Маленький домик на окраине

Когда с души смывается дерьмо, становится спокойнее. Чувствуешь себя так, как будто очистилась от грязи — вязкой, жирной, тяжёлыми пластами накопившейся внутри. Но ощущение лёгкости и расслабленности не гарантирует, что какая-нибудь паршивая мелочь не выведет из себя. Особенно, когда смертельно хочется курить. — Откуда у тебя сигареты?! — накидываюсь я на Хендри, курящего возле моей машины. — Выходит, ты курил мои, а свои решил экономить? Мне нет дела до его испуганного взгляда и сбивчивого лепета, когда он пытается что-то мямлить в своё оправдание — я вырываю пачку у него из рук, а из пачки зубами вытаскиваю сигарету. Camel… Ненавижу Camel, но после двух затяжек мне становится лучше. — Так откуда?! Ещё немного — и я схвачу Хендри за горло, да так, что на коже останутся кровоподтёки. Мои руки уже тянутся к его шее, но что-то заставляет меня одуматься в последнюю секунду, и я резко отскакиваю от него. — Мисс Грейс, я же вам объяснил — попросил прохожего, а он отдал мне всю пачку. — Когда? Ты ничего не говорил мне. — Только что, но вы не слышите! — нервно выкрикивает он. — Вы какая-то… вы… С вами страшно! Страшно… Ему страшно, и это не просто слова. Этот страх ощущается почти физически, этот страх звучит в его голосе, отражается в его глазах, этим страхом наполнен воздух, и им так приятно дышать… Мне хочется засунуть пальцы себе в вагину, но я просто смотрю на Хендри и дышу. Дышу этим живительным страхом, дающим мне силы, радость и какое-то странное удовлетворение. — Ну если ты так боишься, — я не могу противиться желанию подарить Хендри хоть немного ласки — мои руки вновь тянутся к нему, и я легонько обнимаю его за плечи. — Тогда есть вариант пойти пешком до Нью-Йорка… — Мисс Грейс, пожалуйста… — он слегка отстраняется и прячет взгляд. — Не надо… — Ну хорошо, хорошо, — нежно успокаиваю я и провожу кончиками пальцев по его щеке. — Не хочешь пешком в Нью-Йорк, тогда садись в машину. Как видишь, выбор у тебя невелик. Да и я не смогу тебя отпустить — у нас маньяк разгуливает! Я не прощу себя, если ты станешь следующим, кого найдут в лесополосе… без кишок. Хендри смотрит на меня всё так же испуганно — даже глаза округлились, и лицо будто бы осунулось. Хотя, возможно, мне просто кажется. — Зачем вы всё это говорите? — вдруг выдаёт он почти ровным голосом. — Чтобы предостеречь тебя от глупостей, которые ты можешь натворить, — отвечаю как ни в чём ни бывало и мягко заталкиваю Хендри на сиденье. Он не сопротивляется. Всю дорогу до дома мы молчим. Мне совсем не хочется ни о чём говорить — я наслаждаюсь спокойствием, вечерними улицами и ветром, задувающим в окно машины. Пачку сигарет я Хендри так и не вернула, но оно и к лучшему — буду выдавать ему по одной, если, конечно, хорошо попросит. На окраине темнее, чем во всём городе — фонари на моей улице совсем тусклые, но даже при таком скудном освещении я издалека вижу машину Джерри. Уж за что я благодарна высшим силам, так это за прекрасное зрение — даже врачи иногда удивлялись, как легко я могу прочесть всю их сраную таблицу сверху и до самого низа. С другой стороны, не заметить такую машину в принципе довольно сложно — она вся покрыта аэрографией. Волк на капоте, волки на крыше, на дверях — целая стая, бегущая куда-то сквозь туманный лес. Джерри и сам немного волк — он предан мне как своей единственной волчице, и если меня не будет с ним, он навсегда останется в одиночестве. Потому что волки образуют пару только один раз и на всю жизнь… Я невольно застреваю возле машины и разглядываю рисунки на дверях — столько раз их видела, но всегда восхищаюсь. Джерри сам придумал эти картины и долго не мог объяснить мастеру в салоне, чего именно хочет. В итоге результат поразил нас обоих — волки получились настолько реалистичными, что кажется, того и гляди оживут, побегут за окраину и скроются в лесах. — Машина моего друга, — поясняю я Хендри. — Нравится? — Очень красиво… — А как ты думаешь, что это означает? — жестом руки я указываю на стаю волков. Уж я-то точно знаю, какой смысл кроется в этой картине, и Джерри даже не нужно было мне ничего объяснять. Хендри пожимает плечами, и это ничуть не говорит о том, что у него напрочь отсутствует образное мышление. Он действительно не может догадываться, что на картине изображена наша стая, что два волка впереди — это мы с Джерри, а следом — наши матери и наши волчата. И Хендри совсем не надо знать, что каждый раз, когда я вижу эту картину, я хочу затащить Джерри в постель и не отпускать, пока внутри меня не зародится новая жизнь. Мой волчонок… Я сглатываю ком в горле и грязной рукой вытираю глаза. Стискиваю зубы — накатило, бывает. Какие, к чёрту, волчата, Грейс? Разберись лучше со своими проблемами и вечным душевным раздраем. Всё остальное — очень нескоро и не факт, что от Джерри. И уж совсем не факт, что ты, Грейс, вообще способна стать матерью. — Пойдём, — я беру Хендри за руку — жёстко, с силой. С ним по-другому нельзя, иначе так и будет стоять тут до утра. Ужасно пассивный человек, но разве это не одна из причин, по которой он меня