A poison in your poison

Locked in a dome The shadows flicker by He’s the madcap pusher Delirium the drug he’s dealing He drops a capsule in your drink And spikes your dream with madness. Ты заперт в надежном куполе, Мимо мелькают тени, А он — такой упорный сумасброд! Он торгует наркотиком — бредом! Он роняет капсулу в твоё питье, Пронзая твой сон безумием. Bauhaus — The Sanity Assassin — Выглядишь лучше. Смерть улыбнулся этим словам, встречая внимательный взгляд Мертвеца. Выглядел тот задумчиво, словно перемножал в голове двузначные числа. — Хотел бы сказать это тебе, выглядишь хуже. — Смерть усмехнулся. — В чём дело? Проиграл в тотализаторе свой любимый рюкзак и теперь думаешь, как посподручнее заполучить его обратно? Мертвец открыл рот и тут же закрыл, судя по выражению лица, с тщательностью обдумывая свои будущие слова. Смерть лишь надеялся, что прозвучали его слова не совсем жалко. Приходилось по крупицам восстанавливать детали жизни там, за Могильником, чтобы быть в курсе событий, происходящих с его лучшими друзьями. Вечером после объявления о драке за место вожака, которая должна была случиться через три дня, Мертвец рассказал об устроенном Кроликом тотализаторе как раз по этому поводу. Рыжая с Мертвецом даже ради интереса поставили на разных кандидатов и последние пару дней шутливо переругивались по этому поводу. В конце концов Мертвец ответил: — Проиграл я свое лезвие, а не рюкзак — не стоит того Чёрный, чтобы на его победу рюкзак ставить. Лезвие не самое любимое, но отберу его всё равно. — Ну вот, узнаю старого друга, — протянул Смерть и спустя мгновение нахмурился. — Тебя Рыжая достала со своими подкалываниями из-за того, что выиграла тотализатор? Не злись ты так, завтра она и не поднимет эту тему… — А Волк и не стал вожаком Дома. Смерть замер. — Если не Чёрный и не Волк, то кто? — Вечная любовь твоей вечной любви. Смерть запустил в Мертвеца подушку и получил ею обратно. Так удачно — по лицу. — Как Рыжая? — глухо спросил Смерть, пряча лицо под подушкой и надеясь, что Мертвец простит ему минуту слабости. — Никогда не видел, чтобы человек, проигравший в тотализаторе, настолько радовался. — Скакала до потолка? — Прятала в ладони оскал до ушей. Минута слабости прошла, и Смерть убрал подушку с лица, положив её под голову. Ещё минуту Мертвец и Смерть молчали, пока первый не разбил тишину словами: — Сделай свою рожу пожизнерадостней да приподнимись на кровати. Смерть принял сидячее положение, хотя его рожа наверняка была скорее недоумевающей, нежели жизнерадостной. Они услышали в коридоре далёкий, но звонкий голос Рыжей. — Она придёт, побесится пару минут, затем я скажу, что хочу курить, и ты меня пошлёшь из палаты, потому что в прошлый раз Паучихи сделали втык за запах курева. Всё понял? Смерть успел только приподнять брови на эти слова, прежде чем в комнату ворвалась Рыжая: — Ты не поверишь, что случи… Чёрт побери, ты уже здесь! Нет, ты уже всё ему рассказал?! — Основную суть — да. На тебя возложил описание подробностей, — усмехнулся Мертвец. Рыжая в два прыжка оказалась на кровати Смерти. Последний, обычно внимательно выслушивавший Рыжую, впервые пропускал все её слова мимо ушей. Только смотрел в её отчего-то влажные глаза. Странно, он никогда их такими не видел. Обычно её глаза — чёрные дыры, сейчас — крупные чёрные жуки. Теперь Рыжая стала ближе, намного ближе, словно он, всегда стоявший на ступеньку ниже, теперь вдруг встал с ней на одну и ту же ступень. Смерть знал: это ненадолго, и всё равно купался в этом чувстве, понимая — повтора, скорее всего, не будет. Ей нужно совсем мало времени, чтобы прийти в себя и вновь занять позицию старшей сестры. От осознания этого Смерть злился. «Не брат я тебе, не брат!» — кипело у него в голове. И чем