Спасение

С крыш всегда всё кажется красивее — люди становятся меньше, не видно их недовольных выражений лиц. Здания тоже становятся меньше, в то время пока ты кажешься намного больше. В этом, наверное, есть какой-то смысл, да и почему многие делают это — сидят на крышах домов? Для Мишель и Питера время проведённое на крыше — это не просто время проведённое на крыше, а место для важных разговоров. Это их место. Времена года меняются постоянно, время вообще не останавливается. И иногда кажется, что почти всё всегда меняется. Но они, их некоторые привычки и традиции остаются такими же и сейчас — они всё ещё сидят на крышах по ночам, когда нужно поговорить, всё ещё ходят в парк только с Морган, всё ещё читают друг другу письма, которые пишут в никуда. И им это очень нравится — эта постоянность. Мишель сдержала своё обещание, сделанное сразу после их первой ночи на крыше — на следующую ночь она взяла с собой пару подушек и одно тёплое одеяло. Они бывали в их месте достаточно часто. Летом, осенью, зимой или весной — не имеет никого значения. Бывало холодно и приходилось плотно укрываться всем что есть и прижиматься друг к другу, наблюдая за тем, как медленно падает снег или чувствуя холодный ветер на коже, а бывало тепло и дул летний тёплый ветер, когда они чувствовали себя так, будто весь мир на ладонях и когда-то они увидят его вместе. На этой крыше они чувствовали себя свободно, будто оттуда можно взлететь. Глупо? Нет, совсем не глупо. Крыша дома Мишель была и есть местом их переживаний, мечт и секретов. Каждая ночь на ней была чем-то очень искренним и важным. Другие бы не поняли, наверное. В этом и есть смысл. — Небо, как всегда, красивое, — сказала Мишель, укрываясь одеялом и ложась ближе к Питеру одной холодной осенней ночью. — На этот раз целых четыре звезды. К сожалению, за всё это время звёзд не становилось больше. Их не было больше пяти. Они были где-то далеко, но их не было видно этим двоим, вечно мечтающим о звёздах людям. — Я верю, что они где-то там, подальше… — Питер смотрит в небо, думая о Тони и даже об отце девушки. — смотрят, живут своей жизнью. Как называется эта вера, ЭмДжей? — Это вера любого, кто потерял своего любимого человека, Питер. — Мишель и Питер смотрели на одну и ту же яркую звезду. Она казалась больше и ближе, чем остальные. Они смотрели на одну звезду. Те слова Мишель надолго останутся в голове у Питера. Слова о вере, человека, который когда-то потерял любимого… — Я в это тоже верю, если тебе от этого станет легче, — сказала она, наконец посмотрев на него. Она ему улыбнулась. Так она спасает его от плохих воспоминаний. Всегда срабатывает.

***

Однажды они не поднялись на крышу. Это был вторник, через недели две, а может даже и больше после первого посещения их места. Мишель в тот день сказала, что хочет остаться дома. Что тогда случилось? В тот вечер она и вправду хотела быть дома. Обычно, Мишель не нравилось быть в комнате из четырёх стен, которые будто сжимаются порой. Вина давила на неё часто в её комнате. Но тогда ей было комфортнее там. Она взяла в руки спрятанную фотографию, где стоит их счастливая семья — Мишель, мама и папа. Та фотография была сделана, если не считать пять лет, то два года назад. Солнечный день, какой-то очередной неважный праздник, счастливые улыбки, семья. Папа держал Мишель в своих объятиях, улыбался, как он любит это делать. На нем в тот день была футболка «happiness*» чёрного цвета — его любимый цвет и его любимое слово. Через год после того праздника и этой фотографии, Мишель забрала эту футболку себе, потому что она ей слишком нравилась. А через ещё один год грянул Танос, его план по очистке Земли и щелчок. Глупо. Каждый раз смотря на эту фотографию, Мишель вторым делом смотрела на шкаф, где глубоко спрятана та самая футболка. Она её не надевала с тех пор, как вернулась обратно. Мишель вернулась именно в той футболке, потому что исчезла в ней. А узнав об отце, решила, что лучше не надевать вещь папы, которого больше никогда не увидит. Ей нравилось, когда она ходила по дому в ней последний год и папа