Гарри Поттер и последний враг

      Каникулы закончились, и Гарри с превеликим облегчением вернулся в Хогвартс.       Последние несколько дней перед началом семестра были особенно сложными: безо всяких видимых причин ему вдруг становилось не по себе. То, что испытываемое им чувство, — это самый банальный страх, он понял не сразу. Сперва Гарри казалось, что он вот-вот умрет на месте. Каждый вдох приходилось делать с усилием, словно между ребер натыкали острых кинжалов, и всякий раз, когда его грудь вздымалась, они будто бы вонзались в его легкие. Вместе с этим хотелось вжаться в самую узкую щель — лучше под стол, а еще лучше — в темный подвал Блэковского дома, между старым шкафом и прокопченной плитой, и затеряться там до конца своих дней, ничего не видя и не слыша.       Гарри подозревал в происходящем с ним дневник, но Гермиона, в очередной раз обследовав хоркрукс и выслушав Гарри, пришла к другим, совершенно неожиданным выводам:       — Дневник тут ни при чем. У тебя обычная паническая атака. Когда вернемся в Хогвартс, сходи к мадам Помфри. Я думаю, она поможет.       Горка пустых фиалов из-под обычных успокоительных зелий из аптеки снова появилась у Гарри в чемодане и продолжала заметно расти, но от омерзительного чувства собственного ничтожества перед неумолимым миром это не защищало. Наоборот, с каждым следующим днем ощущение ненадежности своего положения, усугубляющееся мыслями о так и не пойманном аврорами Долохове, отнимало у Гарри всё больше минут и часов простых радостей.       Когда он с другими студентами прибыл на платформу Хогсмида, то гнетущая тревога с удивительной легкостью отступила, будто почудилась. Всё вокруг было укрыто белым неисхоженным снежным покрывалом. Вдали, поднимаясь вместе с горами, чернел и жил своей таинственной жизнью Запретный лес, а запах чистейшего морозного воздуха закружил голову. Запряженные фестралами повозки уже тянулись, огибая замерзшее Черное озеро, к возвышающемуся вдали замку. И Гарри решил, что обязательно отыщет время, чтобы попробовать летать, используя только собственную магию. Почему-то сейчас это показалось ему особенно важным.       Гарри хмыкнул, представив себя удирающим от роя невидимых мозгошмыгов, о которых говорила Луна, вручая книгу о полетах. Он надеялся, что панические атаки оставят его в покое насовсем. Если бы не та странная тень на дне ущелья, о которой Гарри не переставал думать, то Хогвартс вновь мог бы стать в его представлении самым безопасным местом во всей Магической Британии.       Особенно приятно было с мороза зайти в замок и попасть сразу на ужин в Большом зале. Гарри не подозревал, насколько соскучился по гулу голосов, форменной одежде и факультетским знаменам. Наевшись, Гарри поднялся в Гриффиндорскую башню и, приняв горячий душ, нырнул под одеяло. Впереди был долгий учебный день и обязательные часы для самоподготовки, во время которых Гермиона снова будет читать нотации Рону, а друг попытается списать у нее, пользуясь особым расположением. Ничто не приносило в эти минуты такого умиротворения, как мысли о простой школьной рутине.       Гарри казалось, что он, наконец, выспится без ночных кошмаров или даже совсем без снов, проснется бодрее обычного, в хорошем настроении. Но всё пошло как всегда не по плану, хотя уснул Гарри, едва голова коснулась подушки.       Ему снова снился сон, больше похожий на странный бред вымотанного сознания. Сперва Гарри услышал из пустоты громкий лающий смех Сириуса, вслед за ним сказанные когда-то в реальности слова: «Я, разумеется, пойму, если ты захочешь остаться с дядей и тетей… Но ты все-таки подумай. Мое доброе имя восстановлено… может, если бы ты хотел… другой дом…». Это в половину не ранило так, как вихрем промчавшиеся образы последовавших за этим событий: изможденное тюрьмой лицо Сириуса, обрамленное длинными безжизненными черными волосами, его иссохшиеся руки, крепко обнявшие Гарри и прижавшие к впалой груди. Сириус исчез, оставив вместо себя рваную завесу Арки Смерти, а на смену ему пришел образ красивого и успешного Седрика Диггори, который восхищал Гарри-четверокурсника.       