дольше Рыжая оставалась в этом состоянии, тем сильнее он злился. — Я закурю? — Слова Мертвеца вклинились в короткую паузу, которую Рыжая не успела наполнить словами. — Нет! — крикнул Смерть и только после этого выкрика понял, что Мертвец так и просил его сделать. — Вы уйдёте, а мне потом устроят часовую лекцию о вреде пассивного курения! Смерть был рад сорвать свою злость. — Да ладно, тише-тише, — протянул Мертвец, поднимаясь и хлопая себя по карманам, проверяя наличие сигарет и зажигалки. — Не с той ноги зарядку сделал, что ли? Пойду покурю, пять минут. Дверь бесшумно закрылась, и Смерть утонул в тишине, Рыжая больше не заполняла собой пространство, остались лишь её глаза — чёрные жуки. — Не злись. Это я попросила его оставить нас ненадолго, — прошептала вдруг Рыжая. — Он сказал, что тебя доставали Пауки по поводу запаха, вот я и… — Ну и зачем ты сейчас всё испортила, он же так старался, — хмыкнул Смерть. — Да, я попросила его. Но… Чёрт побери! Как же бесит. Вся эта наигранность. Думаешь, я не понимаю, как тебя бесит то, что нянчусь с тобой, словно тебе шесть, и я пытаюсь делать это как-то понезаметнее, но… — Я понял, ты и незаметность, как масло и вода — в непересекающихся молекулярных структурах. — Смерть перестал улыбаться. — Не нужно так стараться и преступать через себя ради меня. Что-то было не так. Рыжая, изначально пытавшаяся деликатно выпроводить Мертвеца для личного разговора с ним. И Мертвец, в последний момент решивший косвенно предупредить его об этом разговоре. Зачем все эти игры?.. — Ну и зачем это всё? — спросил Смерть, в глубине души чувствуя — Мертвец хотел его к чему-то подготовить, к чему-то страшному и болезненному. — После того, как вожак определился в драке, девушки долго разговаривали с парнями во главе со Слепым на одну тему. В итоге мы решили отделиться. Смерть коротко тряхнул головой: — Что? В каком смысле?.. — Полностью исключить из нашей жизни парней. Прекратить общение. — Я ничего не понимаю, — Смерти оставалось только констатировать очевидное — он действительно не понимал причины этого решения. — Мы слабее. — Ты что… — Глупо говорить про физическую составляющую, а по моральной мы вас уделываем как детей, — хмыкнула Рыжая и тут же нахмурилась. — Но, в основной массе, мы склонны поддаваться давлению чувств. Приплюсуй к этому склонность парней терять голову из-за девчонок и сам дойдёшь, что желающие сменить власть очень легко могут оказывать влияние на противников таким способом. Но никто из нас не хочет становиться пешкой в чужой игре, как было раньше. Кроме того, каждой в итоге придётся выбрать сторону, стаю, которой она будет принадлежать, как делали раньше, и пусть девушки особо не принимают решения, да и не делают ничего, но последствия, которые мы будем глотать наравне с теми, кто действовал… Ты понимаешь. В общем, если девушки не потеряют контакт с парнями, то не смогут стать независимыми и защитить себя. И всё будет как у прошлого выпуска. — Но ты же будешь приходить?.. Да, в Могильник, ты будешь приходить, а Мертвец никому не скажет… — Дурак. — Рыжая ласково хлопнула его по голове. — Я не буду нарушать Закон. Она произнесла последнее слово с таким значением, что Смерть понял — это слово в её словаре пишется с большой буквы. — И кроме того, — продолжила она, опустив взгляд. — Ты же не всегда будешь здесь. Помни, ещё две с половиной недели — и всё. В голове Смерти забилась мысль, проскользнувшая из-за неожиданной паузы. «Мертвец… Если бы не он». Смерть был благодарен Мертвецу. Его странное предупреждение, на которое он решился в самый последний момент, сделало своё дело, и эта новость не сбила с ног Смерть в моральном смысле. Он раздавлен, но в голове продолжали крутиться шестерёнки, доходившие своей работой