С каждым днем игнорировать Тома становится все сложнее и сложнее. Его настойчивость дошла до того, что я на протяжении последних нескольких дней жила с выключенным телефоном, игнорируя все звонки и сообщения абсолютно от каждого человека. Единственной, кто мог до меня дозвониться с помощью Джастина, была Эшли.
Я не хочу видеть Холланда, потому как понимаю, что не смогу смотреть в родные карие глаза, не смогу коснуться его щек и почувствовать тонкие губы на своих. Мне будет до жути стыдно и беспокойно, если я не скажу ему о своей беременности. Но и произнести два слова, которые на первый взгляд кажутся легкими, тоже не могу. Сил не хватает.
Беременность проходит без всяких осложнений. И я даже не чувствую разницы между своим недавним прошлым и настоящим. Если не считать того, что мне пришлось бросить курить и пить алкоголь, а ручки так и тянутся к запретному. Но я стараюсь не обращать на это внимание, даже заставляю Джастина выходить на улицу, чтобы он покурил.
Чувство материнства прекрасно, хоть я все еще не до конца осознала ответственность, которую несу.
Тем временем, я потихоньку начинаю сходить с ума. У меня началась мания «матери», когда в голову приходят мысли о том, что за девять месяцев (если быть точной, то семь с половиной месяцев) я не успею ни к чему подготовиться, что не справлюсь со своей миссией вырастить ребенка. Я даже записалась на курсы воспитания детей.
Понять, что меня ждет в будущем, помогают всякие видео блогеров, в которых подробно рассказывают про жизнь молодой матери-одиночки (уж такое будущее я себе представляю — до слез). Джас с меня смеется, когда я пытаюсь запеленать мягкую игрушку, но я пропускаю мимо ушей, потому что нужно готовиться к рождению.
Но все мысли сейчас занимает вовсе не ребенок, а наш договор с Джастином.
Совсем скоро пройдет обещанная Джасу неделя, за которую я должна была рассказать Тому о том, что через несколько месяцев появится на свет наш общий ребенок, а я так и не решилась. Брюнет каждый день напоминает мне о своем условии, но решиться я так и не могу. Как будто что-то держит меня за горло, не давая произнести и слова.
Когда проходит шесть дней и наступает последний, я понимаю, что тянуть не имеет смысла. Как бы мне не хотелось даже заикаться о беременности, сероглазый чуть ли не силком заставляет меня включить телефон и набрать номер Тома. Его холодный взгляд пробегает по моему большому пальцу, который готов нажать на красную кнопку, но гудки предательски разрезают тишину в гостиной.
Джастин машет рукой, головой и скрывается на кухне. Через некоторое время я слышу как гремит посуда в соседней комнате, а я тем временем сижу на диване, заламывая пальцы на руках и в ожидании ответа на мой звонок. Не проходит и десяти гудков, как я вздрагиваю от глухого и обеспокоенного: «Эйса?».
Но не успеваю я и издать любой звук, то сразу же вероломно бросаю трубку. Откинув телефон, я залажу кончиками пальцев в волосы, взъерошиваю их и оттягиваю пару прядей с такой силой, будто хочу вырвать локоны. Хочется кричать, что я не могу сказать Тому об этом, но лишь молчу, слушая свой внутренний взрыв.
Телефон оживает, заставляя меня невольно взглянуть на экран и отметить, что на совместной фотографии с Томом я получилась очень даже ничего. Но как только я понимаю, что не на фото надо красоваться, а поднять трубку и ответить на звонок, то сразу же так и делаю.
— Алло? — глухо спрашиваю я, как будто несколько минут назад не звонила Холланду в надежде выпалить два слова сразу, без пауз и типичных приветствий.
— Андрэ? Привет, бро.
Я нахмуриваюсь, не понимая, почему он меня назвал мужским именем. Вскоре все проясняется. На той стороне провода я слышу громкий голос Зендеи, которая приветствует «Андрэ». А после Том кидает ей безобидное «я сейчас приду», и пугающая тишина. Я ничего не понимаю, включаю громкую связь и продолжаю заламывать пальцы и махать ногами в надежде наконец успокоиться.
