***
Энтони, пока еще не был Антоном и не выучил все рифмы русского языка к своему имени, жил в Лондоне, в огромной всегда пустой квартире. Отец появлялся только в выходные, в остальное же время Кроули был предоставлен сам себе. Он знал, что родители не ладят, был уверен, что рано или поздно бракоразводный процесс закончится, но понятия не имел, что вместе с матерью за порог выставят и его. За что, он же совсем не мешал! Россия ассоциировалась у Кроули с тремя понятиями до переезда на постоянное место жительства: жуткий язык, на котором проще сразу говорить, чем пытаться выучить, неповторимого вкуса чай в столовой шахматной школы и один ведущий игрок юношеской сборной в бежевом пиджаке. Кроули до сих пор не мог сказать, откуда Рафаэль знал о том, что он на сей раз появился в Москве надолго, но стоило ему впервые появиться в комнате со свежим паспортом российского гражданина в кармане, как игрок первой доски подошел к нему и поздравил, сказал, что договорился об экзамене и проверке, и если ты сейчас достойно себя покажешь, есть шанс поехать в Белград. Дело в том, что тот, кто раньше играл на первой доске, перешел в основную сборную по возрасту, теперь все смешалось в доме Облонских… — Кого? — не понял Кроули, ошарашенно глядя на Рафаэля, который вывалил на него всю эту информацию. — Это из книги, — тепло улыбнулся тот. — Я… Договорить он не успел, потому что вошел Габриэль. Невозможно не знать Габриэля, если хоть немного интересуешься шахматами: его лицо на всех отчетах о турнирах, он рекламирует банки и спортивную одежду. Он и перешел тогда в основную сборную, из-за чего у Кроули и появился шанс: его высоко оценивали и в России, и в Британии. — Почему ты не остался в Англии? — оскалился Габриэль, вероятно, это должно было означать дружелюбную улыбку. Рафаэль закрыл глаза ладонью, прошептав: «Габриэль, это невежливо». Потому что мама сказала, что порежет себе вены, если я уеду назад. — Потому что не захотел, — отозвался Кроули, засунув руки в карманы. — Надеюсь, ты нормально играешь, и без меня вы займете хотя бы третье место, — Габриэль выпрямился и бесцеремонно хлопнул Рафаэля по плечу так, что тот едва на ногах устоял. — Азирафаэль, где тренер? Бывший тренер. — Он у девочек сейчас, — тихо сказал Рафаэль, потирая плечо. — Спасибо, до встречи! — Не человек, а ходячий пиздец, — блеснул русским выражением Кроули, глядя ему вслед. — Вообще-то он мой друг, — заметил Рафаэль. — Ну и компания у тебя. Почему он назвал тебя Азирафаэлем? Это полное имя? — Это прозвище. — Прозвище? Но ведь они обычно короче имен. — Это прозвище придумал Габриэль, — ответил Азирафаэль так, словно это все объясняло. Их дружба не продержалась тогда и месяца: Азирафаэль пытался все время помочь, подсказать, объяснить Кроули, подстраховать его где возможно, и Энтони поначалу это ценил, но забота быстро показалась ему навязчивой. Особенно сильно это проявилось, когда в сборную вошли Вельзевул и Люцифер: Азирафаэль опешил сначала от того, как они представились, потом от их манеры игры, когда Люцифер, садясь за доску, мог легко пообещать намотать кишки на кулак. Кроули от них обоих был в восторге, с Вельзевул они стали практически неразлучны, и когда Азирафаэль в очередной раз завел пластинку о недопустимости общения с… такими, Энтони, как ты можешь, Кроули, который только что как раз встретился с Вельз и Люцифером и наслушался от последнего о его философии полнейшей свободы, просто психанул, заявив, что будет делать что хочет, а если кому-то стыдно с ним общаться, то пусть катится к своему Габриэлю. — Его компания же гораздо лучше моей! — Очевидно, — отозвался Азирафаэль и ушел, хлопнув дверью и тем самым поправ собственный постулат о необходимости терпения. — Очевидно, — передразнил Кроули.***
