A poison in your poison

— Не знаю, не видел её уже час, — пожал плечами Леопард. Мертвец вздохнул, кивнул и отошёл. Пока остальные девушки зависали на втором этаже — территории парней — обнимались, танцевали — всё в последний раз, — Рыжей среди них не было. Можно было бы догадаться и раньше — прощаться она начала первой, бегая по спальням парней с картами и старым транзистором — и во вторую тоже. Последним, с кем она попрощалась, был Смерть. А с тех пор, как она выбежала из Могильника, её больше никто не видел. Мертвец сновал сквозь группки парней и девушек, болтавших, танцевавших или даже молча смотревших друг на друга со спокойным осознанием того, что с наступлением завтрашнего дня их жизнь станет другой. Сопли в сахаре, на взгляд Мертвеца. Пиздец было, конечно, терять Рыжую — эту тупую многодетную чайку, одним из детенышей которой он, в своё время, становиться не захотел. Этого повзрослевшего Маленького принца без башни. Он любил её, но не таращился с тщательно спрятанным под ковёр нарочитой зрелости восторгом, как это делали Смерть, Сфинкс, Табаки и прочие приручённые. Ощущения потери не было, лишь прагматичное осознание, что без неё будет хуже, сложнее, да и скучнее. На первых порах знакомства Мертвец, едва перестав её слегка побаиваться, начал делать с ней то, что она делала с другими. Приручать. Заботиться. Тогда не от любви — он просто решил повторять за ней и пробовать на ней же. Отчасти ради прикола, отчасти, чтобы понять, что же Рыжая находила в этом геморрое. По единогласному мнению Рыжей и Мертвеца вышло стрёмно. Но в тот момент они впервые и поговорили нормально. Лавируя между парнями и девушками, Мертвец дошёл до забитого Перекрёстка и свернул к лестнице на третий этаж — территорию воспитателей и женского крыла. Засунув руку в карман и сжав старый транзистор, недавно отнятый у Смерти, Мертвец задавался тем же вопросом, что и в один из первых дней в Могильнике. «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Этот мысленный вопрос вошёл в привычку перед каждым выбором — важным или не очень. Мертвец задавался им перед тем, как отнять в столовой у кого-нибудь сосиску в тесте, на ежемесячном тесте, когда поднимал левую руку с вечно зажатым в ней лезвием на кого-то. И каждый раз Мертвец твёрдо знал, что «право имеет». Отнять. Отдать незаполненный тест. Спихнуть. Резануть. Выпить «Лунную дорогу». Покрасить волосы в зелёный. Сделать пирсинг. Нарушить установленное воспитателями правило для парней не заходить в женское крыло. Мертвец взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, прикидывая, откуда начинать поиски. Все — или почти все — девушки были на втором. Рыжая упоминала, что у неё три соседки — значит живёт она в четырёхместной спальне. «Там и начнём». В метре от входа в, предположительно, женское крыло была открыта дверь. Кабинет воспитателей? Мертвец хмыкнул и, мягко ступая, прошёл мимо. Совершенно напрасно, внутри — никого. «И чего я парился, очевидно же, что на этаже остались разве что неразумные и затворницы, значит, их местные надзирательницы пошли гонять чаи в общей воспитательской с нашими стариками». Мертвец, пользуясь своей первой и последней возможностью, осматривал часть Дома, в которой не был. И осознание того, что уже многие годы тут не ступала нога членоносца, делало путешествие ещё более занятным и будоражащим. Даже если это путешествие заключалось в передаче Рыжей отнятого у Смерти транзистора да нормальном прощании, с которым у них двоих, на взгляд Мертвеца, особо не задалось. На стенах, как и на втором этаже, красовались надписи, пусть их и было ощутимо меньше — огромные пятна пустого пространства бросались в