— Что-то случилось? — резко рычит шатен, заставляя меня подпрыгнуть на месте и опустить голову вниз, будто он увидит мое положение. — Почему ты не отвечала на звонки хуй знает сколько времени? И сейчас ты позволяешь себе спокойно позвонить мне? Я очень зол на тебя, Эйса.
Я лишь сжимаюсь и зажмуриваюсь, как будто на меня кто-то замахивается. В комнате резко становится жарко, я вся покрываюсь потом. Сказать два слова — "я беременна". Мне ничего от этого не будет, правда ведь? Два слова произнеси, пожалуйста, Эйса.
Мое тело не слушается меня совсем, поэтому я выпаливаю то, что не имеет для меня значения. Чувствую, как мозг дает мне оплеуху, а сердце будто закатывает глаза.
— Ты в Нью-Йорке? — шепчу настолько тихо, что приходится повторить вопрос, так как Том ничего не отвечает.
— Да, — кареглазый еще зол, но все равно отвечает мне спокойно.
— Давай сегодня встретимся? — слыша громкие вздохи, спрашиваю я с некой осторожностью. — Если ты можешь, конечно.
Вновь тишина. Я прижимаю руку к груди, чувствуя, как сильно бьется мое сердце.
— Во сколько и где?
— Говернорс Айленд, — произношу я с легкой улыбкой на устах. Как я давно хотела побывать на этом острове чуть южнее Манхэттена, — на третьей северной пристани в семь вечера.
— Почему именно там? Тебе далеко же до туда ехать, — с интересом спрашивает Том.
— Оттуда видно
Статую Свободы.
— Хорошо, я там буду. И ты мне объяснишь свое поведение, потому что ты слишком странная, Эйса, — британец произнес последнюю фразу с упреком.
Я без слов бросаю трубку, сразу же встречаясь с взглядом Джастина. Мужчина одобрительно хмыкнул и отпил ароматный кофе из белой чашки. В другой руке сероглазый держит большую кружку с черным чаем (а другого у меня и нет). Томас садится рядом со мной и ободряюще приобнимает за плечи.
Я облегченно вздыхаю. Первый шаг сделан, но осмелюсь ли я на второй?
— Я не смогу, Джастин, — резко выдыхаю и скулю я, отпивая протянутый чай.
— Еще как сможешь, — брюнет прищурился и хмыкнул, — пойми, что это больше нужно ребенку, а не тебе. Вспомни свое детство, а теперь подумай о том, что у твоего ребенка вообще не будет отца.
— Лучше бы у меня его и не было, — закатываю глаза.
Конечно, с отцом я помирилась, хоть и не простила ни его, ни маму, но все равно раны, оставленные на моем сердце, еще долго будут заживать. Недавно ко мне во сне пришла Гленда. Она приснилась мне на следующий день после того, как я заявила о желании сделать аборт. Не верю в чепуху с черной магией, вещими снами, инопланетянами и прочий бред, который показывают по телевизору, но этот сон тронул мою душу.
Моя мать стояла напротив меня с ребенком на руках и рыдала. Ребенок разрывался от всаженного ножа в спину, а ее горящие от ненависти глаза смотрели прямо на меня. Тот презрительный взгляд, смешанный со слезами и болью, я помню до сих пор. Думаю, что мое подсознание хотело показать мне мою тупость.
— Том будет против ребенка, я уверена в этом.
— Тогда пошли его нахуй, — непринужденно сказал Джастин.
— Легко сказать, — хмыкнула я.
— Так настрой себя так, чтобы сделать тоже было легко.
Я ухмыляюсь, представляя, как сегодняшний вечер сможет поменять мою жизнь. Может, Холланд заявит мне, что любит до потери памяти и что будет рад ребенку, разведется с Зендеей и станет жить со мной. Но от этих мыслей мне хочется истерично рассмеяться и стукнуть себе по голове чем-то тяжелым.
