«Я вижу, как вы хмуритесь и встаете, чтобы прочесть мне длинную лекцию о том, что такое любовь и кого можно любить, а кого нельзя. Но, пока я не любил, я сам тоже отлично знал, что такое любовь».
Повесть «Три года». Антон Чехов
Льюис бежал по лестнице. До начала совещания оставалось меньше получаса, а он облился чертовым кофе и виноват в этом неуклюжий Видар! Чтоб его понос пробрал… Но только после того, как их отдел отчитается о результатах командировки. — Господи, что опять?! — на лестничном пролете, сложив руки на груди, стояла Камила. Лу подумал, что скучал по ней, но это было странно: как-никак он видит эту ведьму ежедневно. — Я облился кофе, — Лу засунул руку в карман и нащупал магнитный ключ. Впереди еще один лестничный пролет, и он дома. — Я не слепая! — И это плюс, — Льюис раздраженно закатил глаза, проходя мимо коллеги. — У нас совещание через пятнадцать минут, растяпа! — Камила шла следом. — И это минус. — У тебя пять минут! — Мне хватит! Лу проскочил еще несколько ступенек и приложил ключ к сканеру, дверь с тихим щелчком открылась, впуская в квартиру. Странный запах окутал обоняние, будто он не был в собственной квартире пару сотен лет. Лу отмахнулся от этой мысли и шагнул внутрь, дверь за спиной закрылась, отрезав все внешние звуки и образовав странный, чего-то ждущий вакуум тишины. — Эээ, какого черта… Лу ошарашенно огляделся вокруг: все помещение было в пыли, причем слой ее был настолько плотным, что знакомые тона квартиры терялись, превращаясь в безликую серую поверхность. Псов и котов тоже было не видно. Тяжелый портфель с документами с глухим звуком плюхнулся на комод у двери, Лу прошел вглубь любимой, но какой-то осиротевшей квартиры. Подойдя к окну, провернул тугую створку и впустил свежий воздух в помещение. — Изао? — Лу развернулся и ошарашено уставился на стоящего у кухонного гарнитура разумного. — Что… что ты здесь делаешь?! Изао молчал, смотря перед собой. Это было странно, почему они в его старой квартире? И Изао тоже странный, какой-то отрешенно-спокойный, будто обреченный и смирившийся. — Ты… ты должен быть на учебе! Почему ты здесь?! — Лу попытался подойти ближе, но споткнулся, наткнувшись на что-то у своих ног. Опустив глаза в пол, Лу нахмурился, весь паркет, по которому он только что беспрепятственно дошел до окна, был устлан белоснежными гортензиями, прекрасными и безупречными, но их красота вызывала не восхищение, а странное, волной накатывающее предчувствие. Лу вскинул умоляющий взгляд на Изао, который, наконец, смотрел на него стеклянными глазами, и теперь в его руках Лу заметил охапку гортензий. — Я принес тебе цветы… Льюис в ужасе смотрел, как на молочно-белой коже Изао, который всегда был смуглым, появляются следы от укусов, из которых сначала медленно, а потом все быстрее сочится кровь, стекающая по груди и пропитывающая белоснежную рубашку. Изао вытянул вперед руки с окрасившимися от крови гортензиями. Лу хотел подойти, зажать раны, но ноги будто увязли в чем-то, удерживая его на месте. Хотелось закричать, но изо рта вырывался лишь сип. Букет в руках Изао вял и осыпался, роняя кровавые лепестки на снежный ковер, и белоснежные цветы, впитав кровь, наливались сочным цветом. Не прошло и мгновения, как белый ковер у ног Лу оказался морем крови, скрывшим его ноги по щиколотку. — Проснись!***
Лу дернулся и распахнул глаза, крик Изао еще звенел в голове. Странно замерзшие пальцы прошлись по мозаике на бортах небольшого круглого бассейна. Льюис понял, что заснул в оранжерее, в специально для него сделанном бассейне, который он ни разу до этого не использовал, не решаясь тратить на свои прихоти драгоценную воду, но подобного рода беспокойства обуревали лишь Льюиса. Август отвернулся от монитора, из которого наблюдал за Лу. Удержаться от постыдного подглядывания было выше его сил, особенно, когда представилась возможность вновь увидеть обнаженного подопечного. Август прикрыл глаза, воскрешая исчезнувший образ, в котором все было совершенно: изогнувшаяся в наклоне шея, открывшая выступающие позвонки, обнаженные, какие-то остро уязвимые плечи, россыпь родинок на спине, больше напоминавших созвездия. Хотелось оказаться рядом, коснуться кожи на плече, провести рукой от локтя до предплечья, потом собрать волосы в кулак и потянуть, заставляя изогнуться. Льюис был уязвимой бабочкой в этой оранжерее, уникальной и прекрасной, осталось вонзить шпильку в ее тело.***