глаза. Мертвец, представив, как засияли бы особо не выразительные глаза Леопарда, увидь он этот гигантский чистый холст, усмехнулся. Кому-то чистые стены, кому-то — скука смертная, кому-то — безграничные возможности. «Его бы сюда», — с улыбкой подумал Мертвец. И вот возникла территория матрасов. Мертвец замер. Некоторые из них лежали косо, другие — параллельно стене, посеревшие, белоснежные и со старыми жёлтыми пятнами. Куча матрасов, устеленная вдоль коридора, тоже была вызовом девушек против правил или же последствием их склонности к повышенному уровню комфорта? Мертвец шёл вдоль коридора, преимущественно глядя себе под ноги — почему-то ему вдруг стало стыдно смотреть на матрасы — пока краем глаза не уловил какое-то движение. Мертвец усмехнулся. Оказывается, матрасы устилали путь к рабочему ящику, в который, не моргая, пялились две рослые девахи: блондинка с большой и круглой жопой, — Бедуинка, кто ж ещё? — вторую, с широкими покатыми плечами и темными волосами, напоминавшими старую мочалку, Мертвец не помнил и не знал. А зря — она ему понравилась. — Мадмуазе-е-ели, не подскажете, где Рыжая? — спросил Мертвец, растягивая гласные. Обе перевели взгляд на него. Бедуинка растянула толстые губы в улыбке, вторая не поменяла выражение лица — взгляд был столь же сонным и равнодушным, как и когда она пялилась в ящик. — Третья спальня с конца, — ответила вторая сонным голосом. Она что, всегда такая? Мертвец кивнул и поспешил — времени оставалось достаточно, но он бы хотел побыть с Рыжей подольше, особенно после встречи с этими ящикопоклонницами. Те девахи были нормальными, но ему, после короткой встречи с ними, вдруг остро стало недоставать жизни, её активного течения, каскадов и водопадов, которые Рыжая обеспечивала с лихвой. И вот скоро она должна исчезнуть из его жизни. «Просто красава, блядь». Мертвец, дойдя до нужной двери, предварительно похлопал себя по щекам — мертвецы не раскисают, кличке надо соответствовать! — и открыл дверь, не стуча в неё. Его оглушило множественным мявом — на дальней кровати сидело сгорбленное нечто, на второй взгляд оказавшееся девушкой, окруженной где-то десятком по жизни урчащих двигателей. Мертвец обрадовался. Судя по словам Пауков, с его здоровьем был полный пиздец, но пиздец в квадрате его преследовал в виде уёбищной работы лёгких, пищеварения и иммунитета. У Мертвеца была непереносимость глютена — и он отнимал у соседей разрешённый для них хлеб, ему говорили, что он помрёт от первой же затяжки, и он вышмаливал пачку в день уже три года подряд, ему был противопоказан холод, и он специально пропускал половину уроков, дремля в общественном неотапливаемом сортире с октября по апрель. И, конечно же, у него была тонна аллергий, в том числе — и на кошек. — Можно их погладить? — спросил Мертвец, приблизившись к девушке с котами. Она в ответ осторожно кивнула — в первый раз парня видела, что ли? Хотя, может, оно и так. Особенно внимательно, почему-то, она разглядывала его левую руку. Что там с ней? Бля, точно, он же всегда с лезвием ходит, вот она и обосралась. Потратив полминуты на то, чтобы поерошить урчащих мохнатых мешков, и добившись ощущения зуда в носу, Мертвец спросил: — А где Рыжая? — Ну разумеется ты к ней, к кому же ещё, — просипела девушка. — Ни кожи, ни рожи, одни волосы да глаза мёртвой рыбы — и чем только парней цепляет? Мертвец ничего не ответил, молча прожигая девушку взглядом. — В ванной она, уже час там сидит, — спустя долгие секунды молчания наконец ответила девушка. — Дверь там. Мертвец подошёл к двери, замер возле неё и вернулся к окружённой котами девушке. Ещё раз погладить мурлык и ответить на её вопрос. — Ты хочешь услышать ответ на