[17]
Ночь с субботы на воскресенье — чудесная. Выходная. Ты уже немного отдохнул после учебы и можешь пока отдыхать дальше. Я всегда любил это время. И тот момент, когда последний день недели лишь подкрадывался вместе со щелчком часов, выравнивающих обе стрелки на двенадцати, тоже меня зачаровывал. Хотя, признаюсь, конкретно в тот раз я думал о красоте звездного неба, луны или еще чем-то таком в последнюю очередь. Приподнявшись на локтях и подождав, пока пройдет волна легкого головокружения, я осмотрел темную комнату. Часы показывали позднее время, шторы были задернуты, так что лишний свет не проникал, родители спали, уютно устроившись на постели Чимина. Чонгук, видимо, тоже уже спал, устроившись на самом краю постели. Как можно дальше от меня. С одной стороны не хотелось его трогать, ведь он выглядел так мило и невинно, когда спал. Как будто и не умеет доставлять проблемы. С другой же стороны, в этом тоже признаюсь, уже не лежалось на месте смирно, аж распирало. Вечером Чонгук чуть ли не пинками уложил меня спать прям так, как был, лишь бы не буянил, поэтому я лежал под одеялом в джинсах и толстовке. А в кармане мешались украденные из рюкзака Чона вещи. Вечером я подумывал еще и юбку стащить, но мама всё время была в комнате, и даже весь выпитый алкоголь не сподвиг меня снова достать эту пикантную мелочь при ней. Перевернувшись на бок, я дунул Чонгуку на челку, проверяя спит он или только делает вид. Парень скривился и отмахнулся, что-то промычав. — Не спишь, — тихо сказал я. Вообще-то я не был уверен, просто это был следующий уровень проверки. И она сработала. — Тихо ты, Юнги, — прошептал он, — чего не спишь? — А сам? — С тобой уснешь, — проворчал парень. — Ты же постоянно с меня штаны стянуть пытаешься. — Прям как ты в начале знакомства, — усмехнулся я. — Невозможно ж с тобой расслабиться было. Что? Не нравится? А вот терпи теперь. Парень улыбнулся, не открывая глаз. Я с трудом различал что-то в темноте, но уж в этом был уверен. Собравшись с остатками сил, которые еще были в качающемся на волнах опьянения теле, я снова его позвал. — Что такое? — через время тихо отозвался парень. Я улегся еще ближе, неловко пытаясь обнять. Обнял. Было очень неудобно, жарко и затекала рука, но я терпел и просто слушал, как он тихо смеется, уткнувшись носом мне в грудь. И думал, как быть дальше. — Ты ведь понял, к чему я? — Да, понял. Только не сегодня. — Почему? — Куда мы твоих родителей денем? — Ну тебя, Чонгук. Сами денемся, — сказал я, садясь. И посмотрел на его удивленно распахнутые глаза, усмехнулся и перелез через парня, вставая с кровати. С опаской оглянулся на соседнюю. Мама поправила одеяло, но не проснулась, всё так же сладко смотря сны. Отец вообще, как обычно, недвижным холмом лежал, повернувшись к стенке. Оба спали, даже не думая просыпаться. Я кивнул сам себе и стянул одеяло, Чонгук зашипел с недовольством, цепляясь за самый край. Я цокнул языком и попытался пояснить свои возмутительные действия: — Мы ведь вполне можем уйти. — Посреди ночи? Куда? Зачем? Юнги, ну чего ты заладил? — Не увиливай. Сам завел эту махину, так доводи дело до конца, дорогой мой. Нечего было тогда меня за столом соблазнять, коварный ты тип. — Да это ж ты моим коленям покоя не давал, — шипел Чонгук, не желая вставать и всё пытаясь закутаться в одеяло. — Нет, виноват всё равно ты. Сидел там, излучал свои флюиды... и сейчас тоже, разбросал по всей кровати, нормально поспать не даешь. — Это еще кто кому не дает?! — Сегодня — ты мне. Возмутительно. Это моя при... вилегия — быть недоступной недавалкой. Я вздохнул и снова поступил просто, решил проблему силой. Чонгук недовольно хлопнул меня по спине, думал, наверное, что больше я его на плече таскать не буду, раз мы устаканили график утренних подъемов. А вот фиг ему. Сам нарвался. — Твою ж мать, — зашипел парень после глухого стука. Я виновато улыбнулся, ставя его на пол в коридоре и закрывая за нами дверь. Уперев одну руку в бок, второй он потирал ушибленную макушку и смотрел на меня почти сурово. Я не нашелся, что и сказать в свое оправдание, поэтому просто поцеловал его. — А