Льюис нервно дернул плечом, сбрасывая чей-то взгляд. Резко обернувшись назад и убедившись, что рядом никого, Лу рвано выдохнул и сполз глубже под воду. Прозрачная гладь шла беспокойной рябью, пока в голове крутились обрывки сна. Лу потер глаза и попытался переключить свое внимание, и у него мгновенно получилось, потому что в голове, будто на богатом столе в ряд выстроились «блюда» из проблем, каждая из которых требовала уйму внимания, сил и ресурсов, а Льюис ломался и крошился изнутри, стираясь в порошок. Маркус куда-то исчез, отписавшись странной смской, Рахул молчит, братцы-людоеды приносят одну новость хуже другой. Первой в номинации «худшая новость месяца» была начавшаяся линька у самых безобразных и опасных существ дискрита, после нее следовал сезон размножения, и Лу не осознавал масштабов проблемы, пока Август не поставил его на днях перед фактом, что в ближайшее время они покинут дискрит до тех пор, пока «сезон» не закончится, и Лу на время вернется в пирамиду — это ошарашило. Подняв архивные записи с видеонаблюдения за прошлую линьку, Лу ужаснулся, чуть не расставшись с содержимым своего желудка. Жуткие твари за счет строения своего тела могли сворачиваться в узкие жгуты и, подобно червям, просачиваться через небольшие отверстия. Это позволяло им выбираться с нижних уровней и устраивать кровавый беспредел на верхних этажах. Такие дни объявлялись нерабочими, и все перепуганные разумные, как могли, пытались запереться в своих квартирках, но из записей было видно, что все это бесполезно, смерть несчастных, попавших под внимание Люционов была ужасной. Весь их жизненный цикл заключался в длительном анабиозе, коротком периоде бодрствования, когда они еще могли себя контролировать, следующей за этим линькой и «брачным сезоном», который выкашивал одну десятую всего дискрита. Пронырливые твари умудрялись пробраться даже в самые хорошо оснащенные уровни и тригулы. Попытки узнать, как с ними боролись до этого, вызвали смущенные покашливания среди администрации, ничего вразумительного Лу так и не услышал, еще и Маркус пропал! Он был так нужен сейчас! Остро необходим, его целебное ворчанье и вселенская мудрость вернули бы Лу надежду, но Маркус куда-то исчез, регулярно читая смс Льюиса и не отвечая на них. Второй в номинации «худшая новость недели» стала для Льюиса система внутренней валюты. Оказывается, была общая валюта для всех планет и колоний — Галакцион. Им можно было расплатиться за любой товар в любой точке альянса планет, но получить на руки их обычным смертным было нереально, в дискритах ходили абсолютно разные номиналы, причем в каждом дискрите свой. У дискрита Лу было два номинала: это пул и тетри, в один пул входило сто тетрий. Льюис не сразу понял, в чем проблема. Такие вопросы его никогда не касались, и он не видел подвоха, но когда закупленный на галакционы товар в магазинах разошелся, и за него расплатились тетриями, выяснилось, что продавать товар за тетрии и пулы никто из поставщиков не будет, потому что нигде, кроме этого конкретного дискрита, такой валюты нет. Получается, их нужно обменять на галакционы, но их у дискрита тоже ограниченное количество, и прибыли с этой торговли нет никакой, но важно не только это, а то, что товары, производимые на заводах, продавались за галакционы, а расплачивались с работниками пулами и тетириями. Это говорило о