A poison in your poison

Дом. И Рыжая, и Мертвец о нём говорили. Рыжая, конечно, больше. В детстве она прекрасно рисовала словами Дом, всеми силами пытаясь вызвать в Смерти к нему любовь. Значительно позже появился Мертвец. О Доме он почти не говорил, что хорошо — рисовал словами он откровенно так себе, зато именно здесь ручка и бумага становились подспорьем — по сравнению с Рыжей рисовал он отлично. Хотя на комплименты о способностях в рисовании лишь морщился со словами: «Ты не видел настоящих талантов». Но примерное впечатление о Доме Смерть составил. Оживлённый, исписанный посланиями из прошлого и будущего, жесткий до жестокости. Дом был загадкой, был матерью, был кладбищем. Короче говоря, насколько Смерть понял из рассказов Рыжей и рисунков Мертвеца, Дом был всем этим вместе. Миром. Смерть улыбался, слушая Рыжую с вполне искренним интересом — тем более, что он безумно хотел однажды оказаться в Доме, чтобы быть с ней полноценно. Но кроме интереса было ещё кое-какое чувство. Жалость. Уж слишком Рыжая с Мертвецом на нём зациклились — как будто мира снаружи не было. Они с удовольствием читали со Смертью книги о Наружности и с тем же удовольствием их обсуждали, но обсуждать саму Наружность — никогда. Да, Смерть ждал знакомства с Домом, но он был лишь одной из ступеней вверх в его системе познания мира. Его мир начался с Могильника, продолжился Изнанкой, теперь настал черёд Дома. А спустя пару лет настанет черёд и Наружности. Это была одна из вещей, о которой Смерть мог только молчать с Рыжей и Мертвецом. Она пряталась за ширмой слов и даже мыслей. Догадывались ли они? Услышала ли Рыжая эти мысли за его ответом: «Я хочу в Дом. Но не из-за тех причин, на которые рассчитываешь ты»?.. Проходя за Шерифом по длинной площадке возле Могильника, Смерть не вертел головой, видя, как пристально за ним наблюдала пара тощих парней в кожанках, стоявшая рядом с жесткими на вид стульями и кадкой с полузасохшим растением. Тут тёмные очки играли Смерти на руку — он мог незаметно ощупывать взглядом окружающий мир, как ему вздумается. Было мрачнее, чем представляла ему это место Рыжая. Тёмно-серые стены, кое-где встречались редкие надписи, широкие царапины — будто кто-то игрался здесь с ножом — да пара прилепленных к стенам жвачек. И вот Смерть с Шерифом вышли в коридор. Спустя пару шагов мимо них пронеслись те самые тощие парни в кожанках, стоявшие возле Могильника. Шериф хмыкнул, остановился и повернулся к Смерти, одарив его насмешливой улыбкой: — Иди впереди меня. Смерть прошёл мимо Шерифа, почти вплотную к нему, принюхавшись. От него пахло лёгкой малозаметной горечью пота, острым свежим дезодорантом и дымом от крепких сигарет. Лицо Смерти потеплело, и он улыбнулся своим эмоциям, продолжив шагать вперёд. Странно это всё, как-то быстро — он и сам это понимал. Такую резкую и глубокую симпатию, возникшую сразу после знакомства, он испытывал лишь к Рыжей. — Вдоль коридора по две двери — одна на спальню, другая на класс, исключение — шестая, у них две спальни. Со стороны Мог… лазарета отсчитываем с шестой, — коротко пояснил Шериф. Словно в контраст эмоциям Смерти к Шерифу, Дом, а конкретнее коридор второго этажа, примыкавший к спальням и классам, не впечатлил. Здесь было ещё темнее, чем на площадке возле Могильника. Хоть бы окна здесь были — может, так окружение оживилось бы. Но нет. Свет от жужжащих ламп — неужели, кроме Смерти, никто этого не слышал?! — был слабым, оттого и неприятным. Может, тёмные очки и усугубляли впечатление, но какая разница — они были ему нужны. Всевозможные надписи, посылы в неведомые дали, в которых угадывалась Изнанка, какие-то даты, назначенные встречи, неизвестные клички, схематические знаки. Слишком много нарочитого, ребяческого, попросту вызывающего насмешку — от рассказов Рыжей и рисунков Мертвеца он получал куда более яркие и приятные впечатления. Может, он слишком привык к строгости, светлости и минималистичности Могильника? А может, слишком многого ждал? Возможно. Мимо