Шах ферзю

Вельзевул прижалась лопатками к двери, продолжая ошарашенно смотреть на Габриэля, не мигая. Конечно, Хастур поехал за ним ночью, встретил его, естественно, привез в тот же отель, но она была уверена, что будет видеть его только на играх, издали, а все остальное время, как Хастур и говорил, они будет работать на его победу кулуарно. А тут… он здесь, смотрит на нее так счастливо, словно она не сбегала, и они просто расставались на время по обоюдному согласию. — Вельз, ты чего, — он раздражающе присел перед ней, заглядывая ей в лицо, и Вельзевул не вынесла, подалась вперед, коснувшись губами его губ, не оторвав рук от поверхности двери. Это даже не был поцелуй, только прикосновение: она так скучала по нему, что боялась, если все сделать сразу, она просто не выдержит такой силы эмоций. Но у Габриэля подобных мыслей не было; он скучал, и теперь она была здесь. Не разрывая поцелуя, он вынул у нее из руки ключ и ощупью нашел замочную скважину. Вельзевул не сказала ему ни слова — просто не могла, дыхания не хватало. Ни когда стаскивала с него рубашку, не расстегивая, ни когда оказалась на постели прямо в обуви, со спущенным до пояса верхом платья и задранным подолом, ни когда Габриэль, выдыхая при каждом толчке, снова зажал ладонью ее шрам. — Ты так мне ничего и не скажешь? — вытирая подбородок и щеку от слюны, спросил Габриэль, пытаясь отдышаться и раздеться, не вставая и дотянувшись до спинки стула, чтобы аккуратно повесить майку. Вельзевул мотнула головой, стянула до конца измятое платье и принялась расстегивать ремешки на туфлях, не слезая с кровати. Габриэль развалился на ее постели, заняв все место, поэтому пришлось ложиться к нему под бок, привычно просунув ногу ему между колен. — Ты все время молчишь, — добавил Габриэль. — Как я могу узнать, что тебе не нравится, если ты все время делаешь вид, что все нормально, а потом просто исчезаешь? Разве так сложно сказать? Вельзевул обняла его крепче, стараясь игнорировать слова, сосредоточиться на ощущениях: он рядом, он снова ее хочет, опять проводит пальцами по ее спине, вырисовывая ему одному известные узоры. Она не скажет ему ни о чем, это бессмысленно. Вельзевул вдруг поняла, что хотела бы быть просто любовницей, к которой он приходит провести время, излить душу, заняться любовью и снова уйти. Она будет его тайной, неприличной в его высоком обществе, не вхожей в него, и потому с ней будет он один, без неподъемного прицепа светских раутов, семейных ужинов и постоянной необходимости контролировать свои слова и поведение. — Вельзевул, — Габриэль притянул ее к себе сильнее, заглянул в глаза. — Что не так? — Все так, — Вельзевул вздохнула и сменила тему. — Ты знаешь, как Хастур распланировал нашу работу? Габриэль согласно кивнул и добавил: — Но, наверное, мне стоит все же прийти на первую встречу, сказать… — Нет, — перебила Вельзевул. — Ни в коем случае, — она сразу представила себе, как Габриэль появляется и с сияющей улыбкой начинает толкать речь о том, как он рад, что такая высокопрофессиональная команда будет помогать ему добыть корону, которой у них самих никогда не будет, потому что у них нет денег нанять такой мозговой центр, но в целом он справился бы и без них. Хорошего дня. Его Люцифер придушит прямо там, не прекращая думать над позицией. — Хастур правильно… разделил нас, — Вельзевул поцеловала его в подбородок. — И еще, если кто-нибудь узнает, что мы… кто мы друг с другом, все будут считать, что я здесь только потому, что сплю с тобой. — И