том, что, по факту, в карманах у разумных фантики, вне дискрита от которых нет ни единого толку, да и в самом дискрите тоже особо нет, потому что нормально торговать и покупать при такой системе было сложно. Разумные не могли выехать за границу дискрита, потому что все они фактически были нищими. Был пункт обмена валюты, в котором меняли эту валюту под баснословные проценты и очень редко. Вся система дискрита была направлена на то, чтобы удерживать разумных в нем. Лу не знал, как помочь. Если он откроет валюту, то большая часть населения, обменяв накопленные деньги, попытается выбраться из дискрита, в надежде на лучшую жизнь, оставив самых бесполезных и зависимых мутантов, лучшим решением для которых будет эвтаназия, но за стенами дискрита с теми категориями прав, что были у большинства, рассчитывать на что-то стоящее не стоило. Барахтаясь в океане проблем, Льюис все четче понимал, что изменить что-либо в дискрите на его уровне невозможно. Дискрит, по факту, являлся тюрьмой с изолированной экономикой; предприятия, находящиеся на территории дискрита имели баснословную прибыль, потому что труд разумных здесь фактически ничего не стоил; не существовало ни одного профсоюза, если разумный калечился на производстве, никто не выплачивал ему компенсацию и не обеспечивал пенсией и то, что на заводах работали разумные, а не роботы, было уже огромным одолжением со стороны руководства. Очевидно, что эти предприятия нужны лишь для того, чтобы разумные оплачивали свое существование и не превратились в голодную и опасную массу тех, кому нечего терять. Лу хорошо изучил все уровни третьего тригула: шокирующая бедность, голод и огромное количество калек — все это сверлом ввинчивалось в виски. Несмотря на огромное сопротивление административного корпуса Льюис выделил мизерные пенсии для пожилых и инвалидов. Исключительно потому, что он был постельной грелкой Августа, удалось заставить руководителей предприятий платить компенсации и пенсии пострадавшим на их предприятии, особой удачей стало то, что Лу добился, чтобы выплачивались компенсации галакционами. Менеджеры предприятий, появлявшиеся в дискрите раз в квартал, пытались хитрить, но Маркус, взявший на себя контроль этого вопроса, смог-таки заставить тех выполнять договоренности. Но все эти мелкие победы были пластырем для тяжелобольного. Дискрит экономически изолирован, разумные живущие в нем дискриминируются в правах, потому что, изучив устав комиссии по повышению категории прав, Льюис узнал критерии, по которым присваивались права, и по этим критериям выходило, что большинство разумных в тригуле могли уверенно претендовать на пятую категорию прав, а то и больше, но тогда они будут иметь право на самостоятельный выбор работодателя, который потеряет фактический контроль над семьей, из которой он мог изъять кого угодно, независимо от возраста, для работы в своих цехах. Самой страшной проблемой для Лу стало завуалированное рабство, когда семья из первого привилегированного тригула «несла ответственность», а фактически владела несколькими семьями из двух других тригулов. «Хозяева» могли как угодно распоряжаться членами семьи, могли взять в свой дом для работы по хозяйству, а могли для других услуг… Братья-людоеды рассказали об одних таких «рабовладельцах», особо любивших издеваться над юными подопечными. Льюису пришлось публично открыть свою личность (так как подобный инцидент законом фактически не запрещался) и осветить проблему в СМИ, устроив «публичную порку» всей семьи, рассказать о всех их «заслугах», а, главное, высказать свое личное отношение к подобного рода действиям, что сыграло особую роль для ненависти со стороны разумных, и торжественно переселить всю семью. Но это вообще никак не решало ситуацию, лишь усугубляло. Открытое выступление привлекло множество журналистов в дискрит, требовавших явить им «ангела прошлого». От этой формулировки