первом классе на удобных креслах, но каждый из них думал о своем. Мысли одного занимал размытый образ и надежда, что встреча, которая должна состоятся совсем скоро, принесет свои плоды. Мысли же второго были пропитаны болью и чернотой.       Высокий мужчина с прежде ясным лицом и лучистыми глазами, с трудом разомкнув синеватые губы, шумно вздохнул. С этих губ должны были сорваться слова, но только один человек услышал их даже невысказанными. Лань Чжань обернулся к брату, явственно услышав голос, который не раздался в шуме салона. «Почему всё так?» «Почему с ним?» «Почему»