что? — не понял Габриэль. — Разве секс мешает тебе играть? Вельзевул уже и отвыкла объяснять простые истины. — Нет, мне не мешает. Но… — А я думал, что ты отрицаешь мораль и не заботишься о репутации, — поддразнил Габриэль. — Я забочусь о профессиональной репутации, — возразила Вельз, чувствуя, как уголки губ рвутся в улыбку. — Хастур взял меня в твою команду как профессионала. — Вообще-то я сказал Хастуру, чтобы он тебя пригласил. И сделал так, чтобы ты точно поехала, — как бы между прочим заметил Габриэль. — Что? — через паузу спросила Вельзевул. — Ты… знал? — Хастур сказал мне, тогда, когда у тебя был самолет, и потом звонил регулярно, говорил, что у тебя все хорошо, перевел Мишель деньги за билеты твои, — Габриэль пожал плечами. — Я и за рейсом следил, что ты нормально долетела до Парижа. Почему моя мама стала последней каплей? Она вовсе не говорила с тобой свысока. — Ты потому мне и не звонил, — Вельзевул зажмурилась. — Я думала, ты не хочешь ничего обо мне знать, а ты просто и так знал… Хастур, козел. Он все тебе рассказывал? — Ага, — радостно сказал Габриэль. — И то, что он пытался меня поцеловать? — вкрадчиво спросила Вельзевул. — Об этом он рассказал? — Да, — Габриэль потянул на себя одеяло. — Мне понравилась твоя реакция. И то, что ты говорила обо мне. Я боялся, что ты разлюбила, а тебе просто что-то не нравится, и теперь мы опять вместе и можем все исправить. — Мы не вместе, — Вельзевул приподнялась на локте. — Мы просто… сотрудничаем. И иногда отдыхаем. Как некстати вспомнилась Мишель и ее секс по дружбе с Хастуром! Сама над ней смеялась, а теперь угодила в точно такую же ситуацию. И со стороны будет выглядеть также тупо. Она легла опять, пристроив голову Габриэлю на плечо; собственное тело сигнализировало о максимальном удобстве, давая понять, что даже если разум против, само оно отчаянно не желает с Габриэлем расставаться. Вельзевул, привыкшая воспринимать себя как дух, которому досталась не самая лучшая оболочка, относилась к собственным инстинктам с пониманием: Габриэль к этому телу относился гораздо лучше, чем она сама. Вот и еще одна разница с Мишель: та эгоистка, а Хастур требует внимания к собственной персоне, а тут наоборот — а Вельз себя любит меньше, чем Габриэль ее. — Но когда приедем в Москву, опять начнем встречаться, — уперся Габриэль. — Я подумаю, — отозвалась Вельзевул. — Чемпионат покажет. А пока я свободный человек. То есть, я вообще свободный человек, а сейчас особенно. Если кто-нибудь узнает, даже Хастур, то я с тобой больше никогда не буду. Если ты начнешь относиться ко мне как-то… по-особенному, то же самое. Будешь пытаться лезть в мою жизнь — ты знаешь, что будет. — А если Хастур сам узнает? — спросил Габриэль, осмыслив сказанное. — Да как он может уз… — Вельзевул, тебя сколько ждать? — рявкнул Хастур из-за двери. — Что в словах «быть внизу в девять» тебе непонятно?! — он снова открыл дверь без ключа и остановился в проеме, уперев руки в бока. — Трахаетесь. А работать кто будет? Ты вообще вали к себе, открытие послезавтра, а ты, мадам Я-здесь-только-ради-денег-и-игры… — Хастур, я в курсе, что ты сливал меня Габриэлю, — перебила Вельз. — В твоих интересах исчезнуть до того, как я встану. — И не подумаю, кто ты здесь, чтобы мне угрожать и мной командовать, но, — он достал телефон и поглядел в выключенный экран. — Мне как раз написали, что меня ждут, мне самому надо срочно куда-то уйти. — Встаем? — Вельзевул нехотя отлепилась от Габриэля и приподнялась на дрожащих руках. — Ты