Гарри тогда не признавался даже перед собой в этом, но Седрик был таким, каким хотел бы стать Гарри на старших курсах. Он куда больше заслужил победы в Турнире. Гарри увидел себя и Седрика со стороны в момент, когда они вдвоем собирались схватиться за Кубок Огня. Он закричал сквозь толщею сна в прошлое:       — Не-е-ет!       Но крик утонул, растворяясь в остекленевшем взгляде убитого Авадой Диггори. Гарри опустился напротив него на колени, и кладбище на фоне потухло, искажаясь и погружаясь во тьму. Лицо Сердика стало лицом Чоу Чанг. Она снова плакала и отворачивалась от Гарри. Она едва ли вызывала в его душе теперь хоть что-то, кроме легкого раздражения, а потому без сожаления растаяла во мраке.       Гарри оказался в Норе, как неделей раньше, — словно с помощью маховика времени вернулся в прошлое. Джинни стояла на пороге дома, сотворив щит против холода и ветра во весь дверной проем.       — Привет, — сказала она, улыбнувшись.       — Привет, — ответил Гарри. — Я поговорить хотел с тобой… о нас. Прости меня, Джинни.       — За что? — спросила она и ласково улыбнулась, будто не злилась на него совершенно.       — За мои слова. Я очень сильно ценю тебя, Джинни.       — Неужели? — она вернула ему строгий, почти надменный взгляд. — А я думала, что ты ценишь исключительно себя, Гермиону и Рона. Вечно эти ваши тайны. Мне надоело ждать тебя. Или ты встречаешься со мной сейчас, или проваливаешь вон из моей жизни.       Гарри опешил. Она так никогда раньше не вела себя с ним.       — Встречаться с тобой? А как же мой долг? — он хотел уйти от опасной темы, но пока не мог придумать способ.       Джинни же оттолкнулась от дверного косяка и сделала шаг навстречу Гарри, схватила его за грудки и вдруг властно поцеловала.       Гарри заподозрил неладное и попробовал отстраниться:       — Джинни, не…       Она заткнула ему рот еще более настойчивым поцелуем, как вдруг рассеялась вместе с Норой все в той же непроглядной тьме, но ощущение жесткого, подчиняющего и не терпящего возражений поцелуя осталось у Гарри на губах. Он запоздало подумал, что Джинни целовалась совершенно иначе. Мягче, подчиняясь. Не так.       А потом снова наступило лето, и в открытые переходы между башнями замка полетели брызги от проливного дождя. Насыщенный озоном воздух вдыхался легко и с наслаждением. Раскатисто загрохотало отовсюду, вслед за ослепляющими вспышками молний. Гарри остановился, залюбовавшись и позабыв, куда спешил до этого.       — Красиво? — спросил высокий голос позади.       — Опять подкрадываешься, Том, — ответил Гарри, а в душе слегка потеплело, будто он выпил того глинтвейна, что был на вечеринке в честь Хэллоуина у Слагхорна. — Почему все время июньские дни?       Риддл поравнялся с ним и протянул руку ладонью вверх, ловя капли дождя. Его белая рубашка тут же намокла, облепляя тонкое бледное предплечье с выступающей веной.       Гарри не дождался ответа на первый вопрос и задал следующий:       — И, значит, ты все-таки нашел способ, как забирать мою магию?       Риддл оглянулся, и Гарри поймал его спокойный темный взгляд. Риддл занес у него над головой мокрую руку. Гарри инстинктивно отшатнулся.       — Стой спокойно, — сказал Риддл. Почти даже попросил, а не приказал.       Гарри не хотел, чтобы Риддл прикасался к нему, но вопрос реальности иллюзий, создаваемых хоркруксом, заставил его настороженно замереть, следя за приближающейся рукой. Риддл всего-навсего слегка пригладил вечно растрепанные волосы Гарри и задумчиво хмыкнул:       — С ними совершенно ничего нельзя сделать…       — Я давно смирился, — ответил Гарри. — Жесткие волосы, лежат, как хотят.       — Да. Тут только магия поможет.       — Меня и так устраивает.       Риддл приподнял бровь:       — Совсем наплевать на внешний вид? Мне казалось, ты придаешь своей наружности какое-то значение.       — Я нормально выгляжу. Так же выглядел мой отец и, наверное, другие Поттеры. Я — не девчонка, чтобы заморачиваться прической.       — Ну, да. Мальчика, который выжил, будут любить любым, — Риддл состроил снисходительную улыбку. — А цвет глаз у тебя редкий — как у убивающего проклятия.       Гарри промолчал. Он мог бы сказать, что глаза у него мамины, но кому-нибудь другому, а не клочку души ее убийцы. Гарри отвернулся, собираясь пойти дальше по переходу, но остановил сам себя:       — Я узнал, что случилось с Агнесс Роули, Том. Как бы ты ни хотел это скрыть или вывернуть, я все равно выяснил. И я раскрою любую твою ложь. Поэтому лучше прекрати мне врать. Хотя… — Гарри сделал паузу, — наверное, это просто такая же часть твоей натуры, как и огромное самомнение. Я же прав?       — И что же случилось с бедняжкой Агнесс? — Гарри уловил издевку в интонациях Риддла.       — Ты просто довел ее до самоубийства. Планомерно. Каждый день в течение учебного года. И только за то, что она узнала твою самую отвратительную тайну. Ты всегда ставишь себя выше других, не считаясь с их чувствами и жизнями. Так что на твоей совести смерть Агнесс Роули.       — Ладно, — сказал Риддл.       Гарри от удивления круто развернулся и увидел примирительную полуулыбку на губах врага. Теперь Гарри еще сильнее насторожился. Риддл в его понимании не должен был вести себя так, будто они почти что приятели.       — Что за смена тактики? — хмуро спросил он и направился вдоль перехода. Риддл зашагал рядом. — Или ты всерьез думаешь, что я куплюсь на дешевые трюки?       — Да не покупайся. Я тебя не заставляю. — Риддл добавил тише: — Пока не заставляю. Ты ведь знаешь, что я могу.       Пришлось все же остановиться. Гарри смерил его подозрительным взглядом с ног до головы и обратно, а потом еще раз для верности. Тот чуть снисходительно улыбался, но по взгляду ничего нельзя было сказать наверняка. Гарри был уверен, Риддл что-то задумал. Щиты окклюменции сообщали, что Гарри совершенно точно спал в своей постели в Хогвартсе, и даже позволили услышать сквозь сон похрапывание с соседней кровати. Стало чуть спокойнее.       Собравшись с мыслями, Гарри сказал:       — Раз уж ты сообразил, как начать воровать у меня энергию, то, может быть, поделишься воспоминаниями о своем прошлом? Как-то ты обещал мне показать то, что мне интересно.       — Например, Рождественские каникулы в школе? — переспросил Риддл. — Весьма унылые дни в полупустом замке. Я в основном проводил их в библиотеке, разыскивая информацию о Хогвартсе, а затем проверяя, что было правдой, а что — домыслами и искажениями исторических фактов.       — Как ты нашел Тайную комнату? — спросил Гарри.       Риддл рассмеялся, прежде чем ответить:       — Я просто использовал Феликс Фелицис.       Теперь засмеялся Гарри. Всё было элементарно. Захваченный внезапно накатившим осознанием, он сказал:       — Выиграл у Слагхорна, сварив Напиток живой смерти! Я прав?       — Да, прав, — Риддл самодовольно приосанился.       — Я тоже выиграл. И потратил его, чтобы добыть у Слагхорна воспоминание о вашем с ним весьма интересном разговоре. О хоркруксах. Припоминаешь такой?       — Жирный упырь, — прошипел Риддл.       — В его защиту скажу, что Слагхорн не очень-то хотел расставаться с этим воспоминанием. Без зелья удачи у меня ничего не вышло.       Риддл одарил Гарри еще одним пристальным взглядом:       — Разбираешься в зельеварении?       Гарри на секунду помедлил:       — Да. Немного.       