теперь объясни мне: это в тебе алкоголь бушует? Или что? — Нет. Алкоголь только кализатор. — Что? — непонимающе сморщил нос Чонгук. — Ну, кализа... литор. — Понял, — усмехнулся парень, пока еще не слишком-то охотно подставляя шею под мои, кажется, бесконечные поцелуи. Остановиться было трудно. Даже на секунду. За этот ужасно долгий отрезок времени я успевал почувствовать, как мне его мало, как не хватает, как хочется прикоснуться, притянуть к себе. Близко-близко, чтобы тесно, жарко, влажно. А он, кажется, и не отстранялся, не отвергал, но не спешил отвечать. Всё еще считал нужным что-то там выяснять. — Катализатор. Ну, допустим. Но с чего ты вдруг столько энтузиазма?.. — А ты не рад, что ли? Столько времени потратил и сил, добиваясь меня, в постели моей поселился, как клоп, а теперь сомневаешься? Парень поник. Я недоумевающе замер, глядя в полутьме коридора на его грустное лицо. Аж больно было видеть его таким. И я был уверен на все сто с лишним процентов, что вот в тот момент он был совершенно искренним в своей печали. Хотелось прижать покрепче, но я ждал ответа, не решаясь нарушить его тишину. Вздохнув, Чонгук тихо-тихо прошептал: — Я бы не хотел, чтобы ты потом жалел. Думаю, не стоит нам сейчас этого делать. У меня от сердца отлегло. — Наверное, я этого еще не говорил... ты мне нравишься. Тихо усмехнувшись, я всё же прижал его к себе покрепче, целуя теплую и зарумянившуюся от смущения щеку. Парень улыбнулся, наконец, расслабляясь. Но тут же напрягся снова, видимо, почувствовав, как в живот упирается что-то, лежащее в моем кармане. Нахмурившись, парень опустил руку, ощупывая. — Прости, мешает просто... — О, нет, милый, это нам не мешать, а помогать будет. Твое, кстати. — Что? — не понял парень. Я легонько чмокнул его в лоб, беря за руку и таща за собой вдоль коридора. — Юнги?! — Чонгук?! — в тон ему ответил я. А после достал из кармана тюбик со смазкой, украденный из бокового кармана его рюкзака. Я знал, что он там уже пару недель лежал, дожидался своего часа. И я в тот день решил, что время пришло. Распахивая нужную дверь, я вскинул руку в пригласительном жесте и продемонстрировал ему этот самый тюбик. — На что это ты намекаешь? — Не намекаю, — отмахнулся я, — просто приглашаю уединиться в душе. Не в комнате же, при родителях. А в душ точно сегодня никто уже не пойдет, в нем воды нет. — Но... — Что, тебя еще и упрашивать придется? — выпрямляясь, спросил я слегка недовольно. Нет, конечно, я был на многое готов, потому что уже сам неслабо так хотел. Но пока еще с трудом представлял себя умоляющим о чем-то подобном. Чонгук неуверенно перевел взгляд с тюбика на меня, помотал головой, но с места не сдвинулся, только плечи поджал. Пришлось ему помочь. Затащив парня в ванную комнату, я запер дверь и осмотрелся, понимая, что меня, возможно, ждет нечто совсем иное, не то, чего хотелось бы. Сев на длинную столешницу, под которой ютились три стиральные машинки, я поставил тюбик рядом с собой и посмотрел на своего парня. — Ну что? Чонгук поднял взгляд и неуверенно подошел, вставая рядом. — А скажи это еще разок? — попросил он. — Ну что? — рассмеялся я. — Да нет, не это... — Ты мне нравишься, — перебил я, пытаясь сделать это без дрожи в голосе и лишнего волнения. Признаться было трудно. Повторить — еще труднее. Особенно так вот, когда он ждал и просил. Одно дело, если ты сам говоришь, совсем другое, когда тебя почти умоляют. Я с трудом заставил себя не ляпнуть что-нибудь еще, что было бы совсем неуместно, и снова потянулся к мягким аккуратным губам. Это было не только до одури приятным занятием, но еще и отличным поводом ничего больше не говорить. А через пару мгновений я с удовольствием почувствовал его руки на своих плечах, пальцы, скользнувшие по шее и перебравшие пряди волос. Когда через шумное дыхание послышалось скользящее шуршание, парень с удивлением отстранился. — Нам не многовато на один раз? — О, я не смог выбрать, — усмехнулся я, глядя на то, как он подбирает посыпавшиеся из моего кармана упаковки с презервативами. — Я в них, знаешь, не разбираюсь. А у тебя оказался большой запас в рюкзаке. Еще и разные. С ума сойти. Зачем столько выкрутасов? Я и не знал, что существует такое разно... разнообразие. — Так устроен современный мир: всё лучшее — извращенцам, — сказал Чонгук выпрямляясь. — Юнги, да что ж ты делаешь? — Ммм, — только и ответил я, отклоняясь немного назад и не давая ему забрать ту пачку, что держал зубами, а заодно обнял его ногами, чтоб даже не думал отходить.