A poison in your poison

He’s walking in your sleep now He keeps your fat paranoia well fed. Он снится по ночам, не давая покоя, С его руки жиреет твоя толстушка-паранойя. Bauhaus — The Sanity Assassin — Твой брат, значит, — протянул Смерть, растягиваясь на кровати и разглядывая Тень. — Что он у тебя забрал? — Это сложно, — ответил Тень, разглядывая потолок. — Просто… понимаешь, когда говорят о нас, всегда имеют в виду его. Рекс и Макс. Хоть бы раз кто сказал Макс и Рекс. Но нет. А теперь: Стервятник и Тень. Он всегда был заметнее, активнее, агрессивнее, что ли. И у него была нога… В общем, сначала даже казалось, что я ничто иное, как сраная ошибка природы. Но потом я пошёл. А он нет. — Вот оно как, — просипел Смерть, прикрыв глаза и переместившись так, чтобы упираться подбородком в острое плечо Тени. — Он наверняка жутко завидовал. Тень неприятно рассмеялся: — Да, ему-то с помощью колёс и бухла раз через пять прыгнуть удаётся. А я, знаешь, был счастлив. Впервые почувствовал себя так, словно у меня две ноги, словно я способен на всё. И Там их стало две, и даже в обычных снах теперь… Пауза и звуки шлепков — Смерти не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что Тень пошлёпал себя по ноге, не менее настоящей, чем вторая. Смерть понимал его радость. Он тоже только здесь выбирался из задворок подсознания, чувствовал себя полноценным, живым: разговаривал, шутил, ловил на себе внимательные взгляды, слушал и отвечал на вопросы, а в этот раз даже… Смерть усмехнулся, наслаждаясь лёгким тянущим чувством в гениталиях. Конечно, до секса не дошло, да и вообще всё случилось быстро и суетливо. Оба упали на кровать и, не раздеваясь, минуту тёрлись друг о друга через несколько слоёв ткани пижамы — надолго их не хватило. Но это, чёрт подери, было у него впервые. Не говоря уже о том, какая со Смерти стотонная глыба свалилась, когда он почувствовал желание к Тени. Оно окончательно подтвердило то, о чём он давно догадывался. Он — не как Мразь. — …Но, знаешь, от чувства вины перед ним не так-то легко избавиться, хотя я ни в чём не виноват, — продолжал Тень, не замечая, что Смерть уже потерял нить повествования. — Чего это? — нахмурился Смерть. — Я же счастлив один Там. Не потому что Там лучше, а из-за того, что это единственное место, где я один, где я самодостаточен и независим. Это оглушает немного, по ощущениям схоже с нашими «потирушками». — Смерть усмехнулся — Тень, как и он, не посчитал произошедшее только что чем-то серьёзным. — Ты как бы понимаешь, что ничего особенного не произошло, да и не ты один на такое способен, а всё равно башку сносит и уносит ветрами в страну Оз. Потому и стыдно. Стервятник-то уверен, что одному мне плохо, ведь когда ухожу я — плохо ему… Чёрт, хреново объясняю. Но ты понял, мне хорошо Там самому. И стыдно, что я не могу ему об этом сказать. Стыдно, что он зависим от меня намного сильнее, чем я от него. Стыдно от того, что я перестал хотеть быть фрагментом нашего общего «Я»… — И это полная глупость, — отрезал Смерть. — Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть независимости, нет ничего плохого в желании быть замеченным, нет ничего плохого в желании сохранить что-то только для себя. И у тебя это даже неплохо выходит. Мне о таком только мечтать. — Знаешь, я так и не понял. Ты — Смерть? А он тогда?.. — Он тоже называет себя моим именем. Хотя ему наверняка скоро дадут другое. Для меня он — Мразь. — Он знает о тебе? Смерть с усмешкой передёрнул плечами: — Да. Задумался. Тут, наверное, следовало объяснить подробнее: — Хотя это… — Стой! — Что такое? — Просто… Чем дальше ты говоришь — тем страшнее становится. Ты же ничего не скрываешь, без утайки готов рассказать, это… — По-твоему, это отвратительно? — Нет, не то. Но… «Но мороз по коже». Во сне от Смерти никому ничего не утаить. Смерть это чувствовал. Большую часть разговора он лежал с закрытыми глазами, полагаясь лишь на осязание, слух и запах. И вот последние несколько реплик он чувствовал, как вокруг Тени что-то напрягается, он