вопрос, который задала? Хочешь узнать, почему её обожают парни? Она прожгла Мертвеца удивлённым взглядом — неужели отвыкла, что на её вопросы могут ответить? — Ну ответь. — Рыжая продаёт свои недостатки по цене достоинств. «А ещё она искренняя и заботливая, но тебе эти характеристики ничего не скажут». Девчонка нахмурилась, выглядя одновременно взбешённой и сконфуженной — её что, больше устроил бы пошлый ответ в стиле «глубоко берёт» или что? Мертвецу даже стало интересно, кого она ненавидит больше: девок — из-за того, что они общаются с парнями, или же парней — из-за того, что отказалась от общения с ними? В любом случае, сука и есть сука. — И что это значит? — наконец сказала она глухим голосом. — Подумай на досуге, — ответил Мертвец, развернулся и пошёл в ванную. Мертвец постучал в дверь и, намеренно понизив голос, произнёс: — Сезам, блядь, откройся. Ждать долго не пришлось. Дверь открылась. Рыжая, с распухшим и красным от недавних слёз лицом, таращилась на Мертвеца своими уменьшившимися глазёнками — верхние веки просто пиздец как распухли — и спустя короткую паузу спросила его: — Ты здесь чего? Мертвец загораживал собой Рыжую от любопытного взгляда той девки — и слава дьяволу. Увидь та сука очевидные следы всемирных пиздостраданий, наверняка не отъебалась бы от неё после. Мертвец не сомневался в способности Рыжей как доёбываться, так и класть болт, но… Всё равно хотел устранить необходимость использовать эту способность. В последний раз. — Впусти меня в свой домик, здесь на улице молнии хуярят, не видишь, что ль? — с невозмутимостью произнёс Мертвец, положил руки ей на плечи и мягко подтолкнул обратно, заходя в ванную и сам. Зайдя, он потянулся назад, нашарил ручку двери, захлопнул её за собой и — вот чудеса-то, здесь и такое есть? — закрыл на замок. — Ну вы и жируете, — произнёс Мертвец, присев на кафель у раковины, энергично потирая нос. — У нас во второй не просто замка, у нас дверной ручки в сортире нет. — Не поверю, что вам не поставили, — улыбнулась Рыжая. — Ну как… — замялся Мертвец. — Поставить — поставили, но долго замок не продержался. Один из наших летунов вырезал его, да и в Наружности на металлолом продал наверняка. Потом второй раз поставили — та же хуйня случилась. После этого перестали ставить. И главное — у нас всего три летуна, а мы до сих пор не в курсе, кого за эту хуйню ебать. Рыжая смеялась звонко, отрывисто — из-за икоты — подхватила разговор и вновь стала прежней собой. Они ржали над их личными шутками-самосмейками, большую часть из которых не знал даже Смерть. Мертвец рассказал о своих впечатлениях от посещения женского крыла, разумеется, приукрасив их. Но не прям пиздец как сильно — процентов на тридцать, не больше. Сейчас от рассказа Мертвец плавно переходил к рассуждению: — …И тут я по коридору прохожу мимо ваших матрасов в два подпирающих стеночку ряда. И вот щас думаю, а что это, блядь? У вас что, действует система, где прилёг — там и кровать? А может, вы прямо в коридорах устраиваете «менялки» и торговлю? Если так, то вам не хватает арабского колорита! Они смеялись, перебивали друг друга, совместно рисуя словами восседающих на матрасах девчонок, скрестивших ноги на восточный манер, в просторных одеждах и, почему-то, с накладными бородами и усами, зазывающими прохожих поглядеть на свой товар. — У вас точно нет своего Леопарда? Яйцами клянусь: вам бы не помешали рисунки зданий в арабском стиле. — И мечети вдалеке у реки! — Прям мысли мои читаешь! Разговор постоянно прерывался не утихавшей икотой Рыжей. А ещё — как пиздецки смешно выглядела зарёванная морда Рыжей, которая то ржёт, то злится из-за икоты, то делает обе эти вещи одновременно. Они