Королева клуба

      Рассматривая темные полоски между белой плиткой пола, я машу ногами, чтобы скрыть явный мандраж в теле. Пальцы до боли сжимают края больничной койки, а ком в горле все также не проходит. Хочу разрыдаться, но слез будто нет, поэтому я лишь выдыхаю и ложусь обратно на кровать, уставившись в шторку приятного мятного цвета, что разделяла меня и других пациентов.       Мимо пробегают врачи в белых халатах, не обращая на меня никакого внимания. Звуки переезжающих туда-сюда каталок немного подбешивают, хочется заткнуть уши. Где-то вдалеке плачет женщина из-за поставленного ей диагноза. В соседней «кабине» мужчина ест мясо, противный запах которого распространился по всей огромной комнате, где мы находимся.       Из-за этого запаха меня вновь выворачивает наружу в любезно предоставленный медсестрой тазик. Голова кружится, и я откидываюсь обратно на кровать, чувствуя во рту неприятный привкус. Жаль, что рядом нет жвачки, иначе я бы зажевала всю пачку.       Волнение нарастает с каждой минутой, как только я вспоминаю как посреди рабочего дня меня вырвало. Отдаленно вспоминаю, как меня на руки берет Джастин и тащит к запасному выходу. Я вырываюсь из его стальной хватки, но все мои попытки провалены также быстро, как мы добрались до машины. Мужчина садит меня на заднее сидение и везет в больницу.       Я зла на него за то, что он так повел себя со мной. Хочется врезать сероглазому, но сейчас, мельком осматривая его, посапывающего на неудобном белом кресле, лишь отворачиваюсь к шторке и думаю о том, что скажет врач, когда придет с анализами. Мне страшно, по-настоящему страшно.       Скажет ли врач о том, что это простая простуда, отравление и чрезмерное употребление алкоголем или то, что происходит в моем организме, можно определить какой-то страшной болезнью? А может, я вообще скоро умру от своего образа жизни? Так пугает эта неизвестность впереди.       На часах уже половина третьего ночи, а мне не сидится на месте. Сон давно покинул меня, а весь мой разум заняли мысли о том, что где-то в кабинетах этой больницы, возможно, решается моя дальнейшая судьба. Зад болит от того, что я то сижу, то лежу на неудобной койке. Поэтому я решаю пройтись хотя бы до туалета.       Ноги по обычаю подкашиваются и покалывают. Я делаю пару шагов, держась за железные подлокотники койки, а после отпускаю их. Но не сделав еще и пары шагов, случайно задеваю кровать, которая со скрипом в колесиках откатывается вправо. И от этого звука сразу же просыпается Джастин.       Британец резко подскакивает с кресла с подушкой в руках и, зажмурившись от яркого и холодного света, распахивает глаза и упирается ими в меня. Две серых тучи, именно с этим природным явлением у меня ассоциировался цвет его глаз, с интересом и примесью раздражения рассматривают меня. — Куда это ты? — прищурившись, спрашивает Джастин. — Куда надо, — резко отвечаю я, давая понять, что обида за то, что он привез меня в больницу, глубоко засела в моем сознании. — Вот скажи мне, чего ты обижаешься? — брюнет так же не скрывал свои эмоции и чувства. Он скрестил руки на груди и преградил мне путь, — ты думаешь, мне стоило лучше смотреть на то, как тебя выворачивает? Думаешь, мне нравится видеть тебя бледной, падающей в обмороки? Ты мало ешь, постоянно пьешь эти ебнутые таблетки, эффект от которых равен нулю.       Я поджимаю губы, слушая его гневную тираду и смотря в озлобленные глаза, в которых еще чуть-чуть и появятся молнии. Мне, безусловно, становится стыдно за мое легкомыслие и поведение подростка. Джастин прав в данном случае на все сто процентов. Будь я на его месте, то даже не смогла бы подумать о том, чтобы оставить его в таком состоянии.       