практически до безумства. Рыжая выглядела не просто подавленной, было что-то ещё. Но что?.. Смерть помотал головой. Нет, это всего лишь предположение, хватит, эти выводы невообразимы, ну не может же быть, что… — Это ты предложила Закон? Молчание. Горькое и солёное, полное вины. — Значит, ты. — Всё не так. Мы с девчонками обсуждали прошлый выпуск две недели назад, ну и я вспылила по этому поводу, рассказала им, что на уме, все поддержали, а сегодня и Слепой назвал это мудрым решением, вот и… — Ах, ну конечно же! — Смерть слышал в своём голосе истерические нотки, но уже не мог остановиться. — Слепой! Раз уж он одобрил и похвалил твои мозги, обросшие розовым мохом, то тут уже отступать нельзя, верно. Ладно, на меня насрать, я понял, но как это ты решилась на своего драгоценного Слепого насрать, на этого чертового… Рыжая рывком добралась до Смерти, обхватила его голову руками и прижала к груди. Смерть дышал запахом Рыжей, ругательства царапали горло, выходя наружу. А Рыжая прижимала его к себе, всё сильнее, почти до боли. И начала говорить одновременно с ним. Голосом, чистым от эмоций, от шелухи. Словно успокаивал робот, на деле угнетая. Странно, непонятно, но агрессия покидала Смерть. — Не вини меня, не вини Слепого. Никто в этом вообще не виноват. Если не считать этих идиотов старших. Ты не волнуйся, ты точно справишься. Ты всё преодолеешь и без меня… И всё замкнулось в этой магии. Страшнее самых сильных штук — штуки незаметные. То, что постоянно с нами, всегда. Слова, заключённые в предложения — страшное орудие. Смерть завяз в этой магии монотонности. Он смотрел на Рыжую осоловелым взглядом. Смысл пугавших слов укладывался, не пугая. И вот Рыжая обняла, попрощалась, ушла. И никаких эмоций при этом, вообще. С её стороны и с его. Трудно околдовать другого, не околдовавшись самой. — Эй, ты чего?! Смерть смотрел на внезапно ворвавшегося Мертвеца. «Странно, к чему…» Пощёчина. — Да очнись ты уже наконец, придурок ты несчастный! Что она тебе сказала, что ты аж в овощ превратился? Смерть положил холодную ладонь на горевшую от шлепка щёку и потряс головой, чувствуя себя пробудившимся от глубокого сна. Голова болела, глаза слипались, в голове болтались ошмётки недавних событий, столь же прозрачных и неуловимых, как будто… Сон. — Она заколдовала меня после рассказа о Законе, — пробормотал Смерть. Услышав это заявление, Мертвец приподнял брови, призывая продолжить. — С помощью магии монотонности, — продолжил Смерть. — Мало того, что она в какой-то момент почти не использовала интонаций, так ещё она специально сделала так, чтобы все сказанные ею предложения имели одинаковое количество слов. — Впервые слышу, необычно. — Мертвец потёр переносицу. — И на что это похоже? — Ты словно спишь и бодрствуешь одновременно. Но при этом возникает чувство, что ты зверь в клетке — в начале ты очень хочешь избавиться от этой клетки, а с течением времени постепенно тупеешь, пока совсем не забываешь, что мог бы жить по-другому. Вот сейчас я говорю и пробуждаюсь ото сна, как медведь весной. Слова, выделенные интонациями, заключённые в предложения разной длины. Как чудо… Извини, я сейчас немного неадекватен. — Это заметно. В разговоре с Мертвецом и в наступившем молчании Смерть чувствовал, как медленно возвращается к себе. Странное чувство. Он словно знакомился с собой. Спрашивал у себя о чувствах, о любимом цвете, любимом обеде и самом удобном положении подушки. А едва почувствовав, что хоть немного, но оправился, то осторожно вернулся к тем минутам, когда был под магией монотонности. Не чтобы прочувствовать её — чтобы прочувствовать Рыжую и её мотивы. Голову не сжимала болью обида — Рыжая не глупа, её поступок, каким бы неприятным не был, нес в себе какую-то цель. Вот только какую?.. — Не