Игнорируя взгляд Джастина, я встаю с дивана и становлюсь напротив зеркала в пол, которое стоит уже протереть — осевшая пыль и пару разводов бросаются в глаза. Приподняв широкую футболку до груди, я с некой нежностью провожу ладонью по животу, который никак не изменился. Второй месяц, чего же я хотела?
Время приближается к семи вечера, заставляя меня настроиться на хороший конец нашего с Томом разговора.
Джастин уезжает за город к Кристиану, чтобы подготовить сюрприз Ане, а я сажусь в такси и еду к югу Манхэттена, а после на пассажирской небольшой лодке плыву до острова Говернерс.
Обычно днем здесь редко можно увидеть туристов, потому что остров ничем не примечательный, и приезжие предпочитают пройтись по модным бутикам Манхэттена или жилым домам Куинса. На губернаторском острове всего лишь три достопримечательности, поэтому приплывают чаще всего ночью, чтобы издалека увидеть Статую Свободы.
Я прихожу на полчаса раньше положенного времени и, несмотря на бормотание бабушки, стоящей позади меня, сажусь на деревянную пристань. От холодного дерева по телу сразу же бегут мурашки, и я закутываюсь в теплую толстовку, надеясь, что она меня согреет.
Каждую минуту проверяю время в телефоне, чувствуя легкий тремор в руках. Я репетирую слова, которые должна буду произнести Тому, но вскоре откладываю эту идею в корзину, понимая, что забуду все, как только увижу его.
Время летит быстро, я полностью погружена в мысли о том, каков будет конец этой истории: милый хэппи-энд с жгучей перчинкой или депрессивных бэд-энд с моими истериками и принятием того, что все мужики — мудаки, которые не могут нести ответственность за свои действия.
Телефон издает звук, оповещающий меня о новом сообщении. Я быстро открываю мессенджер в надежде на то, что шатен дал о себе знать, ведь двенадцать минут назад перевалило за семь часов вечера. Но не тут-то было. Зендея вновь решила мне напомнить о своем существовании. Но ведь она всегда в моих мыслях, как и Том.
Приветик.
Я сегодня ночью прилетаю из Лос-Анджелеса.
Можем встретиться завтра, посидеть у нас дома или просто прогуляться по улицам Яблока.
Привет.
Думаю, мы можем завтра встретиться, если ты успеешь отдохнуть.
Но мне в девять вечера надо будет уйти на работу.
Думаю, до девяти мы успеем поговорить обо всем на свете: парнях, моде, фильмах и изменах.
Блять.
Я несколько раз моргаю, перечитываю последнее слово, напечатанное Зендеей. Что? Измены? Что это может значить? Неужели она все знает? Боже, сердце забилось так, будто спустя несколько мгновений выпрыгнет из тела. Нервно рассмеявшись, я дрожащими пальцами ответила ей.
Измены?
Это так, к слову ;)
До завтра, Эйса.
До завтра.
Резко нажав на кнопку выключения телефона, я взволнованно делаю несколько глубоких вздохов и закрываю глаза. Надеюсь, что это и правда к слову пришлось. Зендея же не может знать о наших отношениях с Томом, хотя бы потому что мы слишком тщательно скрываемся. Да и вообще есть куча причин!
Это просто совпадение, не более.
Я вздрогнула, чувствуя легкий испуг внутри и сильную радость, когда сзади меня обнимает Том и быстро поворачивает в кольце из своих рук. Сначала я подумала, что это неизвестный мне мужчина, который до носа натянул кепку с прямым козырьком кислотно-зеленого цвета.
— Долго меня ждала? — в перерывах между поцелуями спросил меня Том.
Я мычу что-то невнятное прямо в его губы и отодвигаюсь от актера, положив потные ладони на черную ткань толстовки, которая скрывает его накаченную грудь. Большие ладони британца покоятся на моей талии, а глаза бегают по моему лицу, как будто впервые его видят.
