Краски жизни

      Глядя на хмурящееся небо и капли, срывающиеся и падающие из темной пелены облаков, накрывших высотки будто толстый слой потемневшей ваты, те чувства, что сдавливают крепкую грудь, начинают напоминать тайфун, запечатанный в стеклянную банку. Одно неверное движение и эта банка, ловя последние лучи солнца, полетит вниз, готовясь разбиться на сотни осколков и выпустить из себя то ужасное, что томилось внутри долгое время: боль, одиночество, которые прятались за масками. Обиды, потерянность и чувство непринятости. Все, что мучило, могло вырваться от одного легкого касания.       В вышине пророкотал гром, между стеклянными небоскребами мелькнула яркая вспышка, освещая потускневший мир, отражаясь в панорамных окнах офисов. И с неба тяжелыми каплями на землю обрушился сильный ливень, за считанные секунды образуя потоки воды, уносящие с земли все: мелкий мусор, сухие листья с деревьев и пыль, превращая последнюю в грязь. На земле, которая была прежде сухой, появилось зеркало, рябившее от того, с какой силой ударяли капли. Над черным асфальтом дрожала водяная пыль, настолько сильным был дождь.       Не до конца понимая, что он делает, Лань Ванцзи, уважаемый человек, второй молодой господин своей семьи, вышел на улицу, заторможено переставляя отяжелевшие ноги, которые не хотели его слушаться. Этот человек шел, не обращая внимания ни на что. Ни на взгляды людей, спешащих скрыться, спрятаться там, где сухо, ни на собственную одежду и обувь, быстро промокающую до нитки в этих потоках. Подняв лицо, он смотрел на небо и не мог описать, что чувствует. Время будто замедлилось, пока в груди, под ребрами, сжималось сердце, заставляя только глубже втягивать носом этот влажный разряженный воздух.       У него было чувство, будто он потерял что-то очень важное и никак не мог найти. Какую-то часть, которая вечно маячит на горизонте и дразнит его, щекоча ладони, показывается перед глазами и исчезает. Снова. Это чувство было так разрушительно, так травмирующе, что мужчина даже не заметил, как вместе с дождевыми каплями по лицу потекли слезы. Хотелось как в детстве закричать во всю мощь своих легких. Спросить, почему это должно происходить именно с ним. Разве он недостаточно вытерпел? Недостаточно отдал?       Долгие годы собственная неполноценность, которую окружающие не замечали под красивой оболочкой, вызывала в нем лишь раздражение. Дискомфорт, еще иногда холодность. Это не давало людям приблизиться к нему, не давало ему самому приблизиться к кому бы то ни было. Теперь эта неполноценность причиняла ему нестерпимую боль. Стоя под дождем, он пытался заглушить ее хоть немного, смыть с себя, будто она была просто черной краской или тушью, в которой мужчина испачкался.       Острые грани его души резали плоть как никогда сильно. Невольно Ванцзи начал ругать себя, стараясь успокоиться, но это не помогало совершенно. Его одежда, промокшие волосы, липнувшие к лицу, к коже, стесняли движения. Было холодно, а ему по-прежнему чего-то очень сильно не хватало, но он никак не мог вспомнить, чего же конкретно. Его ощущения были притупленными, и только раз в своей жизни он задумался, что, возможно, это было связано с его неутомимой тягой к цвету. Но, почувствовав это однажды и схватив, попытавшись поглотить, чтобы заполнить пустоту, он понял, что ошибся. Счастье было кратковременным и быстро разбилось.       Он искал не там? Нашел не то? Что же тогда второй молодой господин Лань делал сейчас? Это тоже была ошибка? Сердце подсказывает, что нет. Но боль, она останавливала. В который раз мужчина натыкался на запертую дверь и путался-путался в себе еще сильнее. Это разрывало и изматывало. Опустив лицо, он с силой прижал ладони к щекам, ощущая только холод и воду.       Наблюдавший за своим начальником со стороны Лань Цзинъи был абсолютно уверен, что тот окончательно тронулся рассудком со своими проклятыми картинами. Сошел с ума. Его начальник никогда бы не выскочил вот так под проливной дождь и никогда не стал бы вот так стоять как истукан, пока тяжелые капли барабанили по его плечам. Точно рехнулся. Во всем его виде была какая-то очень сложная драма, но юноша был слишком простым человеком, чтобы его понять. Это был не его профиль. И видят боги, ему не хотелось наблюдать за этим. Это было слишком больно. Так, будто смотришь очень грустный фильм, зная, что хорошего конца точно не светит.       