Льюиса воротило особенно сильно, он себя чувствовал грязной, глупой потаскухой, случайно оказавшейся звездой. Ежедневно в администрацию приходило по несколько сотен запросов об интервью и запросов на допуск в дискрит, некоторые Лу одобрил, но на встречу не вышел, дав возможность самым настойчивым из тех, что охрана снимала с заборов и вытаскивала из подземных шахт, пройтись по дискриту. Журналисты сначала пытались прорваться в администрацию, но, поняв, что это бесполезно, принялись исследовать дискрит и брать интервью у разумных. Некоторые из них Лу посмотрел, и хотя обрадовался тому, что разумные любят его, почувствовал себя еще более обязанным перед ними, потому что та надежда, которая горела в глазах смельчаков, решившихся на интервью, ссадиной рубцевалась на сердце — он просто не мог оправдать их ожидания, у него не выходило! Он был слишком туп, слишком слаб, слишком любил Изао, чтобы провоцировать Августа. Злость на себя росла, выливаясь в ненависть к себе и грубые, деспотичные поступки с подчиненными. Льюис понимал, что это были пусть и жестокие, но правильные решения, но он также знал, что если бы у него было чуть больше времени, сил и терпения, он бы нашел более гуманный способ решения проблемы, но у него не было ни того, ни другого. После того случая со СМИ появились доносы, но не было законодательства запрещавшего «вступать в половую связь» с подопечными. В итоге, сам того не желая, Лу накалял ситуацию. Мутанты, найдя защитника в его лице, начали потихоньку бороться за свои права. Льюис начал постепенно повышать категории прав, выводя разумных фактически из рабства перед семьями из первого тригула, и тем, естественно, такой ход событий категорически не нравился. Они находили поддержку в лице администраторов, которые не могли открыто противиться решениям Льюиса, но могли доводить распоряжения Лу до абсурда. Например, Лу, в попытках бороться с жуткой антисанитарией в некоторых кварталах нижних этажей третьего тригула, предложил конкурс на самый чистый дом (квартал, квартиру). Участие в нем предполагалось добровольное, а победитель получал вознаграждение. Администрация вывернула распоряжение наизнанку, обязав всех участвовать в конкурсе, а тех, кто попадет в «антирейтинг», которого в идее Лу вообще не существовало, оштрафуют и накажут общественными работами в сточных канавах, и это в лучшем случае. Из-за того, что у Лу физически не хватало времени заниматься подобными вопросами, эта ситуация очень серьезно подпортила атмосферу в тригуле, и, к отчаянию Лу, таких ситуаций становилось все больше. Льюис пытался заменять мелких менеджеров и администраторов, но большинство, проработав несколько недель, либо погибали при странных стечениях обстоятельств, либо добровольно отказывались от хорошей должности, внятно не объяснив причину, о которой Лу и так догадывался. Последней попыткой справиться с этим стала отдельная учеба разумных, с выездом из дискрита, где по замыслу Льюиса, они должны были стать одной командой, которая поможет друг другу выстоять против старых, сплоченных руководителей, но их приезд и приезд Изао ожидался только через неделю, а помощь нужна была уже сейчас, оттого Лу, не справившись со стрессом, разрешил себе потратить драгоценную воду на ванну в надежде хоть немного расслабиться. Руки буквально чесались от желания позвонить Изао, но это все равно, что петлю ему на шею закинуть, а Август ее затянет. Лу искал возможность обезопасить разумных от люционов, но никаких средств борьбы против них не было, только профилактика. Однако уже давно никто из охраны не соглашается спускаться на нижний уровень. После просмотренных видео Лу всерьез задумался о том, что стоит взорвать нижние уровни, иначе раз в десятилетие проходящая линька будет собирать все больше жертв. Нужно было решаться, Лу взял в руки планшет и посмотрел собранную по бомбам на нижних уровнях