уже и так везде опоздала, — Габриэль мягко сжал ее талию и уложил снова. — Какой смысл? — Но надо… Хастур… — Вельз попыталась отвернуться, но Габриэль нагло удержал ее голову и не дал договорить, поцеловав в губы. Ладно, это первая встреча, потом она ему подобного не спустит, решила Вельзевул и легла под ним поудобнее, скинув с кровати подушку. Можно отложить самокопание и самобичевание на полчаса. Габриэль отпихнул в сторону одеяло и обнял Вельз обеими руками, прогнув в спине и навалившись на нее всем весом. Но если раньше ей было неудобно и тяжело, сейчас оказалось все равно, раньше она стеснялась и хваталась за одеяло, укрывая Габриэля до плеч, чтобы самой ничего не видеть, а когда была сверху, надевала длинную футболку или заматывалась в простыню или прижималась к Габриэлю всем телом, только бы он не смотрел, но сейчас, видя свои бесстыдно раздвинутые колени, контраст его загорелой кожи и своих бледных бедер, Вельз ощущала только дикое желание. Даже стало жаль, что нет зеркала на потолке, она не видит, только чувствует ладонями, как перекатываются мышцы на спине Габриэля, когда он резко входит в нее — но ей впервые нравится, хотя прежде было больно. Вельз не чувствовала себя связанной, как раньше: в команду ее взял, пусть и формально, именно Хастур, они с Габриэлем не в отношениях, чтобы у нее были какие-то обязательства — чувство свободы опьяняло настолько, что Вельз, вцепившись Габриэлю в плечи до кровоточащих царапин, зажмурилась и словно со стороны услышала свой стон. Габриэль мгновенно зажал ей ладонью рот, шепнув на ухо «тише, Вельз, тише», но потом вдруг сильно провел пальцами по ее затылку, и Вельзевул неосознанно вцепилась зубами в его руку. — У меня что-то… — Вельзевул, немного придя в себя, в знак примирения поцеловала Габриэлю пальцы и положила ладонь ему на бок, показывая, что самое время с нее слезть. — У меня в глазах двоится, — она потрясла головой, но лучше не стало. — Как-то размыто все. — Ты косишь! — радостно заметил Габриэль, вглядевшись в ее лицо. — У тебя глаза косят. Вот, теперь… теперь уже нормально, — он еще раз долго поцеловал ее в губы, размял плечо, потер его рукой, поморщившись, потом посмотрел на свою руку — кровь. Но ничего не сказал. — И между нами ничего нет, — напоследок напомнила Вельзевул, застегнув на нем последнюю пуговицу рубашки и вытолкнув в коридор, а сама прижалась к двери и сползла по ней вниз. Если как и можно было налажать, она выполнила план на двести процентов. Габриэль ей даже сказать ничего не успел, что могло бы ее спасти от собственной совести, но она сама его поцеловала, а потом они оба как с ума сошли. Подумать только, сбежать, верить столько времени, что все кончено, а потом увидеть и перечеркнуть все. Габриэль, наверное, думает, что она ненормальная, и он прав абсолютно, потому что в здравомыслии Вельз себе точно теперь отказывала. Она медленно выпрямилась и подобрала с пола мятое платье, надела. Двигаться не хотелось, тянуло мышцы. Габриэль всегда был с ней нежным, но на сей раз, когда он не сдерживался и не осторожничал, ей вообще не было больно. А ему, наверное, да: Вельз видела, как он вытер окровавленную ладонь о джинсы и поморщился, надев рубашку прямо на свежие широкие царапины. Но от этого внутри что-то словно замурлыкало, и Вельзевул удовлетворенно окинула взглядом пустую комнату, потом посмотрела на кончики пальцев, на которых оставалась его кровь, машинально облизнула. Надо все-таки пойти вниз, пока Хастур не рассвирепел окончательно.