Поставив картину на сухом участке крыльца, молодой помощник куратора ринулся к замершей фигуре, ловко встряхивая мужчину, глаза которого тут же распахнулись, сверкнув расплавленным золотом. Ему нужны были ключи от машины и хоть что-нибудь, во что можно было завернуть этого ненормального, который может простудиться, стоя вот так, пока с неба льет как из ведра.       Вытащив из кармана пиджака связку с крупным брелком, юноша, нажимая на кнопки, отыскал их авто, снимая блокировку с дверей. Лань Ванцзи же как стоял, так и продолжал стоять, даже не глядя в его сторону. Будто ему было абсолютно все равно на то, что происходило с ним и вокруг него. Вот вроде бы взрослый человек, ругался про себя Цзинъи пытаясь отыскать хоть что-то полезное. В салоне нашлось только старое широкое полотенце, сухое и по-видимому выстиранное, но неизвестно, не откажется ли от него куратор, только увидев. Тот был той еще брезглей.       На удивление мужчина оказался невероятно послушным. Позволив себя завернуть и оттащить в сторону, смачно чавкая полными воды ботинками, он устроился на пассажирском сидении легковушки и не подавал признаков активности, отрешенно пялясь в пустоту. Ну и пускай. Голый по улицам не бегает на грани своего помешательства художественного — уже большая радость. Юноше совсем не хотелось позориться и давать делать это своему начальнику. С зонтиком наперевес он добежал до крыльца, с максимальной осторожностью поднял картину, держась за упаковку, и так, чтобы ни одна капля на нее не упала, донес свою ношу до багажника.       Кто знает, не оторвут ли ему голову, если с ней что-то случится. Сейчас можно было ожидать все что угодно.       Не зря Цзинъи подумал об этом. Стоило ему завести двигатель автомобиля, как Лань Ванцзи отмер, наконец оглядываясь и сталкивая с себя напитавшее дождевую воду полотенце. Отбрасывать мужчина его не спешил, с его волос на сидение и мокрые брюки струилась вода, делая вид крайне жалким. Вот до чего доводит искусство. Жаль он не мог отказаться от этого, полжизни было бы потрачено зря. Да и как и его начальник, юноша кроме этого больше ничего и не умеет.       — Мы можем заехать куда-нибудь? — тихим голосом спросил господин Лань, глядя на своего помощника, будто не был уверен в том, кто он и где находится. Боги, пожалуйста, помогите ему, не мог же этот человек в самом деле тронуться умом. Нет, нет, нет пожалуйста, он еще не заплатил ему за этот месяц.       — Э-э-э… — Цзинъи не знал, как должен был говорить с директором сейчас. Хорошенько подумав, парень решил сделать вид, будто ничего странного не случилось. Действительно, подумаешь, взрослый человек захотел освежиться, сбросить напряжение. Ха-ха-ха, и не такое ведь бывает, правда? — Куда бы вы хотели, господин Лань? Отвезти вас в магазин за сухой одеждой?       Мужчина не ответил. Казалось, он очень глубоко задумался. Его ярко очерченные черные брови были нахмурены. Так ярко эмоции на его лице не проявлялись еще ни разу, будто весь его ледяной панцирь разбился от грома и молний или растаял под дождем. Несколько раз он открывал и закрывал рот, размыкая тонкие бледные губы, но видно не мог подобрать слов, чтобы объяснить, чего же хочет. Торопить его сейчас было бы неправильно, поэтому Цзинъи просто ехал, может так они доберутся до отеля раньше, чем в голову господину Лань придет мысль.       — В ресторан. Хочу сычуаньскую кухню, — и все же они не успели. Слова сорвались раньше, чем юноша успел успокоиться и взять под контроль все свои эмоции. В отражении зеркала заднего вида на него с абсолютной решимостью смотрел его начальник и, сам не зная зачем, парень кивнул.       Даже если он и помнил о том, что этот господин предпочитал исключительно пресную и здоровую еду, говорить об этом сейчас было глупо и бессмысленно. Удивляться было поздно. Взяв в руку телефон, не отрывая взгляда от дороги, помощник Лань Ванцзи вбил в поисковик необходимые параметры и принялся ждать, пока на карте отобразятся все интересующие его заведения. Таких оказалось на весь город достаточно много. Ему оставалось только передать телефон в руки мужчины, чтобы тот сделал выбор сам.       