Протерев глаза, я преодолеваю между нами расстояние и обнимаю мужчину настолько крепко, насколько могу. Джастин вздыхает и так же обнимает меня. Я чувствую его тепло и заботу, с которыми он смотрит мне прямо в глаза. Не устану говорить то, что я очень люблю этого засранца. — Прости, — я практически скулю, понимая, что в данном случае не права, и он правильно поступил, — просто я волнуюсь, вдруг что пойдёт не так, и у меня и вправду какая-то болезнь? Мне очень страшно, Джастин. — Малышка, — прошептал мужчина. Он поцеловал меня в лоб и уткнулся мне в макушку, — все будет хорошо. Я же тебя не брошу. Мама, Эшли, да тот же чертов Холланд тебя не бросят. Ты же знаешь, что у тебя всегда есть мы, и мы всегда будем стараться делать так, чтобы ты была счастлива. — Мг, — кивнула я, — боже, а что же подумают мои подчинённые? Они же вероятно видели, как ты меня выносил на руках. — Об этом не волнуйся. Барбара все решит, она мне пообещала. — Хорошо, — выдавливаю я из себя, чувствуя, как в груди начинает еще сильнее биться сердце.       Шторка мятного цвета резко открывается, из-за чего мы с Джастином отходим друг от друга. В «кабину» (по-другому я назвать это не могу) заходит знакомый уже нам врач с кучей бумаг в руках. Мужчина не обращает на нас никакого внимания и садится в кресло, на котором до этого спал брюнет, закидывает ногу на ногу и потом лишь поднимает на нас карие глаза.       Мистер Мэлоун больше напоминал мне какого-то профессора конца девятнадцатого-начала двадцатого века из южных районов Лондона: впалые щеки, нос с горбинкой, рыжеватые волосы с сединой на висках и затылке, темные усы с подкрученными концами, лёгкая щетина и очки, совсем не подходящие под его тип лица.       Мэлуон перекинулся парой фразами с Джастином, на которых я не решилась сосредоточиться. Я села на койку и вновь сжала ее края, уткнулась взглядом в носки замшевых туфлей брюнета. Отдаленно я слышала, как шуршат бумаги, которые со скептическим и равнодушным взглядом рассматривает рыжеволосый.       Волнение вновь добралось до меня, и я начала трястись. Разум задурманен, как под наркотиками, и я даже не смогла услышать слова врача, который два раза повторил мою фамилию. Джастин чуть толкнул меня в плечо, чтобы я наконец-то обратила внимание на кареглазого, который с тем же равнодушием рассматривал меня. — Ну что же, — протянул врач, как будто издеваясь над нами,  — я говорю всегда прямо в глаза, даже если поставленные диагнозы могут довести пациента до истерики. Судя по вашим анализам, могу сказать лишь то, что ничего серьезного у вас не обнаружилось, — я облегченно выдохнула, — кроме того, что вы беременны, вы здоровы, как бык на корриде.       Словно гром посреди ясного неба раздались эти слова надо мной. Я застыла в ужасе и шоке, не веря тому, что мужчина произнес. Этого не может быть. Это не правда. Я не могу быть беременной. Просто не могу. Наглая ложь и недостоверность диагноза. Может, они вообще перепутали мои анализы с другими?       Ком встал поперек горла так, что я не смогла даже ничего сказать. Все слова сбились в какую-то кашу, я лишь мычала и смотрела в глаза Джастину. В тех серых тучах я увидела отвращение (ко мне или к Тому, который и является отцом моего ребенка?), разочарование, проблескивал гнев и сочувствие. Но от этого взгляда мне не становилось лучше.       В голове, словно эхом, отдавалось противное «Вы беременны», но воспринимать эту информацию я отказывалась. Этого просто не может быть. Нет, нет и еще раз нет. Я не верю в эти слова. Врачебная ошибка. Я…я ведь не могу.       Перед глазами невольно встала картина меня и малыша лет трех, который смотрел прямо в мои глаза и говорил о том, что любит меня. Но я ничего не говорила, просто стояла, покачиваясь из стороны в сторону.       Возникшая между нами тишина нагнетала настолько, что мне хотелось лечь на койку и закрыться подушкой. Но вместо этого я лишь схватила за руку Джастина и с силой сжала, впилась ногтями в кожу, оставляя на ней следы. Джастин что-то прошипел, но продолжил все также сидеть. — Этого не может быть! — громко воскликнула я со слезами на глазах.       Хотела разрыдаться — вот и появился повод.       