***
Лу листал электронные страницы и нервно барабанил пальцами по столу. Коммуникатор оповещал о пропущенных вызовах, которые Льюис равнодушно игнорировал не первый день. Очередная «блажь» Льюиса лишила администрацию всякого самообладания: только-только все смирились с новой системой «Голос», которая до сих пор дорабатывалась, как «любимый» начальник выдал очередную новость, от которой на головах и так основательно потрепанных администраторов прибавилось седин. В дверь шарахнули явно ногой, расслабленный до этого Маркус вскочил со своего места, но предпринять ничего не успел: в помещение фурией влетел Яскер. — Ты чокнулся?! — разгневанный аристократ навис над упрямо поджавшим губы Льюисом. — Они низшие из мутантов! — Они не низшие из мутантов, они просто мутанты без должного ПОКА образования. Лу поднялся со своего места и, сложив руки на груди, приготовился отстаивать свое решение. Яскер хлопнул себя по лбу, всем своим видом показывая степень своего отчаяния. Кажется, он уже не раз успел пожалеть, что вернулся к Льюису. Изоляция и тюрьма - это, конечно, скучно, но аристократ и представить себе не мог, в какое «веселье» попадет, как только окажется рядом с Льюисом, по которому, на свою беду, успел затосковать. Правда, теперь он уже не тоскует, а жалеет, что избавился от своего заточения, жил бы себе дальше в спокойствии… Чем вот это вот все. Две недели назад, в пятницу вечером, когда расслабленный и утративший осторожность Льюис тискался с таким же малоадекватным от счастья Изао в укромном уголке оранжереи, границу пересекла ядерная компашка в лице Августа, Каи, Снорре и… Арна, о чем Льюис узнал от обеспокоенного Маркуса за двадцать минут до появления «делегации» в здании администрации. Ошалевшего Изао молниеносно утрамбовали в грузовой лифт, по которому транспортировали землю и цветы для оранжереи (в один из вазонов для цветов ошалевшего от происходящего разумного запихнул Маркус), Лу бросился в свою спальню, дабы привести себя в порядок и охладить пылающее лицо. Приняв контрастный душ, Лу переоделся и, натянув на лицо утомленно-недовольную мину, с толикой презрения вышел в холл, в котором, по сообщению Маркуса, его ожидали незванные гости. — Здравствуй, Льюис, — Снорре приветственно раскинул свои лапищи в стороны, остальные, здороваясь, привстали со своих мест. — Здрасте, — Лу обвел всех недовольным взглядом. — А че не ночью? Или под утро, например? — Я знал, что ты нас не разочаруешь! — смеясь, ответил за всех Каи. Чего, собственно, нагрянула вся компашка в дискрит, Лу так и не понял, скорее всего, Август окончательно решил перебраться в спальню Льюиса, и даже подобного рода сборища перенес в дискрит. Весь вечер Лу отвечал на чужие расспросы, чувствуя на себе пристальный взгляд Арна. В груди всколыхнулись знакомые чувства симпатии и нежности. Льюис даже растерялся на секунду, но потом перевел суровый взгляд на арноу, и чужие чувства схлынули как наваждение. Арн озадачено нахмурился. Весь вечер Лу чувствовал, что Арноу его буквально препарирует изнутри, молча наблюдая за ним, как коршун, и не участвуя в оживленной беседе. Когда Лу, устав чувствовать себя под прицелом, вышел ненадолго из гостиной, Арн подсел к Августу. Тот напрягся и перевел на арноу настороженный взгляд. Каи со Снорре отвлеклись на беседу между собой и не обратили внимание на перестрелку взглядов. — Я знаю, почему ты меня, наконец, пустил сюда перестав отвлекать выгодными сделками, — Арн говорил тихо, так, чтобы слышал только Август, сидящий рядом. — Ты хотел продемонстрировать мне свою победу? Вопрос был риторическим, Август насмешливо выгнул бровь, но не расслабился, слишком спокойным и задумчивым был арноу, для того, кто проиграл. — Но продемонстрировал свою слепоту. Август выпрямился и повернулся в сторону Арна. — Что это значит? — Он влюблен, так сильно, что мгновенно смог отличить мои внушенные ему эмоции от настоящих, точнее, я даже не смог к нему приблизиться, — Арноу задумчиво постучал пальцами по губам, не замечая, как в лице изменился Август. — Он буквально пылает изнутри, — Арн перевел отчужденный взгляд на Августа. — Но не к тебе, тебя он боится. Льюис вошел в гостиную и, бросив осторожный взгляд, который заметили и Август, и Арн, сел ближе к Снорре и Каи, который сразу принялся подкалывать Лу. — Можешь