Гарри Поттер и последний враг

      Гарри проснулся от ощущения, что он в комнате не один. Окрыв глаза, он увидел, что на постели сидел кто-то смутно знакомый, угадывавшийся по очертаниям, но в темноте и без очков нельзя было ничего разобрать. Гарри дотянулся до тумбочки, одной рукой взял палочку, другой — очки. Размытая тень стала более четкой.       — Ты?! — Гарри резко подобрался и подтянул ноги к себе. В комнате было все так же тихо, за окном барабанил по откосам дождь.       — Люмос, — прошептал Гарри.       Подсвеченный тускловатым огоньком, чуть с насмешкой на него смотрел Риддл.       — Том, как ты здесь…? — прервав сам себя, Гарри глянул на дневник, лежавший на каминной полке. — Это сон?       — Должно быть, — задумчиво произнес Риддл, огляделся и совершенно беззвучно встал. Это насторожило Гарри, заставив вскочить на ноги. Риддл обошел по кругу комнату, остановился напротив и спросил:       — Это твой дом?       — Да, — буркнул Гарри. — Какого соплохвоста ты тут делаешь?       — Какой еще «соплохвост»?       Гарри замер, с удивлением отмечая, что Риддл в самом деле не мог знать об эксперименте Хагрида, случившемся через пятьдесят с лишним лет после заточения в дневнике.       — Забей! Как ты здесь оказался?       — Думаю, ты сам хотел меня видеть. И вот я здесь.       — Нужен ты мне! Убирайся обратно!       Риддл не сдвинулся с места. Он смотрел на Гарри как всегда свысока.       — Разумеется, я уйду. Но почему твои слова и твоя магия противоречат друг другу?       Гарри громко сквозь зубы прошипел:       — Откуда я знаю?! Это твои фокусы!       — Мои? Нет. Хотя меня интересует, зачем ты солгал мне. Какую выгоду ты преследуешь?       — «Выгода», «выгода». Риддл, у тебя в жизни есть что-то, кроме выгоды? Кроме твоих ущербных целей. Я не знаю… хоть что-нибудь?       — Причем здесь я, если я спрашиваю о твоих мотивах?       Гарри чуть не зарычал от отчаяния. В соседних комнатах спали Рон и Гермиона, внизу — Кричер. Дом не был пустым. Гарри сосредоточился на окклюменции, но щиты были совершенно целыми, и он сам… не спал?       Ему уже несколько раз удавалось ощутить собственное спящее тело, но сейчас Гарри находился в сознании. Решив ничего не говорить Риддлу и посмотреть, как тот станет вести себя дальше, Гарри крепко сжал в руке палочку. Это напомнило, что он не беззащитен против хоркрукса. Впрочем, меч Гриффиндора, наверное, мог бы ему пригодиться больше, если бы Гарри поймал Риддла на каких-то недобрых намерениях. Не нейтральных. Понятие «добрый» было слишком далеким и от хоркрукса, и от его создателя.       Гарри ради эксперимента наложил чары тишины на вход в комнату, — они идеально сработали, — и обратился к Риддлу в полный голос:       — Мои мотивы могут выходить за пределы «выгоды», Том.       — Тогда поделись ими. Если тебе нечего скрывать, разумеется, — он улыбнулся, но как-то мягче обычного. То ли свет так лег, то ли Гарри просто показалось, но во взгляде Риддла он не увидел привычной холодности и жесткости.       — Боюсь, я в прошлый раз сказал тебе правду, — поразмыслив, ответил Гарри.       Но Риддл даже не моргнул, продолжая смотреть ему прямо в глаза.       — Ты или заврался, Гарри Поттер, или надеешься меня провести такой нелепицей. Хочешь знать, как ты относишься ко мне? — Риддл отступил в тень. Гарри машинально повернулся к нему лицом.       — Расскажи же, как это выглядит со стороны, — попросил он.       — Ты, — Риддл сделал шаг к нему и почти что коснулся длинным бледным пальцем груди Гарри, — запутался в себе. Ты вырос с чувством долга. А ты знаешь, кому и за что ты успел задолжать, Гарри Поттер? Это Дамблдор тебе сказал, что ты должник перед всем миром? А не наоборот ли? Неблагодарные обыватели должны были считать тебя спасителем, а не взваливать миссию сражаться с моим будущим я. Дамблдор выставил против Темного Лорда малолетку, а сам предусмотрительно сдох. А это угнетенное блеющее стадо, которому ты неизвестно что должен, просто склонило головы перед Темным лордом, а не восстало. Ты не выбирал этот путь, его за тебя выбрали. Его тебе навязали. И сейчас ты вдруг начал осознавать всё, но сопротивляешься. Сложно выйти за пределы привычного, да, Гарри? А надо. Пришло время самому выбирать свой путь и следовать за своими истинными желаниями. И ты понятия не имеешь, как относишься ко мне на самом деле, потому что ты просто не задумывался над этим, отбросив все глупости о долге, которыми набита твоя голова.       — Мой долг совершенно ни при чем, — отрезал Гарри.       Но, как ни странно, его задели слова Риддла. Мельком перед мысленным взором пронеслась вся жизнь: детство в мире магглов, полное лишений, после которого Гарри был влюблен всей душой в магический мир, сыгранную как по нотам битву за Философский камень, сильно отдающую квестом для будущего героя, пятый курс, когда почти все вокруг, и даже Дамблдор, отвернулись от него, шестой курс, когда ему поставили задачу, и он решительно схватился за свой долг и не отпускал весь следующий год вплоть до финальной битвы в Хогвартсе. Гарри снова вспомнил, как шел на свою смерть, жестокие и точные слова Снейпа: «Вы растили его как свинью на убой», — и преследующие теперь сны.       Важнее выгоды для Гарри с тех пор, как он узнал пророчество, существовал долг — долг стать убийцей своего врага. Риддл, надо признать, разгадал его. Впрочем, сейчас Гарри понимал, где проговорился и позволил Риддлу составить о себе верное мнение. Он и раньше замечал за Волдемортом умение видеть сильные и слабые стороны своих слуг и врагов. И Дамблдор предупреждал его об этом.       — Именно так тебе и удавалось собирать сторонников, да, Том? — спросил Гарри. — Ты говорил им то, что они хотели бы услышать в глубине души, но боялись признаться. Квиррелл. Ты, наверное, его не помнишь, ведь это было на моем первом курсе. Перед путешествием он уже преподавал в Хогвартсе курс маггловедения. Говорили, что он интересовался Темными искусствами, выслеживал вампиров, и твоя основная часть личности, встретив его, посулил ему могущество. Рассмотрел же Волдеморт в застенчивом и робком Квиррелле холодный расчетливый ум и жажду силы.       — Я никогда не обманываюсь на чужой счет, — ответил Риддл.       — Неправда. Ты часто недооцениваешь людей.       — Пускай. Думай так, мне не жалко.       — Но я не куплюсь на твои слова, Том, — сказал Гарри. — Мир без тебя был бы лучше.       — И ты, герой, без моего будущего я был бы лучше? — Риддл улыбнулся. — Или стал бы избалованным родителями бездельником. Может, профессиональным игроком в квиддич с напрочь отбитыми бладжерами мозгами или нагретым родительскими знакомствами местечком в нужном отделе Министерства?       — Они просто были бы живы. Тебе никогда не понять, ты никого не любишь.       — А зачем любить мертвых? Люби живых, если веришь в это.       Гарри отошел и сел на свою кровать. Почему-то ноги отказывались его держать. Накатывала сильная слабость и тошнота, кружилась голова. Странно, что он не заметил этого раньше. Риддл подошел к окну и посмотрел на город:       — Это Лондон? — спросил он.       — Да. Наступил девяносто девятый год.       — Все такая же унылая, дождливая и промозглая зима. Мне нравилось в Хогвартсе в январе гулять. Там каждый год было снежно.       Гарри представил себе стерильную белизну холмов, пятно Черного озера, тропку к теплицам и хижине Хагрида, темнеющий Запретный лес, тянущийся в горы и до самого горизонта. Он понимал Риддла: ему самому не нравились зимы в Лондоне и пригороде, и никакие рождественские украшения не могли спасти от давящего неба, то и дело без предупреждения низвергающего мокрый снег, переходящий в дождь или колючий лед, моментально тающий на асфальте.       Дождавшись, когда головокружение пройдет, Гарри встал и тоже подошел к окну.       — Значит, общение со мной — это дань твоему долгу, — спросил Риддл. — Зачем это тебе?       — Чтобы отправить тебя за грань, — бездумно ответил Гарри и только потом спохватился. Он не должен был этого говорить. Возможно, слабость так на него влияла.       — Что именно тебе нужно? — так же вкрадчиво спросил Риддл.       Гарри до боли в пальцах впился в подоконник. Он чувствовал потребность ответить и с силой прикусил кончик языка. Во рту стало вязко, появился железный привкус. Язык заболел, но именно это отрезвило Гарри.       Он обернулся к Риддлу и навел на него волшебную палочку:       — Я буду экспериментировать, какие заклинания сработают, пока не выясню все их, — прошепелявил он, едва ворочая прикушенным языком.       Риддл ни на секунду не переменился в лице. С тем же высокомерным видом он перевел взгляд на палочку, обратно на Гарри и ответил:       — Разнесешь всю комнату или даже дом, но так ничего и не добьешься. Ты бы хоть у своей подружки спросил, как хоркруксы работают. Она тебе, наверное, не откажет.       Гарри применил жалящее заклинание, но оно пролетело сквозь Риддла, как если бы на его месте был призрак. Подумав, он выпалил:       — Редукто!       Висевшее над каминной полкой зеркало лопнуло и разлетелось мелкой крошкой. Гарри автоматически выставил щит, закрывшись от осколков. Но большая их часть засыпала постель, пол и свободно пролетела сквозь Риддла. Пара осколков упала на обложку дневника, но ни один не повредил ее.       Вздохнув, Гарри наколдовал Репаро, и зеркало вновь собралось на привычном месте. Риддл издевательским тоном прокомментировал:       — Осталось желание экспериментировать?       — Осталось, — сухо ответил Гарри.       Всего несколько заклинаний, а усталость вновь заставила его сесть на постель и помассировать виски. Не в силах сопротивляться, Гарри сгреб подушку и лег на нее сверху:       — Как ты появился здесь, Том? — спросил он.       Риддл сел на край кровати, но она, кажется, не прогнулась под его весом. Он был не материален: очертания фигуры чуть размыты, будто Гарри смотрел на него через запотевшие стекла очков. Все вокруг же оставалось совершенно четким, таким, как и всегда. Гарри вяло, будто сквозь сон, подумал о схемах, которые рисовала Гермиона осенью. Там что-то было об этом, но сил сосредоточиться и проанализировать у Гарри не хватило.       Он протянул руку, желая коснуться предплечья Риддла, но она безвольно упала на кровать.       — Ты забрал мою силу, — промычал Гарри в подушку. — Ты так работаешь.

***

      Наутро у Гарри возникло чувство, что ему приснился очередной изматывающий кошмар. Он с трудом восстановил в памяти разговор с Риддлом и первым делом, осмотрев комнату, схватил дневник и спустился в гостиную. Там уже сидела Гермиона с книгой по расширенному курсу зелий и что-то выписывала на длинный пергамент.       — Доброе утро! — радостно поприветствовала она, но, стоило ей увидеть принесенную Гарри вещь, как улыбка тут же померкла. — Что-то случилось?       Зевнув, Гарри сел напротив, сжал обложку дневника и негромко спросил:       — Что за заклинания ты наложила на дневник, и как они действуют?       Гермиона выпрямилась, откладывая на невысокий чайный столик свою работу. Пергамент, только этого и ожидавший, начал сворачиваться в трубочку, но она не стала отвлекаться на это, как делала обычно, придавливая хвостик уголком книги.       — Эти заклинания ограничивают энергообмен между хоркруксом и потенциальным донором, чтобы хоркрукс не мог отнимать у человека жизненную силу и воровать магию. Я выпишу тебе список заклинаний и дам книгу с моими закладками, где все это есть. Теперь твоя очередь рассказывать, Гарри. Что произошло?       Он понизил голос и попросил:       — Рону только не говори. Ему это не понравится.       — Гарри! — с укором воскликнула Гермиона.       — Тогда я ничего не стану тебе рассказывать.       Она помолчала, но быстро сдалась:       — Ну, хорошо. Я обещаю. Что у тебя?       — Он… может воровать силу. Если мне это не приснилось ночью, конечно. Я не уверен, потому что все вещи лежали на своих местах. Даже очки и палочка были там, где я оставил их вечером. Но в этом… сне… я надевал очки и брал палочку. И все-таки у меня чувство, будто это было в реальности. Я колдовал там. Я… во снах почти не колдую палочкой. Либо это происходит не так, как на самом деле. Еще ночью во сне шел дождь, хотя вечером было сухо. А сейчас за окном сыро.       Гермиона протянула руку:       — Дай.       Он с недоверием глянул на ладонь подруги, но отдал дневник.       Гермиона вынула палочку и стала накладывать диагностические чары. Последнее заклинание сделало видимой тоненькую голубовато-белую струйку, похожую на луч света, между Гарри и дневником. Гермиона вздохнула:       — Похоже, что-то я не предусмотрела. Он нашел лазейку и потихоньку забирает у тебя энергию. Я пока не знаю, как это остановить. Мне нужно подумать.       — Ты считаешь, он появлялся в реальности? Или в моем сне? — уточнил Гарри.       — Не знаю. Я попробовала применить заклинание, позволяющее проверить, какие именно чары наложены на предмет, но оно не сработало. Не то, чтобы должно было, я наугад. Хоркрукс — очень сложная темная магия, на нее трудно воздействовать.       Они замолчали. Гарри забрал у Гермионы дневник, но она будто не хотела его отпускать, с секунду продолжая сжимать обложку.       — Я волнуюсь за тебя, Гарри, — сказала она тихо. — Может, Рон прав, и не нужно искушать судьбу? Может, сосредоточиться на поисках меча всем вместе? Втроем мы сделаем больше, чем поодиночке.       Гарри перевел взгляд на дневник, давно сделавшийся привычным, будто принадлежал ему всегда. И даже Риддл, каким бы он высокомерным и беспринципным ни был, что бы о нем не говорили окружающие, все еще оставался интересен ему. Гарри стоило окончательно признаться хотя бы себе, что он испытывал удовольствие от их пикировок, его воодушевляло едва уловимое, но стойкое чувство опасности. Гарри даже нравилось подначивать Риддла и указывать ему на ошибки.       И, сидя напротив Гермионы, он вспомнил, как сказал Риддлу, будто причина, по которой Гарри до сих пор не избавился от дневника и не закрыл сознание насовсем, в личной симпатии. От воспоминания о последовавшей реакции на секунду екнуло сердце.       — Гарри? — голос Гермионы прозвучал удивленно.       Он вопросительно посмотрел на нее. Гермиона открывала и закрывала рот, будто желая что-то сказать, но не находя слов или останавливая саму себя. Собравшись с мыслями, она тряхнула головой, поправила выбившуюся из пышного хвоста прядь и сказала:       — У тебя такой вид, будто ты что-то опять задумал.       Он сразу понял, что Гермиона соврала. Ее взгляд как-то резко заметался по столешнице, а на щеках появились красные пятна, тут же проступившие и на шее. Она вжалась в спинку дивана и подтянула к себе колени, накрываясь пледом.       Гарри не стал отвечать, а засобирался в сторону кухни, чтобы отдать Кричеру распоряжения о завтраке.       — Гарри! — вдруг спохватилась Гермиона.       Она вскочила на ноги вслед за ним и снова остановилась, с сомнением глядя перед собой.       — Говори уже, — попросил он. — Я не стану обижаться.       — Правда? — она впилась полным решимости взглядом в его лицо.       — Обещаю.       — Не говори мне, что он не влияет на тебя, — Гермиона сделала шаг навстречу. — Я — твой друг, и я вижу это не только с помощью заклинаний. Он — зло, Гарри. Зло, которое мы должны победить, чтобы все люди могли жить спокойно. С нас всех хватит этой войны и этого человека. Ты должен бороться. Мы с Роном найдем меч, а ты помни и держи всегда при себе мысль, ради чего ты общаешься с хоркруксом. Если меч не удастся вернуть, то тебе нужно только суметь простить того, кто создал дневник. У нас всё получится. Обязательно.       Гарри невольно поморщился. Он уже слышал неоднократно от разных людей похожие слова. Хоть бы даже от мадам Джонсон, про встречу с которой он еще не успел во всех подробностях пересказать друзьям.       — Спасибо, Гермиона. Но только ты не говори слова «должен». С сегодняшней ночи у меня на долги жуткая аллергия.       Она схватила его за запястье и до боли сдавила:       — Что? Что он тебе сказал?!       — Ничего такого, о чем я сам бы не догадывался. Мой долг стать убийцей. Кому я это должен?       Гермиона выпустила его руку, с ужасом и сомнением глядя Гарри в глаза.       — Гарри, но…       — Не хочу об этом. Пойду, распоряжусь о завтраке. Ты что будешь?       Гермиона растерянно ответила:       — Тосты.       Гарри спустился на кухню, первым делом осушил стакан воды и закинул в рот выловленный из открытой банки кусок консервированного ананаса. Язык сильно защипало, и Гарри поморщился. Приоткрыв рот, он добежал до ванной комнаты и ткнулся носом в зеркало, желая получше разглядеть кончик. На нем был след от ранки и легкая припухлость.       И все-таки это не отвечало на мучивший Гарри вопрос: происходила ли их встреча во сне или в реальности. С тем же успехом ему мог присниться шум дождя за окном, собственная комната во всех подробностях. Он даже мог случайно прикусить во сне язык. Если бы хоть еще одна деталь подтверждала или опровергала реальность произошедшего, тогда Гарри было бы немного спокойней. Неизвестность в последнее время только сильнее нервировала.       Отдав Кричеру распоряжение о завтраке, Гарри вернулся в столовую. Рон уже спустился вниз и изучал свежий номер Ежедневного пророка, механически дергая украшение на ветке рождественской ели.       — Гарри, Гермиона, — он отвлекся от газеты с хмурым выражением лица, — тут сказано, что вчера утром по пути из Азкабана в зал суда Визингамота сбежал Долохов.       Гермиона уронила книгу. Гарри встряхнул головой, прогоняя все прочие мысли:       — Чего?!       — На, смотри, — Рон протянул газету Гарри. Тут же возле него появилась Гермиона, через плечо вчитываясь в предложенный текст на первой полосе. По центру располагалась огромная фотография Антонина Долохова и ниже заголовок: «Пожиратель смерти на свободе!» Ниже в лаконичной заметке говорилось, что суд над Долоховым несколько раз переносился и, в конце концов, должен был состояться первого января. Долохова переправляли из тюрьмы в Министерство с охраной из пяти авроров по порт-ключу с особой защитой. По показаниям служащих выходило, что отправление из Азкабана зафиксировано ровно в девять часов утра, а появление тем же порт-ключом трупов пяти авроров, но без заключенного в Министерстве магии состоялось пятью минутами позже.       — Кто-то заколдовал порт-ключ на перенос в другое место, — сказала Гермиона, дочитав статью. — Стандартное время перемещения — от десяти секунд до минуты в зависимости от расстояния, которое нужно преодолеть. Он за оставшееся время успел убить пятерых.       — Сбежал, — выплюнул Рон. — Я так и знал, что что-то творится. Долохов знает, что безносый выжил. И если он намерен найти своего господина, то мы в большой заднице.       — Долохов — один из самых преданных Пожирателей, — сказал Гарри сам себе и добавил громче: — Как думаете, он будет искать Волдеморта?       Повисла пауза. Гарри теребил край газетного листа, который до сих пор держал в руках, Гермиона рассматривала фотографию Долохова на передовице, а Рон хмурился, прикусив нижнюю губу.       — Просто я… я видел тень в ущелье у школы. Я думаю, что это был Волдеморт, — наконец, сознался Гарри.       — Когда? — спросил Рон.       — Осенью. Я думаю, он все еще там. Но мы ничего не можем сделать. Наверное.       Гарри и Рон посмотрели на Гермиону. Она, тяжело вздохнув, забрала у Гарри из рук газету, отложила в сторону и сказала:       — Ничего. Пока существует хоркрукс, самый маленький клочок души в полной безопасности. Нам остается только надеяться, что Волдеморт не узнает о побеге Долохова и не предпримет попыток найти своего слугу. Но я бы не очень полагалась на удачу.