Но перед этим им все же стоит заехать и переодеться. Расхаживать в мокрой одежде в такое время года по улицам не только неприлично, но и опасно для здоровья. Оставив машину на парковке, юноша вытащил упирающееся тело со своим телефоном в руках на улицу и, о чудо, стоило оказаться Лань Ванцзи на виду у других людей, как тот сразу же пришел в себя. Выпрямившись и оглядывая себя, он глубоко вдохнул и выдохнул, расправляя широкие плечи. В первом же магазине мужской одежды они сменили костюмы и, если Цзинъи сделал это быстро, то с его начальником пришлось помучиться. Он же говорил, что тот привередливый?       Так они и сидели на окраине города в маленькой, практически столовой, один вид зала которой заставлял парня содрогаться. Один весь в кремово-бежевом, к которому обычно липнет вся грязь мира, второй в классическом черном. Костюм, который выбрал его начальник, стоил больше, чем все меню в этом, с позволения сказать, заведении. Дважды. Но он все равно выбрал это Богом забытое место, усаживаясь на старый пластиковый стул, и ни один мускул не дрогнул на безупречном лице. Напротив, мужчина казался… счастливым?       Лучи заходящего солнца прорезались из-за туч, лаская землю последним уходящим теплом. Свет отражался в воде, как до этого отражались тяжелые облака и темное небо. Эти лучи потоком проникали сквозь тонкую преграду стекла, делая круглые столы ярче цветом, а человека, что сидел у окна, живее. Мир стал похож на набросок, растекаясь яркой акварелью по шероховатой поверхности бумаги. Это заставило Ванцзи прикрыть глаза. Нестерпимо хотелось острого.       Его молодой помощник переворачивал страницы потрёпанного меню так, будто они кусали его за пальцы. Ему было неизвестно, что далеко в прошлом, лет шестнадцать назад, его начальник вот так же ходил в похожее место со старшим братом и дядей, чтобы поужинать. Они никогда не заказывали ничего острого или жареного, но запах подобного места напоминал ему об одном человеке тогда, напомнил и сейчас.       Этот человек любил острое. И один раз они столкнулись в дверях маленького ресторанчика на углу улицы. Мужчина почувствовал тепло под ребрами и сделал заказ молоденькой девушке официантке, которая смотрела на него во все свои черные глаза и слушала каждое слово, боясь сделать что-то, что могло бы не понравиться господину.       Давно, в прошлом, этого господина постоянно звали поужинать или просто прогуляться вдвоём. Но он отказывался. Не потому, что не хотел есть то, что считал вредным, а большинство блюд именно этой кухни казались ему убийственными, а потому, что представить себе, как они вот так сидят вдвоем друг напротив друга и едят, было невозможно для него. Курица гун-бао выглядела аппетитно со страниц меню и мужчина закажет ее. Закажет все то, о чем ему говорили, перечисляя блюда и пытаясь угостить тем, чем же он будучи мальчишкой не питался.       Его палочки дрожали над тарелкой, но Ванцзи все равно ел, чувствуя обжигающую остроту и тепло, которое заставляло кожу покрыться испариной и порозоветь. Давно он не чувствовал себя таким голодным. Обычно ему хватало одной порции риса и овощей, чтобы почувствовать сытость и как живот становится твёрдым. А сейчас он ел и не мог наесться. Не перебирая еду в большой тарелке и не привередничая. Он был бы им доволен?       Мужчина не знал ответа на свой вопрос, но, возможно, его странное состояние и неожиданный порыв в чем-то спасли его. Ночью того же дня у второго молодого господина Лань поднялась температура и на утро он был не в состоянии подняться с постели. Большое количество острой пищи хорошо сказалось на его организме, но время, проведенное на холоде и в мокрой одежде и обуви с влажными волосами, сделали свое темное дело. Вирус прицепился к нему, быстро впиваясь в тело.       