Смерти и шедшего на пару шагов позади Шерифа проходили и проезжали на колясках. Было среди прохожих много любопытных, и Смерть чувствовал себя животным в зоопарке. Они прошли шестую и четвёртую, стали приближаться к третьей, как стены постепенно стали преображаться. Среди кривых надписей возникали шедевры, внезапно выскакивающие на тебя, словно из-за углов — хотя никаких углов не было и в помине. Гигантский индийский слон, окружённый зарослями. Он начинался от плинтуса и заканчивался на середине потолка. Простой и выразительно прекрасный. Неподалёку от него — мелкие большеглазые обезьяны на лианах с такими идиотскими выражениями на лицах, что Смерти не составляло труда разгадать эту отсылку — Бандерлоги. И множество, множество других рисунков… Смерть замедлил ход, чтобы иметь больше времени на эти рукотворные чудеса. Теперь ему было плевать на чужие любопытные взгляды — пусть смотрят. Колясников стало ощутимо больше, а потому ходячие выделялись сильнее: тощие прыщавые носители кожанок — не те, что высматривали его у Могильника, другие, — длинный широкоплечий носач, близнецы-блондины с одинаково неприятными лицами. Смерть не смотрел на них, сосредоточившись на рисунках, но невольно продолжал выхватывать детали чужой внешности — совершенно не нужные на данный момент. Улучив момент, когда рядом никого не будет, Смерть повернулся к Шерифу за подтверждением того, что его на самом деле волновало: — Все эти рисунки дело рук Леопарда? Шериф кивнул. У территории второй рисунков было ощутимо больше, как и надписей. В содержании последних стало ощутимо больше мата, особенно включающего в себя грубое наименование женских гениталий. А рядом с шедеврами ютились простые и однозначные рисунки: обрезанные женские тела. — Они не только без голов, как видишь — раздался сзади голос Шерифа. Смерть видел. Отсутствовали не только головы, но и ноги, и руки. Смерть удивлялся лишь тому, что почему-то не забывали про шеи. Груди были ожидаемо очень гипертрофированы, а талии урезаны. Смерть сомневался, что с такими пропорциями можно не то что ходить, а даже просто удерживать вертикальное положение туловища. Отражение влажных фантазий на стенах у Смерти вызывали скорее насмешку, чем раздражение. Он прекрасно знал, каково это — до изнеможения хотеть и не иметь возможности не то что воплотить, а даже продемонстрировать свои желания объекту этих самых желаний. Но если фантазии у второй были туманны и стандартизированы, то его — вполне конкретны. Голая, усыпанная веснушками Рыжая и чувство вины весом в тонну до сих пор являлись обычными гостями его фантазий перед сном. И вот Смерть с Шерифом остановились перед нужной дверью. — Ну давай, вперёд и с песней, — хмыкнул Шериф. Смерть открыл дверь и, не давая себе времени на раздумья и оценку обстановки, вошёл. Важнее было показать уверенность, а не пытаться выхватить жалкие крохи ненужной информации. Его сразу окружили несколько человек. Большая часть стаи равнодушно подпирала стеночку, каждый в окружении музыкального облака. Среди последних был и Мертвец, тихо переговаривавшийся с неприятным пятнистым типом — Леопард? Уже спустя считанные секунды Смерть устал от устроенного вокруг него балагана — хотя его устроили всего пять человек. Уши в один момент приготовились объявить протест — такого слухораздирающего гама они в жизни не слышали, и, как будто этого было мало, так это начальство ещё и требовало вычленять из этого шума отдельные слова и предложения. — Э-э, бля, так вот какие у нас Могильниковые легенды выходят-то, а! — Смерть разобрал это предложение первым и даже понял, кто его говорил — некто короткий, прыщавый и с красным гребнем. — А чё выходят, я же только что вошёл? — ляпнул Смерть. Окружившая его вторая взорвалась хохотом. — Вот это слажанул, Гибрид! Этот же только зашёл, а уже на расслабухе кроет. — Эй! — Гибрида задело. «Да ладно, им серьёзно понравилась эта чушь?!» Прислушиваясь к разговору, Смерть удивлялся: может, это влияние стоявшего чуть