болтали, смеялись и смотрели друг на друга. Смуглая, в коричневых каплях веснушек, а теперь и с покрасневшей рожей, опухшими веками — мелкими глазами, — прилипающими к щекам копнами волос. В глазах Мертвеца она была пиздец как уродлива в этот момент. И в этот же момент он, пожалуй, любил её больше, чем когда-либо. — Ты не против дать мне посмотреть? Мертвец знал, о чём она. Нож-бабочка — его гордость и предмет зависти других Крыс. Левая рука дрожала, пока протягивала нож Рыжей. Не раз его пытались отнять и украсть, и уже спустя считанные дни после его приобретения Мертвец вообще перестал выпускать его из левой руки. И даже Смерти и Рыжей, в своё время, он не смог его дать — просто на посмотреть. И пусть они отнеслись с пониманием, но всё равно в тот момент ему стало чутка хуевато. — Если не хочешь — не надо, — произнесла Рыжая. — Но я хочу, — отрывистым глухим голосом просипел Мертвец. Она разглядывала нож, а Мертвец чувствовал себя вывернутым наизнанку, голым, полностью раскрытым перед Рыжей. Левая рука, раскрытая, болела, ей было холодно и одиноко; она словно потерялась. Если бы Мертвец прямо сейчас разделся перед Рыжей и продемонстрировал свой хуй, и то не почувствовал бы и десятой доли той доверительной стыдной откровенности, что была между ними сейчас. Пиздец как страшно, стыдно и неожиданно приятно так открыться — Мертвец то считал, что взаимное обнажение превратится для обоих в пытку. Но он видел её слёзы, а она взяла в руки его нож. Они оба ещё не открывались так перед кем-то, для них обоих это было впервые, и ни один секс в мире — который у них если и случится, то точно с другими партнёрами, — никогда не сравнится с этими минутами абсолютной откровенности. Даже со Смертью они бы никогда не смогли раскрыться с такой естественностью, они оба. Рыжая — потому что никогда не воспринимала и не будет воспринимать его как равного, для неё он — возлюбленный младший брат, от которого примешь любой моральный стриптиз, но сам никогда не обнажишься. А Мертвец потому что… Нить мыслей оборвалась. Сумасшедшая идея вдруг пришла в его голову. Мертвец должен был это сделать. Он положил левую ладонь к ещё опухшему лицу Рыжей, повернул его, заставив её посмотреть на себя, и поцеловал в сухие и липкие губы. — Ты что, совсем?! — просипела Рыжая и начала его бить. Удары выходили не сильно болезненными — из-за отсутствия замаха. Правильно драться раз на раз она не умела, так что Мертвец, даже не пытаясь отбиваться, про себя рассуждал о её технике. Била она сейчас чтобы намеренно причинить боль, а потому её попытки выглядели скорее неловко и неопытно, нежели ржачно. По крайней мере она била не так, как обычно девчонки это делают — раскрытыми ладонями — это было, на взгляд Мертвеца, просто полным пиздецом. Нет, Рыжая била кулаками, с правильным положением большого пальца. Плюс ко всему в её правом кулаке был зажат дополнительный утяжелитель — его нож, к счастью свёрнутый. Выдохлась она быстро, отодвинулась как можно дальше и кинула в его сторону — даже не глядя — нож. Реально обиделась. — Я должен был это сделать. Смерть этого так и не сделал — и я сделал это за него, — прояснил Мертвец. Рыжая повернулась. Но смотрела на Мертвеца не с шоком, а скорее, как на тупое говно. — Приехали, блядь. И ты туда же?.. — она вздохнула. Выражение лица Рыжей быстро сменилось, теперь будучи не злым, а скорее обречённо уставшим — как у преподов, пытающихся что-то вдолбить его стае. И всё-таки мат, которым она обычно не пользовалась, вырвался — она и правда удивилась, вот только совсем другому — чему же? — Не, я догадывалась, что ты заметишь, — продолжила она. — Но совершенно не ожидала, что