Несколько дней он находился в состоянии тяжелого сна, изредка приходя в себя, чтобы через силу, с помощью брата подняться ради простых человеческих потребностей. Лань Цзинъи в святом ужасе каялся, что, похоже, по его вине директор отравился и вот-вот испустит дух, но Сичэнь смог его успокоить и привести в чувство. Юноша и правда не сразу подумал, что подобный вид у его начальника может быть связан с тяжелой болезнью, которая обрушилась жаром на его голову и тело. Тот даже бредил. Или же это просто был один из кошмаров, мужчина и юноша так и не поняли.       И вот снова наступил момент, когда Лань Хуаню пришла пора заботиться о своем младшем брате, который вдруг ни с того ни с сего начал сходить с ума. Не в буквальном смысле, конечно же. Но многое из того — если верить словам Лань Цзинъи — что он творил, было ему несвойственно. Грустно улыбнувшись, мужчина провел теплой ладонью по голове брата, успокаивая его, хмурящегося во сне, будто ребенка, и вздохнул. Отчасти, ему было трудно не догадаться, в чем была причина такого состояния, но поднимать эту тему совсем не хотелось. Тот обязательно начнет все отрицать. Это случалось каждый раз.       Но… тогда зачем раз за разом ты зовешь его по имени, как только тебе становится плохо? Ванцзи? Зачем ты зовешь Вэй Усяня?       Поправив теплое одеяло, сползшее с груди мужчины, что лежал под ним, его старший брат поднялся и, тяжело вздохнув, нетвердой походкой прошел к рабочему столу, который был в полной его власти. Светлая деревянная поверхность была полностью занята папками и распечатками, которые лежали аккуратными стопками. Неведомо как этому человеку еще удавалось работать над тем, как помочь своему другу. Кто-то же должен был, когда весь мир отвернулся.       Болезнь Лань Чжаня отняла у них достаточно много времени. Много по их меркам. Для этих двух молодых господ четыре дня это действительно много. Дома, в Шанхае, отец поднял вопрос, что один из них обязательно должен был вернуться. Потому что знал, что если прилетит один, то следом за ним рано или поздно явится второй. Долго они друг без друга жить не могли. Не получалось.       Глядя на обеспокоенное лицо Лань Сичэня, его младший брат мог только склонять голову и вздыхать. Вынуждать того лететь было неправильно. У него было меньше свободы, и, если честно, Ванцзи не был уверен, что сможет в данный момент найти в этом городе что-нибудь еще. Поиски он, разумеется, не оставит, даже несмотря на свое состояние, но на время искать придется из дома.       Тот человек, к которому они с помощником приехали, не смог узнать, кто мог быть автором картины. Признался только, что раньше таких было много, но академия избавилась от всех полотен, распродавая их по первой же цене, которую предлагали. Все они не были подписаны, и ни один из покупателей не оставил о себе никакой информации. В конце концов это были просто листы бумаги, натянутые на раму и акварель. Такое при желании могли нарисовать и студенты, что, скорее всего, и сделали. А искать среди сотен человек одного было муторно.       Абы кто ему бы не подошел. Ванцзи боялся ошибиться. Это был первый раз в его жизни, когда мужчина так откровенно упрямствовал. Он был уверен, что те полотна, что были у него, написал один и тот же человек. Да, он не мог утверждать этого на все сто процентов. Мало было сказать «я знаю» или «я чувствую», но именно эти слова и рвались из него.       Собрав вещи и убедившись, что эмоциональное состояние Лань Хуаня было в норме и тот отдавал отчет всем своим действиям, Ванцзи, взяв помощника, вернулся в Шанхай первым же удобным для себя рейсом. В аэропорту предсказуемо его никто не встречал. А дома единственный, кто ждал возвращения второго наследника, был дядюшка. Ему можно было простить нежелание покидать квартиру, он делал это нечасто, предпочитая оставаться в четырех стенах.       Обсудив последние новости мужчины разошлись, каждый в свой угол до возвращения главы семейства. Который явился поздно, но, увы, недостаточно, чтобы его младшему сыну удалось избежать встречи, сославшись на сон.       