Они не общались практически год, отворачиваясь друг от друга на турнирах, но когда Кроули в очередной раз поссорился с матерью, пересчитал деньги и понял, что квартиру купить пока не может, Вельзевул посоветовала ему переночевать в машине, Люцифер — в хостеле, а Азирафаэль, случайно ставший свидетелем беседы с Вельз, после последней игры подошел к Кроули и сказал, что тот может с ним не разговаривать, но спать в машине в начале апреля он не будет. Именно тогда Кроули впервые провел ночь на узком диване, замотавшись в шахматный плед, а когда Вельз отправила время и место встречи, уговорил Азирафаэля пойти с ним. Надо было видеть вытянувшиеся лица Вельз и Люция, когда Кроули с широченной ухмылкой отодвинул Азирафаэлю стул и потом уселся сам. Но Кроули вел себя так, словно все нормально, так и должно быть, и оба даже не возразили, хотя Люцифер первые несколько месяцев подкалывал Азирафаэля на тему всего: внешности, имени, голоса, стиля, игры, московской прописки, подозрений насчет ориентации и манеры речи. Вельз была равнодушнее, она чаще вообще не замечала Азирафаэля, но и не издевалась. Что Кроули не мог постичь, так это как так вышло, что именно Азирафаэль всегда делал в его сторону первый шаг. К тому же выглядевший как воплощение отсутствия характера и силы воли, удачно прозванный Вельз Зефиром, Азирафаэль смеялся над собой после шуток Люцифера, ставя его в тупик, хотя Кроули примеривал на себя ситуацию и понимал, что сам бы со стыда сгорел. А Азирафаэлю все равно, его не трогают насмешки, они не могут задеть его, с него весь негатив скатывается, как с гуся вода. И тогда, в тот жуткий вечер, когда вскрылось, что Вельзевул встречается с Габриэлем, Азирафаэль, после того как Кроули довез его до его дома, пригласил его к себе поговорить. — Я понимаю, зачем ты это сделал, — сипло проговорил Азирафаэль, наливая чай Кроули, который согнулся над столом, от стыда не способный глаз поднять. — Понимаю, что ты не можешь ослушаться Люцифера. Ничего он не понимает, уныло думал про себя Кроули. Если бы не он, Люцифер бы его сам наказал, и не факт, что Азирафаэль сейчас не объяснял это все кому-то с нимбом и крыльями. — Я не об этом хочу поговорить, — он закашлялся, и у Энтони сердце кровью облилось. — А о чем? — тихо спросил он. — Вельзевул, — отозвался Азирафаэль. — Почему ты сказал, что не можешь ее уважать? Она как раз показывает, что никто ей не указ, и это заслуживает уважения. — Но это Габриэль! — И что, что Габриэль? Что он тебе сделал вообще? Он просто другой, и ты не можешь ему это простить. Хотя мне можешь. А Вельзевул оказалась умнее тебя. — Что?! — Она выбрала правильную сторону, — Азирафаэль поджал губы. — Неужели вы думали, что из тех, кто предлагает ее убить и оскорбляет, и того, кто на руках ее носит, она выберет первых? — То есть, ты считаешь, что это ваша сторона правильная, — окрысился Кроули. — Ну да, все такие богатенькие, чистенькие. А Вельз у нас эгоистка, поэтому… — Ты никогда не был влюблен? — перебил Азирафаэль, и Кроули замер с раскрытым ртом из-за его тона. — Настолько, чтобы забыть обо всем. Когда ты готов пойти за этим человеком куда угодно и терпеть что угодно, только бы быть с ним рядом. Никуда не вписываться, не мочь поддержать разговор, но видеть, как хорошо тому, кого ты любишь, и быть счастливым из-за этого? Прощать все заранее и не пытаться никак изменить, потому что любишь в человеке сразу все: и хорошее, и плохое, и понимаешь, что без некоторых отрицательных черт он не был бы собой, — у Кроули мурашки побежали по спине. Азирафаэль явно говорил со знанием дела; неужели это он? Он таскается за ним по сомнительным барам в компании Люцифера и Вельзевул, молчит целыми вечерами; какой ему смысл проводить столько времени в чужой ему компании? А можно это считать признанием? — Вельзевул любит и тебя, и Люция, — продолжал Азирафаэль. — Поэтому она скрывала от вас, потому что знала, что вы отреагируете неадекватно совершенно. И Габриэль спокойно отпускал ее к вам. Кроули снял очки и посмотрел на Азирафаэля