злись на неё, — вдруг произнёс Мертвец. — И не злюсь. Короткое молчание. — Слушай, — начал Смерть. — У меня голова сейчас плохо работает, а ты уже явно догадался о её мотивах. Так что, пожалуйста, облегчи мне задачу. — Это хорошо, — усмехнулся Мертвец. — Значит, она своего добилась. — Что именно? — Что тебя больше волнует мотив её намерения заколдовать тебя, а не мотив её предложения Закона парням. Спроси у себя: как ты отнёсся к Закону, едва узнав, и что поменялось в твоём отношении к нему сейчас. Закона… Закона словно и не было в сердце. Головой он понимал, что Рыжая, его самый дорогой в мире человек, совсем скоро будет недоступна — они уже попрощались навсегда. Но попытки памяти воскресить момент первого осознания оборачивались воспоминанием, покрытым серым туманом, нивелировавшим все эмоции. — Она знала, что я буду в ярости, — произнёс Смерть. — Она боялась, что я буду реветь, но всё равно не сразу прибегла к этому. Чтобы не просто успокоить меня, но и очистить этот момент от ярости и грусти. Мне не больно. Я хочу её видеть, но от осознания, что больше не смогу, мне совсем не больно. На мгновение Смерть замолчал, что-то перекладывая в своей голове, и следом вскинул голову: — А ещё… Могла ли она хотеть обидеть меня тем, что сделала со мной? Могло ли это быть одной из её целей — чтобы я уж наверняка разочаровался в ней, и… «Какая глупая, — Смерть улыбнулся. — Решила избавить меня от боли таким образом. Как же я…» — Аккуратнее, поезд понимания свернул не на тот маршрут. — Мертвец пощёлкал пальцами перед лицом Смерти. — В каком смысле? Мертвец пожевал губы, в молчании глядя на Смерть, и хмыкнул: — Знаешь, вроде бы ты такой инертный, такой податливый и милый, а на деле какое же ты всё-таки дерьмо, Смерть. Щёки Смерти обожгло краской стыда, прежде чем он успел до конца осознать смысл слов Мертвеца. — Всё, о чём ты думаешь, всё, о чём ты реально беспокоишься, — ты сам, ебучий ты эгоист. Даже Рыжая, твоё главное якобы сокровище, существует лишь затем, чтобы ты жрал её, её любовь, заботу, вымогал, чтобы она подтирала тебе слёзки-сопли, грёбаный… «Ублюдок!» Смерть бросился на Мертвеца, но тот словно ждал этого. И неспроста. От резкого движения в глазах помутнело, а мышцы обмякли, Смерть не смог и руки поднять, чтобы врезать Мертвецу. А тот и рад — одним движением заново повалил Смерть на кровать, ухитряясь одной рукой сжимать кисти рук, а другой — прижимать его шею к подушке. Мертвец обдавал горячим дыханием его ухо, произнося то, что Смерть бы хотел никогда не слышать: — Всегда таким был, наверняка. Даже совсем пиздюком. Рожей же вышел своей модельной, что Пауки ходили к тебе, жопу готовые лизать, а ты… Нет, не был счастлив — для тебя это стало ежедневной нормой. Поссать, пожрать, поспать да позволить полизать другим твою жопу. И вот к тебе пришла Рыжая. Я пришёл лишь почти к выпуску старших, но ярко представляю этот момент. Её копну волос, её круглые глазищи, оскал, в котором не достаёт зубов — невъебически прекрасна, да? Шумит, требует равенства прав, рассказывает то, о чём Пауки молчали, и постоянно находится рядом. Разбивает границы, разрывает правила, спорит с Пауками до хрипоты — настоящая эгоистка с виду, не правда ли? Но ты знаешь, какая она на самом деле. Когда я прибыл, то сразу не просёк, да и вряд ли кто-то в тот момент мог это просечь, но она оказалась самым бескорыстным человеком здесь, твою ж мать! Она купается в других, постоянно забывая о себе, в каждого, кто рядом, она в какой-то момент окунается с головой, для каждого она готова жечь костры, помогать в любой мелочи, раздавать себя до тех пор, пока ничего не останется, и знаешь, я пиздец как удивлён тому, как много в ней ещё осталось, как много ещё она готова раздать другим. Неразумные