вернуть ему Яскероу Адьюнти, он больше не представляет угрозы. Сердце Льюиса уже занято, — продолжал Арн вбивать гвозди в циничное сердце Августа, который прикусил собственную щеку с изнанки, стараясь удержать тайфун внутри. Арноу встал со своего места и, откланявшись, ушел. Август сидел с каменным лицом остаток вечера, не реагируя на вопросы, Лу от такого поведения аристократа извелся и издергался. В какой-то момент в гостиную пришли вызванные для аристократов проститутки, Льюис под благовидным предлогом отсутствия желания совокупления выскользнул из помещения. Каменное лицо отрешенного Августа стояло перед глазами. Лу разделся, принял душ и, натянув пижаму, лег в постель, убрав с окна матовую защиту от световых лучей. Льюис почти заснул под множеством глаз ночного неба, когда тихо прошуршала открывающаяся дверь. Тело мгновенно напряглось, все инстинкты вопили о том, что Август не в том вальяжно-игривом настроении, в котором обычно заходит в его спальню. Аристократ молча подошел к кровати, парализованный страхом Лу лежал лицом к окну, не шелохнувшись. Август сбросил пиджак и забрался на постель. Обычно он всегда шел в душ, но не в этот раз. — Ты не спишь. Август наклонился и, схватив Льюиса за подбородок, рывком развернул в свою сторону, впиваясь узкими вытянутыми зрачками в напуганные глаза напротив. В это мгновение Льюису показалось, что время замедлилось, почти остановилось, глаза Августа будто жизнь из него тянули, настолько прямым и пожирающим был взгляд. Наконец, Август отпустил подбородок, медленно выпрямился и, не сводя пристального взгляда, расстегнул свою ширинку. По телу пробежал озноб, и мелкая дрожь стала подниматься на поверхность тела. Льюис даже не дернулся, когда Август содрал с него сначала пижамные штаны, а потом рывком разорвал пуговицы на рубашке. Лу было страшно, но не потому, что его сейчас возьмут фактически силой — нет. В воздухе повисла развилка событий, Август ждал его отказа, неподчинения и тогда… Лу понял, что Август о чем-то догадался, не без помощи Арна, очевидно, и теперь все зависело от того, насколько покладистым он будет. Вот именно сейчас он начинает приносить себя в жертву, потому что теперь Август почуял угрозу и будет искать ее след. Август брал его осторожно, но жестко. Фиксировал руки и сжимал шею, контролируя количество кислорода. Льюис чувствовал себя бабочкой под стеклом с металлической спицей в груди. То, что между ними было в эту ночь, сложно было назвать сексом или близостью, скорее, странным экзаменом, актом повиновения. Перед тем как лечь спать, Август, так и не проронивший больше ни слова, подтянул деревянного от эмоций Льюиса к себе и, зажав в объятьях, быстро уснул. Заснул вымотанный жесткой, на грани грубости, близостью и терзаемый самыми отчаянными мыслями Лу только под утро. У Льюиса никогда не было иллюзий насчет Августа: благородство в нем только от происхождения, потому Лу никогда не заблуждался насчет того, чье самолюбие он уязвил. Теперь все будет по-другому, теперь прутья клетки станут ближе, а Август начнет охоту на Изао, о котором еще пока ничего не знает. Любовник уехал, не попрощавшись, а через день в холле его ждал Яскер, который теперь, возмущаясь, доказывал, что нужно отменить его затею со сменой пакета прав тем, кто работает в школах, да и вообще хорошенько подумать, прежде чем менять категорию прав разумных. Но Лу стоял на своем и больше беспокоился не о том, как возмущена администрация, а о том, что проходит негласное следствие и всех, включая Маркуса (особенно его), вызывают и допрашивают. О чем идет допрос, никто не говорит, и эта тишина в преддверии тайфуна угнетала.Часть 16
12 ноября 2019 г. в 14:32
Ночью на такой высоте не долетал свет ни одного из фонарей и рекламных баннеров. Иногда мелькали боты охраны, ярким лучом освещавшие высоченное здание. Такой яркий свет мог разбудить, поэтому в оконной системе был предусмотрен механизм, делающий окна полностью непроницаемыми для света, но Льюис им не пользовался, потому что тогда было не видно звезд, а он за то и любил эти окна, что они не просто уходили в пол, а имели слегка выгнутую, бесшовную конструкцию, создающую ощущение неограниченности пространства, будто стекла нет, и кровать стоит на краю обрыва. Обрыва, сорвавшись с которого, можно упасть в космическую бездну.