Ответом ему стало выражение вежливого удивления.       — Когда ты впервые написал в моем дневнике, — Риддл стал мрачно серьезным, — то ты обещал поделиться со мной историей моего «падения», как ты изволил выразиться. Я хочу знать. Рассказывай.       Гарри поморщился от тона, с которым Риддл попросил об этом. Так венценосные особы в средние века, должно быть, позволяли кому-нибудь недостаточно знатному и вхожему во дворец отнять у себя пару минут. Гарри такие милости от Риддла были не нужны даже с доплатой, и он с трудом удержался, чтобы не ответить грубостью. Во многом Риддл с его самомнением был совершенно неисправим, и Гарри с легкостью принимал эту странную блажь, пока это не касалось его лично.       — Сбавил бы ты обороты, — сказал Гарри. — Мне совершенно не нравится, когда со мной говорят в подобном тоне.       Риддл сделал вид, будто занят тем, что снимает невидимые и, вероятно, не существующие пылинки со своего рукава. Гарри подождал, пока он закончит и опять удостоит вниманием.       — Рад, что ты снова со мной, — не слишком добро продолжил Гарри. — Предлагаю где-нибудь посидеть, и я тебе все расскажу.       Риддл кивнул, взмахнул волшебной палочкой — и Хогвартс вокруг них завертелся калейдоскопом, пока не превратился в опушку Запретного леса вдали от того места, где должна была находиться хижина Хагрида. Небо расчистилось, но трава оставалась еще мокрой. Риддл, не произнося заклинаний, высушил ее и опустился, вытянув длинные тощие ноги в идеально выглаженных черных брюках вперед.       Гарри сел рядом. Им открывался вид на школу и большую часть Черного озера с непривычного ракурса.       — Думаю, раз уж ты сообразил, как подворовывать у меня энергию, то и показать какие-нибудь воспоминания тебе не составит труда, — сказал он.       — Да, пожалуй.       — Покажешь?       — Я не нанимался тебя развлекать, — Риддл улегся, положил сцепленные замком руки под голову и прикрыл глаза.       Гарри окинул его идеальное лицо взглядом. Он никогда особенно не понимал, почему одни лица считаются красивыми, а другие — нет, и почему он сам находил красивым Риддла. Казалось, ничего особенного, всё как у многих: высокий лоб, черные, плавной дугой вычерченные брови, прямой некрупный нос, пушистые ресницы, обрамляющие большие карие глаза, в которые иногда страшно было смотреть, впалые щеки, тонкие губы и резкая линия нижней челюсти. Гарри нравились послушно лежащие волнистые волосы Риддла, его телосложение и руки, кажущиеся отчего-то очень чуткими и осторожными. Гарри подумал, что это впечатление складывалось, наверное, оттого, что у Риддла оказались длинные бледные пальцы и более узкие, чем у Гарри, ладони.       И все-таки он совершенно не понимал, что же из всего этого делает Риддла красивым. Будто в нем была какая-то непостижимая гармония, которая иногда нарушалась из-за захлестывавших его отрицательных эмоций.       — Я все еще жду твоего рассказа, — напомнил Риддл, приоткрыв глаза.       Гарри собрался с мыслями и постарался вспомнить всё, но перед этим решил уточнить:       — Скажи, Том, в какой момент ты потерял связь с той частью души, которая осталась в теле?       — После появления медальона и чаши связь стала фрагментарна, я мог улавливать только отголоски сильных эмоций. После диадемы она совсем разорвалась.       Гарри кивнул. Он решил рассказывать с этого места:       — Как я понял, увлечение черной магией повлияло не только на твою душу, которую ты сам же расколол на части, но и на тело. Ты собрал своих первых последователей, зачем-то попытался во второй раз получить должность преподавателя защиты от темных искусств. Я все думал, зачем тебе это было нужно? Просто чтобы проникнуть в школу и оставить в Выручай-комнате диадему? Или ты мог, в самом деле, рассчитывать, что Дамблдор позволит тебе преподавать?       