Шах ферзю

Хастур зарычал и смёл фигуры с доски. Вельзевул торжествующе улыбнулась, глядя над его плечом на электронную таблицу, где напротив её имени загорелась единица. Первая победа, и над кем — над Хастуром! После такого противника игра с Мишель наверняка покажется просто тренировочной партией, но после неё — Вельз даже сверилась с таблицей — идёт игра с Люцифером. Мишель неожиданно оказалась жутким противником, Вельзевул потом даже с уважением пожала ей руку после своей победы. Она-то думала, что красота и мозги несовместимы, но Мишель являла собой живое опровержение этой гипотезе. Но она была с той стороны, оттуда, где Габриэль и ему подобные, из мира персональных тренеров и учебных командировок в Нью-Йорк и Лондон: играть с такими проще психологически, они бесстрастны, и можно представить, что против тебя машина. Не в её особой ситуации с Габриэлем, а в целом. Играть против своих не хотелось. Хастур — и то совсем другое, он всё же не настолько свой, а вот когда напротив неё оказался Люций, стало совсем уж тяжко. — Я тебя уничтожу, — одними губами произнес Люцифер. Это было привычно, Вельзевул даже не обращала внимания на то, как он ведет себя за доской. Гораздо сильнее смущал тот факт, что за игрой с Люцием шёл Габриэль, и Габриэль, сменив вопреки правилам турнира толстовку на белую рубашку, уже стоял неподалеку, сияя улыбкой, и пялился на неё с видом триумфатора. Ему-то предстояла игра с Мишель, а она блицевала хуже Хастура. И уже проиграла одну из партий, проиграла её Вельзевул. Люцифера он уже победил. Вельзевул следила только за своей и его фамилиями; пока что они оба не потерпели ни одного поражения. — Я тебя трахну сначала здесь, а потом дома, — внезапно удивил Люцифер. Вельзевул переглянулась с Габриэлем и коснулась зубами нижней губы, скрывая усмешку. Он это тоже точно слышал, интересно, кто первый из них скажет другому эту фразу? Габриэль прикрыл глаза, продолжая улыбаться, кажется, ободряюще; Вельзевул начал пугать тот факт, что она начала различать эти абсолютно идентичные американские улыбки, что-то она слишком им прониклась. Играть чёрными против Люцифера — сплошное удовольствие; тот не любит делать первый ход. Как и первый шаг, и тем неожиданнее почувствовать его пальцы на колене. Вельзевул скорее больше от неожиданности вздрогнула и села в кресло ровнее, чтобы отодвинуться от Люция. Хастур, подойдя сзади к Габриэлю, что-то сказал ему на ухо и громко откашлялся, а когда Люцифер обернулся на отвлекающий звук, несколько раз провел кончиками пальцев по горлу, изображая, что перепиливает его. Вельзевул никогда не могла, как Люций, заниматься тысячью дел сразу, поэтому её стало почти физически плохо, когда она стала замечать все детали вокруг, после того как Люцифер её отвлёк. Она снова и снова пыталась абстрагироваться от всего, забыть, что играет против Люцифера, но он, заметив её смятение, начал говорить. — Наша игра началась задолго до того, как я нажал на часы, игра не закончится, когда мы пожмем руки, — негромкий голос Люцифера ввинтился в напряжённое сознание тонким сверлом. Вельз покосилась в сторону, но не заметила привычного светлого пятна на черном фоне; от этого становится одиноко до холода — Габриэль ушел играть против Мишель. Единственный плюс, добрая часть операторов переключилась на него, ведь они с Мишель за одной доской — готовая реклама шахмат. Кажется, их портреты будут на учебниках по шахматам для школ, бедный действующий чемпион, ему в жизни не добиться такой популярности. — Заткнись, — предупредила Вельз и поставила фигуру с такой силой, что подпрыгнули на доске остальные. — Зачем играть просто на деньги? Мы играем на деньги, кубок, а это так мелочно, Вельзевул. Давай сыграем на тебя? — На твою квартиру лучше, — у Вельзевул остается меньше времени, поэтому она даже говорить старается быстрее, но Люцифер понимает её бормотание. — Если я выиграю, ты ко мне переедешь. Вельзевул уставилась