Отец был не в духе. Ничего нового, подобную картину Ванцзи наблюдал чаще, чем хотел бы, но, увы, на данный момент никак не мог это исправить. Это было попросту не в его силах. Или же он нарушит обещание, данное своей матери, или же будет терпеть более взрослую копию себя самого. Выбор был очевиден. Поэтому, сцепив зубы, мужчина слушал то, как его отчитывают, пока за глухим раздражением не промелькнуло странное чувство. Будто на долю секунды он почувствовал чужое беспокойство. Но только на секунду.       Они не могли поддерживать стабильно хорошие отношения. Обида Лань Чжаня была слишком глубокой, она закрывала ему глаза и уши, не давая возможности приблизиться к его сердцу, которое постепенно становилось все меньше и покрывалось панцирем из толстого слоя льда. Немногие успели в нем спрятаться, и уже никогда, скорее всего, из него не выберутся. С мужчинами так иногда бывает, говорила его мать, что один раз заставив полюбить себя, эти люди навечно отпечатываются внутри тебя, даже если ты этого не помнишь. Так она его успокаивала.       Вернувшись в рабочий строй, господин Лань предсказуемо обложился множеством папок, обзванивая всех, кого только мог, и рассылая качественно сделанные специально нанятым фотографом снимки картин. Его неизменный помощник мотался по городу, собирая всю возможную информацию. Но по-прежнему не было произнесено ни имени, ни псевдонима. Ни-че-го. Пусто.       Ванцзи пришлось по настоянию дяди и отца, а так же по просьбе брата, восстановить свои сеансы с психологом и ходить на них, слушая разборы его проблем и личности, а так же по сотому кругу рассказывая о себе то, что он уже устал рассказывать. Шли часы, на которые мужчине приходилось выбрасывать деньги, но результата не было. Его и не будет, сидя в просторном кабинете, оба это понимали.       Люди не могли ему помочь. Они не могли понять и почувствовать то, что было им пройдено. Но вдруг, спустя все эти годы, ему начали помогать сны. Это было неожиданно, но в один момент вместо тревоги и мрачных холодных воспоминаний начали приходить другие. Лань Чжань был уверен, что все дело в картинах. Это глупо, понятное дело, но стоило ему поставить их у себя в комнате, как мрак сменился солнцем и в белом пространстве спальни запахло настоящей весной.       В одну из ночей он шел по такой вот весенней улице. Вдоль тихой дороги, что тянулась потрескавшейся от летнего зноя и зимних морозов асфальтированной лентой и считал дома. Раз, два, пять, семь и так до поворота, мимо которого мальчик с подвязанными в низкий хвост волосами проходит. Опять череда домов, тень от деревьев, на которых только начали распускаться зелёные листья, образуя крону. Дальше за ними будет магазин, в который он зайдет, чтобы купить продукты по списку, данному дядюшкой после занятий, и пойдет дальше до самого дома.       Обычно во снах он редко встречает кого-то, но сейчас силуэт человека, что самую малость ниже его самого, юноша узнает даже не видя четких черт, и это заставляет его замереть на месте. Они стоят на разных сторонах дороги, другой парень скрыт от него тенью электрического щитка и магазина, он же стоит прямо под мигающим фонарем освещающим его, хотя на улице недостаточно темно.       Этот день, похоже, очередное воспоминание, сердце начинает биться быстрее, но причина пока ему не ясна. Каждый раз, когда они встречаются вот так, через воспоминания и обрывки снов, Ванцзи испытывает очень странные чувства. От огромного изводящего чувства вины до острого желания коснуться, почувствовав чужое тепло. Для осознания старой ошибки господину Лань потребовались годы. И ещё годы, чтобы признаться себе в этом.       Медленно приближаясь, Лань Чжань оказывается лицом к лицу с человеком, которого одновременно боится и хочет удержать на этом самом месте, сам не понимая почему. Ради того, чтобы тот просто выслушал его? Так на это много времени не потребуется. Что-то здесь было определенно не так. Неправильно.       В тот день, на этом месте, Вэй Усянь разве был один? Это точно тот день? Оглядевшись по сторонам, юноша не знал, что именно могло бы помочь ему узнать наверняка, какой из множества дней он мог видеть. Звук дверного колокольчика прозвенел подобно удару в гонг. Парень вздрогнул и обернулся на дверь, из которой вышли два подростка, оглядываясь по сторонам. Их взгляды остановились на все еще спокойно стоящем Вэй Усяне.       — Ну что, пошли. Будешь выполнять свою часть сделки, — подросток повыше казался Лань Чжаню смутно знакомым. Один из старшеклассников, кажется. Если это было так, то что этому балбесу было делать с ними.       А потом он увидел. В руках того парня, что уже успел сделать пару шагов в сторону, был белый полупрозрачный пакет, сквозь который было видно несколько банок дешёвого пива. Так вот что это был за день. Теперь все встало на свои места.       — Такое дерьмо меня могли попросить сделать только такие придурки, как вы, — этот ломающийся голос заставил все волоски на его теле встопорщиться от странного чувства. Будто он слышал это в реальности. Ох, как же странно.       — Ты лучше не выебывайся. Это в твоих же интересах, — старшеклассник занёс руку, чтобы как следует шлепнуть мальчишку перед собой, но тот никогда не давался так просто. Удар острого кулака пришелся ровно под ямку в подмышечной зоне и парень согнулся, прижимая руку к себе. Ощущение, наверное, не из приятных.       — Я не тупой. Мне дважды повторять не надо, — нахмурившись, Вэй Ин отбросил растрепанный хвост за спину и скрестил руки на груди, всем своим видом демонстрируя, что он готов к выполнению своей части сделки. Похоже, до появления последнего участника представления осталось совсем немного времени, и из-за этого Лань Чжань начинал очень нервничать. Хорошо, что для них он сам остался невидимым и бестелесным.       Тот второй, что продолжал молчать, подозвал его к себе подальше от окон и вытащил из пакета банку. Простая, серая и невзрачная. Таких, наверное, и в магазинах уже не продают. Ванцзи видел, подходя ближе, как Вэй Ин рассматривает жестянку, полную достаточно лёгкого алкоголя, но не спешит ее открывать. Сколько ещё нужно времени?       — Напоминаю, я пью эту дрянь, а вы не трогаете Ланя, — глаза Ванцзи на этой фразе странно округлились и ему стало смешно. О чем это они говорят? Они это серьезно? Что за детские игры?       — Да на хрен нам ваш задохлик нужен будет. Компромат на такую заразу, как ты, лучше этой мелочи, — взяв одну из оставшихся в пакете банок, старшеклассник открыл ее со звучным шипением и сделал глоток. Тот, второй, достал раскладушку, какими раньше пользовались и навёл камеру. Что здесь происходит вообще?       И вот ещё один тихий шипящий звук. Лёгким движением мозолистых длинных пальцев Вэй Ин отводит от лица тонкие черные пряди и подносит к неприлично ярким губам банку. Его кадык дёргается под тонкой, полупрозрачной кожей, и Ванцзи сам невольно сглатывает. Серые глаза, такие знакомые и глубокие, с густыми черными ресницами смотрят прямо на него. Но не видят.       Зато стоит прозвучать ещё одному ломающемуся голосу, как все четверо оборачиваются. А вот и он пожаловал, полюбуйтесь, явился в самый последний момент. Черт возьми, Лань Ванцзи, ты мог появиться раньше? Мысленно вздохнув, он наблюдал за разворачивающейся дальше ситуацией. Дальнейшие события мужчина прекрасно помнит и, глядя на себя, видит уже не юношу, а взрослого мужчину, который теперь возвышается над этой ребятнёй.       О, в тот момент он чувствовал себя ужасно большим. Только вот вёл себя так, что теперь было стыдно. Не обратив внимания на двух убегающих парней, Лань Чжань по своему обыкновению бросился с обвинениями на одноклассника. Который хмурым унылым взглядом глядел на банку в своих руках. Сколько ему сейчас? Похоже что пятнадцать. Да, кажется, пятнадцать. Они такие маленькие ещё.       — Сейчас же выброси это, — повысив голос до не допустимой для себя громкости, потребовал Лань Чжань, напирая на одноклассника, сверкая праведным гневом, будто молниями. — Твоей испорченности должен быть предел.       О боже, какой кошмар. Он, что, правда так сказал? Только посмотрите на него сейчас… Лицо горит, уши тоже горят, будто вот-вот возьмёт и наброситься на этого мальчишку перед собой, чтобы поколотить голыми руками просто за то, что тот оказался не в то время и не в том месте.       — А иначе что? Лань Чжань, иди куда тебе нужно, мы не в школе, тут не нужно строить из себя хорошего мальчика, — его голос звучит так мягко, это поражает их обоих. Взрослый смотрит удивлённо на лицо подростка, читая на нем нечто странное, непонятное. Он-мальчишка же краснеет пуще прежнего и тянется, чтобы выхватить банку из чужой руки.       — Я никуда не пойду, пока ты не выкинешь эту мерзость, — брови Ванцзи изгибаются в удивлении и каком-то странном умилении. Он замечает, как эти двое шаг за шагом уходят от магазинчика в сторону заросшего пустыря. Взъерошенный подросток Лань даёт увести себя туда, где никто не будет видеть их.       — Если хочешь, чтобы я выбросил, тебе самому придется это попробовать, иначе я выпью ее всю за пару глотков и ты ничего не сможешь с этим сделать. — Вэй Ин делает крупный глоток из банки и глаза его спутника округляются в шоке от увиденного. Он растерян и какое-то время просто переводит взгляд с чужих влажных губ на край жестянки. А потом Вэй Ин снова делает глоток и… что было дальше Ванцзи не помнит.       Щуплый на вид подросток со стянутыми в низкий хвост волосами делает короткий рывок, вплотную приникая к телу такого же мальчишки, как и он, хватаясь за чужое пиво и дёргая его на себя. От неловкости оба запинаются и валятся на землю, грязную и пыльную, с редкими клочками пожухлой травы. Пиво только чудом не проливается, и Лань Чжань, в руках которого оно оказалось, вдруг вместо того, чтобы бросить банку просто в сторону, прижимается к краю губами, чувствуя, как по коже бежит ток от соприкосновения с холодным металлом. С тем местом которого раньше касались чужие губы. Неприятный горький вкус заставляет скривиться, но он упрямо делает большой глоток. Банка выскальзывает из рук, откатываясь в сторону.       Ему так стыдно смотреть на себя сейчас, но мужчина не может отвести взгляд от этих двоих. Вэй Ин всегда так на него смотрел? Боги, в этом взгляде столько беспокойства… Он, наверное, думал, что Ванцзи, скорее, бросится на него с кулаками или правда вышвырнет это злосчастное пиво, но пить… Мужчина сам не ожидал ничего подобного.       Осторожно придерживая Лань Чжаня за плечи, его одноклассник пытался помочь тому подняться, и ему это удалось, какое-то время они даже шли медленным шагом, пока не добрались до детской площадки, где юношу с гладким хвостиком усадили на сидение качели, поднимая лицо к свету. Роясь в своем рюкзаке, встрёпанный мальчишка, покрытый ссадинами и пластырями, нашел жевательную резинку, выдавливая ту на белую мягкую ладонь.       Похоже, он успел совсем опьянеть от этого глотка. Неужели в этом причина того, что мужчина ничего не помнит? Это правда было на самом деле? Он, к сожалению, не мог ответить себе на эти вопросы. Мог только продолжать наблюдать за тем, как один пытается привести в чувство второго, явно тоже не совсем трезвого подростка. Оказывается, его молодость можно назвать бурной. Интересно, а Сичэнь с дядей об этом что-нибудь знают?       Зависнув взглядом в очередной раз, Лань Чжань склонил голову к чужому плечу и уткнулся носом в ткань чужой толстовки. Белые тонкие ладони легли на чужую талию и оба юноши замерли. Это выглядит так странно, но свидетелей у этой сцены не было, кроме разве что одного, ничего не способного сделать.       Подросток поднял лицо с покрасневшими веками и мутным взглядом оглядел юношу перед собой, хрипло зовя того по имени. Стало ли случившееся причиной того, что тот отозвался, или нет, вопрос, на который ответ дать может только он сам или же останется молчать до гробовой доски. Но когда ему ответили, розовые тонкие губы разомкнулись и прижались к чужим, ярким и искусанным, в неумелом неловком поцелуе.       Наблюдающий за этим мужчина хотел ударить себя по лицу. Даже занёс широкую ладонь. Но так и не смог оторвать взгляд от целующихся подростков. Именно целующихся. То есть, допустим, только допустим, он спьяну мог поцеловать другого человека, но почему тот не оттолкнул его? Собрав всё свое мужество, Ванцзи подошёл ближе к тесно прижавшейся друг к другу парочке и, стыдливо прикрыв веки, оглядел их. Эти двое, похоже, всерьез решили сожрать друг друга.       Его разум что, действительно настолько извращённый?       