Кто же я Не пойму. Быть я здесь не могу Отпусти — убегу И молчать не стану Trading Yesterday — Shattered
Бэкхёну было четыре. Именно в тот момент его жизнь медленно, но верно начала катиться в пропасть. К сожалению, маленький мальчик в меру своего возраста не мог этого понять, а если бы и понял, то ничего не смог бы сделать. Судьба не спрашивает чего мы хотим, она просто дает нам что-то, ставит нас на колени или возвышает до небес, не спрашивая нас хотим мы того или нет. Бэкхёна она тоже не спросила. И потому в четыре года он остался совершенно один в огромном и жестоком мире. Первое время Бэкхён часто плакал и звал родителей. Воспитатели объясняли, что родители не могут прийти. Они вообще уже никогда не смогут прийти. Но упрямый ребенок твердил обратное: мама и папа любят его, поэтому они обязательно придут и заберут его, ведь ему не нравится здесь. Шло время, а родители все не приходили. И тогда ребенок озлобился на весь мир. Мама и папа его больше не любят. Ну, и ладно. Если они его не любят, то и он тоже больше не будет их любить. Найдет себе новую семью, новых родителей и они его уж точно будут любить. Несмотря на свою злость на ни в чем неповинных родителей, Бэкхён рос энергичным и общительным ребенком. Его принимали везде. Он довольно быстро влился в коллектив приюта, пусть и контингент был не самый лучший. Его любили и уважали. С ним хотели дружить. Бэкхён и сам не знал как это действует. Просто к нему всегда тянулись люди.***
— Познакомься, Бэкхён, это — мистер и миссис Бён, — именно тогда Бэкхён впервые увидел своих новых родителей. Бэкхён растянул губы в широкой улыбке и радостно поздоровался с будущими родственниками. Те ответили ему ласковыми улыбками. Это был лучший день в жизни Бэкхёна с того самого момента, когда он впервые попал в приют. Мистер и миссис Бён представляли из себя молодую, до безумия любящую друг друга пару. Несмотря на то, что были молоды, они уже обладали неплохим состоянием. У мужа был свой бизнес, пусть и не такой уж и большой, но уже приносящий хорошую прибыль; жена занималась домом. Они были неразлучны — еще никому не удавалось увидеть супругов раздельно. Мистер Бён даже работал в основном из дома, чтобы быть поближе к жене, выезжая только по срочным звонкам или на встречи с будущими партнерами, но даже здесь его всегда сопровождала супруга. Все мечтали о таких же замечательных отношениях, поэтому паре часто завидовали. Кроме крепких отношений каждый из них обладал хорошей внешностью. Мистер Бён представлял из себя молодого статного мужчину с широкими плечами и крепкими руками. Прошлое, где он профессионально занимался боксом, оставило его с хорошей мускулатурой. Даже сквозь тонкую белую рубашку и плотную ткань черного пиджака, накинутого сверху, хорошо просматривались мышцы. Черты лица у мужчины были грубоватые, но приятные. Острые скулы, темно-карие глаза, что смотрели очень внимательно и — иногда, казалось, Бэкхёну — вовсе не моргали, чтобы не пропустить ни единого мимолетного движения. Позже, время от времени Бэкхёну было немного не уютно под этим взглядом. Легкая щетина на подбородке, черные, точно уголь, волосы были аккуратно уложены назад. Бэкхён неосознанно подумал о том, что ему не очень нравятся такие прически. Или, может, он просто не привык. Его настоящий папа никогда не делал никаких причесок. Каштановые мягкие волосы всегда были в легком беспорядке. Это, на взгляд Бэкхёна, выглядело лучше и красивее. Выглядело по-домашнему. Уголок губ слегка был приподнят в легкой полуулыбке, хоть немного, но все же смягчая суровое выражение лица. Бэкхён, получше приглядевшись к мужчине, вдруг поймал себя на мысли что мистер Бён пугает его. Да, мужчина располагает к себе, он умеет понравиться с первого взгляда, но при этом что-то в нем вселяет страх. Такой, что хочется убежать из этого кабинета, ворваться в свою комнату, прыгнуть под одеяло и больше никогда не вылазить из-под него. Бэкхён, решив, что просто напридумывал себе всего этого, не стал зацикливаться на своих мыслях и перевел взгляд на женщину, желая получше теперь уже ее рассмотреть. Миссис Бён была ниже мужчины почти на целую голову; стройная и очень красивая. Рядом со своим мужем она казалась до ужаса маленькой и хрупкой. Она возглавляла именно