информацию. Сердце заколотилось чаще. Проверка показала, что исправны почти все. Лу водил по экрану влажным пальцем, оставляя дорожки, пар от воды оседал на экране изображения, которое видеть не хотелось. Рядом с данными по бомбам была еще одна запрошенная статистика — по количеству зарегистрированных детей с нижнего уровня… Лу отшвырнул планшет и рывком скользнул под воду. Хотелось кричать от бессилия и было просто невыносимо и невозможно принимать такое решение. Задержав дыхание и замерев на дне, Лу, распахнув глаза, наблюдал как волосы невесомым облаком окружают его лицо, от которого скользят редкие пузыри воздуха. Ложное чувство вакуума и невесомости охватило все его существо. Малодушно хотелось не возвращаться в реальность, где его ждет жестокий выбор. Воздух в легких заканчивался, но Лу упрямо не поднимался. Тут под водой, в глухой, изолированной тишине будто не было ничего: ни проблем, ни его самого. Вчера, совсем отчаявшись, Лу дал распоряжение разместить детей с родителями с нижних уровней, которые находились в максимальной близости от опасного последнего уровня, в административном здании тригула. Август был в ярости и никого дальше парковки и холла не пустил, но даже это было гораздо лучше, потому что они были хотя бы на поверхности. Странные данные отчета настораживали, по ним выходило, что уже должен был закончиться сезон линьки и начаться брачный период, обычно один и другой смешивались по времени, потому что разные особи имели, в силу возраста, разные циклы. Таким образом, все говорило о том, что уже должны были начаться нападения, но охрана не наблюдала никакого движения в вентиляционных трубах, коммуникационных шахтах и канализационных стоках, по которым любили пробираться эти твари в тригулы. Затишье перед бурей? Навряд ли судьба решила смилостивиться над своими детьми. Лу медленно закрыл глаза. Время остановилось и замерло в странном предчувствии. Нарастающие шаги и шум воды, Лу распахнул глаза и увидел искаженное водой лицо Августа. Рывок, и Льюис на поверхности, а щека горит от пощечины. Август шипел, и Льюис не сразу понял, что тот ему что-то говорит. Лу всего раз, и то мельком, видел трансформацию Августа, потому искаженные перевоплощением черты лица напугали, широкий воротник кобры, который раскрылся на глазах Льюиса, вообще заставил того предпринять попытку выдернуть руку и рвануть как можно дальше от угрозы. Тогда, в потасовке с Арном, Лу показалось, что ему просто привиделась такая трансформация, но, судя по всему, ничего ему не привиделось. Август почти полностью перевоплотился и разобрать его речь с измененным лицом было сложно. — Что? — Лу, держась за горящую щеку, завороженно смотрел на Августа. — Покончить с собой вздумал?! — наконец, более внятно прошипел Август, скрыв два острых клыка. — Что? Август выругался, поняв, что Льюис в ступоре и, выдернув того из бассейна, подтолкнул к скамейке с одеждой. — Одевайся! Льюис хотел спросить, зачем такая спешка, и почему он перевоплотился, но Август был так напряжен, что Лу боялся и звук лишний издать. Подойдя к скамейке, Льюис из кучи одежды вытащил свежую сорочку, в которой в последнее время спал. Она была немного велика, но в ней было приятнее спать, чем в шелковой пижаме. Воздух в оранжерее будто звенел от напряжения. Застегнув бриджи, Лу наклонился за жилеткой и замер, так и не коснувшись искусно расшитой ткани. По загривку пробежал ледяной валик страха, Лу медленно разогнулся и поднял взгляд: перед ним стоял люцион, одна из самых крупных особей, которых Лу только видел. Мелкий черный зрачок возбужденно дрожал на растянутом вдоль лица от затылка до подбородка узком глазу. Бордовая кожа была покрыта мелкими бисеринками пота, Лу показалось, что он почувствовал странный, пряный запах этого пота, от которого тело стало будто расслабляться. Обнаженная грудь мутанта ходила ходуном, тот дрожал от возбуждения и