вдалеке у порога Шерифа, но всё было куда мягче, чем он представлял. Собравшись с духом, Смерть влился в эту небольшую толпу в центре спальни. И, как по команде, начались прицельные расспросы от остальных вперемешку с попытками смешать Смерть с дерьмом — своеобразный сигнал о том, что его начали проверять. Причём вполголоса — наверняка теперь Шерифу было куда сложнее разобрать разговор. Клички этих гомонящих пятерых Смерть быстро выучил. Фитиль, Соломон, Мартышка, Гибрид и Белобрюх. Странно, но вопросы оказались почти проходными — для них и не требовалось ничего более пары полушутливых огрызательств в ответ. Первую и последнюю опасность Смерть почувствовал лишь на этом вопросе: — И что за пердуновская обувь на тебе — нахуй сказочным долбоёбам кроссовки, да, блядь? Задавший это вопрос Соломон — толстый сальноволосый блондин — двинулся на Смерть шаркающей походкой, а оказавшись рядом, пихнул носком кроссовка один из его вышеуказанных «пердуновских» мокасин. С этой характеристикой Смерть был согласен, — как никто другой! — но показывать это нельзя. — Ключевое слово «сказочный». Тот, кто был Смертью до меня, передал мне эту обувь, как своему наследнику, а ему когда-то передал предыдущий Смерть, и так далее. Или ты, пустая черепная коробка, думаешь, в древности существовали кроссовки? — А что, что они делают, эти ботинки, они волшебные? — спросил пробившийся вперёд Белобрюх невинным голоском, но Смерть видел, как мелькает в его глазах тень хитрожопства — уже думает, как бы их спереть, едва Смерть начнёт здесь жить через неделю? — О, помешанное на сказках летнее дитя, ничего они не делают. — Совсем ничего? — удивился резкому окончанию мистики Белобрюх. — Совсем. Иногда мы делаем что-то, просто потому что это традиция, или же так делают все. Никакого сакрального смысла в ботинках Смерти нет. Белобрюх выглядел ошарашенным, но вполне довольным ответом, Соломон же только сильнее приподнял огромную верхнюю губу, обнажив огромные лошадиные зубы и сверля взглядом Смерть. Ответом он доволен не был, но вклиниться не успел — Смерть, почуяв запах «жареного», сам пошёл в наступление: — И я не понял, меня, значит, вопросами обложили, а вожак стаи так лично и не объявился, не представился, не угостил хлебом-солью, чё это за гостеприимство, я спрашиваю, а? — Ах, простите, Ваше охуевшее Смертейшество. — Пятнистый парень с неприятной рожей и оскалом, до этого молча стоявший рядом со столь же молчаливым Мертвецом, оказался рядом — значит, и правда Леопард. — Как я мог забыть сделать подарки нашей злоебучей новой знаменитости? Смерти показалось, или он слышал в его голосе знакомые интонации? А Мертвец не рассказывал, что он с вожаком второй близки… — Просто непростительно, блядь, — согласился Мертвец, подошедший к Леопарду вальяжной походкой и устремивший на Смерть хитрый и насмешливый взгляд. — Думаю, у нас найдётся подходящий подарок для него. Мертвец подошёл ещё ближе, почти вплотную к Смерти, на расстояние вытянутого предплечья и, хотя он был ниже, всё равно ухитрялся смотреть сверху вниз. Приглушив голос, так, чтобы слышали только Леопард, Смерть и пятеро стоявших рядом, но не остальные во главе с наблюдавшим за происходящим у двери Шерифом, произнёс: — Походу ты очень хочешь, чтобы тебя отхуярили, не? Леопард присвистнул, усмехнувшись, Белобрюх ахнул, остальные наверняка выразили своё удивление мимикой, но Смерть не смотрел на них — только на Мертвеца. Вот он, момент, когда он должен себя показать с правильной стороны — спасибо Мертвецу. — Так мы, оказывается, отчаянные пиздаболы, — с улыбкой протянул с той же низкой громкостью Смерть, показав, что он принял правила игры. — Сам-то пиздишь, хуеплёт сраный, в пизду, какая ты там сказочноуёбская легенда, таких, как ты, я не раз говном по асфальту размазывал. — Значит, тебе пиздато в говно наступать и по асфальту размазывать? — Смерть хмыкнул. — Оно и видно, с котелком-то проблемы. Мальчик, ты в игрушки играл в своей Наружности, когда я уже здесь