Иногда в такие ночи, как эта, Лу просыпался, поворачивал голову к окну и вглядывался в бесконечную глубину космоса, в свет звезд, которых уже нет, и замирал, как все живое замирает перед величием подобного.
Снова приснился странный периодически повторяющийся старый сон, который Лу и любил, и ненавидел. В нем он долго шел босиком по густой траве к обрыву, чувствуя чье-то незримое, но явное присутствие. Подойдя к самому краю, он долго смотрел вниз, где вместо моря или ущелья было звездное небо, такое же, как из окна его спальни, и чем дольше он смотрел, тем хуже ощущал почву под ногами, пока не начинал чувствовать, что давно летит в безбрежное море звезд, и этот полет пугал и пьянил одновременно. Чем дальше он отдалялся от обрыва, тем четче ощущал, как его тело медленно расщепляется на миллионы молекул, и он исчезает, одновременно становясь самим этим космосом, а не отдельной его частью, и просыпался Лу всегда от страха, что это окажется сном, и он вновь вернется в эту реальность, от которой все чаще хотелось проснуться.
Потому проснувшись сейчас, Лу чувствовал жесточайшую тоску по той иллюзорной безбрежности… Он был как прежде тут, в постели с Августом, чье тихое дыхание с трудом можно было различить за спиной. И тогда он максимально остро чувствовал свою сковывающую душу плоть, из которой хотелось вырваться и забыться, сбросить навязанный аватар и быть никем, не привязанным ни к чему и не отягощенным ничьими ожиданиями.
Сегодня ему хотелось забыть, как судорожно он цеплялся за Изао, вжимаясь в его губы, в его тело, чувствуя чужие руки на спине и пояснице. Это казалось таким правильным и естественным, будто это не первый их поцелуй, будто у них есть на него право. Хотелось забыть теплый запах Изао, плотность его куртки и жесткость густых волос, маленький шрам на шее и множество других мелочей, которые он впитывал в себя, как губка, пряча глубоко в сердце. Но больше всего хотелось забыть, как привычно он лег в постель с Августом, чувствуя знакомое отвращение, только не к Августу, а к себе.
Эта болезненная привязанность к Изао, при появлении которого по телу бежали мурашки, делала его рабом страха перед Августом. С каждым днем Лу становился все более покладистым, надеясь, что аристократ быстрее пресытится этой однообразной доступностью, но пока не было ни одного признака того, что Август теряет к нему интерес, скорее, наоборот, тот лишь разжигался.
Сложнее всего давалась близость, все труднее становилось удерживать себя в необходимых рамках. Стоило Августу нависнуть над ним, собираясь поцеловать, как Лу закрывал глаза и представлял совсем другого человека, от чего становилось еще гаже, потому что так он обманывал не только Изао, которому сам ничего не обещал, но несмотря на это принадлежал, но и Августа, думающего, что Льюис спит с ним, хотя на самом деле тот спал с другим.