воспримешь всерьёз его игры в вечную, твою ж мать, любовь. — Значит, вот как ты всё это видишь? — просипел Мертвец с вытянувшимся лицом. Сказать, что он охуел — это нихуя не сказать. Вот это, блядь, поворот. — А как же ещё? Я — единственная девка в его окружении, естественно, его стручок будет клониться в том направлении, куда будет дуть единственный существующий ветер. Это было не смешно, совсем не смешно. Так почему в Мертвеце словно взорвалась бомба смеха? — Ё… Ёб твою мать! Голос дрожал, прерываемый смехом, Мертвец чувствовал, как почти задыхался. «А неплохая бы смерть была бы!» Чуть успокоившись, он перевёл взгляд на Рыжую, которая кусала губы в хуёвых попытках скрыть тянущийся вширь оскал. — Я тебе сегодня уже говорил, насколько у тебя охуенные эвфемизмы? — Вчера да, сегодня — нет. Оба молча поглядели друг на друга и прыснули от нового приступа смеха. Всё было нормально, но… Но. Откуда тогда чувство, что Рыжая на грани истерики, имеющей ничего общего с весельем?.. — А ты не подумала… — начал Мертвец, прощупывая почву вопросом, которым сам задавался. — Не подумала, как на нём может отразиться это твоё решение проблемы, которое подхватили остальные девки? Не, я не осуждаю, не подумай, ты полжизни с ним провела, социализировала, так что это не упрёк в эгоизме. Я, наоборот, восхищаюсь тем как ты проанализировала ситуацию в прошлом — я-то прибыл незадолго до того выпуска, и не очень ебу в таких делах — и… — Нет. — Что «нет»? Рыжая выглядела так, словно вот-вот снова зарыдает: — Как ты всё вывернул так, словно я поступила благородно, защищаю девушек, убираю ещё один мотив бойни… Почему даже ты настолько сильно в меня веришь?.. — Что-то в душе не ебу. Ты о чём? — Я всё это сделала ради себя! — воскликнула Рыжая и вдруг зашептала. — Узнав о том, что Слепой теперь вожак, я всё думала, что бы предложить такого, по-настоящему мудрого и рассуждала из-за этого о последнем выпуске с девчонками вслух. Как обычно завелась и столь же быстро остыла — ну, ты меня знаешь, — всерьёз я ту идею не восприняла, подумав, что она слишком радикальная. А на следующий день с утра девчонки всё донесли Логам, и к началу обеда весь Дом был уже в курсе и почему-то даже за. И парни в том числе! Только тогда я подумала о Смерти, не раньше! И знаешь, что я почувствовала, подумав, что этот закон примут? Облегчение, блядь! Глаза Рыжей были красными, но сухими, а Мертвец смотрел на них, на поджатый маленький рот и вдруг понял. Понял и поверил. Поверил в то, как сильно она устала быть понимающей, глядя в глаза своего брата, в которых при взгляде на неё была лишь ничем не прикрытая жажда. Поверил, как устала оправдывать его, как устала говорить себе, что это нормально: Смерть — сексуально созревающий подросток, она — единственная девушка в его окружении, нужно быть понимающей и глушить в себе чувство глубокой противоестественности, перерастающей в отвращение. Ей было противно, что её брат думал о ней так. Она чувствовала, как проверенная временем платоническая любовь к Смерти тает мартовским снегом — медленно и почти незаметно, но неотвратимо. Наверняка ей стали бросаться в глаза мелочи — не идеальность Смерти, — которые она раньше виртуозно обходила, даже не замечая; а его эгоизм и ревность понемногу душили её. Каждый визит терял в искренней любви, приобретая больше в сухом обязательстве. Вот почему её визиты к нему становились реже, причины Мертвеца-то понятны… И вот она почувствовала облегчение внезапному предлогу прекратить с ним встречи. И ненавидела себя лишь за то, что хотела оставить у себя о Смерти счастливую память, ещё не до конца запятнанную переменой его отношения к ней… Всё веселье, нарочитое