***

Когда она неторопливо вошла в конференц-зал отеля, Хастур уже успел расчертить висящий на стене ватман и нашипеть на опоздавшего на пару минут Кроули. — А почему ты на Вельз не орешь? — возмутился тот, когда Вельзевул без стука и лишних слов вошла в зал и уселась на свободное место за столом. Сам Кроули шел вместе с Азирафаэлем, но перед самым входом остановился налить себе воды из кулера, потому вошел после приветствия Хастура, за что и огреб по полной программе. — Потому что у нее есть рычаги давления на меня, — огрызнулся в ответ Хастур, внимательно глядя на Вельзевул черными глазами. Люцифер медленно перевел на Вельзевул заинтересованный взгляд. К чести Хастура, он ни слова не сказал, даже не стал намекать, но зато обеспокоился Азирафаэль и в перерыве подсел к Вельз и тихонько спросил, не случилось ли чего. — Я слышал, то есть, были слухи, что у тебя с Габриэлем сейчас перерыв, — он внимательно посмотрел на Вельз, словно пытаясь прочесть что-то в ее совершенно бесстрастном лице. — У тебя все хорошо? Если тебе нужно… что-то, что угодно, хоть поговорить, я всегда рядом. — Я знаю, что ты рядом, — Вельз специально повысила голос, чтобы сидевший неподалеку Кроули слышал каждое слово, и она знала, что он слушает именно их, а не Хастура, который доказывает Люциферу, что заводить детей — удел тех, кому больше нечем заняться и похвастать, у кого не реализованы собственные амбиции, поэтому вместо того, чтобы самим добиваться чего-то, они третируют зависимое несформировавшееся существо. И вообще, материнство — это должна быть профессия, как заказ: приходишь, заводишь ребенка, за деньги, естественно, через девять месяцев забираешь готовый продукт, а все остальное — дилетантство и блажь. С любимой женщиной надо заниматься сексом, а не заставлять ее страдать, портить свое тело и на год выпадать из жизни. И вообще, это ужасно, заниматься сексом с той, из тела которой вылез живой человек, это омерзительно и лично для него совершенно неприемлемо. На открытие Вельзевул не пошла: утром в день мероприятия увидела с балкона, как из такси вылезает мама Габриэля, и как Мишель бежит к ней обниматься. Что-то подсказывало, что Мишель ей как раз была интересна как личность, а не просто как приложение к сыну. Вельз стало противно, и она вернулась в номер. — Вставай, — она пихнула Габриэля в бок и рванула на себя одеяло. — И вали к себе. — Не хочу, — пробормотал тот, переворачиваясь на живот. — Еще пять минут. — Там мама твоя приехала, — заметила Вельз. — Беги встречать, только штаны надеть не забудь. — Угу, — Габриэль открыл один глаз. — Ты чего такая злая? — Я не хочу, чтобы кто-то узнал, где ты спишь, — Вельз дернула плечом и наконец улеглась. — Подвинься хотя бы, — она устроилась поудобнее и сосредоточенно осмотрела его плечо: царапины подсохли и теперь выглядели еще страшнее, чем вчера. — Хастур говорил, что вы с ним по ночам работаете, а я что-то не заметила, — она потянула его за волосы на затылке и легла так, чтобы между ними почти не осталось пространства. — Это когда уже сама игра начнется, — пояснил Габриэль. — К тому же не думаешь же ты, что я буду делать что-то серьезное в твоем присутствии. Справедливо, пусть и больно. Он уже доверял ей, а она украла его идеи, хоть и не воспользовалась ими, и сбежала от него. — Габриэль, тебе пора, — наконец серьезно произнесла она, погладив его по щеке тыльной стороной пальцев. — Не хочу чтобы какой-нибудь Кроули тебя здесь увидел. — Тебе еще важно его мнение? — Габриэль пренебрежительно глянул на нее. — Нет, — сразу ответила Вельзевул. — Но я не хочу сплетен.

***

Начал играть Габриэль чрезвычайно слабо, слил игру белыми и дважды подряд не смог вывести даже на ничью. Вельзевул, помня о том, как она решила себя вести, купила две бутылки вина, и когда Габриэля наконец отпустили тренеры, заявив, что он уже разочаровал всех, и короны ему не видать, вытащила его на ночные мосты и просидела почти до утра, терпеливо выслушивая, как ему тяжело, какая это ответственность, и не забывая подливать вино в пластиковый стакан. — Ты тоже во мне разочаруешься, — уныло сказал Габриэль, облокачиваясь на чугунные перила изогнутого моста. — Ты даже не говоришь мне работать, потому что не ждешь от меня успеха. — Тебя выгонят из дома, если ты не привезешь корону? — спросила Вельзевул, обнимая его за пояс. — Если выгонят, я точно соглашусь с тобой встречаться, — усмехнулась она и добавила. — А вообще я считаю, что тебе не надо готовиться, ты и так… всегда на высоте. Появившийся на игре во вчерашнем пиджаке и мятой рубашке претендент произвел фурор, и тот факт, что ему явно было плохо, а во время хода противника весь мир через камеры наблюдал, как его в комнате отдыха его тошнит в таз, перевесил блестящую победу. — Стиль «пьяный мастер»! — Кроули сидел с Азирафаэлем в беседке, которую они нашли на территории парка и куда ходили каждую свободную минуту. — Кто бы мог подумать. — Он втянулся, — радостно ответил Азирафаэль. — Противник отвлекается на то, как он падает со ступенек! Уже три-два в его пользу, и он опять будет играть белыми. — Если так дальше пойдет, наша испанская командировка закончится преждевременно, — заметил Кроули. — А матч войдет в историю как самый короткий и с минимальным количеством ничьих. Он решил про себя, что в Испании точно скажет Азирафаэлю, признается, а когда тот ответит взаимностью — если ответит — расскажет о Вельзевул. Азирафаэль должен будет его простить, он же как ангел, он не может отвернуться от него после того, как он признается и в любви, и в преступлении.