тот вид девушек, которых хочется закутать в одеяло и посадить перед телевизором, чтобы они смотрели любимые сериалы, а самому в это время бегать перед ней, спрашивая не хочет ли она чего-нибудь; которых хотелось оберегать и защищать, дарить им всю свою любовь; баловать и купать в нежности. Черты лица у нее мыли мягкими, нежными. Большие, темно-зеленые — что было большой редкостью для азиаток — глаза смотрели ярко и ласково. Они сияли и искрились где-то глубоко внутри, за радужной оболочкой и сетчаткой; в самом центре зрачка. Глаза ее были ярко подведены толстым слоем черной подводки, что визуально делало глаза женщины еще больше. Пухлые, растянутые в ласковой, нежной улыбке, губы были окрашены светло-розовой помадой. На ней было легкое светло-сиреневое платье с рядом вышитых белых тонких узоров на подоле. Тонкие бретельки открывали вид на хрупкие плечи, совсем слегка тронутые загаром. Женщина была огромной любительницей платьев. Как после узнал Бэкхён, ее гардероб практически целиком и полностью состоял из одних только платьев и юбок. Они были самыми разными: от коротких, которые с трудом скрывали все, что не должен видеть чужой взгляд, до тех, в которых еще метр дорогой ткани скользит по полу вслед за хозяйкой наряда; от слишком обтягивающих, не скрывающих не один изгиб идеального тела до мешкообразных; от строгих однотонных черных, белых, красных до самых пестрых, окрашенных во все цвета радуги. Женщина не могла жить без украшений. В ее комнате стояла огромная шкатулка с самыми разными — большими и маленькими, золотыми и серебренными, а что самое главное — дорогущими — побрякушками. И сейчас на ней так же были дорогие украшения. В уши были вдеты аккуратные серебристые сережки-колечки, с которых свисали по три такие же серебристые цепочки, инкрустированные изумрудами. Маленькие драгоценные камни ярко сверкали в свете ламп. Тонкие цепочки качались от каждого движения женщины. Шею украшал длинный жемчуг, обмотанный в два раза. Тонкие запястья окольцовывал широкий серебристый браслет, так же украшенный разными драгоценными камнями. Пальцы тоже подверглись испытанию в виде тяжелых колец. На безымянном пальце левой руки находилось тонкое золотое обручальное кольцо. Оно выглядело самым дешевым в сравнении с другими серебристыми и золотыми, усыпанными драгоценностями. Весь ее богатый образ заканчивали маникюр — длинные нарощенные ногти с нанесенными на них ярко-розовым лаком, украшенным разными стразами — и туфли на невысоком, квадратном, устойчивом каблуке. Несмотря на все — как думал Бэкхён — лишние украшения и прибамбасы, женщина понравилась ему. Даже без всего этого она была очень красивой и яркой. Ее глаза горели жизнью. Губы были растянуты в ласковой материнской улыбке. Такой, какой улыбалась ему настоящая мама. Они были как Инь и Ян; как небо и земля, огонь и вода. Суровый мужчина и нежная женщина. Противоположности, которые по мнению окружающих должны притягиваться. И они притягивались, и смотрелись очень красиво и гармонично. Пара очень понравилась Бэкхёну. Самим супругам тоже безумно понравился Бэкхён. Маленький, яркий мальчик. С пусть еще детскими, но уже очень красивыми чертами лица; с худыми пальцами. С широкой жизнерадостной улыбкой и яркими блестящими глазами, которые так и приковывали к себе взгляд. В будущем Бэкхён обещал вырасти в очень красивого молодого юношу. Природа хорошо над ним постаралась — про себя подметили оба супруга. Пара не стала долго тянуть, тут же завершив процесс усыновления. Такое чудо, яркое солнышко нельзя было оставлять в этом ужасном, Богом забытом приюте. — Добро пожаловать домой, Бэкхённи, — именно с такой фразой Бэкхен впервые увидел свой новый дом. Он был большим — даже больше его старого дома, намного больше, а после приюта казался вообще дворцом. Бэкхён с открытым ртом, высоко задирал голову и осматривал этот особняк. Солнце беспощадно слепило глаза, от него выступали слезы, но мальчишка упорно отказывался бросать свое занимательное дело. Дом находился на окраине города, окруженный густым зеленым лесом, красивым небольшим парком и еще несколькими такими же дорогими домами. Здесь было тихо. Будто в мире больше нет людей, только ты один остался. Мертвую тишину нарушало лишь красивое, негромкое чириканье