несчастными глазами. Сказать было совершенно нечего, к тому же все мысли в его голове сбились в одну: он говорит о себе? — Я прекрасно понимаю, что вас так раздражает в том, что Вельзевул выбрала Габиэля, — закончил Азирафаэль. — Он гораздо лучше вас, и вы это знаете. Но почему-то думали, что Вельз об этом никогда не узнает. — Ты на меня не злишься? — невпопад спросил Кроули, не слушая последних слов. — Нет, — Азирафаэль покачал головой, стараясь говорить тише, чтобы не так болело горло. — Я понимаю, почему ты так сделал, и поэтому не злюсь. Но мне хотелось бы, чтобы ты тоже выбрал сторону. — Твою? Вместе с Габриэлем? О-о-о, это будет прекрасно просто! А с Люцием мне хоть здороваться можно будет? — Свою сторону, — поправил Азирафаэль. — Чтобы ты тоже делал, что хочешь. И если тебе Люций скажет в следующий раз кого-нибудь убить, чтобы ты мог отказаться. Энтони набрал воздуха в грудь, чтобы выпалить быстро извинения и попросить остаться на ночь, но у Азирафаэля зазвонил телефон, и он поднял палец, показывая, что надо соблюдать тишину. — Да, Габриэль? — он положил телефон на стол и включил громкую связь. — Ты в порядке? — искаженный телефонной связью голос Габриэля тем не менее прозвучал тревожно. — Да, я дома. Антон меня довез. Кроули нервно потер лоб ладонью. Интересно, что на это скажет Габриэль. Ничего. Тот просто проигнорировал эту новость и начал спрашивать что-то о чемпионате, сказал, что уедет через неделю. — Как Деми? — наконец спросил Азирафаэль, в упор глядя на Кроули. — Нормально, она ведь теперь со мной, — отозвался Габриэль и попрощался. Азирафаэль выключил связь и убрал телефон на специальную подставку. — Можно я у тебя останусь сегодня? — Кроули протер запотевшие над чашкой темные очки и заново водрузил их на нос. — Диван твой, — Азирафаэль улыбнулся и полез за пледом, и Кроули, наблюдая за ним, каждый раз передергивался, когда тот начинал кашлять. — Можно спросить? — наконец спросил Энтони, собравшись с духом. — Конечно. — То, что ты сказал про влюбленность… ты сам это чувствовал? — Я чувствую это сейчас, — легко ответил Азирафаэль. — А… как ты думаешь, это взаимно? — осторожно спросил Кроули. — Уверен, что нет, — совершенно спокойно ответил Азирафаэль и вручил Кроули плед.***
Энтони проворочался под пледом всю ночь без сна, обдумывая слова Азирафаэля. Он настолько легко и спокойно признался, что влюблен, и пусть не говорил, в кого именно, но это ведь так очевидно: с кем он таскается в неподходящую компанию, ради кого забывает обо всем. В Кроули часто влюблялись, он этим пользовался, но это никогда не было взаимно, а Азирафаэль будил в нем глубоко запрятанное тепло одним своим видом, он не мог использовать его, как остальных, не хотел. Все, что в Кроули было святого, он доверил только Азирафаэлю, пожалуй, он показал ему себя настоящего: нервного до психозов, неуверенного в себе и зависимого от мнения Люцифера и Вельз. Энтони сам себе не признавался, что, пожалуй, влюблен, любить невзаимно всегда просто, ты тихо страдаешь и ждешь, пока отпустит. Но Азирафаэль сделал прямой намек, и теперь Кроули не находил себе места. Почему он уверен, что нет? Он производит впечатление человека, не способного на любовь — это понятно, но Азирафаэль ведь знает его лучше, гораздо лучше других, мог бы и догадаться! Днем, часа в черытре, Кроули вызвонил Люцифер, коротко велел приехать на определенный адрес. Пришлось нелепо врать Азирафаэлю, чьи серые глаза видели Кроули насквозь, о внезапном звонке от личного тренера: к подобной лжи прибегать было подло — для них всех игра была на первом месте, поэтому по зову тренера надо было сорваться в ту же секунду, и никто не смел удерживать, но Азирафаэль, чуть наклонив голову, смотрел на Энтони, ничего не говорил, но тот чувствовал себя хуже с каждым мгновением. — Люциферу привет, — на прощание обронил Азирафаэль, и Кроули, чертыхнувшись, прыгнул в Бентли. Азирафаэль