напряжения. Целостная структура тела стала будто медленно трескаться, раскрывая огромную пасть. Лу успел пожелать себе быстрой смерти, когда мелькнувший змеиный хвост снес вместе с мутантом половину оранжереи, и в следующую секунду Льюис почувствовал шумное дыхание на шее и каменные руки, вздернувшие его под потолок. — Как же ты пахнешь… — Август зарылся лицом в волосы Льюиса и втянул его запах. Лу потряхивало от адреналина. Повернувшись к Августу, он перехватил абсолютно шальной взгляд с острым змеиным зрачком. — Август… — Льюис нервно сглотнул, заметив еще двух мутантов: один выворачивался из развороченного воздуховода, второй крался за уцелевшими растениями. — Они… — Я вижу, — Август отстранился от Лу, пришлепнул еще не выбравшегося мутанта у воздуховода, потом заполз в бассейн, смывая отраву с хвоста и, прижав Лу плотнее к телу, направился к распахнутым дверям. — Почему они здесь? — язык ворочался с трудом, особенно после взгляда на мощную шею Августа и распахнутый, кожистый воротник со множеством чешуек. — Потому что твой запах слишком сладок для них… и не только для них. Август искоса глянул на Лу и, выбравшись в коридор, вжал того лицом в свою ключицу, закрывая обзор на усыпанный осколками коридор с ошметками тел. Он недопустимо расслабился, проворонив нападение, а потом попал под дурман выродков. Если бы Льюис не лежал на дне бассейна, случайно скрыв свой запах от тварей, Август бы не успел в оранжерею, но если бы не запах Лу, Август бы не вернул себе самообладание. Токсичные твари лишали жертв контроля над собой, выпуская запертые эмоции, и Августу крупно повезло, что запертой эмоцией у него была ярость и ревность, тайфуном пронесшаяся по нападающей стае, но их было слишком много, и разумных, попавших под их влияние, тоже было слишком много… Игнорируя кабины с лифтами, Август несся по широким коридорам к лестницам. Попадавшиеся по дороге люционы доставались хомуисам, которые имели иммунитет к любого рода химическим воздействиям. Правда, физически они ненамного превосходили противника, который, к тому же, окружал себя подконтрольными марионетками из работников администрации. Август старался не касаться кожи выродков, потому что был восприимчив к их яду. С боем пробившись в лабораторию, Август, снося своим мощным хвостом оборудование, пробрался к знакомому саркофагу. — А разумные?! — Льюис, поняв, где сейчас окажется, попытался возмутиться. — Мне на них плевать, — Август рывком распахнул саркофаг и впихнул туда Лу. Крышка захлопнулась раньше, чем человек успел возмутиться. Заперев саркофаг, Август вытянул скрытую ручку, и, подхватив за нее тяжеленную конструкцию, направился к дальним стеллажам, где, не церемонясь с пробирками, посбрасывал половину на пол, пока искал нужные ему. Набрав из нескольких капсул пистолет со шприцем, сделал себе укол в предплечье и направился к дальней двери лаборатории. Льюис несколько десятков минут завороженно наблюдал, как об его капсулу разбиваются сносимые Августом стеклянные контейнеры, осколки падающего оборудования и мебели. Август сносил хвостом двери, столы, попадавшихся на пути разумных. Пока они преодолевали коридор и выбирались к лестнице, Август продемонстрировал всю свою жестокость, сметая одним ударом даже тех, кто не был под воздействием, а лишь неудачно оказался на пути. Августу было действительно плевать… Как оказалось, он никогда не блефовал. Разрушительным торнадо они пронеслись по нескольким этажам и поднялись на вертолетную площадку. Лу понял, что тот собирается полностью покинуть дискрит. Над площадкой завис плоский корабль, абсолютно неприметный на фоне ночного неба; если бы не яркий луч, которым тот освещал площадку, Льюис его и не заметил бы. Посадка на корабль заняла считанные секунды. Лу надеялся, что в салоне корабля его выпустят, но Август, прежде чем занять одно из свободных мест, зафиксировал капсулу с Льюисом в