печенье

Лето стояло тихое, но холодное. За два месяца жары было от силы две недели, и Дэн предпочитал не снимать с себя теплой черной толстовки. Солнце почти не показывалось. Не то что бы Дэн мог под ним понежиться — родители не разрешали — но даже блеклые его лучи, пробивающиеся через стекла с защитой от ультрафиолета, казались ему жизненной необходимостью. Раньше Дэн не любил солнце. Теперь одна мысль о нем вызывала тоску. За неловкими семейными ужинами они теперь смотрели телевизор. Просто чтобы заполнить пустоту. Раньше мама запрещала ему даже чай пить перед экраном. Телеведущие рассказывали, что людей осталось меньше пяти процентов. Папа по привычке тяжело вздыхал, и всегда косился на Дэна. Сердце у Дэна билось на весь дом. То, сколько осталось людей волновало его только во вторую очередь. В шестнадцать лет тебя вообще мало что волнует кроме своих собственных, личных проблем. А этого у Дэна было навалом. Взять хотя бы этого соседа. Сосед был, во-первых, даже не рядом. Неуклюжий черноволосый Фил с огромными глазами жил в доме напротив, а не в соседней квартире, что Дэна категорически не устраивало. Его хотелось видеть чаще, особенно после тех нескольких встреч, отмеченных некоторым количеством алкоголя или молока. Один был алкоголь, ещё до всего этого, а трижды — молоко и печенья. Печенья были фишкой Фила. Кто-то, кажется, Кейт, их общая подруга, с которой они раньше иногда вместе зависали, как-то сказала ему, что печет Фил только когда нервничает. Такой своеобразный защитный механизм. Фил один из немногих, кто знает, что Дэн — человек. В школе, после того, как его перевели на домашнее обучение, никто о нем и не вспомнил. Близких друзей за пределами школы у Дэна не было. Оставалась семья и… Фил. Дэн почти не выходит на улицу: днём — потому что можно оказаться замеченным кем-то изнутри домов, ночью — потому что его почуят. Фил, несмотря на то, что вампир, придерживается такой же политики. Но однажды ему приспичило отдать кому-нибудь печенье, и, конечно, кандидатуры лучше, чем Дэн, он не нашел. До эпидемии они виделись всего один раз, оба в хлам пьяные. Тогда Фил рассказывал ему про печенья. Про то, зачем он их печет. — Для приготовления печенья не надо думать ни о чем серьезном, — быстро объясняет Фил, глядя в стол. — Ну, тесто, ингредиенты, духовку разогреть. Это все мелкое, бытовое. — А от бытового легче? — пьяно спрашивает Дэн, глядя на него через свисающую на глаза челку. Фил замалчивает этот момент, как он замалчивает много чего. Фил пытается казаться очень крутым, но при этом его неподдельное, искреннее дружелюбие постоянно вырывается наружу. Дэну именно из-за этого он тогда понравился ещё больше. Он отказывался признавать, даже самому себе, что это опять «гейство». Ему не хотелось сводить это чувство к одному отвратительному клейму, не хотелось терять друга. Любая влюбленность исключает возможность дружбы, если следовать неписанным законам вселенной, которые прослеживаются в книгах и фильмах. Согласно этим же законам, даже если бы Дэн хотел признать, что Фил ему нравится, он оказался бы отвержен и высмеян. Антигерой своей собственной комедии. Поэтому Дэн молчит уже давно. После эпидемии они видятся ещё три раза, прежде чем что-то начинает происходить. Раз: когда Фил звонит в дверь его квартиры, а Дэн, ещё не проснувшись, решает, что это родители. Они всегда звонят три раза с опреденным ритмом, и Фил звонит похоже. Дэн распахивает дверь, стоя в трусах и длинной футболке, а на площадке — Фил. У него слегка дрожат руки. — Привет. Печенье. Вот… — он бормочет быстро, очень быстро, сует Дэну пластиковый контейнер с жёлтой крышкой. Первое побуждение Дэна — захлопнуть нахрен дверь. До второго его инстинкт самосохранения добраться не успевает, потому что Фил поднимает светящиеся голубоватые глаза и удивлённо хлопает длинными ресницами. У него приоткрывается рот, и Дэн зачарованно пялится на его клыки. Длинные, белые. Фил красивый, очень красивый. А ещё, похоже, сейчас его сожрёт. «Ну, хоть умру красиво», мелькает в