на доску. Точно знать, выиграет или проиграет, она сможет только через два хода. А так рисковать — ну нет, она никогда не делает ничего, не прикрыв тылы. Она делает ход, ждет ответного, делает второй и смотрит на Люцифера совершенно безразлично. — Да, согласна. Попробуй выиграть теперь. Люцифер почти в панике смотрит на доску: Вельзевул никогда с подобным спокойствием не согласилась бы на провальную партию. И ничью не предложить, она все равно выиграет… Он вглядывается в бесцветные глаза Вельз и чувствует, как сердце начинает биться так, словно сейчас разорвется. Он не понимает, не понимает, как именно она его похоронит, но опрекрасно сознает, что это неизбежно. И роняет своего короля на доску, поднимается и уходит, не пожав Вельзевул протянутую руку. Хастур выручает, подскакивает и жмет, отчего начинают смеяться окружающие; Люцифер оборачивается, и Вельз сразу же демонстративно обнимает Хастура за пояс. — Если это твой влюбленный взгляд, то тяжело тебе по жизни придется, — смеется хорват и словно назло поднявшейся из-за стола Мишель обнимает Вельз обеими руками. От него пахнет дешевыми сигаретами и каким-то таким вкусным и явно женским ароматом, что рот наполняется слюной; она внезапно узнала запах духов Мишель и поняла, что в перерыв он исчезал не только покурить. — Отпусти меня, — резко разозлилась Вельзевул, пытаясь вырваться. — Ты меня используешь, я тебя тоже, — хмыкнул тот в ответ. Габриэль сидел на ступеньках сцены, обхватив голову руками. Проиграл, видимо. Проиграл! Вельзевул едва удержалась, чтобы не пойти и не утопить француженку в ведре с шампанским: он должен проиграть ей! Только ей! Она должна быть единственной, после кого он может сидеть в позе крайнего отчаяния. И даже подойти к нему нельзя, хотя было бы так удобно устроиться на ступеньке выше, обнять его за пояс, положить голову на плечо… Хастур отодвинул её с дороги и сел рядом с ним именно в ту позу, о которой подумала Вельзевул. — Что случилось, сладенький? — мерзким голосом поинтересовался Хастур у Габриэля, издевательским жестом протянув ему платочек. — Я сделал ничью, — отозвался Габриэль несчастным тоном. — Ты идиот, ты черными играл. По правилам… — Все равно это ничья, а я хотел выиграть максимальное количество партий. — Да пошел ты нахер с таким подходом, — так же деланно-нежно продолжил Хастур. — Я уже одну проиграл. — Дай сигареты, — внезапно попросил Габриэль, поднимая голову. — Ого тебя приложило, — Хастур полез в карман. — Как низко ты сейчас пал, я маме твоей пожалуюсь. Вельзевул вышла на улицу вслед за ним, подождала, пока он переведет дыхание, а все репортеры разойдутся. — Это было неожиданно очень сложно, — Габриэль не обернулся и как-то понял, что она рядом, хотя Вельзевул ходила беззвучно. — Мишель… хорошо подготовлена. — Как ты понял, что я тут? — тихо спросила Вельз, оглядываясь. Надо уйти куда-то подальше от людских глаз, и она потянула Габриэля за рукав в сторону от входа; тот был в такой прострации, что даже не заметил, что она тащит его по газону. — Я тебя всегда чувствую, Вельз, — просто отозвался Габриэль, и у Вельзевул на миг появилось ощущение, что он погладил её душу. Небо опустилось совсем низко, от туч показалось, что наступил вечер, хотя еще не было двух часов дня. — Мне надо тебя победить, — Вельзевул поёжилась на ветру. Они с Габриэлем, донельзя вымотанные после последних своих игр, теперь стояли на пожарной лестнице за главным зданием, прислонившись спинами к стене, и плевать что холодная и грязная, и Габриэль впервые на её памяти разрывал пальцами пачку сигарет, чтобы достать одну. — Дай я, — Вельз забрала у него сигареты и, даже не сказав ничего о том, как он поганит священный храм своего тела плебейской привычкой, недостойной развитого человека двадцать первого столетия, зажгла сигарету и сама поднесла её к его губам; руки у него тряслись так, что он ничего не мог удержать в пальцах. — Я знаю. Но у тебя не получится, — Габриэль