— Что? Выбрал? — Угу, — промычал я с улыбкой, окончательно развалившись на столе. Было неудобно и твердо, но настроение не давало отвлекаться на подобные мелочи. Чонгук потянулся, тоже почти укладываясь, и вырвал-таки у меня пресловутый шелестящий квадратик. Я тут же поинтересовался: — Что там? — Ты не поверишь, — отозвался парень. Я его голос почти не слышал, слова понимал не сразу. А всё потому что одна его ладонь наконец скользнула под мою толстовку, и вдруг появилось ощущение, что именно этого я ждал всю ночь. Да, черт возьми, не одну ночь! И коже моей, похоже, казалось, что для этого она и придумана, чтобы чувствовать теплую руку, которая стала почти родной. Пальцы вели линии вдоль ребер, пробираясь выше, а я с трудом заставлял себя не сжимать бедра слишком сильно. — Ты выбрал самый обычный из всего многообразия, что было. — Ладно, — путано выдохнул я. — Не принципиально. Для первого раза сойдет. Мы пока не искушенные. — Я тебе больше скажу, — усмехнулся Чонгук, замерев так резко, что я даже глаза распахнул, — мы вообще не приученные так-то. — Чего? Нет, Чонгук, не смей говорить, что не знаешь, как занимаются анальным сексом. В порнухе, что ли, не видел? — Одно дело — видеть, другое — уметь делать самому. Иначе ты давно был бы мастером спорта по сексу, а ты что-то в прошлый раз не знал, куда себя деть. Не так, скажешь? Я сел, пытаясь собраться с мыслями, зрением, слухом и прочими ощущениями, чтобы в полной мере обдумать происходящее. Чонгук выглядел подавленным. Мягко говоря. Я аж растрогался весь, глядя на его красные щеки. Коснулся ласково ладонью, пытаясь приподнять лицо, чтобы посмотрел прямо мне в глаза, он с трудом усмирил мечущийся взгляд. Такой очаровательный в своем смущении. И откуда только в одном человеке может быть столько всего милого? — Не парься, разберемся, — сказал я, — целоваться же как-то научились. — Я бы не был так уверен, — деловито покачал головой Чонгук. — А ну иди сюда, не уверен он! Чонгук было замычал что-то, протестуя, но очень быстро втянулся. Конечно, он был прав, целовались оба мы хреновато. Но ведь главное — удовольствие. А его, судя по всему, было немало. И, прошу заметить, не только у меня. Вот только так и тянуло заржать — под градусом все эти влажные звуки и несвязные телодвижения казались куда забавнее. Как-то не получалось у нас поймать общую волну: то его руки мешались, то носы, то челка лезла в глаза. Я с трудом поддерживал жизнь в своих романтических мечтах, твердя, что самое тяжелое еще впереди. Мечты в ужасе трепетали перед тем, что я задумал, и держались лишь благодаря Чонгуку — как-то он умудрялся всё исправить и переделать. Помогал моему телу не растерять настрой. Возбуждение накатывало волнами. Хотелось постоянно, но дрожало всё внутри лишь временами. Чонгук это ловко исправлял, будто ловя ладонями мои ощущения. Ладонями — по бедрам, сжимая крепко через джинсы. И когда он стал расстегивать ремень на моих джинсах, не переставая целовать шею, я уже окончательно расслабился, отдавшись вожделению. Как же приятно забывать обо всем в руках человека, которому доверяешь. Забывать кто ты, что за место занимаешь, как должен себя вести, кем должен притворяться. Просто забывать, отпуская запреты и рамки. Отпускать всё такое глубокое и искреннее. Я всегда был уверен, что такое возможно лишь с близким человеком. Разве можно раскрыться всей душой перед кем-то случайным, да пусть даже случай довел вас до секса? Ведь любой из нас боится быть не принятым и непонятым в такой интимный момент. И как быть, если ты знаешь, что важная часть тебя не понравится партнеру? Или еще хуже — вообще не знаешь, что ему нравится, а что нет. Что остается? Снова притворяться? Как каждый день перед