и искреннее, вся лёгкость их общения друг с другом испарилась. Друг с другом у них обоих всё было легко, просто и хорошо. Но когда дело касалось Смерти — их общей семьи — всё почему-то имело шансы как на стандартный диалог, так и на пешую эротическую прогулку по пизде. Сейчас случилось как раз последнее. И вот они оба — Мертвец и Рыжая — находились на грани трясины от этих тяжелых мыслей. Должно быть что-то… Нужно же что-то сделать. Вот только… Мертвец хлопнул себя по лбу, достал из широкого кармана штанов маленький транзистор с облезшей краской, отобранный у Смерти, и включил, взывая к Могильнику о хорошей песне. И транзистор запел. Пусть песня постоянно прерывалась помехами, но даже они не могли перекрыть ритм, энергию и бешеную отдачу «Песни иммигранта» — с самых продвинутых проигрывателей, со старых записей и даже на таких разъёбаных транзисторах она оказывала своё магическое воздействие. Мертвец схватил за руку Рыжую и вскочил на ноги, потянув за собой её. Они дёргались, скакали, держась друг за друга и за «Песню» — их ёбаного бога на эти несколько минут. Они не умели танцевать, оба, но и насрать. Мертвец, конечно, хотел, чтобы по радио в этот момент крутили что-то пиздатое, но если сразу по включению транзистора попасть на рок-волну было как выиграть в лотерею, то попасть на «Песню иммигранта» Дирижаблей было главным выигрышем в каком-нибудь Лас-Вегасе, не меньше. Трясина от недавнего разговора сохла под палящим пустынным солнцем «Песни иммигранта». Ну а Мертвец чувствовал себя сейчас одним из древних жрецов, что жили когда-то за океаном в далёкой Южной Америке, и знал, что у Рыжей сейчас было похожее чувство. Словно они только что принесли жертву их жадному и кровожадному богу, а сейчас исполняли ритуальный парный танец. Горечь от потери стиралась, если эту потерю наречь жертвоприношением. Мертвец ещё не мог разобрать, что именно потерял навсегда, — точно не отношение к Рыжей — он ещё успеет выебать себе мозг на эту тему, но он явно только что принёс что-то в жертву. — Почему ты не считаешь меня отвратительной? — спросила Рыжая с кривым оскалом, едва песня закончилась и началась другая — обычная, не авторства Дирижаблей, без магии, но они успели выбраться из трясины, и она успела высохнуть, так что они могли продолжить тот разговор. — Выход Смерти совсем скоро. Если бы не я и моё решение, он переключился бы на других девчонок. А так все эти заблуждения будут преследовать его до самого конца. — Так вот из-за чего ты маялась пиздостраданиями? — Мертвец усмехнулся — они продолжали танцевать, держась за руки, на небольшом расстоянии друг от друга, хотя сейчас это были уже лёгкие покачивания — не недавнее безумство. — Ты слишком много берёшь на себя. Он уже не малолетка, пора самому учиться строить себе жизнь. — Ты прав, я знаю, но… — Никаких «но». Раз я прав, значит, я прав. И всё, восклицательный знак. Рыжая хихикнула: — Я рада, что у него появился ты. Ты держишь его в тонусе — я так уже лет пять не могу. — Да, у меня неплохо получается его бесить. — Не только. Иногда к нам приходили другие, раньше, задолго до выпуска старших, тебя ещё не было. Могильник и тогда не любили, но после выпуска, после того, как в нём около полусуток провели больше пятидесяти трупов, даже Сфинкс и Волк перестали заглядывать туда к Смерти. Из парней только ты продолжал это делать. Не знаю, почему вам обоим этот Могильник, как дом родной, но сейчас думаю, что это к лучшему. К лучшему, что вы не сходите там с ума, как я. Мертвец притянул Рыжую к себе. Ритмичная и дёрганная песня не особо позволяла кривое подобие затеянного им медляка, но и насрать. Мертвец обнял её за талию обеими руками, а