слышал, как глухо стучала в чужой шее жилка, как к запаху подсохшего возбуждения примешивается кисло-горький запах страха. Тень, как остальных до него, в первую очередь завлекали его глаза — самые прекрасные в мире, — остальное, по первому впечатлению, как-то проходило мимо. Слепое восхищение — вот в чём он купался все эти годы. В прошлый раз с Тенью было что-то новое — Смерть впервые попробовал на вкус чужую похоть. Сегодня он попробовал её повторно, но уже решил разнообразить рацион. Смерть одним движением стёк ниже и полностью завалился на ноги Тени, упираясь подбородком в его живот. И, продолжая улыбаться, открыл глаза. — Отодвинься, — глухим голосом попросил Тень; жаль, что обзор не позволял Смерти посмотреть ему в глаза. — Я тебе больше не нравлюсь? — наигранно высоким голосом спросил Смерть. Вопрос был не вопросом, а скорее насмешкой — Смерть чувствовал, как Тень испугался. Смерти? Или своих догадок, связанных с ним? — Просто отодвинься, пожалуйста. — Сделай кое-что для меня, и я отодвинусь. — Что? — Дай мне какую-то мелочь. Ничего не завалялось в карманах? Может, ключ, или карандаш, или конфета, как та, что ты мне дал в прошлый раз. — Тебе нравится подобная ерунда? — Даже не представляешь насколько. Люблю коллекционировать. — А что, большая коллекция набралась? — Сначала дай, и я отвечу на твои вопросы. И, конечно, отодвинусь. Тень суматошно оторвал пуговицу от пижамной кофты и протянул Смерти. Такой забавный. Смерть взял протянутую пуговицу, маленькую, деревянную, засунул в карман и отодвинулся в сторону, продолжая прижиматься к боку Тени, но больше не давя его своим весом. — Так как ты её собирал, эту коллекцию, если… — Тень запнулся. Таки дошло, а уж Смерть сомневался. — Думаю, теперь ты и сам понимаешь, — ответил Смерть, разведя руки и приподнявшись на локтях. — Сколько ещё людей ты сюда затащил? — голос Тени дрогнул. — О, так вот, как ты на это смотришь! — Смерть рассмеялся. — Не, я их не затаскивал. Сначала мне казалось, что они приходят сами. Сейчас мне нравится думать, что моя родина вела ко мне их — в детстве мне было одиноко, а она не любила, когда я грустил. — Родина? — Лазарет. Могильник. — Смерть почувствовал чужую дрожь. — Вы все так его боитесь. Вначале это было даже забавно, сейчас уже бесит. — Это какой-то бред! — Тень вскрикнул и сел на кровати, и огляделся, будто бы окружение палаты, в которой Смерть провёл всю свою жизнь, вдруг могло превратиться во что-то другое. — Я же в реальности не в Могильнике, я вообще там был раза три всего, последний — лет в одиннадцать. Это просто дебильный сон, ставший из эротического — ночным кошмаром… — Но ты в Могильнике. Рядом со Смертью. Уже второй раз подряд, — монотонно проговаривал Смерть. — Заткнись, заткнись! — крикнул Тень, вскочив. — Хватит говорить со мной, как с неполноценным, думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Это не правда! Я… я не могу умереть. — Я тоже думал, что здесь нельзя умереть дважды. Однако у тебя вышло, — рассмеялся Смерть, поднялся с кровати и, отвернувшись от Тени, направился к окну — у него появилась одна идея. — Жаль, что фантик теперь бесполезен, но что поделать… — Стой! Что значит «дважды»?! Смерть больше не слушал Тень — он надоел ему быстрее, чем предполагалось. Смерть распахнул окно, и его оглушили ночные осенние запахи: мокрой земли, разлагающейся листвы, свежести… Он поднялся на подоконник, вышел из окна, прикрыл его за собой и прыгнул… Смерть открыл глаза и поднялся с кровати, ощупывая лицо — раньше, в детстве, он пользовался похожим способом, чтобы выбраться из сна в реальность, но было всё равно радостно от того, что сработало. Он сомневался насчёт того, кто именно проснётся. Кинув взгляд на часы — половина одиннадцатого — и на окно — ночь, — Смерть, открыв дверцы тумбочки, начал рыться в ней. Где же этот извращенец Мразь хранил его коллекцию? Cобирать её он начал не сразу. Да и не сразу понял, что навещает будущих мертвецов. Он радовался новым знакомствам — пусть Пауки были ему семьёй, но