слетаются к ней мотыльками, до смеха равнодушный к бабам Сфинкс из четвёртой смотрит на неё больными глазами… Но даже у неё есть личное. Страхи, ненависть к себе, эта её болезненная любовь к Слепому, тайну которой она доверила лишь тебе и, косвенно, мне — через тебя. И ты, жадный, чёрной ненавистью к Слепому капаешь, едва она уходит. Ты привык забирать всё у других, а она привыкла отдавать всё другим. Вы были бы идеальным примером парочки с токсичными, как твой яд, отношениями, будь она хоть толику в тебе заинтересована. Ты готов украсть её у мира, готов украсть меня у мира, тебя бесит, что мы существуем где-то ещё без тебя. И тебе недостаточно того, как много мы о тебе думаем, ты всегда будешь хотеть больше, ещё больше, как избалованный и искормленный сладостями не взрослеющий пиздюк. Молчание. Раздражение и чувство вины утекали сквозь пальцы песком, оставляя на своём месте нервную себялюбивую злобу. Прижатый лицом к подушке Смерть криво усмехнулся, постаравшись сказать как можно отчётливее: — Но ты любишь меня. — Как и она. Рыжая гипнотизировала тебя сейчас считанные минуты, а ты нас — годами. Вряд ли это когда-то полностью пройдёт. — Поэтому ты и прижал меня мордой вниз, чтобы глаза не видеть? — И поэтому тоже. — Зачем ты?.. — Она лучший человек в этом Сером Ящике. Но она человек. Осознай то, что она может принимать решения, которые опираются не только на твою персону. Дай ей иметь что-то личное, дай ей сменить роль с «заботливой старшей сестры», которую она играет уже лет десять, на что-то другое. Мертвец отпустил Смерть — и вовремя. Последний перевернулся на спину и секунд десять разглядывал потолок, прежде чем пришли Пауки во главе с Яном. И всё стало как будто как прежде. Словно и не было монолога Мертвеца, словно они, как обычно, болтали о всякой ерунде. Мертвец был слегка потрёпанным, Смерть наверняка выглядел похуже, но и такое случалось. Не так часто, как пару лет назад, когда детство подходило к концу, но и сейчас они могли беситься как дети. Мертвец отсел на подоконник, как всегда делал, когда у Смерти наступало время осмотра. «Вести себя как обычно». Одна из Паучих, прищурившись, разглядывала Смерть, пока тот отвечал Янусу о своём самочувствии. Смерть попытался пригладить растрепанные волосы одной рукой и разгладить измятую пижамную рубашку другой. Что не так? Они часто бесились в детстве, он порой выглядел и хуже, когда Мертвец с Рыжей изрисовывали его всего маркерами, с чего лёгкие следы возни она вдруг восприняла с таким странным взглядом? Вскоре она подошла ради высасывания крови из пальца — Ян в это время делал какие-то заметки — и спросила так, чтобы никто кроме Смерти не услышал: — С тобой всё точно в порядке? Со Смертью всё было определённо не в порядке. Он перевёл взгляд на Мертвеца, сидевшего на подоконнике и скучающе глядевшего в окно. Смерть одарил Паучиху своей рабочей улыбкой и ответил громко и чётко: — Со мной всё в порядке, лучше, чем в порядке! Он продолжал улыбаться, пока Пауки были в палате, но слова Мертвеца всё ещё сидели и варились в нём. Но то, что варилось, становилось совсем не тем, что ожидал Мертвец. Смерть знал своё желание монополизировать Мертвеца с Рыжей, он понимал, что это нездорово. Но не чувствовал вины. В конце концов, он был продуктом воспитания, и воспринимал себя так, как относились к нему другие, а другими большую часть его жизни были Рыжая и Пауки. Они любили его, позволяли всё, что можно, и да, если угодно: «вылизывали жопу». Так проходили пятнадцать лет его жизни, он привык к такому. Почему он должен себя за это винить? И вот Рыжая ушла. Скорее всего, они больше не встретятся. «Ну и какой реакции эти двое от меня ожидали? Что я буду орать и злиться? Топать ножками и капризничать?» Пауки