она его — за шею. Было странно, но хорошо. Они не прижимались друг другу так, как это делали в фильмах влюблённые, скорее это был жест абсолютного доверия. Она, подвижная и свободолюбивая, доверила его рукам свой корпус, свой стержень, а он, осторожный и недоверчивый, доверил её рукам свою шею, своё самое уязвимое место. Мертвец не был уверен, что в принципе возможен более высокий уровень близости, чем у него с Рыжей сейчас. — Выслушай, ладно? Можешь считать это мыслями вслух и не отвечать. — Мертвец вздохнул, готовясь к длинному монологу. — Мы в ответе за тех, кого приручили. Но не надо забывать, что приручённые тоже должны быть в ответе за самих себя. Нездорово приручать тех, кто слабее, кто инфантильнее, пусть это и гораздо приятнее, ведь ты получаешь не просто любовь, но и чувство власти, которое, если ты девка, имеет мало шансов на реализацию в других сферах жизни, а ещё получаешь счастье скульптора, высекающего шедевр, счастье матери, воспитывающей ребёнка. Ты сделала Смерть из того, что было у тебя самой, и полюбила — он твой ребёнок, твой младший брат, твоё детище, а не просто друг. Если бы ты попросила совет — чего ты никогда не делаешь — я бы посоветовал относиться к вашему расставанию так же, как к специфике ваших отношений. Птенец растёт, ему пора учиться летать и жить, не разевая клюв в надежде, что мамочка сунет туда червячка. Это грустно для обоих, но это не трагедия. На мой взгляд, зря ты не дала вам обоим в момент прощания выплеснуть эмоции и поорать, но это простительно, учитывая то, насколько пиздецки хрупкое у тебя к нему отношение сейчас. Ты знаешь себя и побоялась сорваться и высказать ему всё, хотела сохранить у вас обоих хорошие воспоминания друг о друге. Ты молодец, и я рад за вас обоих. Ты избавилась от груза, пока он не стал невыносимым, а Смерть теперь имеет шансы морально повзрослеть. Вышло ебать как сумбурно — Мертвец искренне надеялся, что сумел высказать всё — на продолжение монолога его сил просто не хватит — он не такой птица-говорун, как Рыжая. — Эй, любовнички! — раздался приглушённый голос издалека. — Осталось полтора часа до полуночи, сворачивайтесь, девчонки возвращаются, и воспитатели уже заглядывали. Всё-таки хорошо, что транзистор играл во время их разговора, да и пока он не играл, Рыжая говорила шёпотом. Она с запозданием хмыкнула, видимо ещё переваривая сказанное Мертвецом, опустила руки и отодвинулась от него. Руки Мертвеца скользнули по её с виду хрупкому, а на деле жесткому корпусу и опустились, спустя мгновение оказавшись в карманах штанов. Рыжая, прищурившись, сказала: — Раз наши воспитатели уже вернулись, думаю они найдут тебя. — Да-да, я слишком давно получил свою первую «полоску», настало время второй. Да и пара дней в Клетке не помешает, — произнёс Мертвец. Рыжая замерла. До неё только дошло? — А как же… — А разве не ты первая начала приручать его к своему отсутствию? Сокращала количество и протяжённость встреч, последние месяцы вы, в целом, проводили вместе не более полутора-двух часов в день. Пару дней побудет в одиночестве, не помрёт. А как приду, так уж и быть, ненадолго исполню твою роль жилетки для рыданий. — Он не будет плакать. — Почему же? — Гордый. Да и ты для него — пример для подражания. — Рыжая хмыкнула. — Ты так спокоен к нему, иногда даже не верится, что ты его любишь. — Его смазливую рожу — круглосуточно, всё к ней прилагающееся — временами. Посоветуешь что-нибудь к следующей с ним встрече? Короткое молчание и последовавший ответ Рыжей: — Как придёшь, порадуй его чем-нибудь в твоём стиле. — Договорились. Мертвец отошёл, чтобы подобрать откинутый Рыжей его любимый нож-бабочку и, ненадолго задумавшись, он