Королева клуба

      Что вы чувствуете, когда произносите или слышите слово «мама»? Нежность, от которой слово так и тает на кончике языка, улыбку на лице от уха до уха или, может быть, некий неизвестный вам трепет в груди, будто кто-то кончиком пера проводит по коже и щекочет вас? К сожалению, в моем случае все не так ярко и красочно, как хотелось бы.        Может быть, лет до десяти в своем детском сознании я еще и пыталась чувствовать что-то этакое к маме: не могу сказать, что это была любовь, но уважение с моей стороны точно можно было заметить. Но после того, как мои ярко-розовые очки в виде сердечек разбились вдребезги, то ничего кроме отвращения и желания забыть этого человека я не чувствовала абсолютно ничего.       Я не могу сказать, что моя мать самый настоящий тиран-изверг, который на меня всю жизнь поднимал руку, морально топил в яме говна, издевался и медленно убивал мою самооценку и личность. Но многие воспоминания о ней и ее отношении ко мне до сих пор отражаются на моей жизни. Например, до тридцати пяти лет я чертовски боялась рожать ребенка. Хотя скорее не рожать, а воспитывать.       Я абсолютно серьезно сейчас это пишу. Родила я в конечном итоге в тридцать семь лет с большими сложностями и послеродовой депрессией, в которой я провела чуть ли не год (боже, спасибо огромное, что все-таки Дебора увидела мое состояние и силком затащила к своему знакомому психиатру, потому что послеродовая депрессия — это самое худшее, что могло со мной случиться) — все-таки не двадцать лет-то мне было.       Но оставим остальные подробности моей жизни после тридцати пяти лет на хеппи-энд (а будет ли он вообще?). И я же не буду собой, если не проспойлерю немного — у меня трое детей. Все, на этом хватит.       И я даже не боялась того, чтобы выносить девять месяцев под строгим наблюдением врача своего малыша, а после три года практически не спать, чуть ли не мучиться, потому что еще задолго до беременности понимала — что это моя кровь, мое маленькое чудо и счастье. Я лишь боялась, что буду неправильно воспитывать ребенка, забью на него, как на меня забила когда-то моя мать. И что вообще буду еще хуже: стану алкоголиком с большими синяками под глазами, увлекусь наркотиками, как в двадцать лет — копия Гленды, не так ли?       Но такого не случилось, и я счастлива признать то, что моя мать не смогла перечеркнуть любовь к моему ребенку. Мне никогда не хотелось бросить детей, пьянствовать до потери пульса, избивать за малейшие проступки. К своим, да и другим тоже, детям я всю жизнь относилась хорошо, с нежностью и добротой.       Но как бы я не любила свою мать, могу с уверенностью сказать, что в некой степени я даже рада такому раскладу. Ведь мое детство и юность научили меня, как стоит поступать, а как нет, что мне лучше сделать, а что через одно место.       А если начать раскрывать мои отношения с матерью, то про это можно написать целую главу на страниц пять-восемь, но я обмолвлюсь лишь парой абзацев и закрою эту тему раз и навсегда. Во всяком случае, вы можете пропустить ближайшие восемь-девять абзацев и спокойно перейти к самому интересному.       Как я писала в прошлых главах (да и в этой тоже): после десяти лет я начала понимать всю суть пиздеца, который происходил в нашей небольшой семье. И это произошло после одного случая, который надолго впечатался в моей памяти, каждый раз давая мне крепкую пощечину при воспоминаниях.       Я училась в младшей школе практически в центре Эдинбурга, где и работала моя мать с отцом. Имела тогда в друзьях лишь «собаку-улыбаку» (прозвище дал мой сосед напротив, потому что всегда казалось, что этот пес улыбается, а если его начнешь гладить, то улыбка становилась еще шире) с соседней улицы. Ох, как же я себя ужасно чувствую, когда вспоминаю про этого милого песика, которого любили абсолютно все наши соседи. И подкармливали тоже все вместе, поэтому он был достаточно упитанным псом.       