должен понимать, что он не может послать Люцифера. Как бы то ни было, у него нет Габриэля, который приедет за ним на Роллс-Ройсе с пистолетом в кармане — если Габриэль и думал, что через насквозь мокрые голубые брюки будет видно только бренд его трусов, то он ошибался — и увезет в богатую жизнь. Кроули забил адрес в навигатор и удивленно нахмурился, поняв, что Люцифер назначил ему встречу в торговом центре. Торговые центры и Люцифер — вещи настолько несовместимые, что Кроули даже перепроверил, но все сошлось. Решив, что Люций после вчерашнего тронулся умом, Кроули неспешно поехал на место: еще не хватало платить штраф за то, что Люцифер выдернул его из зефирной лавки ради шоппинга. Надо перестать называть Азирафаэля Зефиром, это привилегия Вельзевул, а о ней сейчас ничего не должно напоминать; хотя Кроули не мог не признать, прозвище номер два Рафаэлю подходило. Кто вообще помнит, что его зовут Рафаэль? Даже из-за песни Киркорова никто на Азирафаэля не смотрит с ухмылкой, потому что все считают его Азирафаэлем, а пару раз даже в список сборной заносили неправильно. Кроули вспомнил, что Габриэль в ответ на претензии Азирафаэля посоветовал сменить имя, и усмехнулся. Люцифер ждал его на парковке, как только Кроули подъехал, сделал знак ему выйти и сесть в его машину. — Что случилось? — спросил Энтони, когда Люций аккуратно выехал с парковочного места и встал с другой стороны, чтобы было видно вход. — Смотри, — вместо ответа сказал он и показал рукой налево. Кроули узнал Роллс-Ройс Габриэля, на капоте которого сидела и явно скучала Вельзевул, пока Габриэль играл в тетрис с багажником, пытаясь уместить невместимое. — И что? — не понял Кроули. — Ты не видишь? Он ее заново одел, она теперь тоже в сером, как он, — Люцифер прищурился, разглядывая пристальнее. — И вообще не переживает. С последним Кроули был не согласен, потому что Вельз была бледная, осунувшаяся, белая рубашка под серый свитер делала ее похожей на покойницу. Габриэль психанул и затолкал несколько пакетов в салон, потом подошел к Вельз и оперся на капот по обе стороны от ее ног, что-то сказал, скалясь, и попытался поцеловать ее в щеку. Вельз откинулась назад, уходя от прикосновения, ответила, ехидно ухмыляясь, потом слезла с капота, толкнув Габриэля в грудь. Кроули подумал, что они выглядят как обычная парочка, вслед которой все девушки шипят что-то вроде «какого хрена, она ж страшная». На самом деле, если ей подлечить лицо, она будет вполне ничего, но Энтони знал, что вся ее магия заключается в стылых глазах, которые тянут как магнитом, и сразу забывается безгубый рот, немного вздернутый нос и проваленные щеки. Но если вспомнить, с кем она, и кем является Габриэль… а по сути, Азирафаэль прав, никто и не помнит, почему Габриэль так всех бесит, чиновники федерации гораздо хуже, но никому из них не достается и десятой доли неприязни, да что уж, они все вместе не получают столько желчи в свой адрес, как без пяти минут чемпион. — Она выбрала его из-за денег? — проговорил Люцифер и прикусил нижнюю губу. — Сомневаюсь, — Кроули покачал головой, наблюдая за тем, как Габриэль открывает Вельз дверцу и ждет, пока она влезет в салон, а потом до него дошло, и он торопливо добавил. — Хотя да. Смотри, сколько он купил, наверняка это все ей. В голосе Люцифера звучало то, что было ему совершенно не свойственно: надежда. Он мечтал о том, чтобы Вельз просто использовала Габриэля, ни в коем случае не любила. Кроули смотрел на то, как Вельз в салоне целует Габриэля сама, вцепившись ему в воротник, и буквально чувствовал, как сатанеет рядом с ним Люцифер. — Однозначно это ради денег, — добавил Энтони, но переборщил с сарказмом в голосе, и Люций перевел на него ненавидящий взгляд, Кроули даже в вжался в сиденье. Люцифер был настолько влюблен? Не может быть, он не способен на подобное. Просто у него забрали то, что ему принадлежало. Вельз улетела вместе с