Риддл потер спинку носа пальцем и метнул на Гарри взгляд:       — Разумеется, мне нужно было спрятать хоркрукс под крючковатым носом Дамблдора, а ходатайство– это предлог.       — Спасибо за откровенность, Том, — Гарри удовлетворенно потянулся и упал рядом на траву. — Но зачем было проклинать должность?       Риддл выразительно фыркнул:       — А с какой стати он мне отказал?       — Сомневаюсь, что тебя интересовало преподавание, Том.       — Не более чем в семнадцать лет.       — Так, — Гарри повернул к нему голову, чтобы увидеть выражение его лица, но оно было безмятежным, как и минутой ранее, — объясни мне тогда, зачем ты вообще собирался становиться преподавателем.       — А у тебя есть идеи? Ты, кажется, претендуешь на то, что хорошо знаешь меня. Порази же меня своей проницательностью.       Гарри вспомнил, что ему рассказывал на шестом курсе Дамблдор, и повторил:       — Я думаю, что ты хотел остаться в школе по двум причинам. Первая — ты считал Хогвартс своим настоящим и единственным домом, ты привязался к нему. Вторая — ты планировал вырастить себе армию сторонников, потому что из года в год видел, какое влияние может оказывать учитель на умы студентов. Ты прекрасно знал, что Слагхорн уже много лет плел паутину из множества связей и умел вовремя подергать за нужные ниточки. Ты хотел так же или даже больше. Ты планировал создать армию Пожирателей смерти. Так?       — Весьма проницательно, — снисходительным тоном ответил Риддл. — Но ты не забывай, что в школе еще одна из самых лучших магических библиотек во всей Великобритании. Я хотел также иметь к ней доступ. Когда мне было семнадцать, далеко не все мои друзья могли пригласить меня к себе домой и пустить в семейную библиотеку. Позже всё стало проще, но с обширной библиотекой Хогвартса, и в особенности Запретной секцией, не могли сравниться мои даже самые лучшие находки.       — «Друзья», — повторил Гарри. — Очень сомневаюсь, что ты знаешь, кто такие друзья.       Риддл промолчал. Он поднял раскрытую ладонь вверх и загородил ею солнце. Тень легла ему на лицо.       — Друзья — это такие люди, которые ради тебя готовы на многое, — сказал он. — А я взамен тоже готов был дать им то, в чем они нуждались.       — Нет, Том. Дружба несколько шире этого. То, как ты это понимаешь, — лишь взаимовыгодное сотрудничество. В дружбе никто никому ничего не должен, вам просто здорово оттого, что вы вместе, и вам всегда есть, о чем поговорить. Да, друзья готовы на многое ради благополучия друг друга, но там отсутствует принцип «ты мне, я — тебе», всё исключительно добровольно.       — У нас разные представления о дружбе, — ответил Риддл спокойно. — И очень разные ценности. Так что там дальше? Я весь в нетерпении.       И снова в интонациях кристально ясного голоса Риддла Гарри уловил щепотку сарказма, но без агрессии, к которой он был всё время готов.       — Ладно, — согласился Гарри. — Я, признаюсь, понятия не имею, где ты был до конца семидесятых годов. Говорили, что вас сперва считали бандой возмутителей спокойствия, пока ты не заставил воспринимать твоих Пожирателей всерьез, присоединив к ним оборотней и великанов. И еще я не понимаю твою идею с превосходством чистокровных над магглокровными волшебниками и магглами. Не расскажешь подробней?       — Разве это имеет значение? — Риддл опустил руку вдоль тела и случайно задел ею ладонь Гарри. Почти невесомое мимолетное прикосновение почему-то застряло в сознании, отвлекая от разговора.       — Конечно, имеет. Из-за этого погибла уйма народу.       Риддл задумался, а потом будто нехотя, делая небольшие паузы между словами, ответил:       — Идея была в том, чтобы объединить вокруг себя людей, дать им общее направление и возможность творить то, что они жаждали делать. Это им была нужна простая идея, и самая близкая и понятная им оказалась мысль о превосходстве чистокровных над магглами, ведь это делало их исключительными. Я учился на Слизерине, я — наследник Слизерина, и от меня ждали именно этого. Идея уже витала в воздухе, мне осталось только сформулировать и отдать им на растерзание.       — Зачем? — Гарри очень удивил его ответ.       — Зачем? Ты спрашиваешь: «Зачем»? — Риддл усмехнулся. — Затем, чтобы они слушались меня — наследника Слизерина и могущественного темного волшебника, конечно. Зачем же еще? Сворой этих недоумков, возомнивших себя элитой магической Британии, нужно было управлять. А лучше всего для этого — бросить им кость.       — В той войне ты воевал не за идею, — выдохнул Гарри. Ему стало мерзко от мысли, что война на проверку оказалась той еще бутафорией, но с совершенно реальными жертвами.       — Нет. За идею воевали Пожиратели смерти.       — А ты сам за что воевал?       — Я? — Риддл продолжал улыбаться, явно получая удовольствие от разговора. — Я не воевал.       — Чего ради ты это затеял? Чего ради погибли мои родители и многие другие? — голос Гарри невольно дрогнул, выдавая внезапно всколыхнувшийся гнев.       — Не знаю. Это ты собирался мне пересказать мою биографию. Я не в курсе, что было в шестидесятых и семидесятых.       — Хорошо, — Гарри заставил себя успокоиться и продолжить, — я тоже знаю мало подробностей о том времени. Только уже потом, в восьмидесятом, ты узнал о пророчестве, но ты не знал его полный текст. Решил, что ребенок представляет для тебя опасность.       Риддл перебил:       — Я уже говорил тебе, что предпочитаю решать задачи до того, как они перерастают в большие проблемы.       Гарри вздохнул и терпеливо повторил:       — А я тебе уже говорил, что именно в этом и была твоя ошибка. Пророчество не сбылось бы, если бы ты его проигнорировал. Знаешь, во что ты превратился после той ночи? Никто не знает, ты сам на «вечеринке» в честь твоего воскрешения признался, что этого не знал даже ты сам.       — Отвратительные ощущения, я полагаю.       — По-моему, лучше умереть, чем стать тенью, убивающей несчастных животных или овладевающей телом другого волшебника.       — А ты не боишься умереть, Гарри Поттер?       Гарри перехватил его полный подозрения взгляд и покачал головой:       — Не боюсь. Есть вещи хуже смерти. Куда больше я боюсь потерять близких, потому что твоя другая часть души отнял у меня слишком многих.       Риддл не отводил взгляда, и Гарри продолжал смотреть в его черные зрачки, суженные на солнечном свету.       — А я хочу жить, — ответил Риддл. — Это мой выбор.       — Ты живешь взаймы, Том, — Гарри протянул руку и поправил свалившуюся на глаза Риддлу челку. — Сперва ты позаимствовал жизни у своего отца, бабушки с дедом и Миртл Уоррен, позднее у Хепзибы Смит, какого-то бродяги-маггла, албанского крестьянина, у моих мамы с папой и у Берты Джоркинс. Каждая жизнь бесценна.       — Твои рассуждения пропитаны учением магглолюбца и интригана Дамблдора. У меня дежа вю, будто я опять вынужден слушать его проповеди на половину лекции по трансфигурации.       Гарри не хотел продолжать бессмысленный разговор. Он устал от пикировок и споров с Риддлом — тот совершенно не слышал и не понимал его, будто Гарри говорил на каком-то альтернативном английском языке, и большая часть его слов оставалась для хоркрукса не понятой. От этого опускались руки.       Гарри поймал себя на том, что расстроился. Первой мыслью было уязвить самого себя тоном и голосом Риддла: «Неужели ты рассчитывал меня перевоспитать?» Очень смешно. Гарри при всем его оптимистичном взгляде на жизнь уже смирился с тем, что Риддла невозможно переделать не только в семьдесят, но и в шестнадцать.       Он молчал, думая, стоит ли продолжать их разговор. Злость и всепоглощающую обиду, которую Гарри испытывал к Волдеморту, перевешивать на вечно юный клочок его души из дневника, как Риддл некоторое время назад справедливо заметил, не имело никакого смысла: они были слишком долго разделены.       