Этот пес часто меня провожал до перекрестка, когда я шла в школу, а после, когда я возвращалась домой, то невообразимым образом угадывал время и подбегал ко мне. До сих пор считаю, что у нас была какая-то связь между друг другом, ну, или он чудным образом запоминал время, когда я возвращаюсь с учебы.       В тот день мама взяла себе выходной, так как ей нужно было съездить куда-то за какими-то документами. Я же в тот день получила неудовлетворительную оценку по мировой литературе за тест по содержанию романа русского писателя, и с ужасным настроением вернулась домой. Перед самой дверью погладила пса, кинула пару ломтиков колбасы из бутерброда, который не съела на ланче в школе, и зашла домой.       Зайдя внутрь, я обнаружила развалившуюся на диване маму в домашней одежде, высоким хвостом (уж что, но ее длинные шелковистые волосы я запомнила навсегда, с тех пор ненавижу длинные волосы, поэтому у меня либо каре, либо на сантиметров пять ниже плеча — третьего не дано) и с бутылкой коньяка в руке. Она смотрела какое-то развлекательное шоу по местному тв и смеялась с ужасных шуток старых комиков. Поздоровавшись с ней, я хотела только пройти в свою комнату, как услышала грохот — брюнетка поднялась с дивана из-за чего пульт упал на пол.       Она встала напротив меня и залепила хорошую пощечину, из-за отметины которой мне потом пришлось слышать обидные слова и насмешки со стороны старшеклассников. Я прекрасно знала, что ей уже доложили про мою «хорошую» оценку по литературе, поэтому даже не спрашивала из-за чего меня сейчас бьют. Она избила меня практически до полусмерти, по крайней мере, на тот момент мне так казалось, а после, увидев в каком я состоянии, плюнула на меня, рассмеялась и шла дальше пить коньяк и смотреть ящик.       Спустя несколько дней, встретившись утром с нашим соседом напротив, он сказал мне, что его любимая собака умерла — ее отравили. И тогда я вспомнила фразу матери, которую она кричала, пока била меня: «Чтобы ты лучше училась — я убью ту собаку, а то ишь, гуляешь с ней, а как учится — не хочешь». Черт возьми, как же я долго рыдала из-за того, что моя мать настоящая живодерка.       Но с того дня у меня наконец-то открылись глаза на все происходящее. Моя семья настолько упала у меня в глазах, что я с большей ненавистью начала относиться к родителям. И эту ненависть я с годами все чаще и чаще начала показывать: я могла подраться с мамой, за что потом не хило получить, начать огрызаться с отцом, не ночевать дома, пить и курить.       И вы не представляете, как же мне было хорошо — я с удовольствием показывала матери и отцу свою ненависть, чуть ли не задыхаясь желчью, но больно, ведь руки на меня поднимали до того момента, пока я не покинула тот ебанный Эдинбург. — Кто звонил? — спросил Джастин, протягивая мне кружку с моим любимым какао.       Я посмотрела в панорамное окно: ночной Нью-Йорк прекрасен, черт возьми. Я впервые нахожусь в этом городе, и, боже, как же я рада, что вскоре перееду сюда. Этот город не сравнить ни с каким другим, даже с любимым Лондоном. Тут все так «живо»: довольно-таки тепло для середины осени, веселые люди, на которых хочется смотреть и смотреть, потому что их улыбки заставляют твои губы исказиться улыбку, все эти большие и высокие здания показывают величественность не только Нью-Йорка, но и всех Штатов в целом. — Жасмин. — я обнимаю себя за плечи, не зная, что мне делать: тупо разрыдаться или забить на эту новость хуй и продолжить веселиться с Джастином?       Меня одолевают двоякие чувства, и я в конец теряюсь. — Гленда умерла в прошлый понедельник. — говорю я и поворачиваюсь к мужчине лицом, который приоткрыл рот от такой новости и нахмурился.       