Я с надеждой на то, что это типичная шутка врачей, посмотрела прямо в карие глаза Мэлоуна. Но в них, кроме насмешки надо мной, ничего не было. Я поджала губы, чувствуя как по щекам скатываются маленькие слезинки. Мое тело словно парализовало, и я даже не могла пошевелиться. — Почему вы так думаете? — поправив очки, спросил рыжеволосый. — Я… Но ведь… Блять… Ещё в 2013 году мне поставили диагноз бесплодия, — нахмурившись, я вспомнила небольшую бумажку с жирно выделенным словом и печатью врача. — После чего вам поставили бесплодие? — мужчина тоже нахмурился и начал листать какие-то документы и справки. — После выкидыша.       Джастин перевел взгляд с меня на мистера Мэлоуна и подал голос, который мимолетно меня начал успокаивать. Слезы перестали скатываться по щекам, и у меня появилась надежда на то, что я вовсе не беременна. — Но ведь бесплодие за шесть лет само же не могло рассосаться? — Конечно, вы правы, — Мэлоун стрельнул в нас взглядом, — но я уверен на все сто процентов, что вы беременны. Есть вероятность того, что произошла врачебная ошибка со стороны доктора, который поставил вам такой диагноз. — То есть Эйса все это время могла родить ребёнка? — брови Джастина полезли вверх, как и мои. — Да, — твердо произнес врач. — Но как же такое получилось? Я же пила противозачаточные, чтобы точно убедиться в том, что ничего такого не произойдет. — У вас есть выписка? — Нет, я сама их покупала. Посмотрела на форуме в интернете.       Я засмущалась, потому что такое говорить врачу вовсе не хотелось. Я взрослая женщина, а доверяю паре дам из интернета. Но ведь я была уверена в этих таблетках и диагнозе, поставленным тем врачом. Боже, неужели это все происходит в реальности?       Рыжеволосый сдержал смешок, от чего я ещё больше засмущалась. — Мисс Гонсалес, вам практически тридцать лет, а вы полагаетесь на форумы. У врачей надо спрашивать на такие темы. Но если вы и пили их, то они могут не действовать, если вы выпиваете, постоянный стресс, переживания. Если что-то из этого в вашей жизни присутствует, то тогда понятно. Да и вы могли забыть принять таблетки, это нормально. Из ста процентов женщин, которые принимают противозачаточные — двадцать пять процентов оказываются в такой же ситуации, как и вы. — Это ужасно, — выдавливаю из себя я и устало прикрывают глаза, — и все же, вы точно уверенны в том, что я беременна? И не то, что я сомневаюсь в ваших словах, но сами поймите, мне сложно принять это. — Абсолютно, — отрезал мужчина, — беременностью можно объяснить ваше состояние: головные боли, токсикоз, тремор, боли в животе и вашу импульсивность. У вас остались справки, выписки с того времени? — я быстро киваю, — В течение трех дней принесите мне их. Я должен убедиться, что ваш врач поставил вам неправильный диагноз. А пока можете быть свободны, но завтра явитесь на осмотр к акушеру-гинекологу.       Кареглазый встает и пожимает руку Джастину, а после просто кивает мне и выходит, оставляя шторку не задернутой. Я с минуту молчу, а после кидаюсь в объятия Томаса, будто он является моим спасательным кругом. Брюнет обхватывает меня своими большими ладонями и целует в макушку. — Этого не может быть, Джастин, — шепчу я, — просто не может быть.       Уныние и отрицание действительности сменяется на истеричный смех, который вырывается из моего горла и растворяется в этой кабине. На глазах вновь появляются слезы, и я уже не стараюсь сдерживать их, начинаю тихо рыдать, пачкая косметикой белоснежную рубашку и распахнутый пиджак. — К сожалению, это так, малышка, — обеспокоенно произнес британец, — и это стоит принять. — Но что я скажу Тому? — представляя реакцию актера, спрашиваю я, словно Джастин мне в этом сможет помочь. — Давай ты отдохнешь, а потом мы об этом поговорим? — ласково предложил Джастин.       Я кивнула и мы, отлепившись друг от друга, последовали к выходу из здания, которое показалось мне адом, нежели местом, в котором лечат людей.