общения с ровесниками всё же недоставало. Встречался с ними Смерть только во сне. Но куда больше его угнетало то, что никто не появлялся больше одного раза. И вот однажды во время очередной встречи Смерть выпросил свой первый подарок. Черты большинства его «знакомых» уже стёрлись из памяти, но её Смерть помнил — крошечную девочку, её сросшиеся брови, густые и красивые, а ещё то, что её левая нога была гораздо меньше правой. Её смех, пока она распутывала косичку с вплетённой в неё ярко-синей лентой. И Смерть через неделю увидел её вновь — ещё более маленькую, чем он запомнил, серую, прекрасную, смотревшую на него с порога, пока Пауки не закрыли открытую насквозь дверь. И тогда Смерть продолжил выпрашивать у них подарки, тем самым задерживая их здесь. Иногда они, как и она, приходили к его двери в те редкие моменты, когда она была распахнута, и пялились, прозрачные и красивые. Серые. Смерть радовался. Он больше не был один. Новые знакомые его больше не покидали так же, как это делали всегда преданные ему Пауки. В те дни, когда он и голову повернуть не мог, не то, что рукой пошевелить, он сочинял сказки Паукам о том, что к нему втайне пробираются и оставляют подарки, чему они легко поверили. И даже выделили ему эту тумбочку — как раз для всех этих мелочей. Десять лет прошло, чужого хлама в ней стало больше… Смерть выгреб всё и с потрясением разглядывал содержимое. Её нет. Его коллекции нет! — Тварь… Сука! — прошипел Смерть, потянувшись к волосам и остановив руки на полпути — а вдруг Мразь проснётся, если он их дёрнет? Он ведь всего лишь хотел увидеть её, свою коллекцию, то, на что он потратил девять лет своей жизни. А Мразь, ублюдок, даже это отнял! «Спокойно». Смерть глубоко вдохнул и выдохнул, разглядывая чёрное пятно на полу в центре палаты — следы от уничтожения? В висках ещё горело зудом раздражение, но Смерть уже был готов двигаться дальше. И речи не было о том, чтобы сейчас лечь спать и позволить Мрази проснуться и уничтожить последний экспонат. Смерть грел её — деревянную пуговицу от Тени — в руке. Оставлять её здесь тем более чревато — найдёт же. Хотя откуда бы ему знать, что можно приходить к одному и тому же человеку дважды? И всё равно страшно — после новости о смерти коллекции он не был готов к полумерам. Выдохнув, Смерть, не надевая обувь, вышел из палаты. Прохладный и мягкий старый линолеум сменился столетним льдом скользкой зеркальной плитки. Ступая на носках, Смерть оглядывался, ища в искусственном белом свете Могильника Серых — тех, что приходили под дверь к нему в детстве, тех, кого он задерживал здесь, тех, о которых он потом рассказывал Рыжей… Их не было. Никого не было. Так. Так, ладно. Где можно спрятать пуговицу так, чтобы её никто не нашёл и не забрал случайно из Дома? Уборная, душевая, кладовки — первое, что пришло в голову. «Значит, сразу же отметаем эти варианты, — Смерть чувствовал себя параноиком, больше боясь даже не того, что пуговицу унесут, а то, что Мразь как-то узнает о ней и решит уничтожить. — Чёрт, дружище, да ты параноик, ну откуда ему узнать?.. Ах, да. Он может увидеть Тень в виде одного из серого и скумекать, что что-то не так — Тень же ходок и, судя по всему, сильный, а таких почти все могут увидеть». Другие палаты? А может, операционная? «Точно, — Смерть остановился на последнем варианте. — Там же до хрена оборудования и постоянно проводится влажная уборка — Мразь и не подумает искать там! А я в плафон спрячу!» Приняв решение, Смерть поспешил туда, где, как он предполагал, была операционная. Кабинет Януса объединял два коридора: один с палатами пациентов, другой — Паучий, в последнем и должна быть операционная. А вот и она, тут и замков не было… За дверью раздавались тихие голоса. Раздражённо выдохнув, он поспешил обратно. А ведь какое шикарное было бы место… Дойдя до перекрёстка, соединяющего главный коридор с выходом на конце, коридор, примыкающий к палатам, и Паучий коридор, Смерть ещё раз осмотрелся. Странно, Пауков как не было, так и всё ещё нет… Пройдясь до