случайными встречными? Зачем тогда вообще с кем-то спать, если нет в постели свободы души? Физиология? С этим и одному можно справиться, ха. Уж я-то знаю. Нет, я буду вечно верить, что в этом деле можно отдаться лишь тем, кто по-настоящему близок во всех смыслах. А в тот раз я убедился, что не просто доверяю Чонгуку. — Допивая третью кружку, я думал, — поделился я, помогая Чонгуку стянуть футболку, — что у нас сегодня обязательно должно что-то быть. Изведусь, но уломаю. А потом, сидя в душе, понял, что хочу немного другого, не того, что планировал. — И? — спросил парень, не дождавшись продолжения. — Чего? — Ммм, Чонгук, — протянул я, обнимая и прижимаясь близко-близко, впиваясь пальцами в кожу, похоже, даже царапая. И зажмурился. — Возьми меня. Я почувствовал, как он дернулся то ли от смеха, то ли от удивления, но промолчал. Бешено билось сердце, вся кожа горела, я прикусил губу и затаил дыхание. — Что ж, — целуя мое плечо, сказал он, — давай учиться. Я с облегчением и стоном выдохнул. Тело мое еще не догадывалось, что задумало сознание: член, как бравый солдат, уже стоял по стойке смирно, собираясь получать удовольствие, но задница даже не думала к чему-то готовиться. Предстояла тяжелая ночка.[18]
Вздохнув, я чуть откинул уголок одеяла, тоскливо оглядывая комнату. Было светло, тихо и грустно. Чонгук сидел за столом и чинил какой-то прибор, который я даже опознать был не в состоянии, спокойно ковырялся в мелких деталях, что-то еще умудряясь понимать. Весь в делах, как обычно. Посмотрев на меня, парень задумчиво нахмурился, отложил работу, за которую надеялся получить неплохую сумму, медленно встал и подошел к кровати. Я попытался спрятаться в подушку, надеясь, что он не заметит. Вот я какой маленький и незаметный, совсем потерялся в складках ткани, нет меня. — Лёд принести? — весело спросил парень. Я аж чуть не подскочил от возмущения. — О, ожил, молодец. Так держать, Юнги, еще немного, давай. — Пшёл вон, — шикнул я. — Хамит он еще. — Я не хамил. Просто помощь предложил. Сам подумай, рано или поздно мы бы до этого дошли. А лучшим вариантом было попробовать тогда, когда тебе припечет, чтоб ты не отпирался и не портил всё. Сам же хотел вчера. Возразить было нечего. Сам хотел, сам уговорил, сам возбудил. Еще скажите, что сам сел на… кхм… впрочем, почти так оно и было. Энтузиазма и инициативности из меня перло, как из парочки физруков вместе взятых и на Сехуна перемноженных. При таком раскладе даже удивительно, что мы всего один раз успели за прошедшую ночь. Хотя, нет, удивительнее, что и один-то получился. Чонгук ласково провел пальцами по моему лбу, убирая челку. Кстати, она теперь была бело-голубая. Когда успел осветлиться? Черти меня знают, вот этого я вообще не помнил, даже — до или после своего злосчастного первого раза. Вечер, похоже, был долгий. В зеркало я себя пока не видел, но Чонгук убеждал, что мне идет, а переделать всегда можно… или парик вон висит. Это заставляло думать, что всё очень плохо. Но на душе и в желудке было еще хуже, так что вставать и смотреть не пытался. Даже родителей проводил всего лишь до порога комнаты, хотя собирался еще и с дядей встретиться. Папа коротко попрощался, пожелал удачи и, прихватив чемодан, испарился, так и не высказав мучившие его мысли. А мама заботливо затолкала в меня, не проспавшегося еще совсем, какую-то таблеточку, прочитала долгую прощальную речь с намеком на нотацию и ушла. Почти сразу. Только осмотрела с удивлением упавший с вешалки, где было ее пальто, черный намордник с шипами. На мой хрип «Вот к этому я точно не имею отношения» мама лишь натянуто улыбнулась, сказав, что ее уже ничто не удивит. А я торопливо сменил тему, умоляя мать крепче держать отца на улицах, не отпускать его руку ни на секунду. Уж больно вид у него был расстроенный. Мама только со вздохом кивнула и ушла. Мы же с Чонгуком остались бездарно профукивать последний выходной. Впрочем, нет, он-то делом был занят. А вот я амёбничал по полной программе, даже на другой бок не решаясь перевернуться — опасался, что испугавшаяся маминой таблетки тошнота тут же вернется и попробует