голове у Дэна. — Ты чего?.. — неожиданно жалобно спрашивает Фил. — Человек?.. Дэн нелепо стоит там, молчит, и думает. Что он должен не это ответить? Нет, тебе кажется? Да, не ешь меня? Или, может, да, пожалуйста, сожри меня уже, я больше не могу быть дойной коровой для своей семьи? Ничего из этого он сказать не успевает. Через секунду Фил уже стремительно скачет вниз по лестнице через ступеньку. Длинные ноги, благо позволяют. На крышке контейнера с печеньем наклеены стикеры с котятами. Дэн никому ничего не говорит и прячет контейнер под кроватью. Печенье вкусное, с шоколадной крошкой. Дэн давно не ел печенья, родители готовят для него по минимуму, чтобы не вызывать подозрения соседей обилием еды. Тщательно слизывая крошки с пальцев, Дэн старается не думать о том, откуда у него это печенье, и чем оно может грозить. Два: когда Фил звонит ещё раз. Родителей опять нет дома, брата тоже, но Дэн уже не торопиться открывать. Через дверной глазок видно, как Фил топочется с ноги на ногу, смотрит то на дверь, то на свои ботинки. — Дээээн. Открой, пожалуйста, — тихо тянет он. — Я тебя слышу. Конечно слышит. У Дэна есть сердце, живое сердце. Им пришлось установить звукоизоляцию, чтобы соседи ничего не заподозрили. Рядом с дверью Дэну стоять опаснее всего, но он все равно стоит. — Пожалуйста. Я ничего тебе не сделаю, я просто хочу забрать контейнер. И я ещё печенья сделал, а есть его совсем некому. — Печенье можно выкинуть. А контейнер тебе не нужен. Зачем он тебе, кровь носить? С котятами? Фил молчит, опустив голову. Дэну неожиданно становится его жалко. Он почти ничего о нем не знает: ну, место учебы, родителей видел один раз, и прочие штуки, которые невозможно друг о друге не знать, живя в таком районе как у них. Но он все же ему нравится. После их самой первой встречи Фил уснул совсем рядом, тогда ещё теплый, пьяный, и полуголый. На утро жаловался, что отлежал себе всю руку. Смешливый, улыбчивый. Красивый. Ну откуда Дэну знать, что там у него в голове? Он может просто хотеть контейнер, а может хотеть его в одиночку выпить. С тихим вздохом, на который Фил тут же поднимает голову, Дэн отпирает дверь. В этот раз Фил не переходит за порог квартиры, но они говорят чуть дольше. — У нас есть молоко, кстати, — как-то неловко, будто отрепетированную фразу, выдает Фил. — От кого? — От коровы. Молчание. Дэн отмечает, что глаза у Фила странные — трёх цветов. Даже для вампира — странные. Обычно они красные или жёлтые, изредка — голубые, но никогда не переливаются несколькими цветами. — Какой нахрен коровы? Вам зачем корова? Где вы ее держите? Из Дэна рвется сарказм и смех. Он так давно не смеялся. — У бабушки. Бабушка нам его шлёт, без писем, просто молоко. А мы не знаем, что с ним делать. Мама уже полгода хочет к ней съездить, но, по-моему, боится. — Что она человек? Фил опять замолкает. — Я люблю молоко вообще-то, — мягко говорит Дэн. Улыбка у Фила такая широкая, наивная, и даже почти не видно клыков. Три: когда неделю спустя идут проливные дожди. Дэну так же тоскливо, как и погоде. Что-то точно происходит, но, как обычно, не у них. Америка тянет к себе все неприятности как магнитом. Пока что все это только туманные слухи, но даже они меняют настроение в обществе. Мама стала больше плакать, хоть Дэн и не понимает, почему. Папа курит. Адриан чаще сидит с Дэном в четырех стенах их квартиры и говорит. Вроде и с Дэном, а вроде и нет. Он, кажется, не ждёт ответа, но жаждет высказаться. В Британии соотношение людей и вампиров, кажется, лучше. В некоторых крупных городах они даже соседствуют, правда, примерно так же, как соседствовали в Лос-Анджелисе «черные» кварталы с остальной частью города. Учёные выдают какой-то паршивый на вкус заменитель крови, от которого Адриана тошнит. Дэн пытается не думать обо всем этом. Не думать о политической стороне вопроса, об этической. Адриан только об этом и говорит, а Дэну, если честно, слишком страшно. Он знает, что так неправильно, но он боит ся. Своего мнения, себя, мнения других. Мира. Так что когда в конце