Придя в себя с этой самой мыслью, мужчина глядел в потолок, не имея никакого желания подниматься. Он только что, чёрт возьми, видел такое, что потрясло и взбудоражило его до глубины души, и просто не знал, как на это реагировать. Ему нужен отдых. Совсем немного отдыха.       Наконец успокоив часто бьющееся сердце, Лань Ванцзи поднялся, опуская ноги на пол. Утренние ритуалы выполнялись сегодня не так охотно, как обычно. Не хотелось даже двигать шторы, чтобы смотреть на город за окном. Постояв ещё немного, касаясь пальцами тяжёлой ткани, мужчина перевел взгляд на картины, что стояли у стены. Может, всё дело в них? Наверное, стоило вынести их?       В нерешительности он поднял полотно, внимательно проходясь по нему взглядом. Ничего странного или нового на нём не появилось, но кто-то очень настойчиво постучал в дверь его комнаты и второму молодому господину пришлось отвлечься. Дав устное разрешение войти, он снова перевел взгляд на поверхность бумаги, не зная, поставить или убрать.       — Это та причина твоего негодования последних месяцев? — тихий ровный голос дядюшки прозвучал как колыбельная для беспокойного ребенка. Ванцзи сразу же почувствовал себя спокойнее при звуке голоса этого человека и кивнул, подходя ближе. — Я уже думал, никогда не увижу эту манеру писать акварелью. Столько лет прошло.       Руки второго молодого господина Лань дрогнули. Повернувшись лицом к старшему родственнику, он развернул картину так, чтобы она была хорошо ему видна, и даже легонько стукнул по кнопке выключателя, зажигая яркие лампы на потолке.       — Дядюшке может быть известно, кто автор этой картины? — его голос дрогнул, когда вопрос сорвался с губ.       — Удивительно, что ты об этом спрашиваешь. Разве не тебе должен быть известен ответ на этот вопрос лучше, чем мне, если ты держишь её в руках? — нет, нет, нет и ещё сотню раз нет. Стал бы мужчина в самом деле спрашивать, если бы знал? Стал бы мучиться столько дней, если бы знал это чёртово имя?       — Я прошу дядюшку сказать мне имя… — едва не дрогнув голосом и всем своим существом, попросил Лань Ванцзи, лелея в душе и сердце ярко вспыхнувшую надежду. Неужели ответ мог находиться так близко к нему всё это время.       —Я лучше покажу тебе кое-что. Может, это освежит твою память, — внимательный взгляд, брошенный старшим родственником на свою гордость, вынуждает Лань Цижэня не шутить больше и не задавать вопросов. Это всё выглядит слишком важно, глубоко и тонко, что малому количеству людей удалось бы почувствовать то напряжение, скрытое в высокой фигуре.       Развернувшись, мужчина направился прочь из комнаты. Бережно положив полотно на кровать прямо на одеяло, Ванцзи быстрым шагом метнулся следом, нагоняя родственника в коридоре почти пустой квартиры. Следом за ним он зашёл в одну из гардеробных комнат, ту, в которой хранились старые вещи, многие из которых не трогали около пяти лет, если не больше. И когда Лань Цижэнь поднялся на ступени скрипучей стремянки, чтобы достать простую картонную коробку без надписей, его племянник принял её с полным непониманием. Что это было такое?       — Не узнаешь эти вещи? — постучав пальцем по картону, мужчина пробудил этим лишь больше любопытства.       Стерев найденной в гостиной салфеткой достаточно толстый слой пыли вместе с налипшей паутиной и срезав скотч, соединяющий края, Ванцзи нырнул внутрь, перебирая пальцами тонкие листы бумаги и тетради. Большинство вещей были связаны с его прошлым, со школой, попыткам научиться рисовать. Но среди них было и нечто другое. Рисунки. Чужие. Самые разные, от карандашных набросков до миниатюрных портретов шариковой ручкой. И ещё акварелью. На разной бумаге от офисной белой и тонкой до акварельной пористой и шершавой. Многие из них были очень сильно похожи на то, что лежало в его комнате. Но ни один не был подписан.       — Вэй Усянь никогда не давал тебе прохода. Но ты, несмотря ни на что, не хотел их выбрасывать и даже забрал с собой, — сцепив руки за спиной, Лань Цижэнь тоже заглянул в коробку, осторожно поднимая пальцами кусок оборванного листа, на котором размашисто, чистыми красками, был набросок портрета. Лицо Лань Чжаня смотрело с бумаги на них двоих, и в его выражении было столько неописуемого.       Вэй Усянь? Всё это время это был ты?