конца одного из коридоров и завидя удачно замаскированную потрескавшуюся плитку у одного места, Смерть принял окончательное решение. «Теперь нужно возвращаться обратно». Но ноги не двигались. «Я сказал тебе, сволочь, что нужно. Возвращаться. Обратно». Но любопытство разгоралось лихорадкой, что-то невидимое словно тянуло его обратно к операционной. Там Тень — он точно знал. И он умирал прямо сейчас. Сдавшись, хотя, признаваясь честно, Смерть и не слишком противостоял этому радостному бьющемуся в клетке рёбер птицей любопытству, он посеменил обратно к операционной. Там Смерть сполз на ледяной пол, прислушиваясь к происходящему с той стороны. — По-вашему, это… Страшно представить, как этот… — Заткнись, лучше… сколько? — …Поднимаем. — По-твоему… — Чёрт! Частота сердечных сокращений двадцать пять… двадцать два… Твою ж мать! — Увеличиваю. — Падает! — …нет. — Дефибриллятор, пятнадцать джоулей, руки назад!.. Резкий звук, отдалённо напоминающий хлопок. Смерть прислушивался. Голоса становились всё громче и всё неразборчивей — чётко разбирал он только ругательства. Минута прошла или две — Смерть не знал. Но вот в одно мгновение наступила тишина, губкой впитавшая все голоса, тиканье часов, даже Смерть затаил дыхание, чувствуя приближение неизбежного. И высокий однотонный звук, продолжительный, еле уловимый, проткнул жалом плотную ткань тишины. — Зашиваем, — раздался отчётливый ледяной голос. Смерть выдохнул, поднялся и ушёл, чувствуя себя идиотом. Собственное любопытство он поставил выше цели — Мразь ведь мог в любой момент проснуться, а он потратил столько времени ради того, чтобы выждать чужую смерть. Пригнувшись, он посеменил к себе. И напротив двери в его палату увидел Тень. Тот тупым, ничего не выражавшим взглядом уставился на неё. Смерть прокашлялся, и Тень повернул к нему голову — красивый и спокойный, как все серые, замерший в одной бесконечной секунде перед тем, как раствориться в неприемлемом для них пространстве. Улыбаясь, Смерть подошёл к Тени и поднёс ладонь к его щеке. Каким тот был уродом раньше со своей нездоровой кожей, желтыми белками глаз, огромным жирным носом в прыщах и каким прекрасным казался сейчас. Ни комплексов — порождений разума, — ни эмоций — порождений тела. Только память, оттряхнувшая всё лишнее сущность, запечатленное в вечности мгновение, выцветшая фотография. От таких ассоциаций он когда-то и назвал их серыми. Вдалеке раздались крики, и Тень, посмотрев в пустоту за плечом Смерти, исчез, чтобы увидеться с братом — а то, что вдалеке, видимо, у порога Могильника, надрывался его брат, было очевидно. Смерть с улыбкой вернулся в палату, лёг в постель и провалился в тягучий и тёплый сон без сожалений. — Бог ты мой, какой засоня стал! Поднимайся, радость моя! Смерть не впервые проснулся от того, что его разбудили, но ещё никогда он не чувствовал себя по пробуждении таким разбитым. Вяло кивнув Паучихе Ампуле, он приподнялся на локтях — над башкой надрывался визгливый голос, а со стороны тумбочки терпко тянуло горячей овсянкой. — Вставай, время зарядки, давай, сегодня последний раз. И кстати, сейчас тебе принесут дорожную сумку, лучше сегодня же упаковать свои вещи и… боже, что у тебя с лицом?! Вывалившись с кровати, Смерть начал выполнять упражнения, очень медленно просыпаясь. Вопрос он проигнорировал. Раньше он просыпался легко — невыносимая боль и паникующее сердце, долбящееся о рёбра с обратной стороны грудной клетки, не оставляло никаких шансов мозгу поспать. Теперь хоть бы хны: ступни больше не прошивало глухой болью, а колени — стальными иглами, даже сердце отрастило хрен, чтобы положить его на происходящее — ну вот и как ему в таких условиях просыпаться? После упражнений на наклон корпуса глаза перестали слипаться, а мозг — тупить, и смысл слов Паучихи стал медленно доходить. — То есть… Как последний раз? — пробормотал Смерть. — По оценкам Януса, физиотерапия на данный момент более не является необходимостью. Тебя зачислят в категорию «Б», предполагающую еженедельные осмотры, со