посмотрел на неё сверху вниз. — Ты и так претендент, зачем тебе это? — Так должно быть, — Габриэль снова затянулся и коснулся мягкими губами её пальцев. — Я должен победить. Это… естественное положение вещей. Они даже не думали, что это может быть кто-то другой, кроме них двоих. — Если ты выиграешь, между нами все кончено, — спокойно сказала Вельзевул, поцеловав его у уголок рта. — Я больше никогда не буду с тобой, не лягу с тобой в постель, даже не заговорю. А если проиграешь, буду месяц исполнять все твои желания, всё что хочешь, всё-всё, — она заглянула Габриэлю в глаза и как можно ласковее обняла. Ей было неловко с ним обниматься, хотя она это любила, но теперь надо было показать ему, что может его ждать, и Вельз запихнула стеснение и собственный дискомфорт куда подальше. — Оденусь, как тебе нравится, можем из постели не вылезать сутками, даже стану ходить на пробежку по утрам. Габриэль смотрел на неё растерянно, и Вельз, распахнув на нём пальто, забралась пальцами под его ремень. — Хочешь, я начну прямо здесь, пока никто не видит? — она толкнула его так, чтобы встал вплотную к стене и, встав на колени, расстегнула пряжку. Внезапно Габриэль опустил руку и поймал её за подбородок. Вельзевул как можно более соблазнительно посмотрела на него снизу вверх и опешила: он смеялся. — Вельзевул, — он даже не подумал помочь ей встать, и пришлось самой подниматься, хватаясь за его пальто. — Рядом со мной Хастур вот уже одиннадцать лет. Поверь мне, он за мои проигрыши ещё и не такое обещал, и ещё не так меня шантажировал. — Не хочу спрашивать, что именно обещал тебе Хастур, — проворчала Вельз. — Надеюсь все ещё, что это не его ты называешь своей первой девушкой. — Сомневаюсь, что Хастура можно бросить, — задумчиво проговорил Габриэль, застегивая ремень. — По крайней мере, я никогда не слышал о его бывших… вообще ничего. Они как пропадают. Хотя нет, про одну слышал, кажется, она в психушке, но я не уверен. — У тебя прекрасное окружение, — скептически сказала Вельзевул. — Хастур, я… Габриэль притянул её к себе и обнял; Вельзевул уткнулась лицом ему в шею, радуясь, что не красится, и потому может трогать губами его горло, ложиться щекой на белую рубашку. Вельз чуть не замурлыкала, целуя его в подбородок. Было невероятно приятно чувствовать тепло Габриэля и одновременно дрожать от холодного ветра. Вышедший покурить Хастур заметил светлое пятно длинного пиджака Габриэля у пожарной лестницы и усмехнулся. Надо же, а вот Габриэля он даже не заподозрил в симпатии к Вельз, да и по ней не понять. Однозначно это интересно; и отлично, что Габриэль занят — Хастур не был слепым и видел, как Габриэля с Мишель сводят все кому не лень: журналисты, тренеры, другие шахматисты. Никто же не знает, кто на самом деле с ней. — Надо возвращаться, — шепотом проговорил Габриэль, согревая дыханием губы Вельзевул. Она поцеловала его и нехотя отодвинулась, как же тяжело от него отрываться. Обернулась, чтобы полюбоваться на него ещё раз — Габриэль достал из кармана гигиеническую помаду и теперь усиленно спасался от последствий холодного ветра. Почувствовав её взгляд, неуверенно протянул помаду ей. — О боги, ну только ты можешь быть натуралом, но при этом голубее, чем Элтон Джон в бассейне под тропическим небом! — скривилась она. — Я буду звать тебя «дыханье Газпрома», но только ты будешь знать, что это не потому что ты мажор, а потому что ты пидор. Габриэль рассмеялся, запрокинув голову. Вельзевул спустилась с лестницы и медленно побрела в сторону входа. — Я люблю тебя, — вдруг сказал Габриэль ей в спину. Вельзевул споткнулась и замерла, не решаясь повернуться. — Ты услышала? — Габриэль подошел и присел, чтобы заглянуть ей в лицо. — Вельзевул. Деми. Ты меня услышала? Вельзевул подняла растерянные глаза, стараясь не смотреть на него: к ним от дверей быстрым шагом направлялся Люцифер, пряча подбородок в черный шарф. — Я тебя тоже, — она посмотрела в фиолетовые