— А теперь объясняй, куда ты пропала? Я уже собирался приехать к тебе завтра, но ты позвонила. Что случилось? Ты вообще не очень здорово выглядишь.
Я опускаю голову. В глаза сразу же бросается большая надпись «Свобода» на толстовке Тома. Невольно хмыкнув, я вновь поднимаю голову и встречаюсь с обеспокоенный взглядом актёра.
— Я работала все это время, поэтому у меня не было свободной минуты, чтобы даже написать тебе. Прости.
Я долго смотрю в его глаза, видя в них сомнения в моих словах. Он не верит и правильно делает. Ложь чистой воды. Но Том лишь гнусно вздыхает, улыбается мне уголком рта и притягивает к себе для нового поцелуя. Поднимаюсь на мыски и с нежностью и любовью отвечаю на поцелуй. Я целую так, будто в последний раз.
А может наша сегодняшняя встреча — последняя? Тогда почему бы не насладиться друг другом? Я хочу запомнить лишь его горящий взгляд и манящие губы, от которых невозможно оторваться.
— Какая ты сегодня ненасытная, — с ухмылкой подмигивает Том. Я чуть покраснела и поправила его кепку.
Вместо слов я прижимаюсь к Тому, заставляя его удивленно приподнять вверх брови и тихо рассмеяться. Его руки прижимают меня к его телу. Я кладу голову на его грудь, чувствуя как стучит сердце Тома. Оно такое спокойное, в отличии от моего, которое очень сильно бьется от волнения, хотя внешне я выгляжу безмятежной.
Я поджимают губы, мысленно считая удары сердца Холланда. Я пытаюсь оттянуть время, чтобы набраться побольше храбрости и сил, но, к сожалению, пока что ничего не получается. И единственное, что мне приходится стоять ровно и отсчитывать время до главного разочарования в своей жизни.
И почему же я жду только худшего? Возможно, все будет хорошо, мы будем счастливы вместе с ребенком. Пытаюсь себя успокоить такими словами, потому что нихера не будет. Том настоит на аборте или же подпишет со мной контракт (я такое в фильмах видела) о неразглашении отцовства.
На выходных под предлогом похода в бар с Харрисоном шатен будет проведывать своего ребенка и меня. Будет высылать деньги на пропитание, так как работать я скорее всего не буду. Наверное нас будет объединять лишь сын или дочка, ничего более. Я забуду, что такое счастье, любовь и секс.
Я бы стала прекрасным сценаристом, не правда ли? Только единственный минус в этой работе — ты можешь написать сценарии к куче фильмов, получить признание со стороны других звезд, заработать много денег и жить, словно Зевс на Олимпе, но не можешь быть сценаристом своей жизни, которая идет своим чередом и делает тебя несчастным.
Том смеётся, когда я утыкаюсь носом в его прикрытую тканью ключицу и горько вздыхаю. Я понемногу замерзаю и начинаю дрожать, но от холода ли? Вспотевшие ладони скользят по черной толстовке с красной надписью «Freedom». Я так волнуюсь, черт возьми, даже невольно сминаю края его одежды.
— Обнимаешь, как будто прощаемся.
Я вздрогнула от слов британца и натянуто улыбнулась.
— Что тебя терзает, Эйса? — неожиданно интересуется шатен, заставляя меня прикрыть глаза и учащенно задышать.
Я резко отлипла от кареглазого, сразу же чувствуя холод, что пробирает меня до костей. В объятиях актера было так спокойно и тепло.
Я подхожу к концу пристани, высматривая вдалеке Статую Свободы, которую подсвечивают сотни огоньков со стороны нижнего Манхэттена и Джерси-Сити. Корона и факел горят теплым светом, а снизу холодная синяя подсветка. Это выглядит настолько красиво и гармонично, что невольно хочется оформить свою квартиру в таких цветах.
На небольшом острове Свободы, окруженном водами залива, в такое время совсем не пробраться, потому что ночью там много туристов. Именно поэтому мой выбор пал на Говернорс Айленд, потому что здесь немного людей, которых с каждыми пятнадцатью минутами становится все меньше и меньше. Да и все в основном находятся на первой и второй пристани, с которых лучше видно статую.