***

      Медленно шли дни, которые сменяли ночи. На календаре приближался конец февраля, а я все так же мысленно оставалась в январе, когда мне сказали о том, что в моем животе теперь живет малыш.       Но я вовсе не чувствовала времени, которое проходит. Все эти дни я проводила у себя в квартире, игнорируя каждого человека, который пытался со мной хоть как-то напомнить о себе (в этот список не входит Джастин, который побоялся оставлять меня одну и перебрался на некоторое время ко мне).       Вечера и ночи проводила за работой в клубе, откуда успела уволить половину персонала и набрать тех, кто меня пока что не разочаровывает. Утром отсыпалась, а после заново: квартира, давящие на меня стены и панорамное окно, за которым я наблюдаю беззаботную жизнь.       Все еще в голове отдаются слова, которые произносит грубый голос мистера Мэлоуна. Два слова, которые изменили всю мою жизнь — я просыпаюсь и засыпаю с ними, ем, пью (не алкоголь), работаю именно с ними. Они стали частью моей жизни, без моего согласия, наплевав на меня саму.       За это время я пережила все пять стадий горя.       Отрицание. Первые три дня я не верила в то, что это все происходит со мной. Все казалось диснеевской сказкой, которая должна была закончиться еще за стенами больницы. И я не понимала, что все это реальность, пока Джастин насильно меня не затянул в больницу на консультацию, где подтвердили, что во мне начинается жизнь.       Гнев. После больницы в стену полетело все, что можно: посуда, которой у меня не было слишком много, цветы, что потом пришлось пересаживать в другие горшки, телефон и декор, купленный с Джастином в конце января. Большинство старых вещей из гардероба (на новую одежду у меня почему-то рука не поднялась) были разорваны в клочья. В те несколько дней уволены все, кто вели себя неподобающим образом.       Компромисс. Я обвиняю себя в случившемся. Что не смогла сделать так, чтобы этого всего не произошло. Мне стоило пройти еще в 2014 нескольких врачей, чтобы понять, что все это врачебная ошибка, чтобы я все это время не волновалась по поводу того, что у меня не может быть детей. Так же стоило сходить за выпиской нормальных противозачаточных.       Депрессия. Сознание задурманено. Делать ничего не хотелось. Я автоматически вставала с кровати, ходила в душ, отправлялась на работу. На моем лице ни одной эмоции, аппетита нет (и этот этап продолжался дольше всех, поэтому я успела похудеть), смысла жить дальше тоже. Все стало серым, скучным и бытовым — в мире не осталось цветов, кроме черного и белого.       Принятие. Два дня назад я приняла свою беременность и то, что когда-нибудь об этом узнает не только Том, но и Зендея, и, возможно, даже весь мир. Конечно, я все еще не хочу этого ребенка, но стоя перед зеркалом и рассматривая свой живот, я поняла, что это не сон, не сказка и даже не рассказ сумасшедшего автора. В моем организме живет малыш, от которого я собираюсь избавиться в ближайшее время.       Мысли об аборте посетили меня еще неделю назад, когда мне ясно и четко дали понять, что моя беременность неизбежна. В тот день я думала лишь о том, как я буду растить ребенка, которого не хочу рожать именно сейчас. В моих планах рождение малыша было где-то через лет пять-семь.       Взвесив все «за» и «против», я поняла, что значительный перевес на второй чаше. И будет лучше, если я сделаю аборт в ближайшее время и забуду об этом (вряд ли я, конечно, смогу это сделать, но попробовать стоит). Но останавливает меня лишь мысль о том, что я больше не смогу иметь ребенка, совесть и Джастин.       