недели в дверь раздается звонок, и там опять обнаруживается Фил, Дэн не думает долго, прежде чем открыть. В конце концов, если бы он хотел его убить, давно бы уже сделал. — Привет, — Фил мокрый с головы до ног, и с носа у него капает. Тонкая футболка насквозь сырая, в руках — очередной пакет печенья. — Ты его уже три недели печешь, Фил, — неожиданно грустно вздыхает Дэн. Имя парня соскальзывает с языка так легко, будто они полжизни прожили вместе. — Что с тобой? — Кто там? — кричит Адриан из кухни. Фил резко вскидывает голову, зрачки у него расширяются. Он было начинает пятиться, но останавливается. Адриан кладет ледяную руку Дэну на плечо. Напряжение в воздухе можно было бы пощупать, но Дэн предпочитает щупать другие вещи, например, ладонь Фила. За которую он втягивает его в квартиру, через порог, прислоняет к стенке и запирает за ним дверь. — Нечего мной на весь подъезд вонять, вы что, совсем с ума сошли оба, — недовольно бормочет он. — Не все, вообще-то, такие добрые, как вы. И они оттаивают. Слегка, незаметно, но что-то трескается, и Адриан уже не насторожен, будто полицейская ищейка, а Фил не жмет голову в плечи, будто надеется, что у него там Нарния. Дэн жуёт печенье, Фил неловко сидит у него на кровати, Адриан топочется в дверях. — Так что, — с набитым ртом вопрошает Дэн, — так и будем молчать? Что с печеньем? Люди в реальности таких вопросов обычно не понимают, особенно когда очень хочешь, чтобы поняли. Ты задаешь какой-то непрямой вопрос, в надежде получить развернутый ответ и при этом не задеть слишком сильно за больную тему, или надеешься, что тебя будут понимать с полуслова, а тебя, оказывается, и с двадцати-то не очень понимают. Дэн ни на что не надеется, хотя ему и очень хочется. Хочется, чтобы Фил был тем, кто поймет. Фил как-то грустно поднимает брови (как будто это вообще законно, Дэн бы точно сказал что нет, как можно в рамках закона выглядеть таким милым?), и, спустя несколько секунд его прорывает. Он говорит о колледже, в который ему скоро нужно будет ехать. О том, что он не совсем уверен, что ему нужна эта учеба, о том, что он точно уверен, что ему будет сложно. О том, как ему страшно. Всем им страшно. Дэн понимает. * Что-то начинает меняться буквально на следующий день после этой третьей встречи, но они не сразу это замечают, слишком уж сфокусированны друг на друге. Дэн не может перестать о нем думать, Фил не может от него отлипнуть, и ни один из них не против. Они говорят часами, болтают до той степени, когда язык начинает заплетаться. Филу, конечно, приходится уйти домой в какой-то момент. Позже они сидят в скайпе шесть с половиной часов. Рядом с Филом Дэн чувствует себя в безопасности. Даже знание того, что он его потенциальный ужин, ничего не меняет. Дэн уверен, что Фил его не тронет, точно не в том плане. Впрочем, в другом плане у Дэна тоже пока не густо. Он чувствует, как внутри шевелится одно большое чувство, как комок червей, и ничего с ним не делает. Ему, в конце концов, тоже страшно. Каждый боится своего. У Фила, к счастью, страхи другие. Поэтому он первый (если не считать того раза у двери) берет Дэна за руку. Поначалу именно Фил инициатор в большей части их неловких прикосновений: то коленками, то бедрами, плечами, пальцами. Дэну от этого слегка дурно, кружится голова и по ночам видятся сны весьма интересного характера, но он бы ни за что в жизни не отказался от этого. В смерти — тоже. В мире что-то меняется с удивительной скоростью. Из Америки долетают слухи о «лекарстве». Спустя месяц они становятся не слухами, и Королева выносит этот вопрос на обсуждение в парламент, а Фил выносит Дэна на руках на крышу, чтобы показать звёзды. Дэн так давно не видел звёзды. Из окошек его комнаты было видно только несколько деревьев и серую махину соседнего дома. Фил стоит у него за спиной, все ещё одной рукой придерживая его за талию, будто в любой момент готовый опять взвалить его на себя и утащить в подъезд. Несмотря на все эти разговоры о «лекарстве» спокойнее не становится, скорее наоборот. Часть