Для будущего ритуала Гарри хватило всего сказанного, чтобы понять: из Риддла в любом случае получился бы Волдеморт, ведь не было никакого переломного момента в его жизни, когда «красивый и способный сирота» вдруг сделался монстром. Внутри своих ценностей Риддл всегда принимал логичные и продуманные решения, его нельзя было упрекнуть в том, будто бы он ошибся или в один из плохих дней просто свернул не в ту сторону.       — Я рассчитываю, что ты закончишь свой рассказ, — сказал Риддл. — Пока все, что ты мне поведал, ведет только к одному: я допустил досадную ошибку, когда пошел на поводу у пророчества.       Гарри вздохнул, вспомнив финальную битву с Волдемортом. Он уже дал ему последний шанс в тот день, он попробовал достучаться, все объяснить. Он бы опустил палочку, если бы Волдеморт хоть что-нибудь понял. Но, увы. Гарри перевел взгляд на лежащего рядом Риддла и подумал, что давать несколько последних шансов людям нельзя. Риддл мог бы решить, что Гарри недостаточно силен духом, и его можно раз за разом разводить на миллион следующих «последних шансов».       Риддл делал вид, что глаза закрыл, но подглядывал сквозь ресницы.       — Я размышляю, стоит ли наш разговор того времени, которое он займет, — сказал Гарри.       — Полагаю, ты сомневаешься в успехе. Но какую же цель ты ставишь, раз успех так далек, что тебе жаль времени на попытку?       — Никакую. Я понял, что это всё не имеет ни капли смысла, Том.       — Снова признаешься в собственном бессилии что-либо объяснить?       — Я вот тебя о чем хотел спросить, — Гарри обратился мыслями к куда более насущной проблеме: — Как тебе удалось выйти из дневника?       Риддл открыл глаза и, нахмурившись, ответил Гарри таким же пристальным и изучающим взглядом:       — Выйти из дневника? — переспросил он. — Когда?       Гарри занервничал и сел. Риддл тоже приподнялся на локтях, продолжая разглядывать его, как разглядывают иногда странно ведущего себя незнакомца, решая, в своем ли тот уме.       — Несколько дней назад, в Лондоне, в доме моего крестного.       Риддл явно мысленно наградил Гарри не самым лестным диагнозом и упал обратно спиной на траву, раскинув руки в стороны.       — Не делай вид, будто этого не было, — процедил Гарри.       — Этого не было. Две авады в одну голову, видимо, плохо сказываются на рассудке. Путаешь сны с реальностью?       Гарри фыркнул:       — Еще скажи, что мне вот это сейчас не снится! Если я что-то и путаю, то только один сон с другим, и то не факт. Мой рассудок в полном порядке.       — В таком случае, ты путаешь свой собственный сон с моей магией. Я могу притянуть тебя сюда и показать то, что считаю нужным, но я не могу выйти из дневника. Для этого необходимо намного больше энергии — около года плотного контакта. Мы же с тобой не так долго взаимодействовали. И твоя подружка…       — Гермиона — друг, а не «подружка»! — осадил его Гарри.       — Это неважно для того, что я собираюсь сказать. Она ограничила большую часть моей магии.       Гарри задумался:       — Но все-таки ты хоть не отрицаешь, что воруешь у меня энергию.       — Не вижу смысла скрывать это от тебя. Не ты, так твоя Гермиона догадались бы. Но это малая цена. Ты ведь тоже получаешь что-то взамен. Информацию, я полагаю. Ты зачем-то ищешь нашего общения. Я лишь даю тебе такую возможность и забираю то, в чем нуждаюсь я.       Это было справедливое замечание. Гарри захотел сказать Риддлу, что наконец-то тот перестал вести себя как кусок драконьего навоза, и с ним даже можно стало неплохо поболтать, как тот резко сел и сказал:       — Так зачем же ты соврал мне, будто я тебе нравлюсь? Не слишком правдоподобная и компрометирующая тебя ложь.       