взять реванш. — Я даже не знаю, — тихо и трагично сказал я, прикрывая глаза и собираясь умирать, — что у меня болит больше: голова, душа или задница. — Может, всё же принести лёд? Приложишь к голове. К душе... Или заднице, когда решишь-таки, что у тебя вчера сильнее пострадало. — Нет. Оставь меня, я хочу уйти в тишине. Только потом не забудь труп в морг сдать. — Всё настолько плохо? — Нет, — пожал плечами я. — Но покапризничать-то надо. Я, между прочим, вчера кое-чего важного лишился, если ты забыл. — Юнги, у парней понятие девственности весьма условно, — возразил Чонгук. — Нет особых физических изменений. Поэтому не стоит так драматизировать. — Да я про пуговку. — Ааа… найдем мы твою пуговку. Валяется где-то в ванной, ждет тебя. Я уж думал, что ты всерьез весь в страданиях. И душевных, и телесных. — Да не, терпимо. — А мне вот больно, — сказал Чонгук, отводя хмурый взгляд. — Чего? — непонимающе скривился я. — А у тебя-то что болит? Я точно помнил, что ребра ему не ломал, хотя и очень хотелось обнять так, чтоб аж захрустело. Ключицы тоже не выгрызал. Да и вообще старался быть аккуратным, даже почти ласковым и послушным зверьком прикидывался. Но взгляд его выдавал — не врет, пусть и улыбнулся как бы беззаботно сразу после моего вопроса. Когда я повторил, Чонгук неохотно развернулся ко мне спиной и задрал футболку. Я с ужасом осмотрел красные воспаленные полосы, кое-где даже покрытые мелкими капельками засохшей крови. Застонал от досады и спрятал лицо в одеяло, надеясь провалиться сквозь кровать, куда-нибудь в подвал, где можно забиться в темный угол и с упоением заняться самобичеванием. Ну как я так мог?! — Я пытался сначала как-то обработать, — рассмеялся Чонгук, — но вскоре понял, что мне придется перебинтовать всю спину, так что плюнул. Ничего, терпимо. Зато вчера было… мило. Я вздохнул. Да, только такое слово и подходило под нашу неловкую возню. Нет, в какой-то момент мы даже настроились, нашли нужную волну. Жаль только, что момент этот для каждого настал отдельно. И это было не просто «хотелось, как в романтичных рассказах, мол, трахались долго и счастливо и кончили в один момент», мы как-то вообще почти не согласовались в своих действиях и процессах. Но самое пугающее — мне всё равно всё понравилось. — Лёд нести? — Неси, — промычал я из-под одеяла. — Разбросаем по твоей спине. Поиграем в Северный Полюс. Я стану ученым-полярником, буду изучать твои просторы. — Чонгук на это только хмыкнул, осторожно поглаживая одеяло. — А вообще, знаешь, тащи уже что-нибудь пожрать. Твоя пассия голодает. Он усмехнулся, растрепал мои волосы и вышел, оставив один на один с размышлениями. А когда вернулся, я был снова хмур, его успокаивающие речи успели выветриться из моей головы, и даже показаться наглым обманом. Я решительно отказался от чая. — Но ты же хотел есть, — недоумевал Чонгук, глядя в тарелку с жареным рисом. — Мало ли. Ты теперь все мои желания выполнять будешь, что ли? А думать перед этим? Чон недовольно прищурился и дал мне по лбу вилкой. Я спрятался под одеялом. Голова, кстати, всё еще ужасно гудела, больше всех прочих проблем поганя настроение. Наверное, после такого стоило бы хоть на время завязать с алкоголем, но даже в тот момент, мучаясь и маясь последствиями, я понимал, что напьюсь при первой же возможности. А раньше такого не было. Распустили совсем… — Ты сам меня в душ потащил. Силком. Между прочим, у меня шишка на голове из-за тебя, разодрана вся спина, засосы на шее и глубокая психологическая травма. — А психологическая-то откуда? — через несколько секунд раздумий глухо спросил я, пока не рискуя показаться из-под одеяла. — Меня вообще-то немного задели все твои яркие сравнения. Литератор, чтоб тебя. Пьяный ты куда более груб в своих художественных описаниях по отношению к окружающим. Я тут же вспомнил, что за остаток дня должен дописать стихотворение. Вспомнил и скривился. А вот то, что я говорил вчера товарищу по банным утехам, вспоминалось слабо. Только общая направленность. Стало жутко неловко, в принципе вчера всё это казалось мне комплиментами. — Да чего ты, — проворчал