временем, возможно, потребуются коррекции лекарств, но на этом всё. И не уходи от темы! Что у тебя с лицом?! Смерть моргнул. Он помнил, что завтра с утра уходит и это его последний день в Могильнике, но… как-то только сейчас это полностью осознал. — Смерть! Так с лицом что?! — Она обхватила его челюсть, поворачивая к себе правой стороной. Только сейчас он понял, о чём она — Мертвец же вчера вечером зарядил ему по лицу. Правая скула чуть пульсировала и покалывала — наверняка кровоподтёк. Смерть уже придумал оправдание: — Да во второй вчера влажная уборка была, я и поскользнулся, — произнёс он, ловя её недоверчивый взгляд. — Да Мертвеца с Леопардом спросите — они подтвердят, как крепко я познакомился с полом. Вы просто не знаете, мало того, что у этих ортопедических ботинок подошва скользкая сама по себе, так ещё и вторая устраивает влажную уборку, просто заливая весь пол мыльной водой — это надо было видеть! Он рассмеялся, и Ампула успокоилась. Смерть лгал нечасто, и это получалось с переменным успехом. Со стабильно высокой вероятностью на его ложь покупались разве что Пауки. Терпеливо ожидавшее осознание того, что скоро они исчезнут из его повседневной жизни, так же, как исчезнет из неё Могильник, снова оглушило. Больше никаких зарядок по утрам и еды в постель, наизусть выученного пейзажа за окном, ежедневных разговоров с Янусом и Пауками и его личной палаты, его крепости, цитадели, в которой он провёл целых десять лет — две трети своей жизни… — Так, — прервала его размышление деловитым голосом Ампула. — Сейчас пришлю кого-то с дорожной сумкой — не забудь сложить свои вещи. К полудню придёт Янус. И не сиди, ешь, пока не остыло. Дверь мягко закрылась за ней. Смерть уставился на овсянку, а она — на него. Дуэль взглядов была непродолжительной, но Смерть отказался признавать поражение, поднялся, взял тарелку, распахнул окно и одним взмахом вылил содержимое. И поставил тарелку обратно на тумбочку. Будут ещё его побеждать в гляделках всякие, пока у него тут кризис. Короткий деревянный стук и движение воздуха. — Я принесла дорожную сумку, как мне сказала… — раздался со стороны двери голос, неуловимо утихший к концу предложения. — Ты уже позавтракал? Смерть повернулся к новенькой Паучихе, обезоружив её не принадлежавшим ему взглядом и рабочей улыбкой: — Проголодался. — Может, добавки? — всполошилась она. Успокоив и заверив Паучиху, что он сыт и полон энергии, Смерть передал ей пустую тарелку. — Надеюсь, прошедшая ночь была спокойной, — привычно прощупал почву Смерть на прощание. — Ах, если бы!.. — громко выдохнула она, прежде чем с неприятным щелчком захлопнуть челюсть. Внутри Смерти натянулась нить любопытства и предвкушения. Внешне это проявилось в попытке выразить обеспокоенность мимикой — хотя Смерть при подобных попытках чувствовал себя крайне тупо. Всё, что он делал — вытягивал рожу, чуть расширял глаза и поднимал брови. — Так что-то всё же случилось? Молчание — тяжелое и стыдное. Необычно. От простой смерти без всяких происшествий такой реакции никогда не было. Нить любопытства внутри задрожала. — Не держите этот груз в себе, — как можно более мягким голосом протянул Смерть, делая шаг вперёд. — Что-то точно случилось, не так ли?.. Новость, за которой он охотился, не представляла ценности — он знал, что умер Леопард, как и то, что сплетни в ближайшем будущем донесут до него все крупицы подробностей — так что он был снедаем исключительно спортивным интересом: получится ли у него правильно надавить, чтобы узнать информацию? А ещё он хотел говорить. Говорить, говорить, вытравить жуков-короедов в башке — эти долбаные мысли и страх с нежеланием покидать Могильник, прощаться с семьёй — да, мать твою, да, они — его семья, пусть он тщательно гнал от себя эти чувства… Так что он говорил. — Наверняка это нельзя обсуждать, но я чувствую, как сложно вам даётся произошедшее. — Смерть сделал ещё шаг вперёд, протягивая к Паучихе руки ладонями вверх. — Вся ночная смена была полным кошмаром, а вам наверняка запретили обсуждать