вампиров паникует, часть радуется, кто-то злится. Последние начинают убивать. Только за последнюю неделю с катушек слетел сосед слева, папин коллега и три человека из школы Адриана. Дэн перехотел смотреть новости об этом уже после первого сюжета, где на растерзанный труп, словно мухи, налетели вампиры, а за спиной репортёра, даже после того, как тело убрали, все ещё толпились вампиры. С заострившимися ушами, с голодным блеском в глазах, будто готовые сейчас же сорваться и разорвать любого на кусочки. У Фила иногда такие же глаза, голодные, но все ещё красивые. Дэн очень, ну очень старается об этом не думать. Фил ему в этом и способствует, и препятствует. Одним дождливым (других теперь не бывает) вечером, когда они сидят в комнате у Дэна, и Фил учит какие-то правила, Дэн излишне увлекается и рассекает себе губу острым сколом леденца. Кровь капает на клавиатуру ноутбука. Дэн для начала матерится, и только потом вспоминает, рядом с кем он сидит. Фил зачарованно на него смотрит: растрёпанные волосы, кровь на пальцах, губах, тонкая струйка протекла по подбородку. Он невольно придвигается ближе, сминая свои конспекты и не замечая этого. Дэн не издает ни единого звука, когда язык Фила проходится по его приоткрытым губам. Фил слышит как у него в груди заходится сердце. При желании, он мог бы его убить, но Фил никогда не хотел никого убивать. Ему не нравится вкус крови, не нравится ощущение постоянной прохлады, от которой ничего не спасает, кроме как крепких объятий Дэна. Дэн теплый, и, наверное, решает Фил, губы у него тоже теплые. На практике — пусть и теплые, но будто колючие, обветренные. И очень податливые, будто Дэн сам не понимает до конца, что происходит, не верит. Чтобы его убедить, Фил отстраняется на секунду, чмокает его в нос и возвращается к губам. Ну как ребенок, честное слово. Пока Дэн восстанавливает дыхание, Фил, которого такие мелочи не обременяют, рассматривает его родинки. — Ты хоть знаешь какие у тебя глаза? — вдруг нарушает тишину Дэн. — Голубые? — с любопытством наклоняет голову набок Фил. — Нет, они трёх цветов сразу. Голубые, жёлтые и зелёные, — бормочет Дэн. От осознания того, что они только что сделали по спине расползаются мурашки. — Ты мне очень нравишься, — невпопад к разговору, но очень в тему мыслей Дэна выдает Фил. Вот так вот просто. «Ты мне очень нравишься». Как будто это нормальная фраза, которую можно говорить друг другу, которой можно не боятся, как Дэн это делает. Как будто это все — правильно. Может, оно так и есть, отстранено размышляет Дэн, пока Фил перебирает его волосы и накручивает пряди на палец. Филу нравятся его кудряшки, может, и сам по себе Дэн имеет право на любовь. Об этом ещё стоит подумать и поговорить, но падение Дэна в очередные философские дебри прерывает громкий голос мамы из гостиной. По телевизору идёт экстренная трансляция обращения королевы. Фил ещё не вставая с кровати прислушивается, и улыбается. — Все жители соединённого королевства Великобритании и Северной Ирландии обязаны посетить специально организованные пункты для принятия официального лекарства… Дэн застывает перед телевизором, весь напряжённый, как струна. Фил стоит на пороге гостиной, прислонившись к косяку, и рассматривает его затылок. Каким-то загадочным образом даже этот вид приносит ему радость, трепещащую в том месте, где обычно бьётся сердце. Дэн с любого ракурса вызывает в нем столько эмоций, сколько пока не вызывал ни один человек. Он чувствует себя принятым и понятым рядом с ним, иногда даже забывает, что он не совсем живой. Теперь будет живым. Очень живым, но, скорее всего, все таким же бледным. Фил улыбается своим же мыслям, а когда Дэн, все ещё напряжённый, поворачивается к нему, улыбается и ему. Морщинка, было образовавшаяся на лбу Дэна, разглаживается. — Ну, если я потороплюсь, то рассвет завтра будем встречать вместе, — шепчет Фил ему на ухо. Дэн думает, что если все будет хорошо, то в ближайшее время они все будут делать вместе. Просто потому, что никого другого Дэн не может даже представить.