Жасмин — это моя соседка, с которой мы в детстве часто гуляли и игрались в песочнице на соседней улице. Не могу сказать, что мы лучшие подруги или вообще являемся подругами, но эта девчонка часто сообщает мне информацию про родителей. Как бы мне не хотелось забыть их, но все же интересно, как у них жизнь — позлорадствовать тоже же хочется. Поэтому единственный человек, которому я дала хоть какие-то контакты для связи со мной — Жасмин. — Блять... — выдыхает Джас. — У Гленды случилась передозировка героином. Три дня назад ее похоронили. Карлос в очередном запое, ночует на кладбище.       Никогда в повседневной жизни не называю маму «мамой», потому что не считаю ее таковой. Она лишь женщина, которая меня родила. Лишь здесь я как-то переборола себя и решила писать по факту — кто есть кто. То же самое и с отцом. — И что Жасмин хотела? — брюнет выгнул бровь и скрестил руки на груди. — Чтобы я приехала и поддержала отца. — я закатила глаза и фыркнула.       Практически все десять лет Жасмин пытается меня убедить в том, что та ситуация, которая была в моей семье, происходит чуть ли не во всех семьях мира, и что это - вполне нормальное явление. Так же она любит мне читать лекции по поводу того, что родителей нельзя бросать, и рано или поздно они изменятся, поймут что наделали и даже попросят прощения.       Этой девушке уже двадцать шесть лет, а у нее до сих пор детская вера в чудо, искренность в людях, думаю, что в единорогов какающих радугой она тоже до сих пор верит. Жаль, что Жасмин до сих пор не поняла всю сущность человека и все реалии этого мира. Тогда она бы точно так не рассуждала.       Или это просто зависть с моей стороны, ведь ее жизнь всегда была яркой, красочной и с этими чертовыми единорогами? — Ты поедешь? — спустя несколько минут спросил Джастин, выводя меня из моих мыслей. — Знаешь же, что нет. — недовольно отвечаю я и падаю на диван, прямо напротив лучшего друга. — И что ты чувствуешь? — интересуется брюнет. — Непонятно что: во мне нет радости, что она умерла, хотя бы потому что она обеспечивала меня все года, что я жила в Шотландии. Но у меня к ней нет сочувствия — сама виновата, что так закончила. И все же что-то в сердце защемило — это не объяснить словами, честное слово.       Во мне борются два непонятных для меня состояния: мне хочется истерически засмеяться и прокричать на весь Нью-Йорк о том, чтобы эту женщину поместили в самый горячий котел в Аду, а с другой стороны это все же человек, который меня хоть как-то вырастил.       Однажды кто-то мне сказал о том, что о мертвых либо хорошо, либо никак. Но что можно сказать хорошего о моей матери? Наверное, только то, что она была прекрасным учителем и на людях казалась хорошей и доброй женщиной, поэтому скорее всего причину ее смерти отец тщательно будет скрывать, ведь окажется «мужем наркоманки». Они ведь всегда боялись за свою репутацию больше, чем за репутацию семьи.       Джастин промолчал и кивнул, вытягивая из кармана домашних пижамных штанов темного синего цвета пакетик с экстази и протягивая мне таблетку, что чуть ли не сразу попадает мне в рот. — Думаю, что нам это поможет. — я киваю и прикрываю глаза в надежде на то, что ненужные мысли быстро исчезнут из моей головы. — Надеюсь, что она варится уже в аду в отдельном котле. — Джастин ухмыляется, и я издаю смешок, потому что наши мысли слишком точно совпадают. — Я тоже на это надеюсь. — Жестокий ты человек, Эйса. — мужчина ухмыляется. — Тоже об этом думаю, — признаюсь я, — но она того заслужила. Хотя, думаю, что на самом деле есть еще похуже матери: вот недавно читала историю, где ненормальная мамаша выбросила своего ребенка с вышки, или когда одна женщина забила до смерти свою дочь ремнем и кнутом. Конечно, Гленда никогда не сравнится с ними, но моя может быть детская обида говорит лишь о том, что она самая ужасная мать в мире. — Хоть я ее чертовски ненавижу из-за ее отношения к тебе, но судить уже совсем нет смысла. Что было, то прошло. — с задумчивым лицом сероглазый закидывает в рот еще одну таблетку экстази — с меня же хватит.       