я, утыкаясь в подушку. — Это всё было от чистой души, с благими намерениями, без желания обидеть. Меня просто задевает, что у тебя больше. Он беспардонно заржал, чертик, заставив меня окончательно стушеваться. Я выглянул. Он сидел рядом с кроватью, нахально улыбаясь. — Ну прости, — пожал плечами парень, — что мои природные данные оказались для тебя сюрпризом. Но это всё равно не повод валяться весь выходной в кровати, страдать и отказываться от еды. Не настолько всё было плохо. — Тебе-то откуда знать, — я отвел взгляд. — Это я был принимающей стороной. А ты был гостем. И мог бы вести себя в гостях поосторожнее. Это был мой первый... такой опыт. — И мой тоже, если ты забыл, — Чонгук развел руками. Мне было нечего возразить, так что я просто надул щеки, изображая обиду. В комнате приятно пахло жареным рисом, а желудок уже сводило от голода. Но я пока не был намерен признавать, что простил парня за то, за что и не обижался. Пусть страдает. Впрочем, желудок тонко намекал, что страдает больше всех именно он, бедный, с вечера не кормленный. А Чонгук между тем сидел и спокойно попивал приготовленный для меня чай. Для меня! С любовью и заботой. И сахаром, наверняка. Горячий и вкусный. Шмыгнув носом, я отвернулся, чтобы держать себя в руках и не растекаться счастливой соплей по подушке. И продолжил: — Да что ты за девственник такой, который в рюкзаке годовой запас презервативов носит? — Не годовой, а месячный, — улыбнулся Чонгук. — Хотя есть предчувствие, что ты мне теперь допуск строго по праздникам установишь, да? — Да, — бросил я резко. — То есть… нет, конечно, но подождать стоит. — Ничего, я много другого умею, как ты знаешь. — Откуда умеешь, позволь спросить? — Позволяю. — Откуда? — Да так, — Чонгук загадочно улыбнулся и пожал плечами, делая вид, что увлечен чаем слишком сильно, чтобы по-человечески что-то объяснить. — Откуда? — повторил я, оглядываясь. — Да не умею я ничего. Просто ты верно сказал вчера, мы не искушенные, нам пока и так нормально, вот ты и не чувствуешь подвоха. Он хлопнул удивленного меня по щеке, оставил чай рядом с кроватью и ушел к столу, чтобы закончить свою работу. А я лежал и задумчиво смотрел на его спину. Ну, не слишком долго — желудок решил, что с него хватит и громко заурчал, пришлось с позором поддаться на уговоры собственного тела и остатков здравого смысла. Закутавшись в одеяло и вздохнув со всей печалью, какая только нашлась на задворках счастливой на самом деле душонки, я медленно сел. Посидел, с прищуром глядя в стенку напротив и прислушиваясь к ощущениям. Ничего особенного, дискомфорт и непривычность, но не адская боль, которой я почему-то ожидал. Стало предельно ясно, что все рассказы Чимина о раскаленных сковородах Преисподней, были наглой выдумкой и стебом. Вот только ощущение чего-то лишнего никак не проходило. Подняв с пола свой запоздалый завтрак, я принялся за успокоение расшатанных нервов. И между делом наблюдал за Чонгуком. Оценить качество его работы я не мог, но выглядело это действо эффектно. Хлебнув чая, я расплылся. Было, наверное, самое время начать мучиться совестью, говорить себе, что всё это неправильно, что так быть не должно. Или хотя бы начать разрываться между томно-восторженным «какой же он красивый» и напуганно-осуждающим «мы слишком плохо знакомы, мы торопимся». Все эти традиционные метания и сомнения, присущие многим на первых этапах становления отношений, просто обязаны были пробудиться и захватить мой так долго обходившийся без них мозг. В прошлых отношениях мне ведь не о чем было жалеть. Кроме того, что они вообще имели несчастье быть. А тут — раздолье, столько событий, столько новых ощущений и чувств! Есть за что себя ругать и корить. Только совесть отказывалась мучить меня угрызениями. Поэтому я сидел, медленно жевал и продолжал пялиться, ища подвох. И не находя. Или почти не находя... — Слушай, Чонгук, а у тебя серая куртка есть? — поинтересовался я, задумчиво разглядывая его волосы в свете солнца, анализируя оттенок. — М? Да, есть дома. Я ее не брал с собой. А что, пришла в голову какая-то новая игра? — Нет, просто так. Показалось, что