произошедшее… Смерть, продолжая болтать, сделал третий шаг, и… — Ах! Было бы забавно, если бы она бросилась к нему, прижавшись к его не слишком широкой груди, но нет, она просто начала реветь. Смерть был даже немного разочарован — в книжках всё выглядело подраматичнее и покрасивее. А тут — просто слёзы, сопли и видимая дрожь. Не то чтобы у Смерти в слезах был весомый опыт — он слишком давно не плакал. Но после растерянной паузы Смерть выработал план действий: взял Паучиху за руку, подвёл её к кровати, усадил и начал задавать вопросы, продолжая поддерживать за руку. — Так из-за чего вы так расстроены? — Зна… Ах, я знала, что… они все фрики! На голову больные… Но… чтобы так! — Кто «они»? — Да третья эта, чтоб её!.. Сначала под дверью сидели, когда… приволокли Тень. «Тень? Из третьей? Не Леопард?!» — А потом… Все пришли! А когда тот умер, то брат его ворвался… Всё перевернул, на всех орал, всем… всем угрожал! Сначала скрутить его не могли, руку едва мне не слома-а-ал… Здесь почти связная речь снова перешла в рыдания. Смерть чуть покачивался, покачивая Паучиху вместе с собой. Молоденькая и новая, насколько Смерть помнил, она здесь и месяца не проработала. Всегда такая аккуратная. Волосы из шапочки не выбивались, глаза навыкате, а брови белесые — казалось, что их вообще почти нет. Голос высокий и детский, да и сама она вся как большой ребёнок. Если уж взрыв с истерикой всего одного человека на неё повлияли так, что она даже спустя столько времени — сколько там, семь-восемь часов отходняка? — переживает до слёз, то эта работа вовсе не для неё. У сдержанных и флегматичных шансов было куда больше — Паучий костяк в основном из таких и состоял. — Мне кажется, — осторожно начал Смерть. — Вам не подходит такая работа. — Думаешь, я не понимаю?! Но я же… я только начала ко всему привыкать здесь! К маршруту, к магазинам рядом, к работе… У меня даже кличка недавно появилась, знаешь?.. Смерть знал. «Цикада» — ей в этом плане повезло, а Паукам везёт нечасто. Но здесь крылось и другое, Смерть уже даже понял, что именно. — Они вас уговаривали, да? Цикада замерла, уставившись красными глазами в пространство перед собой, перед тем как ответить, ровно и медленно: — Ты даже не представляешь, как. Я знала, что здесь мало кто задерживается, даже несмотря на то, что зарплата здесь выше средней. Но не понимала почему. Теперь поняла. Они так пугают. А когда я ночью полезла в архивы, чтобы откопать новости про прошлый выпуск, то… Ты знаешь, что убитых… — Я знаю, — оборвал Смерть — он знал получше многих. — Вы думаете, что это повторится, вас пугают здешние, и вы хотите уйти. Так не колеблитесь, уходите. — …Но они в меня верят. Ночью, после уборки, все собрались и начали обмениваться историями. О самых плохих случаях, о том, что они пережили раньше. Рон рассказал, какие драки он разнимал раньше. Ампула о том, как порой приходилось привязывать пациентов, не желавших принимать жизненно необходимые лекарства, просто чтобы заставить их принимать. Но знаешь… в какой-то момент у меня вдруг перестали трястись руки и я вдруг поняла, что завидую им — завидую тому, что мне нечего рассказать, нечего вспомнить. Смерть с удивлением наблюдал за метаморфозой — Цикада перестала дрожать, её голос начал звучать твёрдо и спокойно. — …Потом они сказали, что сегодня фактически было моё посвящение в настоящую работу. И начали вспоминать противоположные случаи — тех, кто поразил их в самом лучшем смысле. Тихая колясочница, длинноволосая настолько, что, как они шутили, непонятно, кто кого отрастил — она волосы или они её. Её целеустремлённость и упорство, её сказки, которые она придумывала — для каждого из Пауков свои. Таких детей было куда больше, чем я могла бы себе представить. Но чаще других в этом разговоре звучало твоё имя. Смерть замер. — Все они безмерно тобой восхищаются, все! «Я помню, когда он впервые пошевелил пальцем на ноге — я была там тогда — и, чёрт, это был первый раз за все годы моей работы здесь, когда я расплакалась». «Он обожает, когда ему