торчал, и поверь мне — Смертью меня не просто так в пять лет-то назвали. Попробуй отпиздить, еблан, вот только что-то мне подсказывает, что в гробу здесь первым окажешься именно ты. — Да что ты гово… Громовые шаги: — О чём болтаем? — поинтересовался весёлым голосом ранее наблюдавший за всем в проёме дверей, а теперь приблизившийся вплотную Шериф. Громовая тишина. Смерть рискнул окинуть взглядом не только свидетелей разговора, но и остальных в спальне — и каждый следил за происходящим. Мертвец молчал, и Смерть понял, что от него требовалось. — Да так, увидел пирсинг в языке Мертвеца, заинтересовался. — Смерть с улыбкой повернулся к Шерифу. — Да неужели? Тоже решил сделать? — Не, хотел узнать мешает в поцелуях или нет. — Смерть нёс какую-то околесицу, за которую позже — как только он её осознает — ему будет нихуёво так стыдно перед Шерифом. Тот хохотнул в ответ и произнёс: — Мне нужно в воспитательскую, за пару минут не прикончите друг друга или, того хуже, не начните проводить эмпирические исследования по поводу твоего вопроса, значит. Смерть повернулся к Мертвецу. И едва они услышали хлопок двери то оба, как по команде, заржали. А вслед за ними с опозданием на пару секунд — вся вторая. — Ёб твою мать, — высоким голосом простонал Мертвец. — Ответа получше в твою срань вместо мозгов не пришло? — Заткнись! — крикнул Смерть, в голосе которого совсем не было злости. — И что, мы будем, как послушные мальчики, следовать правилам? — громко, привлекая внимание всей спальни, протянул Мертвец. — А что, предлагаешь нарушить приказ Шерифа и похуярить друг друга? — с притворной лёгкостью протянул Смерть. Чёрт. Он сам отчётливо слышал своё нежелание вступать в драку — а значит, это слышали все. Да и нецензурщина у него звучала неестественно — раньше он ею почти не пользовался и сейчас вставлял её куда попало — неорганично как-то… — Не-е, это было бы слишком легко. Ты ж сам хотел посмотреть, не мешают ли железяки при сосании, не так ли?.. — Чего? — опешил Смерть. — А вот спорю! — провозгласил Мертвец громко. — Яиц у тебя не хватит, чтобы дать мне деснача. — Чего, блядь?! — воскликнул он, окружённый оглушившим улюлюканьем остальных. — Дважды спорю, не смо… Проще было не думать. Не думать, хватая Мертвеца за голову и приближаясь к ней. Хорошо хоть Смерть догадался наклонить голову вбок — вмазался в чужие тонкие открытые губы Смерть удачно, а вот носу повезло меньше — тот с размаху врезался в чужую острую скулу. Поцелуй был короткий, прохладный и мокрый — языками они на секунду таки встретились. Хорошо хоть рот у обоих был приоткрыт, и они не сломали друг о друга зубы. Улюлюканье превратилось в такой ор, перед которым бы и море расступилось, как перед чёртовым Моисеем. Мертвец хмыкнул, коротко ткнул его в бок кулаком и отошёл. Разговоры постепенно утихали. Мартышка смотрел на него с широким оскалом, Белобрюх — нахальный малец — с почтительным ужасом, Соломон и Фитиль — коротко глянули с интересом и отошли, а Гибрид уже сидел в углу, раздобыл где-то растение и начал его жрать. Смерть чувствовал, как постепенно утрачивал актуальность в чужих глазах, и перед тем, как пришёл Шериф, позволил себе спокойно оглядеться, поправляя соскользавшие с носа очки — Смерть сильно вспотел. И понял, что неприязнь, возникшая к коридорам Дома, на вторую не распространялась. Несмотря на пасмурную погоду, наличие всего лишь двух окон, клонящийся к закату день и отсутствие искусственного освещения, несмотря на всё это, во второй было очень светло. Необычно даже. И куча пространства. Из мебели лишь мелкие тумбочки, пара небольших столиков да большой шкаф, в котором, очевидно, хранилось то, к чему годами не прикасались. Одежда, спальные мешки, обувь, транзисторы, спутанные в кучу наушники, выпотрошенные пачки чипсов — всё валялось на грязном немытом полу. Но обилие пространства перекрывало все недостатки — Смерть и не думал, что кровати его так крадут. Тем более, что на стенах второй кипела жизнь. Здесь не писали сообщения и