так гордо смотрел на неё. Ей нравилось то, что это нравилось папе. Но его теперь нет рядом и смысла надевать эту футболок, наверное, не стало. Её мама снова ушла в тот вечер — оставила одну со своим чувством вины. Ушла по каким-то на самом деле неважным делам. Снова. Мишель скатилась по двери, поняв, что дома она одна и можно дать волю своим чувствам. Она держала правой рукой лоб, пытаясь успокоиться. Слезы текли по щекам, падали и оставляли мокрый след на домашней одежде. Она тихо говорила что-то самой себе, пытаясь взять себя в руки. Но ничто не помогало. Она давно так не плакала. Так, что сердце сжималось и казалось, что ты просто можешь перестать дышать от таких эмоций. Бывает страшно, когда плачешь. — ЭмДжей? — Питер открывает окно и входит в комнату уже без своего костюма. — Питер? — Мишель быстро вытирает тыльной стороной руки слезы и встаёт с пола. Питер тогда вновь увидел её слезы. Хотел взять её руки, обнять, прижать к себе и не отпускать пока она ему не улыбнётся по-настоящему, как она обычно это делает. — Прости, я… — начала Мишель, всё ещё пытаясь выглядеть так, будто читала книгу на полу, а не плакала только что. — Можно сегодня останемся дома? Тогда она посмотрела на него исподлобья с такой надеждой и с такой грустью, что Питер никогда не смог бы возразить ей. — Конечно. Питер никогда не просил Мишель перестать плакать. Он знал, что слезы — это не слабость, а ещё одно проявление чувств. Питер знал, что просить человека не плакать — это просить его сдерживать свои эмоции при себе, а это разве хорошо? В конце концов, если держать всё в себе, в какой-то момент ты просто сломаешься от этого всего. Он всегда придерживался этого мнения и, если Мишель плакала, он был готов сидеть с ней, нежно поглаживать её, пока она не успокоится. — Спасибо. — Мишель всегда благодарит его, когда слезы на щеках высыхают и она готова посмотреть ему в глаза. Она всегда говорит это тихо, почти шепотом, лёжа у него на плече. Это тихое «спасибо» означает, что ей лучше, что это всё из-за Питера. Они нужны друг другу. Тогда, тем вечером Питер заметил на её столе бумагу с текстом на ней. Раньше он этого не замечал или она ему этого никогда не показывала. Он спросил у Мишель: — ЭмДжей? — Он подошёл поближе. — М-м? — Мишель встала за ним, окончательно успокоившись. — Что это? — Питер не хотел быть настойчивым или казаться очень заинтересованным. Но всё же спросил у неё то, что хотел узнать. — Я расскажу тебе только, потому что знаю, что ты не будешь смеяться. — Девушка взяла в руки письмо, которое недавно писала. Питер тогда думал о предсмертном письме. Странно? Нет, он просто всего боялся. Он не хотел больше смертей. — Это мое письмо, которое я… — начала Мишель, немного медля. — я его пишу, чтобы поделиться своими чувствами. Иногда мне хочется поговорить с ним, сказать что-то, спросить. Наверное, это странно звучит и выглядит. Но мне так правда легче. — Мишель не смотрела ему в глаза, её взгляд был прикован к полу. Питер не мог сделать ничего, кроме того как обнять её. Она выглядела слишком беззащитно тогда — не поднимала взгляд, смотрела куда угодно только не на него, сжимала в руках своё письмо. Их объятия — это всё ещё что-то очень тёплое, личное и желанное. Они закрывают глаза, когда обнимаются. Кто-то когда-то сказал, что всё самое прекрасное мы делаем с закрытыми глазами — целуемся, мечтаем, потому что для этого нужно сердце, а не глаза. Мишель и Питер обнимаются с закрытыми глазами. Ещё одна привычка. — Ты бы тоже мог написать такое письмо. Я имею ввиду, это правда помогает. — Они уже сидели на её кровати. — Могу прочитать одно для примера. Но, если ты начнёшь писать, то думать не надо. Пиши то, что захочешь. Мишель достала уже немного мятый листок с текстом и перед тем, как начать, прошлась по нему глазами, вздыхая. Дорогой Папа, Снова я, твоя дочь. Пишу, потому что я очень нуждаюсь в этом. Как всегда. Как у тебя дела? У нас всё неизменно. Мама часто и очень усердно работает, занимается вечным самосовершенствованием, пытаясь стать лучше. А я… Я учусь, читаю, пытаюсь не