***

      Гарри, Рон и Гермиона аппарировали к дому Андромеды Тонкс. Гарри был здесь всего однажды и в состоянии сильнейшего адреналинового всплеска, который вызвало нападение Волдеморта в день операции «Семь Поттеров», а потому почти ничего не заметил вокруг и не запомнил. С тех пор в жизни миссис Тонкс изменилось слишком многое: больше не было в живых ее мужа Тэда Тонкса, их дочери Нимфадоры и зятя Римуса Люпина, а маленький внук Тэдди Тонкс стал сиротой даже раньше, чем когда-то давно его крестный — Гарри.       Оценивая потери волшебных семей в Британии во время Второй магической войны с Волдемортом, Гарри думал, что не было человека, лишившегося почти всех близких, как миссис Тонкс.       Гарри смутно вспомнил темный ночной сад, заросший буйной зеленью, и небо над ним, усеянное точечками звезд. Теперь сад стоял по-зимнему нагой. Была середина дня, а с неба вновь накрапывал дождь. Гарри слишком долго откладывал не только визит к крестнику, но и переписку с его единственной родственницей. Гарри чувствовал себя неловко, и он в глубине души был благодарен Рону и Гермионе, что согласились пойти с ним вместе. Он все еще понятия не имел, как смотреть в глаза людям, считающим его победителем Волдеморта, а уж особенно таким, как миссис Тонкс.       Она была поразительно похожа на свою младшую сестру Беллатрису. Их по-настоящему разнил лишь цвет волос: Беллатриса была жгучей брюнеткой, чья красота увяла за долгие годы в Азкабане, а Андромеда сохранила здоровье, горделивую посадку головы и копну каштановых кучерявых волос. И все-таки Гарри сразу же приметил в чопорной миссис Тонкс следы горя и совершенно иной, не Блэковский характер. Ее массивные веки нависали над глазами еще ниже, а под ними залегли темные круги. Гарри подумал, что она много и часто плакала в последнее время.       — Проходите, — тускло сказала она и изобразила гримасу, которая должна была стать улыбкой, но так и не стала.       Ее дом был обычной маггловской постройкой — маленьким, тесным сооружением с низкими потолками. Оказавшись в идеально прибранной гостиной, миссис Тонкс черной тенью скользнула в детскую за малышом Тэдди, а Гермиона толкнула Гарри в плечо, молча указывая на номер Ежедневного пророка, лежащий на столе.       Рон шепнул:       — Долохов убил Римуса.       — Я помню, — так же шепотом ответил Гарри.       Миссис Тонкс принесла Тэдди и аккуратно вручила крестному, поддерживая руки Гарри своими. Она помогла правильно взять пухлого мальчика, одетого в голубой комбенизон, и заговорила о каких-то житейских хлопотах и первых достижениях внука.       Гарри кивал, слушая ее. Тэдди закряхтел у него на руках, Гермиона показала малышу погремушку, пытаясь привлечь внимание, пока Рон не взял всё на себя.       — Миссис Тонкс, можно я его подержу? — спросил Рон.       — Да, конечно. Только аккуратнее, пожалуйста, — она приподнялась из кресла и достала палочку, явно приготовившись в случае необходимости перехватить Тэдди чарами левитации.       Но Рон сноровисто принял у Гарри ребенка и тут же засюсюкал, раскачивая, будто половину жизни только этим и занимался. Он устроил Тэдди на сомкнутых коленях, забрал у Гермионы маггловскую погремушку, трансфигурировал ее в кривоватую птичку, которая моментально рассмешила беззубого и слюнявого малыша. Тэдди потянул руки к летающей над ним игрушке.       Миссис Тонкс заметно расслабилась в своем кресле и вновь кинула безмолвный взгляд в сторону газеты.       — Мы тоже утром прочитали эту статью, — сказала Гермиона. — Понимаем вашу боль, миссис Тонкс.       — Да… да, спасибо, Гермиона, — она заморгала, и одна слезинка сорвалась ресниц и покатилась вниз по щеке. — У меня в душе тревожное чувство, будто бы ничего еще не закончилось. Будто мало всех потерь, которые мы пережили.       