рассказывают истории — даже если это просто пересказ твоего рабочего дня, — но ещё больше он любит рассказывать их самому. И когда я их впервые услышал, то… в них так много жизнелюбия, любознательности, он так далеко и широко смотрит — на заснеженные тундры, на пески Сахары, на тропические леса…». «Как больно ему было, когда он делал свои первые шаги, он кричал, он ругался, но никогда — никогда! — не просил прекратить, даже наоборот, подбадривал себя изо всех сил». Все они улыбались, все смотрели вверх, словно смотрели на что-то, что над ними, что даёт им силы двигаться вперёд. Даже Янус… нет, не говорил, вообще не говорил, но улыбался, когда обсуждали тебя… Внутри Смерти поднималась горячая волна. Это было слишком много, слишком сильно, просто… Чёрт! Страшно и странно. Он что, ошибся, считая, что они зациклены на его внешности? Нет, ну не мог он ошибиться, это просто… — Ох, что это я! — Цикада спрятала лицо в ладонях. — Не забудь… про сумку. Сложить вещи, да. Она вскочила, одним рывком пронеслась до двери и выскочила за неё. Кажется, у них обоих здесь внутри что-то сломалось. Смерть посмотрел на дорожную сумку, оставленную рядом с кроватью, в то время как она всё это время беззастенчиво наблюдала за их разговором, даже не пытаясь скрыть наглую любопытную рожу. Подавив желание выбросить её из окна следом за овсянкой, Смерть схватил её и начал собирать вещи. Куртка, бесконечные пары ортопедической обуви — большую часть он оставит в Могильнике и всё равно останется много — свитера, футболки… Смерть разглядывал каждый предмет одежды, складывая его нарочито медленно. Ещё один только что изобретённый им ритуал. Успокоиться, очистить голову… Не думать о том, что завтра он покинет свой родной дом, и возвращаться, кроме как раз в неделю, будет нельзя. Не думать о том, что, как бы он не отворачивался от того факта, что Пауки, новые, таки забрались к нему в сердце, сплели там свою паутину так, что он этого даже не заметил… Проще было не думать о белой обезьяне, чем обо всей этой травящей сердце херне. Хлопнув себя по щекам, переодевшись и сходив в уборную, чтобы покончить со всеми обязательными утренними процедурами, Смерть, засунув руки в карманы, прошёлся по Могильнику. Едва начав ходить, он забредал во все уголки, тщательно изучив свой дом. Всего было пять пятиместных палат да две одноместных — в одной из последних всю жизнь провёл он — чуть дальше — уборные и душевые. На паучьей стороне склады с лекарствами, архив, паучья комната, чуть ближе к могильному перекрёстку — кабинет Януса. Главный коридор — короткий, но самый широкий. Окружённого белоснежными стерильными полами, стенами и потолком, настолько отполированными, что уже зеркальными, посещает боязнь заблудиться — хотя заблуждаться здесь особо негде. Лишних теней нет — каждый сантиметр пространства освещён столь же пронизывающим белым светом. Смерть ходил по могильным коридорам, купаясь в них, впитывал в себя ледяной свет… Его снедало желание раствориться здесь и пойти вовнутрь, но он продолжал держаться на тонкой грани, чему помогали его периодические приветствия и короткие разговоры с проходящими мимо Пауками. Пойти он сможет в любой другой момент. Сейчас Смерть прощался. А Могильник прощался с ним. Он дошёл до главного входа, ведущего в Дом, надел очки и вышел, позволив холодному белому свету напоследок ласково огладить его. Он ещё вернётся, ещё проведёт в нём свою последнюю ночь, но церемония прощания закончена. Засунув руки в карманы, Смерть пошёл вдоль коридора второго этажа, вдоль спален и классов. Было тихо — наверняка шли уроки, хотя коридоры не были полностью пустыми. Неподалёку от второй Леопард переговаривался о чём-то с Логами из своей спальни, но, завидев Смерть, двинулся к нему: — Зря ты вчера так быстро ушёл, не попрощавшись, — произнёс он мягким голосом и с угрожающей улыбкой. — Я почти обиделся. — Он замер на расстоянии вытянутой руки. — Не обижай меня, нахрен, понял, уёбище? Впечатлённый устроенным представлением, Смерть со смешком поднял руки