коротко кивнул сам себе, приняв решение. Это будет правильно. Мертвец подошёл к Рыжей и сунул ей в руки нож со словами: — Он твой. — Ты чего, транзистор же… — Он от Смерти, нож — от меня лично. Если ещё когда-нибудь сможем поговорить — тогда и вернёшь, если захочешь. — Не будь придурком, я же знаю, какими силами он тебе достался! — Рыжая бросилась к нему в попытках всучить нож обратно. — Это ты не будь дурой! — У меня же с собой сейчас ничего нет, я ничего не могу тебе дать взамен! — Здесь же куча всякой девчачьей херни. Заколка или гребень вполне… — Разве можно дать такую хрень взамен твоему ножу?! Они спорили до хрипоты, оба. Спорили, потому что, скорее всего, это был их последний раз вместе. Спорили, чтобы оттянуть момент прощания. Этот ебучий Маленький Принц с россыпью веснушек и в юбке не умел остановиться в своей потребности приручать. Каждая роза для него была особенной, в каждую он вкладывался. И была у него даже особенная роза, роза из роз. Но Мертвец был не этой сраной розой, как остальные, как Смерть, Сфинкс и прочие приручённые. Он был Лётчиком. Тем, что и был рядом во время последнего путешествия Маленького Принца, тем, кто проводил его самым последним. Да, Маленький Принц не прикипел к нему душой в той же степени, как к своим розам, да, Маленький Принц знал его хуже всех, да, у них не было того уровня бесспорного понимания, что с другими. Но они были на равных. И это было дороже всего. В дверь забились, но грохот перекрывали вкрадчивые грудные голоса — воспитательницы. Рыжая и Мертвец замолкли. Рядом продолжал надрываться транзистор. Мертвец кивнул головой в сторону смешанных девчачьих принадлежностей, Рыжая вздохнула, достала оттуда гребень с редкими зубьями и передала Мертвецу. Только тщательно спрятав последние подарки друг друга, они были готовы к прощанию. Рыжая распахнула дверь, Мертвец стоял позади. — Наконец-то, я уж… Что?! Их окатило цунами. Мертвец догадывался, что реакция не будет спокойной, но не думал, что настолько. Хорошо, что в руке больше не было ножа — были бы все шансы оглохнуть… Или наоборот — плохо? Мертвец коллекционировал болячки, а глухоты в Доме не было ни у кого… Первая реакция прошла, воспитательница впереди отпихнула Рыжую в сторону, готовясь схватить Мертвеца… Рыжая метнулась к нему и что-то сбила по пути. Грохот. Резкая боль в носу. Поцелуй. Горячий, сухой, внезапный, как солнечный удар. — Беги! — крикнула Рыжая. Мертвец, в мгновение ока растерявший почти все силы, с внезапно заболевшей часто пульсировавшей головой и горевшими щеками помчался из спальни в коридор, но там не успел пробежать и десяти шагов, как его схватила за плечо стальная клешня Крёстной. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять: это Чёрный Ральф местного разлива. Самый подкованный воспитатель этой половины Дома. Попытки съебаться приобрели статус бесполезных. Деморализовав жертву, Крёстная схватила Мертвеца за ухо и потащила к выходу мимо таращившихся девок, застрявших в коридоре. Ухо горело, но рот горел сильнее. Хотелось облизать губы, и в то же время Мертвец оттягивал этот момент. В голове вместе с внезапной болью пульсировала одна мысль, застрявшая за секунду до того, как в душевую начали ломиться. Сначала Мертвец отмахнулся от этой мысли, но сейчас она разбухала и давила на мозг. Если бы… Если бы Рыжая была чуть менее зациклена на Слепом. Если бы Мертвец был чуть меньшим гомосеком… И вот его уже вели к Клетке. С собой у него не было ничего кроме одежды — ни карт, ни книжки, — но оно и не ебёт. В Клетке он будет наедине с тишиной и самим собой — а большего в этой ситуации и не нужно. У Мертвеца были вопросы, которые стоило обдумать.