птиц, успокаивая, говоря, что, нет, есть еще на этом свете живые существа. Дом был трехэтажным, сделанный из красного кирпича, сложенного в своеобразные узоры и чередующегося с белым. Большие, просто огромные, окна были открыты и легкий ветерок шевелил жалюзи. Территория дома была еще больше. От ворот до двери особняка вела длинная дорожка. Она шла прямой цепочкой, на середине раздваиваясь и уходя в разные стороны. Разделенные тропинки шли полукругом, а после вновь соединяясь в одну, образовывая внутри круг, не тронутый асфальтом. В нем располагался большой красивый фонтан в виде русалки, которая льет воду из своего кувшина. По бокам от дома был небольшой садик. Сочно-зеленый газон был аккуратно подстрижен; вдоль всего забора тянулись небольшие кустики деревьев, уходя дальше за дом, где на заднем дворе располагалась красивая оранжея с самыми разнообразными цветами. На переднем же дворе из цветов были только розы: кустовые, разбросанные по территории хаотично, но очень красиво и простые, посаженные на клумбы; хризантемы, пионы и тюльпаны, которые хозяйка дома не очень жаловала, в отличие от царственных роз — за счет чего именно этих цветов было больше всего –, было немного, но при этом выглядели очень гармонично. По бокам от двери располагались величественные статуи суровых орлов с раскрытыми крыльями. Стоило им пройти через дверь, как пара с ребенком тут же попали в длинный коридор. Пока они шли по нему, Бэкхён успел подумать, что он уже никогда не закончится, настолько долго он тянулся. Коридор был немного мрачный, сделанный в старинном стиле, с бетонным полом; с множеством картин и лампами в виде факелов на стенах. В какой-то момент мальчишке показалось, что это самые настоящие факелы. Когда коридор наконец-то закончился, они оказались в гостиной. Эта комната была светлее — намного светлее — и сделанная уже в современном стиле. С потолка, окрашенного в голубой цвет, свисала большая — дорогущая! — люстра. Она была сделана в виде цветка, с каждого лепестка свисали широкие кристальные цепочки. В правой части комнаты находился белый камин, напротив него располагался массивный диван из черной кожи, по бокам — кресла из такой же кожи; центр круга занимал небольшой стеклянный кофейный столик. В правой части — круглый стол, большое, сейчас открытое, окно; в углу белое фортепиано. В центре пол с паркетным покрытием был укрыт пестрым ковром. Оттуда же брали начало лестницы на второй этаж. Они точно так же, как и дорожка во дворе, шли полукругом, соединяясь на вершине и вели на второй этаж. — Детвора, спускаемся вниз! — по всей гостиной разнесся громкий голос мистера Бёна. Вскоре на втором этаже послышались торопливые приближающиеся шаги и на вершину лестницы выскочили два мальчишки. Они, весело улыбаясь, быстро сбежали по разным сторонам лестницы и подбежав к родителям, повисли на отце. — Почему так долго? Вы говорили, что быстрее закончите. — Надул губы тот, что был ниже ростом. — Простите. Итак, знакомьтесь это ваш новый братик — Бэкхён, надеюсь, вы подружитесь. А это — Тао и Минсок. — Поочередно показывая на каждого из мальчиков, представил их мужчина. Мальчишки отвисли от отца и обратили внимание на нового брата. Тао представлял из себя озорного, гиперактивного китайца восьми лет. Мальчик занимался ушу и тхэквондо и был зачинщиком большинства проделок, за которые впоследствии все втроем получали нагоняи от отца. Тао никогда не унывал, был очень общительным и активным, а ругать его было пустой тратой времени — его всегда хватало максимум минут на десять, а потом он по новой начинал разносить огромный дом. Бэкхён с ним быстро сдружился, а если точнее это Тао сдружился с ним. Ну, а если быть совсем точными, то китаец просто схватил нового братика пол локоть и потащил на второй этаж в свою комнату, по пути рассказывая, чем они будут заниматься. После часа посиделок в комнате, расспросив друг друга абсолютно обо всем, они принялись осуществлять в жизнь все то, о чем говорил Тао. Двенадцатилетний Минсок был чуть полноватым, но это нисколько его не портило. Наоборот, делало каким-то милым и мягким. Самый старший из братьев был более спокойным, у него не было шила в одном месте и в его планы не входило разрушение всего дома, но под напором Тао и он