Я пожала плечами и замолчала. Не хочу вспоминать о Гленде: я ее вычеркнула из своей жизни еще в восемнадцать лет, и теперь вспоминать о ней вовсе не хочется, даже если я узнала о ее недавней кончине. Это мое ужасное прошлое, которое стоит оставить позади. Гленда умерла — теперь ее точно нет, и думать о ней не стоит. Все же это был ее выбор. — Не представляешь! — воскликнула я, почувствовав легкость от принятого наркотика. Спустя практически час, когда экстази полноценно подействовало, мы сидели на полу перед окном и смотрели на ночной Нью-Йорк, который сверкал разноцветными огоньками. Все-таки этот город, как и множество других мегаполисов, никогда не спит, — когда ты свалил сюда, то спустя дня три ко мне явился Холланд.       Я истерично засмеялась, вспоминая тот разговор. После него мне было настолько неприятно, что где-то день отходила от произошедшего.       Все же я считаю актера довольно-таки сильным человеком, в моральном плане. Ведь не каждый мужчина (да и женщина тоже) признает свою ошибку и придет к любовнице с объяснениями. Но сможет ли он рассказать невесте о своем проступке? Думаю, что нет. Но это уже не мое дело. — Да? И что же он хотел? Попросил трахнуться еще раз? — Джас рассмеялся, за что получил легкий толчок в плечо. — Просил не рассказывать СМИ об этом. — Пф, — сероглазый закатил глаза, — как будто ты хотела пробежаться по центральному парку в Лондоне и истошно орать о том, что ты переспала с самим Томом Холландом. Да этот парнишка самовлюбленный. — Он был слишком зажат. — выдохнула я и прикусила губу. Голова закружилась, я помассировала виски в надежде на то, что головокружение пройдет, но нихрена. — Он боится тебя… — британец смеется и откидывается назад, кладя голову прямо на подлокотник рядом стоящего дивана.       В моем теле появилось чувство эйфории, и я расслабленно облокотилась о лучшего друга. Стоит прекратить принимать экстази, потому что это зло, только порчу себя и свое здоровье, а ведь пожить еще я точно хочу. — … или того, что я с легкостью могу рассказать об этом случае. Думаю, что он любит свою невесту и дорожит ей. — Я даже не могу представить, какого это: смотреть на свою любимую, понимая, что несколько недель назад ты зажигал в кровати с другой. Мне его жаль.        Я закатываю глаза и с приподнятыми бровями в немом вопросе смотрю на Джастина, который пожимает плечами, видя мой взгляд. — Неужели я слышу в твоем голосе искренность? — Мне тридцатник, я задумываюсь о том, что пора жениться. Мама меня уже заебала с этим. Да и сам я начал понимать, что мне стоит уже завести жену и детей. Хватит уже бегать по городу с бухлом в руках, а после снимать каких-то проституток. — И давно ты об этом думаешь? — Нет, вчера только по-настоящему задумался. — Я хочу, чтобы в моей новой квартире здесь появился некий домашний уют — мне двадцать семь, а я еще не замужем. Поэтому постараюсь после переезда начать подыскивать себе мужчину. — Могу тебе в этом помочь.       Я хмыкнула и кивнула.

***

      Последующую неделю я прям-таки проводила дни либо в клубе, либо ходила со знакомым риэлтором Джастина по разным пентхаусам Нью-Йорка в поиске места жительства. Сказать, что неделя была загружена — ничего не сказать. Я просто приходила домой и заваливалась в кровать, успевая снимать с себя лишь верхнюю одежду и обувь. После спала два-три часа, брала кофе и с «новыми» силами на работу.       Новый клуб — старые проблемы.       