ладонями, признавая вину. — Нижайше прошу прощения! Как я мог поступить так безответственно! В следующий раз я и в уборную буду у тебя отпрашиваться. — Было бы эпично, — дёрнул уголками губ Леопард. Логи из второй, стоявшие чуть дальше, не ушли, более того — продолжали переговариваться, поглядывая на них. — Кто разукрасил? — Леопард дернул головой в сторону Смерти. Смерть не сразу понял, что Леопард имел в виду синяк, оставленный вчера Мертвецом. — Вчерашний мокрый пол второй и моя скользкая обувь. — Неужто, — хмыкнул Леопард на эту ничем не прикрытую ложь, не добавив в свой тон вопросительной интонации. — Официальная версия такова, — со всей важностью кивнул Смерть. — Приму к сведению. — Слушай, хотел спросить… Пауза. Смерть не знал, как этот вопрос нормально сформулировать. — Ну давай, рискни, — попытался подбодрить его Леопард — не сказать, чтобы удачно. — Когда мы встречались? — Вчера, блядь. И позавчера, и… — Нет, я про… Ну, в тот раз, в первый, когда ты сказал, что узнал меня. Леопард молча смотрел на него, не подавая никаких эмоций. Секунда, вторая, третья… Выдохнул, провёл ладонью по лицу и хмыкнул: — Это был просто пиздец, когда… А знаешь, я бы и сам не вспомнил, если бы не эти твои грёбаные фары; раз увидишь — хуй забудешь. Смерть выжидающе смотрел на Леопарда — впрочем всю «выжидательность» взгляда сожрали очки, так что от невербальных просьб ответить пришлось перейти к вербальным: — Так где… — Мне всегда казалось, что тот мир мой, — пожевав губами, пробормотал Леопард. — Вот уж не думал, что здесь в наличии групповые глюки. Смерть замер. Он впервые слышал, чтобы о таком говорили настолько прямо. Хотя сам мог бы догадаться — та пятнистая кошка с широкой пастью и чёрными лягушачьими лапами. Тогда, когда он упустил оборотня… И правда стыдно, ведь действительно бы мог догадаться, узнав о том, что это не к Леопарду он приходил во сне. Но недавняя внутренняя революция, подорвавшая его тупую башку с не менее тупым сердцем, слишком выбила из колеи, чтобы он задумывался о чём-то другом. Шепотки от Логов становились всё громче, всё меньше напоминая шёпот, и Смерть понял: обсуждают его. И вроде даже спорят. — На уроки не заглянешь? — Леопард мотнул головой в сторону класса второй, очевидно, направляясь туда; внимания на Логов он не обращал. — Я похож на не ценящего своего подходящего к концу счастья кретина? Леопард промолчал и в моменте возникшей между Смертью и Леопардом тишины голоса Логов где-то в трёх метрах от них внезапно зазвучали просто оглушающе: — …Ясен хрен, это вообще ненормально, с какого хера ты решил? Тем более что он человек Могильника. И вторая тишина, последовавшая за первой. Смерть резко повернулся к ним, и сказавший эти слова Лог подавился воздухом. Совершенно зря — Смерть был готов расцеловать его за эти слова. — Да, — ответил ему с усмешкой Смерть. — Я — человек Могильника. Леопард хохотнул, запрокинув голову, так что его огромные пятна на шее вытянулись ещё больше, а те, что на роже, — собрались в кучу. Пусть и гипнотизирующее, но неприятное зрелище. А Логи вошли с места в карьер, исчезнув за пару мгновений. Леопард, кивнув Смерти, зашёл в класс. Смерть остался в коридоре один. Хотелось обратно в Могильник. До зуда, до дрожи, до недержания, до хрен знает, чего ещё. Особенно сейчас, после этих слов. «Человек Могильника». Что Леопард, что Логи этого не поняли, но эти слова были самой большой наградой Смерти — лучшее, что ему когда-либо говорили. Ему дадут новую кличку — старая пусть канет в небытие, желательно, вместе с этим хреновым Монстром. «Смерть» сотрётся из памяти. Он создаст себе новый образ, станет сильнее, выйдет из этого ограниченного самим собой Ящика и попытается покорить внешний мир — пугающий и прекрасный. Но «человека Могильника» не вытравить ничем. И его родной дом, его колыбель навсегда останется с ним. Потому что сколько бы лет не прошло: два, пять, пятнадцать или пятьдесят, одна — и только одна! — вещь не изменится. Смерть счастлив называть Могильник своим Домом.