Однажды Лу почти позвал его чужим именем, в последнюю секунду превратив имя в стон, благо Август в этот момент был уже на пике и не слышал ничего, кроме своих желаний. Ужас ледяной водой выплеснулся на кожу, разом затушив всякое возбуждение. Лу благодарил всех богов за то, что в этот раз Август брал его, прижав животом к постели, потому не мог видеть кончил он или нет. Вообще Льюис не любил эту позу, потому что Август буквально накрывал его своим телом, и разница в их комплекциях становилась слишком очевидной, к тому же в этой позе Август почти всегда держал его запястья.
Вывернув руку из захвата, Лу сунул ее к себе под живот, и, симулировав оргазм, выскользнул из постели. Забежав в ванную, Льюис врубил воду и дрожащими руками вытирал лицо, пытаясь привести себя в чувство, не стоило показывать Августу страх, тем более, тот был доволен тем, что поманил Арноу выгодной «косточкой», и тот продлил свою и так затянувшуюся командировку на одной из планет.
Льюис посмотрел на свои руки: те еще тряслись, но уже не так сильно. Прислонившись к бортику ванной, Лу посмотрел на свое отражение. Тонкие черты, казалось, стали острее, под глазами залегли тени, а щеки впали, заострив скулы, светлые, спутанные волосы волной уходили за спину. С каждым днем Лу все чаще с удивлением смотрел на свое лицо, будто оно не его, а чье-то чужое, на время позаимствованное. Что-то в лице неуловимо менялось, Льюис не мог сказать что, но черствел он, и равнодушней становилось лицо, скупо поджимались губы, недоверчиво щурились глаза.
Кто был перед ним, Лу не знал, кто-то другой — но не он. Он был другим: простым, с коротким ежиком волос, веснушками на носу и с круглой ссадиной от ветрянки под глазом, которую Яскер убрал в первые месяцы пребывания в новом времени, и нос у него раньше был слегка вздернутым, а не острым, как сейчас, между передними зубами была щель. Теперь он будто оброс новой шкурой, глубже спрятав себя настоящего под новой личиной.
Лу с силой зажмурившись, сглотнул собравшийся в горле ком, так не хотелось возвращаться в спальню, в эту ночь, в эту жизнь… Тяжелое чувство неизбежного стояло за спиной, отсчитывая часы. Сколько еще он пробудет здесь? Сколько у него времени? Сколько он успеет сделать, а главное, как ему отодраться от Изао, с которым чувства через край?
Лу плеснул ледяной водой в лицо. Не думать, не думать о нем! Иначе в груди вновь завоет безнадежная тоска, но не думать было невыносимо. Лу вернулся в спальню, ответил на поцелуй, заверив, что с ним все в порядке и заснул, чтобы проснуться в два и смотреть в свою бездну.
Бескрайний космос равнодушно блестел миллиардами глаз, а Лу думал о том, что должен завершить начатое, делать что должно. Больше нет смысла держать Изао на расстоянии, им обоим все было понятно с самого начала, осталось успеть урвать у жизни как можно больше прикосновений друг к другу. Льюис не знал, как будет жить без Изао, а Изао ещё не знал, что ему придется жить без него. Он догадывался, что все не просто, но вопросов не задавал, с немым беспокойством заглядывая в глаза.
Завтра Август уедет, и Лу пойдет, побежит, полетит к нему, найдет самую темную подсобку и, затащив в нее Изао, прижмет к себе. Будет дышать им и сжимать его в своих объятиях. Изао не спросит в чем дело, он все поймет. Не будет слов и обещаний, не будет обнадеживающих фраз, они будут просто растворять друг друга в себе, так, чтобы уже не быть прежними, не быть отдельными, и он будет так делать каждый раз как подвернется возможность, потому что остановиться можно при взлете, но не при падении в бездну. При падении оставалось только расправить крылья и надеяться, что сможешь изменить траекторию и тот, кто летит в бездну вместе с тобой, останется жив.