думать о плохом, а только о хорошем. И знаешь, иногда я справляюсь с этим — смеюсь, улыбаюсь, шучу. Но меня хватает ненадолго, к сожалению. Пап, я больше не узнаю маму. Она слишком изменилась с твоего ухода. В ней осталось что-то с прошлого, но тебя рядом нет и это, наверное, всё изменило. Я совсем не виню тебя, нет. Я виню себя. Если бы я осталась с тобой, или, если бы я осталась совсем одна, всё было бы по-другому. Я не хочу жить с чувством вины, боли и утраты. Но я буду, пап. Наверное, потому что не хочу расстраивать тебя и маму. А ещё, потому что ты учил, что счастье всегда есть и оно где-то рядом. Я верю, что с тобой всё хорошо. Ты был самым добрым и честным человеком в моей жизни, и я надеюсь, твоей наградой за это будет легкая жизнь после смерти. А бывает ли вообще такое? Жизнь после смерти. Я очень скучаю. С любовью, Мишель. Она подняла свои глаза с письма на парня, сидящего близко к ней. В его глазах читалось понимание. Никто не сможет понять тебя, пока не переживёт такое же. Питер её понимает — он тоже переживает такое. Тогда, смотря на Мишель, он понял, что это нужно сделать — написать такое письмо. Мишель всегда его вдохновляет. Дочитав письмо, Мишель легла на кровать, вздыхая от некого облегчения от рассказа ещё одного секрета. На этот раз последнего. Питер смотрел на то, как она закрыла лицо руками, лежала такая красивая на своей кровати. Тогда он сказал: — Надеюсь ты не против, — сказал парень, ложась возле неё. Когда Мишель отпустила свои руки на постель, они прикоснулись к левой руке Питера. Оба в тот момент вздрогнули, но в первый раз это было так приятно. Они лежали так близко друг к другу на одной кровати, их руки только что прикоснулись и Питер смотрел на Мишель, немного повернув голову в её сторону. Она смотрела в потолок, разбираясь в своих чувствах. — Ты сильная, — сказал Питер, теперь уже лёжа к ней лицом. Как же не похоже на него. Мишель нашла в себе силы так же повернуться к нему лицом. Опять это маленькое расстояние между ними. — Ты тоже очень сильный, — тихо сказала Мишель, смотря ему прямо в глаза впервые за тот вечер. Да, эти шестнадцатилетние подростки были очень сильны морально. Держались вместе, когда казалось, что весь мир должен был распушиться и обломиться. Они держались даже когда были одни — еле как, но держались. Они очень сильные подростки и речь совсем не о физических силах. В тот уютный вечер они ещё долго полежали именно так, близко друг к другу, в сопровождении тихих неважных разговоров. — Я тоже читала Дневник памяти и знаешь что? — говорила девушка. — Не верю я, что можно так сильно любить. Не видеться четырнадцать лет, Питер, и потом вновь влюбиться как в 16. — А, по-моему, очень даже можно так сильно любить. Это же любовь, здесь нет ограничений во времени. — Питер смотрел на неё своими добрыми карими глазами, как всегда. — Возможно ты прав. Но конец — это конечно нечто, — усмехнулась девушка. — Спаркс, видимо, просто не любит грустные концовки. — Да, хорошее оправдание для него. Их разговоры тем вечером были неважны, но очень нужны. Они обсуждали книги, некоторые фильмы, места и интересные события. Казалось бы, пустые разговоры. Но они совсем не пустые. Скорее, наполненные жизнью долгие разговоры обо всем. — Жаль, что сегодня не поднялись на крышу. В следующий раз? — Мишель решила, что ему лучше выйти через дверь, а не через окно. Она стояла оперевшись об стену возле двери. — А я рад, что мы сегодня побыли у тебя дома, — сказал он и улыбнулся, как всегда очень по-доброму. — Я тоже… — начала она. — очень рада. — Тогда до завтра? — До завтра. — Мишель кивнула, а он уходя, помахал ей рукой. Он не сводил с неё глаз пока вообще не мог видеть её. Мишель закрыв дверь, вздохнула. Опять так облегченно и довольно. Это намного приятнее, чем вздыхать от вечных проблем или боли. До завтра. Причина почему хочется лечь спать, а завтра проснуться и снова увидеться. До завтра. То, что вызывает интерес к следующему дню. До завтра. То, что заставляет бабочек в животе летать ещё быстрее. До завтра. То, что они любят в их разговоре.