Буквально за две-три недели я должна подобрать новый персонал — официантки, бармены, охранники и уборщицы, бухгалтеры, так как те, кого набрала та администратор, которая временно заведовала клубом, были вообще ни о чем. Мне либо их стоит дисциплинировать, и, так сказать, заново переучивать на привычный лад, либо же набирать новую команду. Я посидела, подумала и решила, что лучше будет, если я буду проводить собеседования, но у нас будет нормальная команда, которая понимает, что нужно делать, а что нет.       Еще одна трудно решаемая проблема — поставщики алкоголя, которые на отрез отказывались сотрудничать, потому что видите ли «новый клуб, практически неизвестный, мало ли, что случится. Вы закроетесь через неделю, а мы потом убытки будем нести?». На первой встрече я даже показывала им отзывы с интернет-сайтов про нашу сеть клубов, фотографии клуба и рейтинги. На что представитель компании заявил, что эту статистику легко подделать.       Конечно, их тоже можно понять — новый никому неизвестный в Штатах клуб — это в Европе и Азии мы довольно-таки известны, а тут впервые открываемся. Поэтому доверия нуль, даже на бумагах. Но мне было настолько смешно, когда на вторые переговоры я пришла в коротком облегающем платье и с большим вырезом на груди, так же на шпильках в чулках, край которых «случайно» выглядывал из-под черной ткани. Мне стоило специально уронить ручку на пол и присесть за ней, как в ту же секунду на договоре поставлена подпись и печать.       Но если вы думаете, что это все конец, то прошу не торопиться, ведь самых главных — танцовщиц — я до сих пор не нашла, как и хореографа, который будет ставить танцы. А это ведь большая проблема. Открытие клуба состоится через полтора месяца. А мне ведь еще нужно заниматься переездом и гражданством. Благо, что со вторым мне поможет подруга Деборы, и мне ничего не нужно будет делать, а просто потом положить пару сотен долларов в конверт и передать ей.       И я вовсе не понимаю, как я все это успею, так как дни расписаны чуть ли не по минутам, а время идет довольно-таки быстро.       Видя мое болезненное (чертова погода, резко стало холодать) и уставшее состояние, Джастин заставил меня пойти на мероприятие в честь новой сделки между компанией, в которой он работает, и их ключевым партнером. Не помню, упоминала ли я об этом или нет, но Джастин работает в сфере киноиндустрии, а точнее быть в американском филиале компании «Sony». И вот сегодня уже состоится известной ужин многих значимых лиц: актеров, певцов, генеральных директоров партнеров компании и дядечки с «большими карманами» и счетами в банках.       Как бы мне не хотелось, но Джастин сам стянул с меня одеяло и заставил пройтись по паре магазинов небольшого торгового центра недалеко от его пентхауса, чтобы купить платье и, как мужчины говорят, «всякую вашу женскую ненужную хуйню». И если я надеялась на то, что это хоть как-то меня расслабит, то нихуя подобного.       Мне не нравилось ни одно платье, что висело на вешалках, ни одни туфли, что стояли на стеклянных подставках с подсветкой. Поэтому, купив чай с лавандой в одном из кафе, я пошла разгуливать по торговому центру и думать о том, как не упасть в грязь со своим нарядом. Но гнев мой не прошел, когда позвонил Джас и сказал, что через час он ждет меня дома. Ведь в семь начинается само мероприятие — боже, как же я хотела вылить на его голову свой горячий чай.       Кто же предупреждает за четыре часа до начала мероприятия о том, что у меня осталось каких-то жалких три часа, ведь мы должны там появиться за час до начала?       Конечно же, я ничегошеньки не купила, потому что в самый подходящий момент вспомнила, что уже начала перевозить сюда вещи — пока что в квартиру Джастина — и решила захватить из Лондона вечернее платье. Конечно, я надеюсь на то, что я все же положила его в один из чемоданов, которые привезла с собой, а не оставила в коридоре своей квартиры (вещей и так было много).       