общались между собой, общались со Смертью, а внутри последнего заново росло напряжение. Тихое и зловредное. Да, он был эгоцентричен. Но кто сказал, что он не может измениться? «Думаете, без вас не проживу, думаете, что я до истерики завишу от вас обоих? Так вот фиг вам! И проживу, и справлюсь без вас, сволочи!» Пауки ушли, а Мертвец, коротко глянув на Смерть, подошёл к нему: — Ни о чём не хочешь меня попросить? — О чём это, например? — ровным голосом спросил Смерть. — Закон вступит в силу с завтрашнего дня. Сейчас уже почти восемь вечера, до официального отбоя — два часа, до вступления Закона в силу — четыре часа. Не хочешь, чтобы я передал ей что-то от тебя, напоследок? — Нет. А зачем? — Потому что я хочу, чтобы ты что-то оставил ей на память. Иначе потом соплями затопишь — мне оно надо? — Пошёл на хер. — Не первый ли это раз, когда Смерть матерился? — Можешь вообще не приходить, чтобы не утруждать себя подтиранием соплей мне, раз такой невъебенный, а? Мертвец скривил рот и бросился к тумбочке Смерти. — Ах ты сука! Пусть Смерть был сантиметров на пятнадцать выше и килограммов на двадцать тяжелее, это ничего не давало — мелкий и почти до изнеможения тощий Мертвец был быстрее, ловчее и сильнее. Смерти никогда не бить так сильно, как он — мышцы работали будто с опозданием на пару секунд, и Мертвец ухитрялся отбиваться от него одной левой рукой — с навечно зажатым в ней ножом со спрятанным лезвием, — а второй при этом потрошить тумбочку. И вот Мертвец добрался до того, что, видимо, удовлетворило его запросы — старый мелкий транзистор с облупившейся серебристой краской. — А ну стой! — Смерть помнил его. — Удачи в уборке, и поосторожнее с Пауками — не забудь спрятать от них свои слёзки-сопли, мой мальчик, — с оскалом протянул Мертвец, прежде чем выбежать из палаты, спрятав мелкий транзистор в огромный карман выцветших штанов. — Сука, — бессильно прошептал Смерть, прежде чем взяться за уборку — нужно было сложить все вещи обратно в тумбочку. Он не ненавидел Мертвеца. Он им восхищался. Вот кто достоин стоять рядом с Рыжей, а не Смерть — жалкий и отвратительный. Старые вещи. Несколько транзисторов поновее, но Мертвец утащил самый старый. Все они — подарки Рыжей, но именно тот, мелкий, потёртый, от которого теперь больше помех, чем музыки, был самым первым — его Рыжая подарила, когда им было по семь. Ещё не у всех старших был свой транзистор, когда Рыжая подарила свой первый, отвоёванный в честном бою, Смерти. Воспоминания были смутными. Какой Рыжей была — он же точно помнил её рассказ о том, что транзистор ей достался после победы в драке, — какие у неё были синяки, были ли выбиты зубы — он не помнил. Смерть осторожно поднял разваливающуюся корку апельсина, бережно хранимую вот уже три года. Он даже обмотал её скотчем, чтобы точно сберечь. Следом он подобрал окурок и истёртый лист бумаги. Затем — огрызок карандаша и синюю ленту, завязанную в несколько узлов. Фенечку из жёлтых и оранжевых нитей. Как всё происходило? Судя по всему, «не-он» приходил в чей-то сон, пока спал он. Предположение — Смерть не знал наверняка. Но всегда находил какой-то мелкий предмет в кармане штанов. По пробуждении и нахождении этого предмета Смерть откладывал его на край тумбочки, не желая соприкасаться с тем, что принадлежало двум людям, к которым он не имел отношения: смертнику и «не-ему» — Монстру. А в последующие дни — иногда недели — прислушивался к происходящему в Могильнике. Только после известия о смерти, полностью очищающей от всех связей с прошлым владельцем, он брал предмет в коллекцию, держал его в руках, налаживал контакт, делал своим, отрезая от влияния Монстра. Смерть разглядывал свою коллекцию, перебирая её заново, напоминая вещам о себе. Шесть предметов — каждый