специальной нише и, игнорируя немую пантомиму, вывел на крышку капсулы физиопоказатели. Льюису не нужно было смотреть на графики с бегущими цифрами, чтобы понять, чем все это для него закончится. Август задал параметры и впервые за все время посмотрел на Льюиса. Тот, раскрасневшись от гнева, одним взглядом выражал всю свою ярость, но вскоре напряженные черты лица стали расслабляться, а потяжелевшие веки смыкаться. Лу беспомощно покачал головой, что-то пробормотав и отключился. Хотелось коснуться, провести по щеке, по губам, но аристократ сжал зависшую над стеклом ладонь в кулак и отвернулся.***
Льюис как-то рывком вынырнул из сна. Вокруг было темно, но Лу смог разглядеть очертания знакомых апартаментов — он в пирамиде. Там, откуда все начиналось. Сердце болезненно сжалось, что-то внутри четко и ясно знало, что больше он не вернется в дискрит — Август этого не допустит. Почему-то вспомнилась последняя встреча с Изао. Они были в его квартире и валялись на жесткой постели, Льюис словно наглый кот, разместил свою голову на коленях у Изао и требовал, чтобы тот гладил его по голове, и стоило Изао прекратить, отвлекшись на что-либо еще, как вредный Лу шарахал его по коленке, найденной на полу книжкой. — Кстати! — Изао, в очередной раз получив книжкой по ноге, выдернул ту из рук Лу и принялся листать. — Взял ее в библиотеке и… — прикусив нижнюю губу, разумный сосредоточенно листал страницы одной рукой, а другой продолжал гладить золотистую макушку. — Хотел тебе кое-что прочесть, послушаешь? — Надеюсь, ты не по слогам читаешь? — Лу повернулся на бок и потерся щекой об колено. — Тебе повезло! Читаю я хорошо. Изао ущипнул Льюиса за плечо и, откинувшись на стену, на несколько минут замолчал. Лу уже подумал о том, что Изао передумал читать, но тот, наконец, заговорил, тихо и будто боясь читать строки вслух:Тогда просила аль-Митра: — Скажи нам о Любви. Он поднял голову, посмотрел на народ, и воцарилось молчание. Тогда он сказал громким голосом: — Если любовь путеводит вас, следуйте за ней, хотя дороги ее трудны и тернисты. Если она осенит вас своими крылами, не противьтесь, даже если вас ранит меч, скрытый в ее оперении. И если любовь говорит вам, верьте ей, даже если ее голос рушит ваши мечты, подобно тому как северный ветер опустошает сад. Ибо любовь венчает вас, но она вас и распинает. Она растит вас, но она же и подрезает. Она подымается к вашей вершине и обнимает ваши нежные ветви, трепещущие в солнечных лучах. И она же спускается к вашим корням, вросшим в землю, и сотрясает их. Как снопы пшеницы, она собирает вас вокруг себя. Она обмолачивает вас, чтобы обнажить. Она просеивает вас, чтобы освободить от шелухи. Она размалывает вас до белизны. Она месит вас, пока вы не станете мягкими. А потом вверяет вас своему святому огню, чтобы вы стали святым хлебом для святого Божьего причастия. Все это творит над вами любовь, дабы вы познали тайны своего сердца и через это познание стали частью сердца Жизни. Но если, убоявшись, вы будете искать в любви лишь покой и усладу, то лучше вам прикрыть свою наготу и, покинув гумно любви, уйти в мир, не знающий времен года, где вы будете смеяться, но не от души, и плакать, но не всласть. Любовь дает лишь себя и берет лишь от себя. Любовь ничем не владеет и не хочет, чтобы кто-нибудь владел ею, ибо любовь довольствуется любовью. Если ты любишь, не говори: «Бог — в моем сердце», скажи лучше: «Я — в сердце Божием». И не думай, что ты можешь править путями любви, ибо если любовь сочтет тебя достойным, она будет направлять твой путь. Единственное желание любви — обрести саму себя. Но если ты любишь и не можешь отказаться от желаний, пусть твоими желаниями будут: Таять и походить на бегущий ручей, что напевает ночи свою песню. Познавать боль от бесконечной нежности. Ранить себя собственным постижением любви. Истекать кровью охотно и радостно. Подниматься на заре с окрыленным сердцем и возносить благодарность за еще один день любви. Возвращаться вечером домой с благодарностью. И засыпать с молитвой за возлюбленного в сердце своем и с песней хвалы на устах.