Свобода. Хочу быть такой же свободной, как и статуя.
Я глубоко вздыхаю, успокаивая тремор в теле и слезы, которые скоро польются из глаз. Надо сказать всего лишь два слова. Все будет хорошо.
— Том, — резко произношу я, чувствуя руки кареглазого на моем животе.
Если бы он знал, кто находится там…
— Знай, что я тебя люблю, — прочистив горло, говорю я.
Я повернулась к нему лицом и сделала шаг назад, вставая прямо к концу пристани. На всякий случай. Вдруг надо будет от стыда прыгнуть в воду.
— Я тебя тоже люблю, — я еле заметно улыбаюсь и сжимаю его ладонь в своей, — но ты сегодня чересчур странная и загадочная. Может, скажешь уже, что происходит, или из тебя пинцетом слова доставать?
Я издаю нервный смешок и машу головой в разные стороны, мол, нет, не стоит.
— Ну? — Холланд нахмурился. Понимаю, что ему не нравится эта странная ситуация, но мне нужно настроиться.
Я вновь обернулась на Статую Свободы, понимая, что тянуть больше смысла нет. Эта Статуя словно служит для меня некой поддержкой, поэтому я мельком осматриваю ее, напрягая все свое тело.
— Да, мне стоит кое-что сказать тебе, — я произношу это медленно, как будто Том маленький ребенок, который ничего не понимает.
— Что же…? — я слишком затянула.
Скажи уже.
Но вместо того, чтобы хоть что-то сказать, я начинаю плакать, громко всхлипывая и кидаясь в объятия любимого человека. Парень стоит, не понимая, что происходит, лишь хлопает глазами, как будто от этого я скажу нужные слова. Я утыкаюсь в его грудь, чуть взвываю и сильно зажмуриваю глаза.
Я не могу, твою мать, не могу сказать это.
Я такая слабая. Где моя смелость, которая ступала со мной по жизни? До чего ты довела себя, Эйса? Что ты сделала с собой, наивная дура?
Мне становится плохо, виски начинают пульсировать, а живот болеть. Ноги подкосились, и я схватилась за руки Тома, чтобы не упасть. Надо прекращать этот театр мёртвого лебедя.
Слезы и боль в животе — защитная реакция моего тела на такой стресс, а ведь мне говорили, что нельзя волноваться, блять.
— Что? Малышка, ты чего плачешь? Любимая моя…
Он тянет свою ладонь к моим щекам и вытирает слезы, которые вовсе не хотят останавливаться. Том выглядит очень обеспокоенным: его губы поджаты, глаза выражают раздражение, волнение и интерес, скулы напряжены, а на лбу выступила венка.
Стараясь перестать волноваться, я нежно трусь о грубую ладонь Тома, словно кошка. И я упускаю тот момент, когда перестаёт болеть тело, звон в ушах пропадает.
— Я… Я… Я…
Я хочу произнести ещё одно слово, но ком в горле не даёт мне это сделать.
— Что ты?
Том срывается на крик, сразу же привлекая к нам излишнее внимание. Он извиняется перед двумя женщинами, что находились с нами на пристани. А после поворачивается обратно ко мне и сжимает мои щеки.
— Что, Эйса?
Сейчас или никогда.
— Я тебя очень сильно люблю.
Пристань уходит из-под ног, мои плечи опускаются, а уголки губ тянутся вниз. Слышу лишь свои всхлипы. Я чувствую огромное разочарование, раздражение к себе. Я противная. Блять.
— Твою мать, Эйса! Ты меня напугала, ненормальная, и — шатен облегчённо вздыхает и целует меня в лоб, прижимая к себе.
Трусиха.
Но не могу. Не хочу.
Я застываю в его руках, начиная рыдать от своей тупости.
Дура.
Это был день, когда я нанесла первый удар по нашим отношениям. День, когда я разбилась.