Поэтому, схватив первые попавшиеся босоножки на высоком каблуке черного цвета, я быстро расплатилась и впопыхах чуть ли не полетела домой, потому что по словам Джастина через полчаса должны приехать стилисты, что сделают из меня «королеву этого вечера». — Может мне стоило остаться дома? — спросила я Джастина, когда мы вышли из его машины на заднем дворе отеля, в котором будет проходить мероприятие.       Всю дорогу я буквально ныла о том, что мне сейчас вовсе не хочется гулять по разным мероприятиям, улыбаться известным людям, пытаться выглядеть добродушной и милой женщиной. На данный момент я хочу открыть бутылку дешевого пива с рыбкой или арахисом в сырной посыпке и в большой растянутой футболке сидеть и смотреть фильмы по местным каналам. — Нет, тебе стоит повеселиться: выпить чего-нибудь сладкого и полусухого, контактировать с людьми… — А так же слушать скучные речи твоего босса. — добавила я и рассмеялась. — Эй! Я так-то тоже буду выступать с речью, — возмутился мужчина и пропустил меня вперед, предварительно открыв тяжелую дверь и показав пропуск охраннику, — а босс будет рад тебя видеть, я уверен. — Как его зовут? — я обернулась и задумчиво посмотрела на сероглазого. — О боже, Эйса, — Джастин закатил глаза и поправил галстук, — мистер Доссо. — Надо запомнить. — Пора уже. Он-то тебя хорошо помнит. — я засмеялась и спустя пару коридоров, по которым меня вел Джас, вышла в большой холл самого отеля. Видимо, британец здесь часто бывает, раз уж досконально разобрался в плане здания.       О, Боже, сколько же здесь людей — меня уже тошнит от них, вот серьезно. Каждый день я контактирую с не совсем приятными людьми и, кажется, у меня скоро аллергия начнется, вот серьезно. — Наш столик — пятый, вроде. Теперь стоит подойти и со всеми поздороваться. — Как будто я не знаю этого, но прямо со всеми здороваться? — я делаю вид, что чуть ли не падаю в обморок и хватаюсь за рукав пиджака своего лучшего друга. — Это еще не все, — хватая с подноса бегущего официанта два бокала, Джастин протягивает мне один и, не чокаясь, выпивает залпом, — вроде как там заканчивается красная дорожка — как же я рад, что мы прошли через черный выход. — Ну, мы же не знаменитости, так еще и опоздали на целых полтора часа, — хмыкаю я, наблюдая за тем, как ловко Джастин проходит между людей и успевает еще держать меня за руку, чтобы я не потерялась, и пожимать руки другим мужчинам и кидать разные фразочки: «Мисс Салкер, вы прекрасно выглядите», «Добрый вечер, Мистер Бланко, у вас новые часы? Они великолепны». В ответ можно услышать лишь смех и улыбки, а так же: «Мистер Томас, вы мне льстите». — Никто еще не садился, так что пойдет. — И где же твой босс? — я прыскаю и осматриваю зал в поиске знакомой лысой головы, на которую при прошлой встречи я случайно пролила томатный сок. Интересно, мистер Доссо будет рад меня видеть? — Он за третьим столиком сидит, а, нет, его там нет, — сероглазый смотрит в разные стороны, чтобы найти Мистера Доссо, — я точно получу от него за опоздание, — он укоризненно смотрит на меня. Я же пожимаю плечами, мол, это не я виновата. — Я не виновата, что на этот макияж они угробили столько времени — знала бы, сама села и сделала. Но, согласись, красиво вышло. — я показушно покружилась вокруг своей оси. — О, вот он, — проигнорировав мое показушнество, Джас вновь хватает меня за руку и ведет в центр холла, — в любую задницу этого мира заползет, осел чертов. — бурчит с недовольным лицом Джастин, ведя меня к своему начальнику.       Но когда мы подходим к самому мужчине, то лицо британца смягчается и он радостным голосом говорит: — Добрый вечер, Мистер Доссо, — не смотря на то, что босс разговаривал с другими людьми, Джастин влезает в разговор, — ваш костюм прекрасно сидит на вас. — Мистер Томас! Вы опоздали на целых полтора часа. — недовольно бурчит Доссо и смотрит на моего друга. — Мистер Доссо… — начинает Джастин, неловко почесав затылок. — На самом деле, Мистер Доссо, это я виновата, что Мистер Томас опоздал — он ждал меня. — я влезла в их разговор, обращая на себя внимание не только начальника, но и старых мужчин, скорее всего, каких-нибудь миллионеров.       