Рон отвлекся от игры с Тэдди, и птичка превратилась обратно в погремушку. Гарри инстинктивно поймал едва не упавшую на младенца игрушку.       — Спасибо, — Рон забрал ее и вручил Тэдди. Тот сунул погремушку в рот, покусывая за рукоятку.       — Тэдди будет метаморфом, — сказала миссис Тонкс. — Я не стала писать тебе об этом, Гарри. Вчера я увидела, как он изменил цвет глаз.       Ее плечи задрожали, но она отвернулась, скрывая слезы.       — Это очень здорово, — ответила Гермиона. Она, как и Гарри, чувствовала себя крайне неуютно: ерзала на месте, постоянно вертела в руках волшебную палочку и не знала, куда деть взгляд.       — Если бы Дора знала, она была бы очень рада. Правда? — миссис Тонкс с лихорадочным блеском в глазах оглядела всех троих.       — Да, — Гарри решил немного приврать, но рассказать о том, что было, когда он использовал Воскрешающий камень. — Мне осенью приснились Нимфадора и Римус. Они просили передать Тэдди, что очень его любят и всегда незримо находятся рядом с ним. Думаю, ваша дочь знает обо всем, что происходит с ее сыном.       Миссис Тонкс кивнула:       — Да, да, ты прав, Гарри, конечно же, — она вытерла дрожащей рукой глаза. — Думаю, ты совершенно прав…       — Может быть, вам нужна какая-то помощь? Деньги? Вещи для Тэдди? — спросил Гарри. — Я мог бы…       — Не нужно. Спасибо. Будет достаточно, если ты после окончания школы станешь почаще навещать нас. Мальчику обязательно нужен пример мужчины, чтобы правильно развиваться. Ты мог бы стать самым лучшим примером для него, Гарри.       Он вновь посмотрел на Тэдди, которого Рон покачивал на ногах. Малыш слюнявил игрушку и разглядывал потолок. Его глаза, которые он запомнил светло-карими на крестинах, были сейчас голубыми. Гарри должен был находиться на месте Рона и развлекать крестника, но он понятия не имел, как обращаться с младенцами. Ему они казались слишком хрупкими, будто могли сломаться от одного неумелого прикосновения.       — Больше всего в мире я ценю любовь и семью, — сказала миссис Тонкс, — но моя семья… моя собственная семья теперь состоит только из этого маленького мальчика. Ни мужа, ни дочери, ни зятя, ни сестры, ни двоюродных братьев. Я написала письмо Нарциссе с предложением забыть обо всех разногласиях, что возникли между нами, сразу после того, как ее с мужем и сыном освободили из зала суда. Мы не были дружны с Цисси из-за слишком большой разницы в возрасте, но сейчас она единственная, кто понял меня.       — Вы помирились? — Гарри испытал облегчение.       — Да. Когда я узнала о ее поступке, о том, что она солгала Тому-Кого-Нельзя-Называть, что ты мертв, Гарри, я поняла, что Цисси изменилась. Мы сейчас поддерживаем друг друга. Она тоже в очень сложной ситуации. Драко… он ведь учился с вами на одном курсе, верно?       — Да, — подтвердила Гермиона.       — Драко сильно подкосило то, что ему пришлось испытать. Наказывать отца, отправляя практически на провальное задание сына, — это подло. Я думаю, Драко оправится. Цисси повезло больше меня — ей удалось сохранить свою семью. А мой долг отныне — сохранить остатки своей. — Слабая улыбка озарила лицо миссис Тонкс.       Разговор потек в безопасном русле, все немного расслабились, а Тэдди, утомленный новыми впечатлениями, задремал у Рона на руках. Стараясь не будить малыша, миссис Тонкс отнесла его обратно в детскую, а Гарри оглянулся на друзей. Они держались за руки, и Рон украдкой поцеловал Гермиону в щеку. Ему же вдруг стало невыносимо тошно от собственной жизни, окутанной ложью из-за так и не совершенного подвига. В горле встал ком, а руки задрожали. Гарри с большим усилием продержался до конца встречи и почувствовал облегчение, только оказавшись в доме на площади Гриммо пару часов спустя.