начинал беситься. Очень часто Минсок, как самый старший и чувствовавший ответственность за младших братьев, брал всю вину на себя. Отец громко кричал на мальчика, хоть и знал, что тот не был зачинщиком, и в ближайшие сутки запрещал выходить из комнаты. В такие моменты Тао сам приходил в комнату старшего и просил прощения за то, что тот снова наказан по его вине. Минсок же говорил, что ничего, все в порядке, и ласково гладил младшего по голове. Не желая бросать старшего брата одного взаперти, Тао и Бэкхён заваливались в комнату Минсока и играли там в самые различные игры. Мальчики были очень дружными. Как узнал чуть позже Бэкхен, все они были приемными. Через три года семья пополнилась еще на одного. Родители вновь взяли в приюте ребенка. Тоже мальчика. Хрупкого, маленького, до ужаса зашуганного четырехлетнего Чондэ. С ним было тяжело. Он не подпускал к себе никого, целыми днями сидел в своей комнате, часто плакал. Не позволял никому заходить. Миссис Бён, как и все ее сыновья, очень беспокоилась за Чондэ. Женщина могла через каждые полчаса подходить к комнате своего нового сына и просить его выйти, ведь его здесь не будут обижать, мальчики хотят с ним подружиться, да и покушать ему надо. Но мальчик отказывался. Кушал он исключительно в комнате, в полном одиночестве. Вышел Чондэ из комнаты только через неделю. И то не сказать, что по своей воле. Скорее по воле случая. Родители тогда уехали на две недели в командировку, дети остались на прислуге. Поздно вечером, голодный Чондэ, про которого напрочь забыла прислуга и не принесла ужин, решился выйти из своего убежища и поискать чего-нибудь съестного. Бэкхёну в этот вечер совершенно не спалось. Устав ворочаться в кровати, мальчик решил спуститься на первый этаж и посмотреть мультфильмы или же поиграть на фортепиано, что он очень любил делать. Задумавшись и не заметив Чондэ, Бэкхён врезался в него. От столкновения оба мальчика упали на пол. Чондэ всхлипнул и отполз подальше, уперевшись спиной в стену. Бэкхён до ужаса перепугался. Не хватало еще младшего пугать. Он впервые показался из комнаты, а Бэкхен тут все сразу же портит! Ну не идиот ли он? — Прости, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть. — Бэкхён сел на колени и потянул руку к брату, но тот еще сильнее сжался и накрыл голову маленькими ладошками. Не желая пугать его еще больше, Бэкхён отполз подальше и вытянул руки в примирительном жесте. — Не пугайся, я тебе ничего не сделаю. Я тебя не обижу, честно-честно, только не бойся меня. Слова Бэкхёна хоть немного, но подействовали на Чондэ. Мальчик оторвал руки от головы, поднял взгляд и посмотрел на него заплаканными глазами; по щекам текли слезы. Но приближаться к Бэку он все же не рисковал. Почувствовав, что первая угроза миновала, Бэкхён чуть-чуть расслабился, опустил руки и сел на полу по-турецки. — У тебя что-то случилось? Почему ты так поздно не спишь? — по идее этот же вопрос можно было задать и Бэкхёну, но он больше не знал с чего начать разговор. Как подступиться. — Я кушать хочу. Меня вечером не покормили. — Тихо прошептал Чондэ, смотря в пол и мило надувая губы. Бэкхен воодушевленно вскочил на ноги. Губы мальчика растянулись в радостной улыбке, а глаза заискрились. — Давай, я тебя покормлю. Чондэ эта идея не очень сильно понравилась. Вообще этот Бэкхён его немного пугал. Да что там говорить! Его пугали все мальчишки этого дома. Радостные, громкие, гиперактивные — особенно тот Тао. Ему еще повезло, что на него наткнулся Бэкхён. Если бы на его месте был этот самый Тао, он уже давно бы помер от страха. Но еще лучше было бы, если бы его заметил Минсок. На взгляд Чондэ — Минсок был самым спокойным и адекватным, что в принципе являлось горькой правдой. Но если выбирать между Тао и Бэкхёном, второй все-таки лучше. Решив, что ему не голодом же сидеть до приезда родителей, Чондэ согласился на предложение брата, но шел все-таки на расстоянии. Так, на всякий случай. Мальчики прошли в большую кухню и Бэкхён тыкнул пальцем по выключателю. Загорелся свет. Чондэ забрался на стул и начал рассматривать кухню, в которой впервые оказался, и покачивать ногами. Бэкхён в этот момент шарил по всем шкафчикам и холодильнику в поисках чего-нибудь съедобного. Бэк за три года жизни под одной крышей с