связан с определённым человеком, который видел его во сне. Конечно, его настоящая коллекция была больше, гораздо больше. Но когда за неделю до выпуска Смерть был обложен пятьюдесятью вещами, к которым ещё не мог притронуться, то… Смерть вздохнул, позволяя неприятным воспоминаниям поглотить себя. Это были его самые тяжёлые дни — когда он узнал о приближающейся смерти пятидесяти человек. Конечно же Рыжая и Мертвец не знали о значении, которое несли все эти вещи, — да и как о таком рассказать? — и не понимали, что с ним творится. После того, как прошла ночь выпуска, Смерть смог прикасаться к этим вещам, но… это было страшно. Он впервые столкнулся с насильственной смертью. И его глодало чувство, что они были здесь. И будут здесь, пока их вещи будут с ним. Так что через несколько дней после того выпуска он попросил Мертвеца избавиться от этих пятидесяти вещей. Мертвеца тогда недавно выпустили из Могильника, наградив зачислением в категорию «А», дающей послабления в режиме и награждающей обязательством ежедневно посещать Могильник, так что, официально став там почти своим, он спокойно согласился понемногу уничтожить эти вещи, не задав ни одного вопроса. Необходимость Мертвеца часто посещать Могильник, не вызывая тем самым ни у кого подозрений, успокоила Смерть — он не хотел, чтобы о существовании коллекции узнал кто-то, помимо Мертвеца, Рыжей и Пауков. Так Мертвец постепенно вынес всю мелочь, которую ему передавал Смерть, и сжёг её где-то, о чём в последствии отчитался. Но вот от этой небольшой коллекции Смерть пока не мог избавиться, хотя и хотел. Коллекции вещей тех, кто ушёл, будучи в Могильнике. Ещё несколько лет назад уничтожение этих вещей казалось ему кощунством, оскорблением. Теперь же… Может ли быть, что они стали серыми, не несущими в себе пережитков прошлого, но бесконечно печальными? Одними из тех, для кого Могильник стал последним пристанищем, одними из тех, кто ходит по нему невидим и неслышим никому, кроме него и, может, ещё некоторых людей? Не было бы более правильным решением освободить их? Смерть вздохнул и спрятал эти шесть предметов в старую коробку из-под обуви. Особенно печальным было то, что лично из всех шестерых он был знаком только с Белым. Вспомнив его, Смерть открыл коробку и задержал свой взгляд на апельсиновой корке, прежде чем снова закрыть крышку и спрятать коробку в тумбочку. Решено. Он избавится от этих вещей перед выходом из Могильника. Это будет его прощанием с этим местом. Прибравшись, Смерть, утомлённый от непривычной деятельности, сел на кровать. Этот день вымотал его. И физически, и морально. Пусть ещё рано для сна, о душе и думать не хотелось, но… Смерть лёг. Странно, но ему было жарко даже без одеяла, пусть и была поздняя осень, а отопление оставляло желать лучшего. Ленивые мысли ворочались и улетали, оставляли Смерть. Или это он улетал, всё дальше отдаляясь от этих мыслей? Он проваливался всё глубже, пока мир не окутала тьма. Смерть вошёл в палату с одной-единственной кроватью. Таких палат в Могильнике было всего три, в одной жил он, вместе с этой Мразью, в двух других было пусто, лишь изредка и ненадолго их заполняли пациенты, которым скоро умирать. Когда-то и его положили в подобную палату с мыслями о том, что он будет её недолго занимать. Но он прожил в ней десять лет. В этой кровати лежал парень — Смерть его не знал, как и тех, кто был до него, кроме Белого. Смерть сел на кровать, разглядывая его. Лицо неприятное, волосы неопрятные — вполне обычное дело. Интересно, что он ему подарит?.. Парень заворочался, его дыхание сбилось, а голова дёрнулась — явно проснулся, пусть и всеми силами хотел это скрыть. — Мне надоело тебя ждать, повернись-ка. Парень вздрогнул — насмешливый голос был ему незнаком. Никакой