***
Гарри в последнее время много размышлял о природе убийства. Он никогда не желал людям смерти. И дело было не в возрасте. Даже Рон, когда они учились на младших курсах, относился к этому как-то проще. Гарри всегда хватало объективных поводов для ненависти: Дурсли всем составом, тетка Мардж и ее Злыдень, обиженный на невнимание Драко Малфой с туповатыми подпевалами Крэббом и Гойлом, Питер Петтигрю, Беллатрикс Лестрейндж и, наконец, Волдеморт. Все они в разной степени делали жизнь Гарри невыносимой, начиная от тех, кто просто был несправедлив к нему, заканчивая теми, кто отнял у него родных и близких. Гарри прикинул, что даже при таком раскладе он не желал никому из них смерти. Если бы эти люди просто не лезли в его жизнь, не пытались бы планомерно отравлять его существование, то он никогда не обратил бы на них внимания, позволив жить так, как они сами хотели. Гарри защищался и защищал близких, но он лишь однажды испытал яркую вспышку гнева, требующего немедленного выхода, но и ее оказалось недостаточно, чтобы угостить Беллатрикс хорошим Круциатусом. Гарри поморщился, вспоминая, как она глумилась над ним, объясняя азы применения непростительных заклятий. Профессор Биннс монотонно рассказывал о войне с Гриндевальдом, а Гарри смотрел в окно на зарядивший два дня назад ливень. По аудитории летали записки, кто-то спал на парте. Гермиона как обычно усиленно записывала за преподавателем. После разговора в пустой аудитории Джинни отсела от Гарри, и сейчас на соседнем ряду что-то втолковывала Ромильде Вейн, а та хихикала. Гарри вяло подумал, что через пару десятков лет другие студенты-семикурсники будут точно так же скучать, слушая о войне с Волдемортом, станут, наверное, путать его с Гриндевальдом. От судеб, покалеченных войной, и оборванных жизней останутся лишь даты, числа статистики и в лучшем случае пара глав в учебнике по истории магии. Их всех ждало забвение, и Гарри не видел в этом ничего плохого. Что до убийства… Гарри оглянулся на Рона и Гермиону. Он не знал никого, кто в неполные двенадцать лет сжег бы взрослого волшебника, используя дарованную мамой защиту. Гарри оторвал клочок пергамента и нацарапал на нем: «Сколько в меня влили успокоительных зелий, чтобы я просто проглотил сказку про злого волшебника и никогда больше не вспоминал, что голыми руками убил Квиррелла?» Он трансфигурировал записку в птицу и отправил к Рону и Гермионе. Друзья обернулись к нему, едва прочитав написанное. Гермиона жестом показала, чтобы Гарри дождался конца урока, и тут же вернулась к конспекту. А Рон отправил ему ответ с обратной стороны той же записки: «Я всегда думал, что ты не хочешь об этом вспоминать». Гарри кривовато улыбнулся и превратил записку в пепел. Подув на свой конспект длиной всего в три дюйма, он достал из сумки дневник и безошибочно открыл на нужной странице. Вместо его собственных каракулей Гарри увидел ответ, оставленный ровным красивым почерком, таким же идеальным внешне, каким был его владелец в шестнадцать лет: «Значит, я последний?» Гарри выдохнул. И это всё? Всё, что волновало провалявшийся неизвестно где пятьдесят лет кусок живой души, заточенной в предмете? Гарри закрыл дневник и сунул в карман. Потом снова достал и быстро черкнул ответ: «Да». Зная Волдеморта, а Гарри считал, что он немного узнал своего врага, от хоркрукса следовало ожидать активных действий. Если он не побрезговал тянуть энергию из одиннадцатилетней Джинни и захватывать контроль над ее телом, то теперь, может, станет действовать еще более настойчиво и открыто. Дневник стоило до решения проблем с мечом бросить, как советовала Гермиона, в Тайной комнате. Без энергетической подпитки он не должен ничего натворить. Наверное. Гарри покосился на свой карман с подозрением. Прозвонил колокол. Гарри собрался и догнал на выходе Рона и Гермиону. Вместе они пробрались через толпу студентов и отправились на обед. Гермиона сказала: — Гарри, ты должен изолировать дневник от себя. — Мы не знаем, сколько ему нужно энергии, чтобы начать действовать по своей воле, — возразил Гарри. — Вдруг он может пробудить василиска даже в таком состоянии? — Что за ерунда? Ему нужен посредник, — Рон оттеснил Гарри ближе к стене, а Гермиона чуть отстала. — Только когда он у меня, я могу быть уверен, что дневник не нашел себе новую жертву. — Тогда мы можем закинуть его в сумочку Гермионы, — Рон остановился и повернулся к Гарри. — Петрификус