Лицо начальника сразу же поменялось. Мужчина вытянул лицо, теперь оно и вовсе стало похоже на яйцо — боже, хоть бы не заржать на весь отель. — О, Мисс Гонсалес, а Джастин не говорил, что вы тоже прийдете на это мероприятие. — лысый мужчина поцеловал тыльную сторону моей протянутой ладони и мерзко улыбнулся. — Это был сюрприз. — я фальшиво улыбнулась и повернула голову в сторону британца, который уже был на взводе — его чертовски бесит босс. — Очень приятный сюрприз! — Доссо провел взглядом по моему телу, останавливая взгляд на открытой груди — в этот момент мне захотелось насильно снять пиджак лучшего друга и накинуть на себя. Какой же он мерзкий. — Как поживает ваша жена? — выделяя последнее слово спокойно спросил Джастин. — Достаточно отлично. Ее сегодня нет, потому что Мелиса отравилась, бедняжка, — с фальшивым сожалением сказал американец и сказал что-то подошедшему официанту, — мисс Гонсалес, вы присоединитесь к нашему столику? — Доссо кивнул в сторону своего стола, за которым уже собирались люди. — Спасибо, но я, пожалуй, откажусь. — Жаль, еще увидимся. — старик подмигнул мне и скрылся в толпе. — Я готов его расчленить и подать его тело бездомным собакам. Ты видела, как он пялился на тебя? — Он слишком мерзок, бр-р-р-р... — меня передернуло.       В один момент в большом помещении погас свет, оставляя лишь по углам пару декоративных фонарей, что светили тусклым светом. Все гости деланно ахнули и в спешке начали рассаживаться по местам. Мы с Джастином прошли за наш стол, за которым сидели уже знакомые мужчины со своими женами или девушками.       С некоторыми из них я уже знакома — не в первый раз появляюсь на таких мероприятиях в качестве «подружка мистера Томаса». Например, Кристиан — начальник отдела «Маркетинг, реклама и PR» — молодой мужчина лет тридцати пяти, а так же его жена — Анастейша, которая на данный момент в декрете, являются моими приятелями. Когда они прилетают в Лондон, то мы обязательно встречаемся, даже без Джастина. Кстати, Кристиан является так же лучшим другом сероглазого.       Так же я знакома с Мистером Браун — серьезным и сердитым мужчиной, который смотрит на всех свысока и пытается перед каждым выпендриваться и поставить в неловкое положение. Его любимое занятие — крутить перстни на пальцах, а так же чуть ли не каждые пять минут смотреть в свои золотые часы с бриллиантами.       А если еще вспомнить Миссис Уилсон — женщина была бы идеальной парой Мистеру Браун — такая же высокомерная и противная женщина лет пятидесяти с вечно ярко накрашенными веками и губами. Ох, она такая змея, похуже меня, вот серьезно. Ее желчью убить можно. — Хей, Эйса, как я тебя рада видеть! — шепотом говорит Анастейша, смахивая со лба вечно спадающую челку. Брюнетка целует меня в щеку и приобнимает за плечи. Я приобнимаю ее в ответ и киваю Кристиану, который почесывает подбородок и пожимает руку Джастину. — Я тебя тоже. Как ты? Как малыш? — спрашиваю я, посматривая на сцену, где началось шоу — вышли танцовщицы, а так же какой-то местный певец. — Все хорошо: через три месяца рожать, я так волнуюсь. — Грей выдыхает и закусывает губу. — И чего? Не впервой же. — смеюсь я и мило улыбаюсь. — Это да, но все же не знаю, какой сюрприз меня ждет, — Анастейша смеется в ответ и гладит себя по животу, — нам надо собраться вчетвером и провести совместный вечер. Предлагаю на выходных у нас на даче! Мы давно не виделись, много есть чего обсудить. — Да-а-а-а. — протянула я и начала осматривать людей, сидящих вокруг меня — за другими столиками. Знакомые