Иногда Изао прерывался, будто не имея сил продолжать, но потом читал вновь, выжигая слова в их сердцах. — Я его почти выучил… — тихо сказал Изао, прервав густую тишину. Льюис тряхнул головой, прогоняя воспоминание обратно в сердце, и встал с кровати. Знакомый коридор переливался камушками в жуткой мозаике, Лу обыскал несколько этажей, пока Август не нашелся в лаборатории. — Верни мой коммуникатор! Лу приготовился биться за свой гаджет до конца, но Август, оторвавшись от голограммы на своем столе, молча засунул руку в карман и, вытащив оттуда браслет, швырнул его растерявшемуся Льюису. — Благодарю. Пришелец развернулся и бросился на выход, не замечая пристального взгляда Августа. Забежав в свою гостиную, Лу включил коммуникатор и пролистал все новости по дискриту, которые ему отправила охрана. Судя по отчету, все люционы сконцентрировали свое внимание на здании администрации. Льюис поймал себя на поганенькой мыслишке, что, если мутанты проредят ряды администраторов, Лу же будет проще, но в следующее мгновение сознание прошила догадка, и страх рывком вернул в реальность. Дрожащими руками Льюис не с первой попытки задал координаты Рахула, чтобы определить его местоположение и, к своему удивлению и облегчению, тот оказался где-то рядом с Лу, видимо, его эвакуировали вместе с Льюисом. Координаты Маркуса оказались тоже рядом. Лу расслабленно улыбнулся и открыл диалог с куратором группы, отправившейся на обучение. Чем больше он читал, тем сильнее менялся в лице. Тело бросало то в жар, то в холод, Лу прикусил губу, но разрывающееся на куски сердце выворачивало нутро наизнанку. — Нет… нет… он не там… — Льюис пытался ввести координаты Изао, но пальцы, не слушаясь, набирали не те цифры. — Его бы не пустила охрана… они же знают... они бы… Красный маячок Изао мигал в здании администрации. Лу согнулся и тихо завыл, что-то внутри где-то у горла, вдоль позвоночника, ломалось. Как оказался в лаборатории Августа, Льюис не помнил, но там был Маркус, к которому тот бросился. — Ты здесь?! Август напряженно следил за шатающимся Льюисом, судя по всему, слабо вменяемым. Несколько врачей незаметно стояли в дальнем углу просторного помещения, пристально следя за происходящим, хомуисы шеренгой выстроились вдоль стены, замыкал ее Маркус, которому сейчас в глаза заглядывал Лу. — Маркус… — охрипший голос Льюиса разносился в гробовой тишине лаборатории, ожидавшей финала спланированного Августом представления. — Маркус, он там… Изао там! Маркус лишь равнодушно смотрел перед собой стеклянными глазами. — Маркус! — Лу тряхнул хомуиса, так и не дождавшись реакции. — Посмотри же на меня! Хомуис перевел пустой, незнакомый взгляд на Льюиса. — Маркус, — в обычных обстоятельствах Лу бы понял, что что-то не так, но сейчас он был не способен анализировать. — Маркус, он там! — Я знаю, — голос был знакомым, но чужим. Льюис непонимающе отстранился от хомуиса. — Я не могу помочь Вам. — Вам? — глупо переспросил Лу и растерянно оглянулся на Августа. Одного взгляда на которого хватило, чтобы стало ясно — тот все знает. Август напряженно ждал, смотря в блестящее от слез и бледное от ужаса лицо Льюиса. — Ты знал? — Лу спросил так тихо, что сам с трудом услышал свой голос, но мужчина кивнул. В висках жгло, а земля под ногами все больше раскачивалась, Льюис, шатаясь, на ватных ногах подошел ближе. С губ почти сорвалась просьба, но Лу вспомнил, кто перед ним, потому, прикрыв на секунду покрасневшие глаза, спросил: — Цена? Август наклонил голову вбок, на холодном бесстрастном лице не дрогнул ни единый мускул. — Ты. Лу смотрел в знакомые глаза, не зная, что в них ищет, но ничего, кроме решимости идти до конца в них не было. — Я согласен.