Тоталус! — сказала Гермиона за спиной. Все тело Гарри вмиг напряженно замерло. Моргнув в знак удивления, он почувствовал, как начал накреняться назад. Рон поймал его за плечи, а рука Гермионы проворно выдернула дневник из кармана и скороговоркой начала накладывать заклинания, ни одного из которых Гарри не знал. — Фините Инкантатем, — спокойно добавила она, ткнув Гарри кончиком палочки в поясницу. Он снова поймал равновесие и повернулся спиной к стене, чтобы видеть обоих друзей. Гермиона протянула ему дневник: — Ты вынудил. Прости, Гарри. Он взял дневник и критически оглядел: тот был абсолютно цел. — Что ты сделала? — Идем, — Гермиона пошла дальше к Большому залу. Рон и Гарри последовали за ней. Гермиона наложила заклинание отвлечения внимания и обратилась к друзьям: — Гарри, я закончила с манускриптом вчера вечером, а сегодня утром отыскала заклинания, ограничивающее энергетический обмен между хоркруксом и донором. И мы с Роном снова должны тебе напомнить об опасности. В дневнике лишь половина — это магия и сущность хоркрукса. Остальная же его часть — это сам Волдеморт, его личность. Я защитила тебя от хоркрукса-предмета, но только ты сам можешь противостоять хоркруксу-человеку. — Спасибо, — обескураженно ответил Гарри. — Кроме раскаяния существует еще один способ уничтожить хоркрукс, — сказала Гермиона. — Но способ из арсенала темной магии. Он не запрещен только потому, что был забыт. — Что там? Еще одно ритуальное убийство? — Нет. Не совсем. Это ритуал на крови, а убийством автор манускрипта именует само уничтожение хоркрукса. Я тебе просто для сведения говорю. Вместилище уничтожить крайне сложно, и нам очень повезло, что меч Гриффиндора на это способен. Они вошли в Большой зал, и Гарри прицельно направился на только что освободившееся место рядом с Джинни. — Можно? — спросил он перед тем, как сесть. — Да, — она убрала сумку под скамью и чуть пододвинулась. Гарри сел и оглянулся на друзей. Рон выглядел довольным, а Гермиона послала ему ободряющую улыбку. Они сели на свои обычные места. — Джинни, я извиниться хотел. Я нечутко себя повел. Прости, пожалуйста. Джинни манящими чарами призвала два куска пирога с почками: один отправила Гарри на тарелку, а второй взяла себе. Откусив немного и пожевав, она ответила: — Я тоже виновата перед тобой. Настроила каких-то иллюзий. Я понимаю, что долг для тебя превыше всего. Я попробую достать меч, но ты со мной пойдешь к Слагхорну на Хэллоуин. Я слышала, что он снова всех собирает. Гарри улыбнулся от облегчения и в порыве стиснул Джинни в объятиях. Она засмеялась и добавила: — А еще я хочу, чтобы ты сыграл в замене матч со слизеринцами. Наш горе-ловец перепутал зелье от угрей и Напиток живой смерти, и вчера его отправили в Мунго. Гарри отпустил ее и взглядом поискал незадачливого пятикурсника: худого, сутулого и прыщавого мальчишку с крупным носом и черными глазами. Его не было. — Почему я ничего не слышал о происшествии? — спросил он не то у себя, не то у Джинни. — Потому что ты занят исключительно кое-чьим дневником, Гарри Поттер. Ты ничего вокруг не замечаешь, только ходишь в обнимку с этой гадостью и думаешь о чем-то.***
Гарри вновь принесло на восьмой этаж. Не спалось. Перед тем, как проснуться, он явственно увидел что-то белое на дне темного ущелья возле школы. По пробуждении Гарри сперва хотел отправиться на улицу с метлой и проверить, не единорог ли погиб в ущелье, а потом достал дневник и долго перелистывал пустые страницы. Собравшись, он накинул мантию-неведимку и отправился в Выручай-комнату. Расчищенное в прошлый раз от сажи пространство было вновь засыпано грязью. Гарри обновил заклинание и сел, раскрыв ту страницу, где писал в прошлый раз, и достал перо. «Значит, единственное, что волнует хоркрукс бывшего Темного Лорда — это собственная участь? Когда-то ты хвалился, что дальше всех прошел по тропе, ведущей к бессмертию. Но твои эксперименты и самомнение превратили тебя в слабый ничтожный дух, который нельзя даже назвать живым. Сейчас ты не можешь колдовать, можешь только вселяться в животных, тем самым убивая их. Ты — паразит. Волшебник, который разорвал свою душу больше одного раза, даже не чувствует, когда хоркруксы погибают. Ты добровольно изувечил себя ради шанса на выживание. По-моему, ты панически боишься, что кто-нибудь из твоих прихлебателей однажды ударит в спину, и ты умрешь. Смешно, ведь когда-то ты назвал их своей настоящей