Джастин, когда узнал об этом, был настолько зол, что мне показалось, что он меня ударит хотя бы за мысли об аборте. Мужчина пытался меня переубедить, грозился, что я отправлюсь в могилу за этим ребенком (и говорил он это совершенно серьезно). Но в конечном итоге назвал меня ебанутой и, сказав, что не может с убийцей находиться в одной квартире, на три дня вернулся к себе. Но уже на следующий день пришел под предлогом, что не может оставить меня одну. — Почему ты хочешь сделать аборт? — выруливая на нужную улицу, спрашивает Джастин, — ты понимаешь, что в случае чего твоё бесплодие будет уже реальным?       Я вздыхаю, понимая, что Томас не отстанет от меня. Не нужно было ему ничего говорить, потому что он мне не даст сделать аборт. — Я понимаю, — я отворачиваюсь к окну, за которым проносились небольшие магазины, кафе и рестораны с яркими вывесками, — но куда мне ребёнка сейчас? Я не готова же к этому.       И это была абсолютная правда. Я еще не обжилась в Нью-Йорке, у меня работа, на которую я хожу ночью, да и мне еще хочется поразвлекаться и пожить беззаботной жизнью с кучей алкоголя, вечеринок и секса. Я не готова, мать его, к ребенку и жизни домохозяйки. — Скажи своему Тому, он тоже участвовал в этом, пусть и думает, что делать дальше, — со злостью вскрикнул Джастин и ударил по рулю. Я дернулась от испуга. — Я уверена, что он скажет то же самое, что и я, — пожав плечами, я уставилась на свои пальцы, от волнения заламывая их, — но я не буду ему говорить, не стоит ему знать об этом. Тогда я окончательно потеряю Тома, он забудет обо мне. А я так-то люблю его. — Тебя эта «любовь» совсем свела с ума. Ты сама не понимаешь, что говоришь. Тебе Холланд стал дороже, чем собственный ребенок? Подумай еще раз, Эйса. — Мг, — даже не обращая внимания на его первые фразы, мычу я, — но я уже все решила. — Я все равно не дам тебе потерять ребёнка. Если надо, то привяжу тебя к себе и будешь всегда со мной.       Я еле заметно улыбнулась. — И если ты не скажешь этому жалкому актеришке о ребенке, то сделаю это я. Но в том случае ему придётся под гримом скрывать синяки. — Боже, Джастин, нет, прошу, не говори ему ничего, — я стала произносить слова, словно молитву. — Том вообще не обязан знать о ребенке! — Тогда сделай так, чтобы уже на следующей неделе Томас знал об этом.       Я резко замолчала, понимая, что этими словами Джастин подписал мне смертный приговор. Говорить Тому ничего не хотелось, потому что его вердикт будет тем же, какой и вынесла я — аборт. Но я понимаю, что своими словами испорчу отношения между нами, чего сейчас не стоит делать. Том не виноват в моей тупости.       Мы остановились около частного роддома на краю Манхэттона. По телу бегут мурашки от этого места, но все же мне стоит перебороть свой некий страх и зайти в это здание. Тем более, что ничего страшного не случится, кроме того, что я наконец-то увижу Ану, Кристиана и их новорожденного мальчика.       Джастин вытащил из багажника большой букет белых роз, которые очень любит темноволосая, а так же небольшую коробочку с новыми и дорогими часами для Кристиана. Я же в руках держала набор погремушек, что издавали неприятные звуки, как только подергаешь ими в разные стороны.       Мы быстро поднялись на нужный этаж и зашли в палату, откуда доносился детский плач и протяжное «тш» от Грея. Я увидела Ану в больничной рубахе и с улыбкой на устах и Кристиана, который спокойно (но руки у него тряслись) покачивает сына, рассматривая его лицо. — Анастейша! — я подбежала к родившей женщине и крепко её обняла, в эти объятия я пыталась внести все свои поздравления и радость от рождения крестного сына, — моя ты милая, как ты? — Это было чертовски больно.       Темноволосая похлопала по своей белоснежной постели и чуть подвинулась к краю, чтобы я смогла сесть. Я села и обняла ее за плечи, замечая усталость и в то же время радость на ее лице. Ее улыбка стала еще шире, когда Джастин преподнес к ее лицу букет цветов и поцеловал ее в щеку. — Дайте поддержать-то своего крестного сына! — радостно вскрикнул брюнет и чуть ли не выхватил ребенка из рук своего друга.       