видел тебя как-то раз в серой куртке. Эээ.. Раньше. Когда-то. Может, это и не ты был, не знаю, не помню уже. А, точно! Тот парень с девушкой был, — болтал я, стараясь изображать безразличие. — Брюнетка с каре. И пальто у нее такое... светленькое, с опушкой. — Понятия не имею, о ком может быть речь: ни сестры, ни подруг у меня нет. Разве что случайная попутчица. — Ну ясно, — бросил я, успокаиваясь. Случайная попутчица. Да, в нашем городе с ними держались за руки... и это несколько осложняло жизнь коварной стерве Ревности. Вот и в этот раз она отступила, не вкусив сладость скандала. — Чего ты там улыбаешься? — усмехнулся Чонгук спустя несколько минут, оглянувшись через плечо и глянув на меня из-под челки. — Я покинул оковы разума, — подчеркнуто жизнерадостно ответил я, поднимая кружку, как будто под тост, — и убедил себя, что не совершил ошибку, впустив незнакомца в свою постель и жизнь. Мне пока приходится пару-тройку раз в неделю устраивать себе психологический тренинг, чтобы не переставать верить. — Ничего, — пробормотал он. — Скоро привыкнешь. Я тоже первое время сомневался в своем поступке. Но ты так охотно подчинялся, что я быстро сдался. Он гаденько хихикнул, как ребенок, выдавший при друзьях шутку с пошлым намеком, а я только покачал головой, глядя в окно. Часы на здании напротив было почти не видно из-за туманной мороси, охватившей город. И я снова подумал, как там родители. Отец был в таком ужасном состоянии, когда уходил… — Папа очень расстроился, — тихо сказал я, не отрывая взгляда от мутного темного пятна. — Да?.. Я не заметил. — Он по жизни всегда очень сдержанный, скупой на эмоции. Но я-то хорошо знаю своих родителей, научился понимать настроение. Он почти в отчаянии, судя по всему, видимо, разочарован. Чонгук оставил свое занятие, подпер рукой подбородок и посмотрел на меня. Очень внимательно, аж чувствовалась тяжесть на коже. Пришлось пересилить себя и оглянуться на него. Момент вышел неловкий, я не знал, что сказать, а что не нужно озвучивать. Не хотелось ляпнуть что-то, поделиться, но задеть его. — А мама? — осторожно просил парень. — Она больше удивлена, как мне кажется. — Но, — парень почесал нос и попытался неловко улыбнуться, — если тебя не убили на месте, есть надежда, что тебя простят? Я рассмеялся. Надежда-то точно была.***
Весь мой вечер воскресенья был занят поэзией. Когда Чонгук разобрался со своей халтуркой, то ушел по делам. Вскоре вернулся довольный собой. А я всё сидел. Стихи в тот вечер не давались. Никак не получалось начать здраво мыслить на заданную тему, а абстрактная рифмованная околесица выходила совсем уж убогой. Поэтому один за другим я рвал на мелкие кусочки листы из блокнота, исписанные неловкими строчками, старательно зачирканными и забытыми. — А я нам ужин принес, — промурлыкал Чонгук, едва скинув обувь и куртку и уже заползая на кровать, поближе к по привычке зажавшемуся в угол мне. — Добытчик снова вернулся с охоты с дичью, — бездумно ответил я, позволяя парню улечься удобнее и положив руку на его плечи. — Умничка моя. Что же ты там притащил? — Мясные деликатесы, тебе понравится. Любишь мраморную говядину? — Дорого же, — растерянно нахмурился я, оторвавшись от своих записей и посмотрев парню в глаза, они прямо светились от довольной улыбки. Весь такой счастливый, мяска раздобыл, теперь ждал, видимо, чтобы его почесали за ушком. Уверен, будь у Чонгука хвост, он бы им вилял в тот момента. Из-за этого я тоже умилился и с удовольствием запустил пальцы в черные волосы. И, к сожалению, в тот момент дверь нашей комнаты открылась. К сожалению не из-за того, что помешали, влезли, нет. Просто форточка у меня была приоткрыта, чтобы освежить душную комнату. А держались крючки и задвижки на наших окнах еле-еле. И от сквозняка форточка отчаянно распахнулась, как самоубийца какая-то, с грохотом и оглушительным звоном бьющегося стекла. Мы с Чонгуком с дружным воплем вжались в стену, замерев. Заведующий же только скептически поднял брови, поправив широкие очки. — Мин Юнги, ты мне заплатишь за это стекло, — спокойно сказал мужчина. Бён Бэкхён злился редко, но если