семьей. Или ты боишься мести тех, кому испортил жизнь? Тоже смешно. А я не против, если ты за все ответишь сполна. Ты — трус, Том Марволо Риддл». Запись исчезла. Гарри собирался закрыть дневник и предпринять еще одну попытку уснуть, как чернилами того же цвета проявился ответ: «Что тебе нужно?» Гарри засмеялся. И чем дольше он пытался сформулировать ответ, тем более неконтролируемым становился его смех. Гарри не знал, зачем пишет всё это, что пытается сказать, зачем затеял диалог даже не с убийцей Лили и Джеймса Поттеров, а с его шестнадцатилетней версией. Конечно, кусок души, больше пятидесяти лет пробывший тетрадкой, не мог ничего осознать и понять. Отсмеявшись, Гарри закашлялся и, наконец, успокоился. Он лег на спину прямо в сажу и прикрыл глаза. Джинни днем на выходе из Большого зала пообещала сходить с Гарри к МакГонагалл, чтобы достать меч Годрика Гриффиндора, и пожала его ладонь, тепло улыбнувшись. Это безумие должно вот-вот закончиться. Гарри призвал дневник и, не жалея его, устроил в грязи, чтобы написать: «Ничего. Интересно понять, мог ли из тебя получиться нормальный человек. У нас много общего. Ты и я — сироты. Нас вырастили магглы, которые не понимали и не принимали нас. Мы оба — полукровки. Когда мне был год, моя мама погибла, защищая меня. А твоя мама, я уверен, любила бы тебя, если бы выжила. Мы оба считали Хогвартс своим домом и оба не знали, что являемся волшебниками, до одиннадцати лет. Меня Распределяющая шляпа хотела отправить в Слизерин, и до прошлой весны я говорил на языке змей. Шляпа недавно сказала, что у тебя тоже был выбор: она предлагала Рейвенкло. Я считаю, что тебе там было бы лучше». «И это твое "ничего"?» — спросил хоркрукс. Гарри потер переносицу, озадаченный такой немногословностью, и написал: «Ты в жизни поговорить любил. Особенно о себе». «Я всего лишь не мешаю тебе высказываться. Ты сейчас говоришь не обо мне, а о себе. Как тебя там? Гарри Поттер?» Гарри пристально посмотрел на строки ответа. Он не поверил, что хоркрукс забыл его имя. Снова взяв дневник в руки, Гарри перелистал страницы и попробовал слегка надорвать одну из них. Страница не поддалась. Гарри попробовал приложить чуть больше усилий, но та осталась целой. Зато на ней появилась надпись: «Это неприятно». Гарри обмакнул перо в чернила и тут же нацарапал ниже: «Ты можешь что-то чувствовать? Как тебе вообще пришло в голову разделить душу? Ты осознавал, что часть твоей души продолжит существовать в заточении? Ты сам себя обрек на это? Или ты не понимал, каково это — быть хоркруксом?» Запись исчезла, но новая не спешила появляться. Гарри встал, размялся. Остатки сна как рукой сняло. Он походил вокруг дневника и снова сел рядом. Хоркрукс тут же ответил: «Быть хоркруксом — смертельно скучно. До тебя тут девочка писала несколько лет назад, но потом выбросила дневник». «Это потому, Том, что ты пытался с ее помощью вернуть себе материальный облик. Джинни мне все рассказала». «Малышка Джинни. Она открыла сердце и маленькие секреты некоему невидимому незнакомцу. Она поведала мне о своих ничтожных горестях и печалях: ее дразнит брат, ей приходится носить поношенную мантию, учиться по старым учебникам, как слаба ее надежда понравиться знаменитому, прекрасному Гарри Поттеру, который в годовалом возрасте победил величайшего Темного Лорда. Что в тебе такого, Гарри Поттер? Я долго ждал, чтобы поговорить с тобой». Гарри сжал до боли кулаки, ругнулся сквозь зубы, но спросил: «Почему же ты так хотел этого?» «У меня накопилась масса вопросов. Первый вопрос. Как это вышло, что ребенок, не обладающий особенными чарами, смог одолеть величайшего в мире волшебника? Как ты спасся, отделавшись только шрамом?» «Высокого ты о себе мнения, — написал Гарри. — На самом деле, все очень просто, Том. Моя мама пожертвовала собой, чтобы защитить меня. Это древняя магия. И, когда ты послал в меня убивающее заклятие, то защита активировалась, и заклинание вернулось к тебе. Но твоя душа уже была настолько увечной, что в последний момент раскололась еще надвое, и одна из частиц осталась жить во мне. Она пробыла в моем шраме семнадцать лет, а потом ты, ни капли не догадывавшийся об этом, сам же убил ее еще одной Авадой. Я удовлетворил твое любопытство?» «Теперь я вижу, что в тебе самом нет ничего особенного. Это всё, что я хотел знать», — ответил хоркрукс. Вот и поговорили. Гарри захлопнул дневник, встал и привел себя в порядок.