Тао и Минсоком — особенно с Тао! — и отвыкший от тишины начал говорить с Чондэ, стоя к нему спиной. Он рассказывал обо все на свете: о себе и как он сюда попал; о родителях, самых лучших людях на земле, заботливых и внимательных, даже несмотря на то, что отец бывает очень строгим; о Тао и Минсоке; о том, как они проводят свое время и чем занимаются. В какой-то момент ему показалось будто он говорил сам с собой, но обернувшись, мальчик заметил, что Чондэ внимательно смотрит на него и слушает каждое слово. Бэкхён слегка улыбнулся и отвернулся, продолжая рассказывать смешные и веселые истории и шариться в шкафчике в поисках припрятанного божественного печенья. Первый контакт налажен. — Чондэ. У тебя очень красивое имя. И сам ты очень красивый. Чондэ смутился от комплимента и опустил взгляд, внимательно рассматривая стол. Бэкхён заулыбался еще шире. Бэкхён уже наконец-то добрался до святая святых — то есть печенья — и взял его в руки, как стул, на котором он стоял, пошатнулся, и мальчик с пакетом печенья в руках с громким вскриком упал на пол, больно ударившись плечом. Чондэ тут же вскочил на ноги и подбежал к Бэку. — Хён, ты как? — Дэ упал на колени рядом с братом, хватая того за плечи и помогая подняться. Бэкхён поднял голову и широко улыбнулся. Хён. Его только что назвали хёном! А кто? Тот, кто уже на протяжении недели прячется в своей комнате от всех и вся. Да ради такого он готов падать хоть каждый день. — Все в порядке. Можем садиться кушать. — Бэкхён потряс пакетом перед лицом Чондэ. Так зародилась крепкая дружба. С тех самых пор Чондэ практически не отходил от Бэкхёна. Он всегда желал находиться рядом, так ему было намного спокойнее. Бэкхён его не обидит, и он это знал. Вскоре он смог сдружиться с Тао и Минсоком. И уже вчетвером они активно разрушали дом. Мальчики росли счастливо. Они были очень дружны. Занимались любимыми увлечениями и получали все, чего только пожелают. Единственное, что им не нравилось в этом доме — это третий этаж. Им строго-настрого запрещалось туда ходить. А детская любознательность не имеет границ. Они волчатами выли, желая узнать, что там находится, что от них прячут. Однажды они решились поздно ночью, пока все спали, дружно пробраться на этот запрещенный этаж. Но их ждала неудача — дверь на третий этаж оказалась закрыта. Им так и не удалось узнать, что там находится.***
Черная полоса в их жизни началась, когда Бэкхёну было восемь. Минсоку тогда только исполнилось шестнадцать. Он совсем недавно пошел в старшую школу и мечтал уехать поступать заграницу; сильно изменился. Минсок перестал быть маленьким мальчиком, который вместе со своими братьями пакостил и разрушал дом. Вместо этого он превратился в красивого молодого парня. Он вытянулся и похудел, черты лица заострились, а голос стал чуть грубее. Глаза с кошачьим разрезом привлекали к себе внимание, они манили и очаровывали. Бэкхён смотрел на него и восхищался. Он хотел вырасти таким же красивым, как и его старший, любимый брат. Минсок всегда был рядом со своими братьями, продолжал с ними играть и веселиться. До тех пор, пока его не сводили на третий этаж. Той ночью он не вернулся в свою комнату. Его привел туда отец только в обед. Парень еле переставлял ноги, из глаз текли слезы, и он даже не пытался скрыть и вытереть их. Минсок плакал и стонал от боли при каждом шаге. Бэкхён никогда раньше не видел брата в таком состоянии. Минсок всегда был сильным. Сердце Бэка обливалось кровью при виде старшего. Они хотели подбежать к Мину, помочь дойти до комнаты и спросить, что случилось, но отец не позволил им приблизиться и на шаг. Трое детей шли позади. Мистер Бён открыл дверь в комнату старшего сына и не заботясь, бросил его на кровать. По этажу прошелся громкий крик боли вперемешку со слезами. Минсок сжимался от боли и утыкался лицом в подушку, желая заглушить крики, но это не сильно помогало — его все равно было отлично слышно. Мужчина вытолкал детей из комнаты и закрыл дверь. Им запретили заходить в комнату Минсока. Минсок сам вышел из комнаты через несколько дней. Он тихо шипел от боли на каждом шагу и опирался о стену и каждый попадавшийся под руки предмет мебели, но самостоятельно спустился на первый этаж и прошел в столовую, где завтракала уже вся семья. Он сел