Кристиан нахмурился, но все же отдал Джеймса в руки Джастина, продолжая поддерживать его за спину, так как понимал, что от Томаса можно ожидать все, что угодно. Британец стал сюсюкаться с ребенком, как будто он поймет все слащавые словечки мужчины.       Вскоре послышался детский заливающийся смех. Его смех был настолько веселым и заразительным, что я не смогла сдержать улыбки. Джастин и Кристиан — два серьезных мужчины, спокойствию и хладнокровности которых могут позавидовать практически все люди на земле, сейчас пытаются повторить этот смех, чем веселят Джеймса. — Ты как, Эйса? — женщина положила свою голову на моё плечо и облегчённо вздохнула, видимо, осознавая, что все худшее осталось позади,  — выглядишь неважно.       Конечно, ведь я беременна.       Так хотелось произнести эти слова, но я лишь поджала губы и пожала плечами, мол, не знаю. — Так спрашиваешь, как будто это я рожала, — с уст сорвался нервный смешок, что не утаился от Анастейши, но она лишь кивнула и рассмеялась от трех детей перед нами.       Томас начал качать Джеймса в разные стороны, делая вид, что он самолетик, а Кристиан пытался отобрать своего сына, так как его пугала эта «игра». Но британец и не собирался отдавать своего крестного сына в лапы (именно так и выразился Джас) американца. — Ана, — шепотом произнесла я, понимая, что сейчас моим вопросом выдам себя с потрохами, но желание было сильнее, — неужели эта боль, девять месяцев ужаса стоят ребенка?       Грей подняла на меня свои глаза и прищурилась. — Почему ты меня об этом спрашиваешь? Не хочешь ли ты сказать, что… — голубоглазая не закончила и тыкнула меня в живот, прикрытый плотной тканью свитшота. — Что? — я выпучила глаза, — нет-нет-нет. — Я сделаю вид, что поверю тебя, — она обратно положила свою голову на мое плечо, — да, стоит. Я девять месяцев мучилась с этим чудом, постоянно волновалась, а вдруг что пойдет не так, но это того стоит. Когда я впервые взяла его на руки и увидела эти голубые чистые, как небо, глаза, то поняла, что все было не зря. Я знаю, что он будет самым лучшим сыном в мире, ведь является продолжением меня и моего мужа. А я буду самой лучшей матерью, которая всегда будет делать так, чтобы моя семья была счастлива.       Я промолчала, чувствуя, как в животе запорхали проснувшиеся бабочки. Слова Аны глубоко засели в моей голове. Может, я погорячилась с абортом? Грей же права, что это продолжение меня самой, а как я могу погубить его? Я должна сделать все, чтобы ребенок получил лучшую жизнь, а не убивать его. — Малышка, — ласково протянул Кристиан, глядя прямо на меня. Я стрельнула убийственным взглядом в Джастина, от которого и научился Грей меня так называть, — ну, подержи Джеймса. А то Джастин уже залапал сына. Крестную маму он тоже должен знать, а то воспримет Томаса за мать и отца.       Мы с Анастейшей рассмеялись. Но я отказалась. — Возьми его на руки, Эйса. Не бойся ты так, — с легкой улыбкой произнесла голубоглазая, — это всего-лишь ребенок, — я фыркнула на ее слова, но все же подошла к Кристиану, который передал мне Джеймса.       Я не чувствовала волнения, поэтому спокойно приняла ребенка, сразу же вспоминая уроки, которые проходила еще в 2013 году перед выкидышем. В палате повисла тишина, прерываемая лишь моим учащенным дыханием. Джеймс посмотрел мне прямо в глаза. У него такие чистые и красивые глаза, которыми он, кажется, что-то говорит.       Держа на руках Джеймса, я поняла, что не буду убивать своего ребенка. И, даже если Том будет против, я все равно рожу и буду заботиться о нем.