глаза Габриэля, едва заметно улыбнулась и громко, чтобы Люций услышал, добавила, — ненавижу. Твои чувства абсолютно взаимны. Терплю тебя только ради Хастура. Габриэль выпрямился и просиял улыбкой брату в лицо, тот даже отшатнулся. Вельзевул даже успела радостно удивиться, что он понял так быстро, а не затупил, как всегда. Впрочем, должны же были когда-то шахматы отыграть в реальной жизни. Конечно, не раз Вельзевул посещало чувство, что Габриэль вовсе не настолько тупой, каким кажется, точнее, каким упорно пытается казаться. Просто это так удобно — быть непрошибаемым оптимистом с мыслями в три слова, не понимающим оскорблений и ненависти окружающих; не понимаешь — нет необходимости с этим бороться, и никто не воспринимает тебя всерьез. Хотя нет, быть не может. Это же Габриэль, а не Люцифер. Он не хитрый, а просто везучий, в отличие от них всех; родился под правильным созвездием, в рубашке, в утренний час, мама его все девять месяцев не садилась на порог и волос не стригла. — Видеть тебя не хочу, — Вельзевул задрала нос и прошествовала мимо братьев к Хастуру, который, сделав вид, что только что её заметил, галантно протянул даме сигарету, самую крепкую из имеющихся. — Неужели у тебя с Габриэлем все настолько плохо? — поинтересовался тот с невольным уважением в голосе, появившимся после того, как Вельз глубоко затянулась, ничем не выдав глубины своих страданий. — Ты нормальная вообще, раз в год — и это с ним, да я когда вижу его в белом, я сам его хочу. — Так ему и передам, — сладким голосом ответила Вельз. — А скажешь кому, что мы вместе, еще и Мишель донесу, что на самом деле, когда вы трахаетесь, ты его на её месте представляешь. — Она не поверит, — оскалился он. — Проверим? — Какая же ты отбитая, — Хастур заложил сигарету за ухо, а ту, которую докурил, размазал о пепельницу. — Разойдешься с Габриэлем, скажи мне сразу, я не против втроем попробовать. — Ага, сразу, но спать я буду с Мишель, — отозвалась Вельзевул и смерила его взглядом. — А не с тобой, Гос-споди, — и закатила глаза с выражением крайней усталости и презрения на физиономии. — Сучка, — довольным голосом констатировал Хастур. — Ты сейчас с ним играешь? — Да, — Вельзевул мельком глянула в большое зеркало, висевшее на входе, и не сразу узнала себя: она была настолько белая, что казалось, будто сейчас потеряет сознание. Надо же, а по ощущениям ей вовсе не так плохо. Волнуется, конечно, куда без этого, но трупом себя не чувствует. — Я желаю тебе проиграть, — просто сказал Хастур. — Если уж кому и побеждать, то не тебе точно. — Спасибо, — искренне поблагодарила Вельзевул; смятенное сердце после признания Габриэля успокоилось, попав в привычную атмосферу ненависти, злость влилась морозом в вены и уняла нервную дрожь во всем теле. Вельзевул прошла к своему месту и спокойно посмотрела на Габриэля, который неспешно снимал пиджак перед тем, как сесть. Мозг услужливо вспомнил медленную композицию, в ритм которой идеально легли движения Габриэля. — Нека ти је са срећом! (Удачи тебе!) — пожелал Габриэль, протягивая руку для традиционного приветствия. — Пошел к черту, — не желая терять боевого настроя, отозвалась Вельзевул. Габриэль, как всегда бывало на их свиданиях, вдруг наклонился и поцеловал её пальцы, нежно сжал чуть сильнее. Вот ведь козел, ещё и улыбается, видя, как она смешалась и растерялась. Мысль о том, что не зря Габриэль дружит с Хастуром, и все это всего лишь маска, искренностью здесь и не пахнет, казалась не такой уж и абсурдной, но Вельзевул постаралась отмести её и думать только о шахматах. Хотя Хастур же мучил свою ненаглядную специально во время турнира, заставлял её нервничать, а Габриэль в курсе, как она переживает и теряется от его проявлений чувств. Нет, это уже паранойя. Просто обычный жест, типичный для Габриэля. Белое против черного. Не она против Габриэля, а просто фигуры. Абстрагированность от реальности и необходимость победить, как игра с компьютером