Габриэлем на юга, это Кроули сказал Азирафаэль; Люцифер, как ни странно, зла на самого Азирафаэля не держал. Они даже один раз встретились втроем, и Азирафаэль только и делал что выслушивал от обоих, как же она так могла, почему они не заметили раньше, что она в нем нашла. Азирафаэль, когда Кроули в ходе беседы назвал ее шлюхой, поднялся и ушел со словами, что не имеет ни малейшего желания обсуждать за спиной чужую личную жизнь. Кроули остался единственным, кому приходилось тащить на себе груз ненависти и обиды Люция; как раньше Вельз справлялась, а ведь даже никто не знал, насколько он ужасен в личном общении. И он возненавидел ее за то, что теперь ему пришлось ее заменить. Люцифер отравлял своей яростью все вокруг, он заражал ей, как чумой, и Энтони относился к Вельз хуже с каждым днем. Потому и ответил ей так, когда та позвонила из Монако. И как удачно Азирафаэль сидит в наушниках, не слышит звонка! Кроули взял его телефон и с непередаваемым удовольствием слушал срывающийся от стыда голос Вельзевул — он прекрасно понимал, что она на грани, раз решила попросить о помощи. Потом Кроули рассказал обо всем Люциферу, уверенный на сто процентов, что Вельзевул и ему звонила, но тот покачал головой и сказал, что его она ни о чем не просила. Как ни пародоксально, если бы не Азирафаэль, из-за которого Кроули готов был забыть обо всем на свете, он о Вельз вообще бы не вспоминал, но друг Габриэля постоянно звонил, спрашивал, как она, а когда Кроули начинал ворчать и закатывать глаза, несвойственно ему резко говорил, что любовь, какой бы она ни была, не преступление. И Энтони давился собственными словами, проклиная некстати появившуюся робость: Азирафаэль фактически открыто говорил ему о своих чувствах, но сам Кроули отчаянно изображал непонимание. Он ведь… он не сможет как Вельз. А Люцифер не терпел не только Габриэля и его друзей, но еще геев, богатых и евреев, что в Азирафаэле слилось торжественной симфонией.***
Под конец месяца Габриэль отправил Энтони, Азирафаэлю и — неожиданно — Люциферу приглашения войти в команду. — И ты поедешь? К Габриэлю? — Кроули не знал, как реагировать: Люцифер растравил всех кругом, из Габриэля сделал просто идола самых отрицательных черт, а теперь спокойно едет в Испанию на его деньги помогать ему завоевать корону. — Да, — Люцифер пожал плечами. — Почему бы и нет. Он столько платит. — А Вельзевул с ним нельзя было встречаться, — с несвойственным ему уровнем сарказма хмыкнул Азирафаэль. — Может, он, помимо своих денег, еще и в постели бог, — он повернулся к заглянувшему к нему в лавку Люциферу, и тот поперхнулся от одной мысли. И вот сегодня в последнюю ночь перед отъездом Кроули решил, что им непременно надо выпить, посему встал он утром с опухшим лицом, гудящей головой и стойким нежеланием помогать Габриэлю хоть в чем-то. Интересно, что там с Вельзевул, прилетит вместе с Габриэлем? Где она вообще, осталась ли в Монако, помог ли ей кто-то, и что должно было случиться, чтобы она попросила помощи? Ему на миг стало жутко, потому что Вельзевул справилась бы с чем угодно сама, насколько он ее знал. Но она просила билет и пожить где-то. Только сейчас он подумал, что, может, Габриэль ее избил или сделал что похуже, а обратиться Вельз не к кому, кроме него и Азирафаэля. Габриэль ведь за нее платил, она была полностью в его распоряжении, даже уйти не могла — в другой-то стране. — Азирафаэль, — окликнул Кроули, пошатываясь, и вышел на кухню. — Что там у Вельз? — Мы не обсуждали с Габриэлем последние недели три, он так занят подготовкой, что мы только об игре и говорим, — ответил тот, поливая оладьи сиропом. — Уверен, что если бы случилось что-то, заслуживающее внимания, он бы мне сказал. Кроули свалился за стол, не решаясь рассказать. Поздно совесть проснулась. Ладно, спросит, если ее не будет, у самого Габриэля, все равно увидится с ним через — он глянул на часы — каких-то восемь часов.