так привлекает? Не успеваем мы подняться на крыльцо, как дверь распахивается, и Джерри выходит мне навстречу, раскрывая объятия. На нём джинсы и тёмно-серая толстовка; голова обвязана чёрной банданой с белыми рисунками, а из-под неё свисают длинные косички. Джерри носит расту ещё со школы, с тех самых пор, когда мы с ним убегали из города в лес и целовались там чуть ли не под каждым деревом. Я любила рассуждать о равенстве и свободе, а Джерри слушал и соглашался. Джерри вообще прекрасный слушатель — ему можно часами рассказывать о чём угодно в полной уверенности, что ему действительно интересно. — Грейси! — Джерри, как я скучала! — я падаю в его объятия и на мгновение перестаю замечать всё вокруг. Уже оторвавшись от него, вижу, что моя мать стоит в дверях и улыбается. — А ты, смотрю, не одна, — говорит Джерри с лёгким оттенком грусти. — Надеюсь, что… — Да как ты можешь мне помешать? — смеюсь, хлопая его по плечу. — Это мой квартирант, Хендри. Знакомьтесь. Хендри, это Джерри — мой лучший друг. Они обмениваются рукопожатиями, но выглядят при этом напряжёнными. Ясное дело — Джерри ревнует, как бы он этого ни скрывал, а Хендри стесняется — это видно по его лицу и скованным движениям. — Ну что мы здесь встали, пошли в дом, — я никого не жду и захожу в гостиную. — Мам, Хендри некуда идти и он пока поживёт у нас. — Конечно, дочка, о чем может быть речь, — слышу за спиной взволнованный голос матери — она следует за мной на кухню. — Джерри две пиццы заказал, мы немного поели. А вы с Хендри что-то задержались… Я оборачиваюсь и обнимаю её. Хочу сказать ей, что была на кладбище, что снова осквернила могилу вонючего хряка и высказала всё, что о нём думаю, но не говорю ничего, потому что в кухне появляются Джерри и Хендри. Первый, естественно, в курсе моей психотерапии, а второму знать не надо, да и мне не стоит рассказывать о не слишком приятных вещах в такой тёплой дружеской обстановке. Пицца сочная и ещё горячая — я с кайфом съедаю уже второй кусок. Иногда так мало нужно для счастья — еда, кока-кола и близкие люди рядом. Джерри рассказывает об играх, с которых только сегодня вернулся, и я не вникаю в подробности — мне достаточно того, что его команда с небольшим отрывом победила. Хендри жрёт как не в себя — это как надо было проголодаться, чтобы совсем не думать о приличиях и о том, что пицца куплена не только для него? Мать радуется — о да, Джерри, ты же такой потрясающий баскетболист, мы с Грейси не сомневались, что тебя ждёт удача на этих соревнованиях. Тебе вообще пора в «Milwaukee Kings» и на международные турниры, там и доход совсем другой. — Дело не в доходе, миссис Сторнак, — возражает Джерри. — Я не хочу класть всю свою жизнь на алтарь большого спорта. Я играю больше для удовольствия, а с деньгами — это уж как повезёт. В этот раз повезло. — Мам, Джерри двадцать шесть, в NBA¹ ему уже поздно, — я оставляю на тарелке недоеденный кусок пиццы и устремляю взгляд на Джерри. Мне хорошо известно, что обычно следует за словами «с деньгами повезло». Не ошибаюсь и на этот раз — Джерри достаёт из кармана пачку купюр и кладёт на стол. — Ты прелесть, — я кокетливо улыбаюсь и загребаю пачку себе. — А сигарет купил? — Два блока, — Джерри смотрит на меня таким влюблённым взглядом, что становится неуютно. — Marlboro Lights, как всегда. — Грейси, но как можно? — мать смущается и будто не находит себе места. — Джерри, эти деньги не так легко тебе… — Мам, ну прекрати, — перебиваю я. — Кому нужна эта скромность? Джерри ведь от души даёт, и мы не вправе обижать человека, который помогает нам от чистого сердца. — Грейс абсолютно права, миссис Сторнак, — поддерживает Джерри. — Я счастлив помочь, если это в моих силах. — Тем более это очень кстати — я как раз завтра в супермаркет собиралась, а денег кот наплакал. Хендри же теперь у нас из милости живёт. Чёрт возьми, вот зачем я так сказала? К чему этот нарочито ласковый тон, в котором только тупой не почувствует яда? Хендри точно не тупой — он сию же минуту поднимается из-за стола, стараясь не смотреть ни на кого из нас. — Извините, я пойду в комнату. — Это потому что я разрешила тебе в ней жить, — весело бросаю ему вслед. — Грейси! — вскрикивает мать, глядя на меня в упор. — Да что с тобой сегодня происходит? — Просто хорошее настрооение. Вот Джерри вернулся, да ещё с победой, — под столом я нащупываю колено Джерри. Всё больше осознаю, что действительно соскучилась и хочу его. Просто хочу, и чем скорее, тем лучше. — Джерри, а покажешь мне свой кубок? — Сейчас? — Его рука сжимает мою ладонь — так нежно, так чувственно. — А почему бы нет? — я неотрывно смотрю ему в глаза. У Джерри потрясающие глаза — настолько тёмные, что трудно разглядеть зрачок. — Покатаемся на твоей машине, заедем к тебе. Кстати, у меня к тебе дело есть. — Ну так поехали, Грейс, — тихо, но страстно говорит он. — Я сегодня твой. И всегда только твой… Он встаёт и протягивает мне руку. Лицо моей матери озаряется счастливой улыбкой, и я тоже почти счастлива — куча грязной посуды валяется в раковине, а плита пустая — сегодня мама ничего не готовила.