между Тао и Бэкхёном. Чондэ, в меру своего возраста и любопытства, начал расспрашивать его о третьем этаже. Минсок молчал. «Никогда. Пожалуйста, никогда туда не ходите» — это было единственным, что сказал Минсок. Больше он не промолвил ни слова. И к еде тоже не прикоснулся. Просто сидел, не шевелясь и смотря в одну точку, а через несколько минут медленно поднялся из-за стола и прихрамывая, ушел в свою комнату. С тех пор он больше никогда не играл с братьями. Больше он никогда не улыбался. Выходил из комнаты он только когда отец силой его оттуда вытаскивал и тащил на третий этаж пока парень сопротивлялся, пытался вырваться и кричал что это им с рук не сойдет. Они обязательно за все заплатят. Trading Yesterday - Shattered Так длился год. И продолжалось бы дальше, если бы в один момент все не прекратилось. Резко и в одно мгновение. Уже поздно вечером, когда родители спали, дети втроем завалились в комнату Чондэ и играли в монополию. Дверь тихо скрипнула и внутрь зашел Минсок. На него страшно было смотреть. Еще больше исхудавший, с большими кругами под глазами. Каштановые волосы были растрепаны и торчали в разные стороны. Взгляд потух, будто ему осталось жить совсем немного. Будто страшная мерзкая Смерть с крючковатыми пальцами уже стоит за его спиной с занесенной над головой косой. Будто ему осталось совсем немного. Дети удивились его приходу. Ведь старший брат так сильно от них отдалился. За этот год он не сказал им ни слова. Минсок остановился рядом с ними, едва не задевая ногой игровое поле от монополии, и начал говорить. Голос его был тихий, хриплый, севший. Будто на протяжении всего этого года он не говорил. Будто он только кричал. — Простите меня. Простите за то, что был не самым лучшим старшим братом; за то, что так сильно отдалился за этот год; за то, что нам вскоре, возможно, придется расстаться. Я вас люблю. Я вас так сильно люблю. Ближе и роднее вас у меня никого нет. Я так хотел бы проводить с вами больше времени — отдать вам все его; хотел бы быть с вами всегда. Но это, к сожалению, невозможно. Я так много хочу вам сказать, но так мало могу. Я просто хочу, чтобы вы были счастливы, чтобы были здоровы и невредимы. Поэтому, пожалуйста, заботьтесь друг о друге. Всегда помогайте и защищайте друг друга. Потому что я вас больше не смогу защищать, как сильно бы мне этого не хотелось. Я люблю вас больше жизни. Простите меня, пожалуйста. Минсок упал на колени рядом с ними, задевая ногами монополию, раскидывая бумажные деньги, карточки улиц и фигурки, но никого сейчас это не волновало. Мин обнимал братьев и крепко прижимал их к себе. А те отвечали на объятья и не могли понять, что значат его слова. И почему он сейчас так плачет: громко, надрывно, истерично. Как будто разрушился весь мир и вместе с ним исчезли все дорогие для него люди. Той ночью они практически не спали, а сидели на полу у Чондэ в комнате рядом с разбросанной монополией и обнимались. Минсок все это время плакал. Казалось, он наконец-то успокаивается, плач затихал, а через какое-то время он снова начинал плакать. И плакал так, надрывно, с громкими всхлипами, переходя в истерику. И никто не мог его успокоить, как бы не пытался. Через несколько дней Минсок пропал. Дети не могли в это поверить. Он просто исчез, забрал несколько вещей и пропал, даже ничего им не сказав. Отец сказал, что Минсок уехал. Вроде как хочет закончить школу заграницей, чтобы было проще поступать. Два года тянулись долго. Минсок не звонил. От него вообще не было вестей. Как будто в воду канул. Братья постепенно стали отходить, привыкать, что Минсока нет рядом. Но все началось сначала, когда на третий этаж повели Тао. Он так же, как и Минсок кричал, плакал, брыкался, отказываясь туда идти и дрался, но ничего не помогало. Регулярно его уводили на третий этаж. Приводил так же отец. Тао еле переставлял ноги. Бэкхён и Чондэ не знали еще что находится на третьем этаже, но он уже был для них сущим адом. И узнавать, что там, они уже не хотели. Но знали, что этот момент настанет. Шестнадцать лет стали для них дьявольским числом. Ведь именно с этого возраста начинают отводить туда. Бэкхёну было четырнадцать, когда он тихо шел по коридору первого этажа. Ему приснился сон, в нем его кто-то звал к себе. Голос был таким