прочую белиберду, как в коридорах, здесь царствовали лишь рисунки — самые прекрасные из всех. «Совсем забыл!» Смерть подошёл к Леопарду, с кривой усмешкой оглядывавшего свою стаю, но прежде чем придумал, как бы посподручнее выразить своё восхищение его работами, Леопард перевёл взгляд на Смерть и тихо произнёс: — А он и правда о тебе заботится. — Ты знаешь?.. — Я знаю. «Значит, Мертвец только ему рассказал, что ходит ко мне?» В голове зачесалось беспокойство и нервозность. Именно недавняя фальшивая конфронтация с Мертвецом подняла уровень Смерти в глазах второй. Хотя он планировал совершенно другое: не вступать в конфронтации и не общаться с Мертвецом — в итоге всё вышло неплохо. Но если Леопард вдруг вздумает… — Да расслабь свою жопу, — с усмешкой посоветовал Леопард. — Мертвец — мой друг. С хуя ли мне портить с ним отношения, а? — Не знаю, какая у вас там дружба… — Уж покрепче, чем твоя с ним, раз мне он про тебя рассказывает, а тебе обо мне — ни хуя. С видимым равнодушием Смерть передёрнул плечами, хотя раздражение уже впилось длиннющими острыми когтями в обратную сторону его живота: — Я никогда намеренно не расспрашивал его о жизни в Доме и людях в нём. И… блядь, я ж к тебе не за этим срачем подошёл. — А за чем тогда? — Да спасибо сказать. Лишь благодаря тебе в Доме с удовольствием можно находиться. — Какого хера? — казалось Леопард искренне не понимал. Смерть кивком указал на стены. Крокодил, под которым переливалась яркая синева реки. Чуть дальше — стадо антилоп в высокой высохшей траве; этот рисунок незаконченный, ближе к углу видны карандашные намётки в полтора метра шириной. — А, ты про рисунки мои. Ну да, они всем нравятся. Даже Стервятнику с Тенью из третьей, тем ещё долбоклюям. Хоть на почве общей любви к моему стеномарательству мы с ними можем терпеть друг друга. — Не любишь их? — Как и всех этих пташек. — Леопард криво усмехнулся — не Смерти, а какому-то своему воспоминанию. — Так ладно, харе о них базарить, ты о рисунках хотел узнать. Леопард говорил увлечённо, даже количество обсценной лексики поубавилось — вот что делает с человеком проявленный интерес к его увлечению. Смерть, подумав, решил не узнавать о тёрках Леопарда с третьей — пока это было лишним. Леопард повёл его вдоль комнаты по стеночке, пока в центе разворачивалась орущая бойня с бросанием предметов. Смерть краем глаза увидел Мертвеца, затесавшегося в этой куче. — …Вот антилопы — охра, белила и золото — я ещё не закончил, тем более вон тут, с краю, надо еще добавить слой. Но планирую закончить с этой стеной уже послезавтра. — Ты и при таком рисуешь? — спросил Смерть, дёрнув головой в сторону разворачивающейся потасовки. — Это они ещё тихие, я, блядь, и при худших условиях рисовал. Ну, в коридоре всё равно удобнее. Третья, конечно, может начать свои ёбаные песнопения, да и Логи с криками носятся, сбивая с колясок первую — тоже ора предостаточно, но там хоть контролируемый хаос, Логов и отпиздить можно… «Кто такие Логи?..» Смерть уже собирался плюнуть на гордость и спросить Леопарда, как вдруг в его сторону полетел транзистор. — Ах! Транзистор долбанулся о стену рядом со Смертью, опасно близко от его носа. Смерть воскликнул, но вскрик его утонул во всеобщем гомоне, вряд ли кто-то кроме стоявшего чуть позади Леопарда вообще это заметил. Леопард обошёл Смерть и бросил транзистор обратно в общую кучу, пробормотав с усмешкой: — Долбоёбы… Эй, ты уронил. Смерть перестал промаргиваться и обнаружил, что яркость как будто выкрутили на максимум. Леопард, протягивая упавшие очки, смотрел на Смерть округлившимися глазами. Смерть в спешке схватил очки за дужки, надел их, как Леопард вдруг схватил его за руку и задал Смерти один очень конкретный, не оставлявший сомнений вопрос: — Так это был ты? Замерев, Смерть уставился на него в ответ, скованный отнявшим голос страхом. Хлопнула дверь, Шериф подозвал Смерть, и последний, коротко глянув на Леопарда, поспешил к выходу, радуясь, что ему не пришлось что-либо отвечать.