уж злился, мне становилось жутко. — Я предупреждал, что надо быть аккуратными с этими вываливающимися наружу оконными рамами, пока нам их не заменят. — Но, Бэкхён! Из какого бездонного кармана я буду платить за всё, что в этой развалюхе ломается от одного прикосновения? Вы же понимаете сами. — Весь месячный бюджет ушел на замену труб, чтобы у вас всегда была хорошая вода. Наша коммуна не в состоянии вставить второе за неделю стекло. Поэтому вариантов два: либо ты вставляешь за свой счет, либо ждешь, когда здесь поменяют окна. — А когда это будет? — осторожно спросил Чонгук. — Возможно, не при нашей с вами жизни, — мрачно ответил Бэкхён, с недовольством цокнув языком, видимо, вспомнив очередной приятный разговор с администрацией колледжа. На двух прошлых курсах мы обитали в почти таком же разбитом здании, только вот раньше Бэкхён без проблем решал вопросы, устраивал нам переделки, договаривался, искал рабочую силу, даже самих студентов вербовал, но обустраивал для ребят своей коммуны уютное гнездышко. В этом же году у него ничто не ладилось. Да еще и Намджун, наверное, раздражал своими картами. — Обещали в ноябре. Кто знает... Но я попытаюсь сделать что-нибудь до новогодних праздников, если дело не пойдет само. — Блин, и как нам теперь быть? — застонал я, ударившись затылком в стену. Ноябрь как раз подходил к концу. — Вставить за свой счет, чтобы через неделю нам окна поменяли, или жить без форточки и так и не дождаться замены окон? Что хуже? — Холода наступают, — подсказал Чонгук. — Не согреемся. Чем ты заделывать-то будешь? — Эх, Чимина здесь не хватает, — вздохнул я, — он мастер на всякую самодельную хрень. Он нам всегда всё обустраивал в комнате. — Кстати, зачем пришел, — снова напомнил о себе Бэкхён, доставая из кармана какую-то бумажку. — Вот, принес вам справку. Пришлось похлопотать, — он нахмурился, потирая висок пальцем, — но мне разрешили приписать тебя, Чонгук, к своей коммуне. Все документы я оформил, справка должна храниться у тебя. На следующей неделе будет проверка... не хочу, чтобы лишнее тело всплыло, — мужчина посмотрел на нас исподлобья и усмехнулся. Фраза про тело вдруг стала угрожающей. — Я приписал тебя к этой комнате, потому что Чимин на днях отписался. На этом у меня всё, не благодарите. Он с хлопком положил на стол принесенную бумажку и спешно вышел, не слушая бормотание Чонгука, который, похоже, совсем растерялся. — Чимин от меня сбежал? — с некоторым возмущением вздохнул я. Как-то это всё оказалось неожиданно. Я два курса жил с ним в комнате, уже привык, считал почти родным. Мы с ним были из совершенно разных направлений, на парах никогда не пересекались после первого полугодия, так что его выселение из комнаты означало, что больше мы видеться вообще почти не будем. Ведь я неплохо нас обоих знал, понимал: максимум, на что нас будет хватать — списываться иногда и вздыхать, что пора бы выбраться куда-нибудь вместе, погулять, а через час благополучно забывать об этом. Чонгук между тем осторожно вытащил из-под меня покрывало, встал на кровати и стряхнул с него осколки стекла. К счастью, все они полетели на пол, на нас почти не попало, но кое-что поблескивало, так что имело смысл перетряхнуть постель. — Странно это, — сказал парень, устилая пол плотным покрывалом, чтобы пройти по нему до выхода. — Даже при том, что Чимин выселился. Не думаешь? — Странно, — согласился я, предпочтя слезть с кровати у изголовья и осторожно двигаться вдоль стенки. Йогом я себя не ощущал, так что не хотел пробовать ходить по битому стеклу даже через ткань. — Но я уже привык, что здесь творится дурдом какой-то. Возможно, Намджун уговорил Бэкхёна. Ты ведь помогал ему с радио. Что, кстати, лично я до сих пор под сомнением держу, а было ли радио… — Может быть, — пожал плечами Чонгук. — Может быть, было радио? — удивился и возмутился я. — Может быть, Намджун уговорил, — терпеливо пояснил парень. Остаток вечера мы провели в унылой уборке. Не без приятных моментов, конечно, но неприятностей было больше. Так что пальцы мне всё же пришлось заклеивать пластырем. Зато потом был ужин с превосходным мясом.