мягким, ласковым и до боли знакомым, но Бэкхён все никак не мог вспомнить, где же он слышал этот голос. Бэк шел на него, протягивал вперед руку, желая за что-то ухватиться; в темноте ничего не было видно. Но хватался только за пустоту. В какой-то момент голос затихал, а после снова начинал говорить, только на этот раз он не манил. Он прогонял. Говорил, что Бэкхёну сюда нельзя, ему нечего здесь делать. Но Бэкхён не хотел его слушать. Голос до ужаса казался ему родным, знакомым. Он нравился ему. И Бён следовал за ним. А после голос затихал. Тьма медленно рассеивалась и Бэкхён оказывался у себя в комнате. В комнате приюта. Он был здесь совсем один, и сколько бы не звал — никто не приходил. Двери не поддавались — они были заперты, а стены давили. Он садился на корточки в центре комнаты, сжимал голову руками и плакал. Тогда подросток просыпался: с криком садился на кровати и тыльной стороной ладони утирал слезы. Ему было страшно, но рассказать было некому. Тао так же, как и Минсок когда-то, отдалился, а Чондэ был еще маленьким, он не смог бы понять. Поэтому каждую ночь Бэкхён поднимался с кровати, выходил из комнаты и шел на кухню попить воды. Той ночью дверь в кабинет отца была приоткрыта. Бэкхён бы не обратил на это внимания о прошел бы мимо, если бы не громкий крик Тао: — Хватит! Бэкхён замер и тихо подойдя к двери, заглянул внутрь. Отец сидел за своим столом, а Тао стоял перед ним, зло сжимал руки в кулаки и кричал. — Прекрати все это! Как ты можешь так с нами поступать? Мы ведь твои дети, пусть и приемные. За то время, что мы здесь живем у тебя должны были появиться к нам хоть какие-то отцовские чувства. Так хватит это с нами делать! — Уймись и не кричи. — Голос отца был холодный, даже ледяной, совершенно лишенный каких-либо чувств. В том числе и отцовских, о которых говорил Тао. — И иди к себе в комнату. Завтра у тебя будет много работы. — Если вы это не прекратите, я пойду в полицию. Я добьюсь, чтобы все узнали, чем вы занимаетесь. — Давай, — мужчина приподнял один уголок губ в хищном оскале. — И закончишь как Минсок. Тао так же, как и Бэкхён замер. — О чем ты говоришь? Минсок не по своей воле уехал заграницу? Из кабинета раздался громкий, хриплый, злобный смех. — Глупый, наивный ребенок. Останки твоего любимого братика уже давно сожрали волки в лесу. Бэкхён облокотился о стену и упер взгляд в одну точку. Все тело задрожало. Нет. Пожалуйста, нет. Все что угодно только не это. Минсок не может быть мертв. Не может. Забыв о кухне, Бэкхён вернулся в свою комнату. В комнате он завалился на кровать и накрылся одеялом с головой. Подросток разревелся. Он плакал громко, надрывно, истерично — точно так же, как и Минсок, когда прощался с ними. Прощался. Он прощался, а никто из них так и не смог этого понять. Что еще хуже — никто не смог помочь. И теперь Минсок, его любимый старший брат мертв. Бэкхён плакал всю ночь, не в состоянии остановить слезы, истерично кричал, кусал руки, чтобы причинить себе физическую боль и хоть немного заглушить душевную, но никто не приходил к нему. Этой ночью он больше не смог уснуть. А на следующий день отказался выходить из комнаты. Через несколько дней Тао собрал братьев в одной комнате. Он ничем не отличался от Минсока, такой же худой, уставший и с пустыми глазами. Он так же просил прощения, плакал и крепко обнимал их. Сцена была до ужаса похожа на прощание Минсока, что причиняло Бэкхёну в два раза больше боли. Теперь он понимал, что в этом доме что-то происходит, понимал, что сейчас их жертвой является Тао. Он хотел ему помочь, но не знал, чем и как. На следующее утро Тао пропал. Он сбежал. Мистер Бён кричал и метал молнии, но искать парня не торопился. У него было еще два сына, а Тао долго на улице не проживет. Скоро сам подохнет. Бэкхён до ужаса боялся своего шестнадцатилетия, но понимал, что этот день невозможно оттянуть, он медленно, но верно приближался. Он понимал, что совсем скоро его поведут на третий этаж. Парень не знал, что там находится и не хотел узнавать. Этот этаж теперь до ужаса его пугал. Шестнадцатилетие наступило внезапно, обрушилось на голову как снег. Тогда его впервые отвели на третий этаж. Как же он этого не хотел! Он вырывался, царапал и кусал мистера Бёна — отцом он его больше уже никогда не