лица — точно известные личности по типу актеров или миллионеров. — Здесь столько много знаменитостей. Мне хоть и не впервой сидеть в окружении всяких звезд, но сегодня какой-то особенный праздник, — завороженным голосом сказала брюнетка и закатила глаза от полуголых девиц, что танцевали на сцене, — мистер Доссо не изменяет себе. — Боже, ему больше семидесяти лет, а он ведет себя как двадцатилетний парнишка, — я закатила глаза, смотря, как начальник Джастина смотрит на танцовщиц похотливым взглядом, — кажется, что он сейчас кончит от такого выступления.       Анастейша подхватывает мой смех, и мы замолкаем из-за недовольного взгляда Кристиана и Миссис Уилсон, которая пафосно фыркнула на нас и демонстративно отвернулась к сцене — и как ее муж с ней уживается вообще?       Почему-то мне стало совсем неинтересно следить за происходящим на сцене: после танцовщиц, которые чуть ли не выпрыгивали из трусов вышел молодой темнокожий парень и запел какую-то песню конца двадцатого века. Какой же у него красивый голос — получше, чем у многих известных артистов.       Ну, и так как мне стало скучно я сначала осмотрела стол, на котором располагались разные блюда «высшего общества»: от устриц и настоящей красной икры из России до двух дорогих бутылок вина от «Бадагони». Все как обычно. Вот уже из года в год на всяких приемах подают в основном только такие блюда: фантазия у составителя меню явно закончилась.       После стола я без стеснения продолжила рассматривать знаменитостей, что присутствовали на вечере, иногда смущаясь от ответных добрых улыбок мне и раздражаясь от пафосных и высокомерных взглядов некоторых женщин. — Хочу тебе сказать, что на тебя вечно посматривает парень с пятого столика, — Анна наклоняется ко мне и шепчет это на ушко, — тихо ты! — когда я начинаю осматриваться, произносит брюнетка и хихикает.       Я закатываю глаза и наконец-то нахожу этот гребанный пятый столик, а потом и вовсе застываю в немом шоке. О, боже. Мое сердце забилось с такой силой, что в миг мне стало плохо, и я дрожащей рукой налила воду в стакан и осушила его. Мне вовсе не полегчало, но та мысль, что на этом вечере находится тот самый Том Холланд — мальчишка, который в прямом смысле взбудоражил меня.       Его глаза сияли в разных огоньках прожектора, который со скоростью света перемещал «фонарики» по всему залу. Они так блестели, что в один момент мне показалось, что они скоро загорятся.       На губах такая незнакомая нахальная ухмылка, в глазах бегают чертики — неужели уже выпил? Я выпрямила спину и попыталась отвести взгляд от парня, который в наглую смотрел на меня и облизывал губы, пока ему какой-то мужчина что-то говорил, но у меня ничего не получалось. Я сидела будто под гипнозом, будто в мире кроме меня и него никого не существовало.       Мое скучающее спокойствие в миг сменилось на игривое настроение, и я даже послала такую же нахальную улыбку Тому, который приподнял брови в немом вопросе, мол, наглая? Я еле сдержала смех и прикусила губу, потому что привлекать внимание вовсе не хотелось. А ведь лицо актера было очень смешным.       Но появившееся из ниоткуда игривое настроение куда-то исчезло, когда я увидела девушку, которая поцеловала парня в щеку и прижалась к его плечу.       К сожалению, мое зрение не позволяет мне рассмотреть эту девушку, скорее всего, это его невеста. — Он тебе нравится? — отдаленно слышу голос Аны, которая шипперским взглядом смотрит то на меня, то на соседний столик. — Что? — Ну, тот парень. Я следила за вами. — она хмыкает. — Нет, просто старый знакомый. — пожимаю плечами и делаю глоток вина, чтобы скрыть свои пунцовые, от смущения, щеки. — Ну да, конечно. Не палитесь вы так. — Боже, Ана... — я закатила глаза и еще раз кинула взгляд за столик под номером пять, но уже никто не обращал на меня внимания.