Гарри развел руками, признавая, что, действительно, солгал, и это было не умно с его стороны.       — Прости, если тебя это так зацепило, — сказал он. — Мне ничего другого в голову не пришло, ты просто застал меня врасплох.       — Интересные тебе приходят мысли от неожиданности. Ты гей?       Гарри отстранился от него как можно дальше и подобрал ноги:       — Нет, конечно. Мне девушка нравится.       — Джинни Уизли, та влюбленная в героя малышка.       — Откуда ты? — Гарри вспомнил, с чего начался его сегодняшний сон. — Ты видел мой сон?       — Нет, Гарри, — Том подался навстречу, — я создал твой сон. Заставил тебя вспомнить всех, кто тебе когда-либо нравился, даже если ты сам не осознавал этого. Тебе нравились не только эти довольно скучные девицы. Тот парень-старшекурсник, умерший на твоих глазах, — еще один в коллекцию отвратительной банальности и серости. И я бы решил, что у тебя совершенно нет никакого вкуса, если бы не тот… как его? Сириус?       Гарри охватила злость, он вскочил на ноги и пошел вниз к озеру. Это же надо было подумать, будто Сириус, — крестный, единственный, кого Гарри считал своей семьей в подростковом возрасте, мог нравиться ему не только как старший родственник и друг.       Обернувшись назад, Гарри заметил, что Риддл исчез. Он сбавил скорость и остановился прямо перед кромкой воды. Разглядывая мелкие округлые камушки на дне кристально прозрачного у берегов озера, он сумел успокоить собственные мечущиеся мысли и бушующие эмоции. Возможно, в чем-то Риддл был прав, но уж точно не в отношении Сириуса.       — Если ты можешь наводить такие сны, то скажи, зачем это тебе было нужно.       Воздух рядом исказился и уплотнился, пока из него не появился Риддл. Он тронул мыском ботинка воду и ответил:       — Просто было интересно. Я не додумывал за тебя ничего. Это ненавязчивая легилименция. Я не создавал в твоем сознании того, чего в нем не существовало раньше — мне для этого понадобилось бы тело. Ты сам вспомнил именно этих людей, Гарри. Можешь отрицать, но это факт.       — Как тебе только удается вывернуть всё светлое и доброе наизнанку? Вечно ты всё перевираешь, Том, и ставишь с ног на голову.       — Мне здесь больше нечем себя развлечь.       Это было сказано с совершенно обезоруживающим своей искренностью тоном, что Гарри рассмеялся. Это было похоже на уверенную заявку на нормальный беззлобный юмор. Почему-то Гарри запомнил, что Волдеморт предпочитал весьма точно подмечать недостатки своих слуг и высмеивать их, и даже пару раз ловил его на легкой самоиронии. Гарри догадывался, что, вздумай кто-то другой шутить над Волдемортом или его молодой версией, то тот мгновенно стал бы нарывающимся на немедленное полное уничтожение врагом.       Следовало не забывать о неусыпной бдительности, чтобы сохранить хрупкое перемирие, вдруг образовавшееся между ними. Гарри сказал, ожидая на свои слова любую реакцию, а потому морально приготовившись ко всему, в том числе защищаться окклюменцией:       — Наверное, совсем скоро мне нужно будет просыпаться. Обычно после наведенных снов я весь день чувствую себя уставшим. Думаю, пришло время расходиться.       — В таком случае могу пожелать приятного отдыха, — и Риддл просто растворился вместе с иллюзорным озером, поляной и замком вдали, а Гарри проснулся.       Он лежал, глядя в потолок. Заклинание Темпус показало только начало второго ночи. Гарри повернулся, собираясь спать дальше, но уставился в белый пухлый бок смятой во сне подушки. Его мучила одна мысль: Риддлу-хоркруксу удалось обойти защиту сознания, выставленную Гарри. Как? Почему?       Он резко сел, отдернул полог в сторону, сунул ноги в ботинки, наколдовал заклинание тишины на них, накинул поверх пижамы мантию-невидимку, выдернул из-под подушки злополучный дневник и отправился побродить.