мог называть -, но все было безуспешно. Его затащили на этот чертов этаж и втолкнули в какую-то комнату. Как же в тот момент он хотел исчезнуть отсюда. Повернуть время вспять. Вернуться в те четыре года, еще в приюте и отказаться от усыновления. Тогда ничего этого бы не было. Комната была сделана вся в красных оттенках. От этого красного рябило в глазах и тянуло блевать. Единственное окно было зашторено тяжелыми темными шторами. Из мебели в комнате находилась большая — огромная, просто гигантских размеров! — кровать. На ней лежал какой-то незнакомый Бэкхёну, полуголый мужик. От этой сцены парню стало не по себе, он опустил взгляд и прикрыл лицо, чтобы ничего не видеть. Со стороны кровати раздался хриплый смех. — Не стесняйся меня, малыш. — Послышались приближающиеся шаги. Толстая потная ладонь схватила его за запястья, убирая руку от лица. Бэкхён окинул его быстрым взглядом и тут же об этом пожалел. Толстые, мерзкий, противный, с похабной улыбкой и взглядом, который уже раздевал парня. Бэк не был глупым и ему не нужно было напрямую говорить, что будет дальше, он сам это прекрасно понял. Еще хуже становилось от того, что его родители — пусти и не родные, но которые воспитывали его на протяжении двенадцати лет — оказались обычными сутенерами, а он всего лишь проституткой, живым товаром — пусть и не по своей воле. Что происходило после, Бэкхён не хотел бы никогда вспоминать. Но каждую ночь слышал в голове собственные крики и мольбы о помощи, но никто его не слышал. Этаж был под хорошей звукоизоляцией. Его жизнь превратилась в кромешный Ад. Успокаивало только то, что он мог прийти в комнату Чондэ, обнять его и просто лежать на кровати. Младший братик — единственный, кто остался у него из близких. А ведь все так хорошо начиналось. Когда-то здесь было так весело и громко. Сейчас же дрожь бежала от каждого шепота — настолько теперь в доме было тихо. Через год в кромешной темноте его жизнь появились светлые проблески. Он влюбился. О Боги, как же это глупо! Особенно после всего, что ему пришлось пережить за этот год. Да еще в кого? В нового школьного психолога Пак Чанеля! Хотя в такого невозможно не влюбиться: высокий, красивый, умный, харизматичный, добрый. Чанелю не нравилась его работа — это видела и знала вся школа, но при этом молодой мужчина оставался добрым. Он всегда помогал, когда его просили о помощи, будь то какая-нибудь учительница, старшеклассник или же младшеклассник. Может, и Бэкхёну он тоже сможет помочь? Чондэ, после того как узнал о влюбленности своего братика, стал над ним подшучивать. — Смотри, хён, а то уведет его какая-нибудь математичка. Бэкхён поморщился от этой фразы. Математичка была той еще страшной грымзой. Будет обидно, если такой красивый, замечательный парень выберет кого-то наподобие ее. А Бэкхёну оставалось лишь кусать губы и смотреть за ним издалека. Он никогда не обратит внимание на кого-то вроде Бэка. А парень каждую ночь, разделенную с очередным богатым и противным насильником, до боли зажмуривал глаза и представлял на его месте Чанеля. Только вот с трудом верилось, что Пак мог себя так ужасно вести в постели. Бэкхён оторвал голову от парты, когда прозвенел звонок и медленно поднялся на ноги, собирая учебники и тетради в портфель. После вчерашней ночи, которую он вновь разделил с очередным ублюдком — на этот раз вместо Чондэ, чтобы защитить младшего братика — все тело ужасно болело. Передвигался он с трудом, хромая и морщась от боли на каждом шагу. Чтоб в Аду горели эти мистер и миссис Бён. — Бэкхён, можно тебя на пару слов? — остановил его низкий голос, когда он прошел мимо кабинета психолога. Обернувшись, он увидел Пак Чанеля, такого красивого, желанного и сексуального с листками в руке — видимо результаты вчерашнего теста. — Конечно, психолог Пак, — Бэкхён улыбнулся, подходя к мужчине. Теперь в его жизни были всего две причины для улыбок — Чондэ и Чанель. Бэкхён прошел мимо психолога, вдыхая аромат парфюма вперемешку с его природным запахом, и зашел в кабинет. Чанель прошел следом, закрывая за собой дверь. Вы ведь меня услышите, правда? Услышите? Услышьте меня, пожалуйста. Умоляю.Мне кажется, я исчезаю под грузом масок, Я в мире больше не вижу красок. Я утопаю во тьме в самой себе, Прошу, спаси же… m19 — Unravel