дома. Ход. Ход. Габриэль не бьет по часам, а аккуратно нажимает и продолжает улыбаться. Вельзевул играет черными и чувствует необыкновенное умиротворение, глядя на доску, часы и губы Габриэля; в глаза смотреть нельзя, затянет. Идиллия длится, пока позиция Габриэля не становится плачевной; и тогда сидящий напротив Вельзевул ангел разжимает красивые губы и негромко произносит: — Я знаю, что ты украла мои разработки. Рука Вельзевул замирает над доской. Она совершает чудовищную ошибку и смотрит Габриэлю прямо в глаза, забыв, что текут драгоценные секунды. Габриэль медленно, стараясь не терять визуального контакта, наклоняется вперед и кладет подбородок на сцепленные пальцы. Секунды тикают, и Вельзевул усилием воли возвращает себя к происходящему — игра, игра! Она смотрит на доску и не верит своим глазам. Нет даже злости на Габриэля: будь у неё такой кошмар в перспективе, она бы перед ним, наверное, и разделась бы, только бы отвлечь. Хотя от Габриэля это как-то неожиданно, больше похоже на хастуровские методы. — Пароль надо ставить, — Вельзевул переставила ферзя, изо всех сил сжала губы и выговорила как можно тише и четче. — Шах и мат, Габриэль. Габриэль откинулся на спинку кресла, улыбнулся, но выражение лица мгновенно стало жестким и отстраненным. — Месяц, Габриэль, — как бы между прочим напомнила Вельз, подписывая бланк. — Ты сам отказался от этого, а мог бы целых тридцать дней приказывать мне делать что-о-о угодно, — она протянула последние слова и подняла голову. — Как ощущения? Габриэль не ответил, протянул заполненный бланк организатору, не отрывая взгляда от Вельзевул. — Невыносимая стерва, — выдохнул он ей в рот, затащив в операторскую. Ну да, он столько тут бывал, что все здание знает наизусть. Вельз даже возразить не успела, когда оказалась в техническом помещении среди проводов и запасных камер, а вместе с ней был Габриэль в состоянии крайнего раздражения. — Сам стерва! Начал меня отвлекать, чтобы я не заметила, как ты налажал на ферзевом фланге! — Если бы ты проиграла, я бы и слова не сказал, — проговорил Габриэль, и несмотря на совершенно нейтральные слова и тон, Вельз поняла, что он на грани. А Вельз лучше всех знала, что бояться надо гнева терпеливых. — Чш-ш-ш, — Вельзевул приложила палец к губам. — Что?! — Тише, чш-ш, — снова шикнула Вельзевул. — Да что такое? — уже шепотом спросил Габриэль, глаза его постепенно оттаивали. — Ничего, — Вельз поцеловала его в губы. — Мне просто хотелось, чтобы ты не злился. Это неправильно, ты не должен злиться. — Это ещё почему? — не улыбка, но почти. — Потому что ты добрый и хороший, а я среди нас двоих зло и провокатор, хватит жрать так нагло мой хлеб — пояснила Вельзевул. — Хочешь, я поеду к тебе сегодня? — У нас ещё одна игра, — Габриэль вдруг улыбнулся по-настоящему. Вельзевул медленно подняла голову, не веря, но вспоминая… точно, Габриэль же не проиграл до неё ни одной партии, а у таких игроков на этом турнире есть преимущество — возможность реванша. — Увидимся через пять минут, — Габриэль поцеловал её в лоб и вышел. Вельзевул со злости ударила кулаком по стене и последовала за ним. Он-то успокоился, а она сама позволила себе минуту нежности и теперь расслабилась и вряд ли сыграет на высоте. Как ни странно, играли они не последними: за соседним столом сидел злобный Кроули, искусавший губы до крови, и напротив него совершенно спокойный и довольный Азирафаэль, который уговаривал его не расстраиваться и обещал после всего сходить с ним в «Венецию». — Тебе недолго осталось потерпеть, — Вельзевул прикусила щеку изнутри, подходя к своему месту за доской. — Сейчас я быстренько выиграю, и поедем домой… — Не обольщайся. Сейчас выиграю я, и у нас будет еще одна решающая партия, — отозвался Габриэль, усаживаясь в кресло и немного задирая рукава, чтобы освободить запястья. Вельз сглотнула и опустила голову, стараясь выбросить из мыслей вид его рук. Через сорок минут все было кончено.