угрозы он не чувствовал, но момент знакомства всё же откладывал — обычно в таких снах всё было по-другому, а этот раз, как ему показалось, должен быть особенным. Вот только место — дерьмо. Впервые местоположением подобного сна стал Могильник. — Ты ведь знаешь, что я не уйду, так почему противишься? — Я не противлюсь. — Парень повернулся и разглядел Смерть в холодном и неестественно сильном свете из окна. Смерти понравился парень, хотя ему нравились все, к кому он приходил. Они так забавно пялились, широко распахнув свои гляделки и затаив дыхание. Все они были зеркалами, в которые Смерть любовался собой. «Да, я и правда чертовски хорош, ну же, смотри на меня!» — Ты прекраснее всех, кто мне снился. Хотя такой откровенной похвалы Смерть ещё не слышал. — А к тебе часто приходят по ночам? — завязал разговор Смерть, для него это — пара пустяков, тем более что разговор имел лишь формальное значение. — Несколько раз, но… Всё не так. — Что именно? — Впервые мне снится такое в Могильнике. Да и ты не ведёшь себя, как другие вели в прошлых моих снах. Обычно они всё делают, а я в такие моменты чувствую себя тупым и неуклюжим, словно в чёртовом киселе. Сейчас же я себя полностью контролирую, словно и не сплю. — Голос у парня был ровный, пусть и слегка удивлённый. Смерть приподнял брови. «Так вот какие сны он имел в виду». Его захлестнуло свежей волной. Азартом, интересом. — Наверное, теперь твоё подсознание хочет, чтобы ты всё сделал сам, — усмехнулся Смерть, проводя подушечками пальцев по жесткой материи пижамы парня — все в таких снах, в какой бы одежде не засыпали, просыпались в стандартной пижаме Могильника. — У тебя для меня ничего нет? Какого-нибудь пустячного подарка? Незнакомый парень смотрел, как менялось выражение лица Смерти, с выражения лёгкого поверхностного дружелюбия, на предвкушающее, почти хищное выражение. И от этой метаморфозы парня бросило в краску — этот его сон пока был самым невинным, дело не дошло даже до поцелуев, этот красивый незнакомец лишь коротко погладил ткань его пижамы да оглядывал с жадностью, но парня окатывало чувство, будто всё случилось уже несколько раз, не меньше. Парень порылся в пижамных штанах под пристальным взглядом Смерти — ему казалось кощунственным не выполнить то, о чём он попросил, — хоть что-нибудь… Конфета! — Благодарю. — Смерть с видимым удовольствием засунул старую конфету в рот и сунул фантик себе в карман пижамных штанов. Смерть тащился от того, насколько всё было необычно. Ему было жарко и хорошо от осознания того, как на него смотрят, как слушают его причмокивания. Не пустые разговоры, не короткие возможности переброситься с кем-то словом, пока Мразь спит, он чувствовал себя живым, куда более живым, чем все последние пару лет вместе взятые, когда балом правила эта ебучая Мразь, задвинув его на самые задворки. Парень выдохнул, не выдержав жаркого томительного ожидания, приподнялся, притянул Смерть к себе… Что? Смерть проснулся. Он огладил своё лицо, поморгал глазами, смахивая сонливость. Приподнялся на кровати и встал, впервые за всю жизнь ощутив твёрдый пол под ногами не во сне. «Я смог вытеснить Мразь?!» — подумал он, пройдя до середины комнаты. И его голова взорвалась болью. Смерть лежал на холодном полу, держась за голову, пульсировавшую от боли. Сумрачное утро держало его в ледяных объятиях, пока Смерть складывал два и два, получал четыре и пересчитывал заново. Он проснулся не в кровати, а посреди палаты. Смерть засмеялся. Он захлёбывался смехом, ощупывая в кармане шуршавший фантик от конфеты, которого не было там, когда он засыпал. «Неужели… Неужели Монстр смог взять контроль над моим сознанием не только в сне, но ещё и смог проснуться в моём теле?» Смерть не мог плакать, и ему оставалось лишь смеяться.