***

Хастур, несмотря на грозные планы и запугивание, что придется отработать каждый рубль, требовал немногого: в результате все освобождались к полудню, сам Хастур отправлялся к Габриэлю, а остальные были предоставлены сами себе. Вельзевул в свободное время сидела у Лигура и пыталась одолеть французские статьи о самой себе с помощью Гугл-переводчика: ей было скучно одной. Лигур предлагал помощь, но к нему она обращалась только в самом крайнем случае. Из прессы она узнала, что половина Франции теперь считает, что их шахматная королева лесбиянка и спит с ней, но это ей даже польстило. Надо будет Хастуру показать, пусть поржет. Габриэль приходил к ней, если приходил, уже под утро, сваливался на ее кровать и досыпал до будильника, они практически не разговаривали, а Вельзевул приходила к выводу, что Габриэль, занятый каким-то делом — это самое отвратительно ноющее существо на планете. У него было три песни, которые он заводил, когда Вельзевул откидывалась на подушку, видя мир еще размытым, в ушах шумело, а в теле было приятное чувство легкости. Первая: на меня возлагают такие надежды, а я, пусть я самый лучший, могу их не оправдать. В случае этого настроения Вельзевул просто обнимала его покрепче, представляла себе, что не понимает русского, и, повторяя про себя тексты песен и стихов, чтобы не слушать нытье, молча гладила по волосам и спине — это был самый приемлемый вариант. Вторая песня выражалась его глубочайшим неудовлетворением окружающими: Хастур курит, Мишель требует лучшей работы, сама Вельзевул никогда не говорит ему ничего и ведет себя как будто не любит его сильнее всего на свете, Кроули его не уважает, Азирафаэль не ценит его заботу о его здоровье, Люцифер не ведет себя, как положено младшим братьям, Карпов критиковал его выбор команды, а Каспаров написал про него злобный твит. И только мама его понимает, мама все делает лучше всех, мама, мама, мама. Вельзевул тогда укладывалась поудобнее и начинала беседы на отвлеченные темы, вроде «как остановить глобальное изменение климата» и «знал ли ты, что через пятьдесят лет продолжительность жизни увеличится минимум на сто двадцать пять процентов». Габриэля легко вовлечь в разговор, у него на все был свой собственный, пусть и раздражающий своим оптимизмом, взгляд: Габриэль во всем видел исключительно хорошее, что Вельзевул поначалу ставило в тупик, но в то же время она не могла не признать, что ей нравится то, что он с ней почти никогда не соглашается. Все остальные, Кроули, Лигур, даже Хастур и почти всегда Люцифер — все принимали ее точку зрения, даже если изначально придерживались диаметрально противоположной позиции. А вот третье его настроение Вельзевул терпеть не могла: Габриэль говорил об отношениях. Он пытался выяснить, почему она готова быть его любовницей, но не согласна ни на какие обязательства, почему по утрам, когда он приходит к ней в четыре часа, она встречает его на пороге, не сказав ни слова, что он мешает ей спать, хотя раньше, еще в Дубае, она злилась, что он встает рано и случайно ее будит. — Вот видишь, — Вельзевул сильно расчесывала пальцами его волосы, зная, как ему это нравится. — Насколько со мной лучше, когда мы не встречаемся. — Но это только здесь, — Габриэль перевернулся и посмотрел на нее сверху. — Когда приедем в Москву, ты опять будешь со мной встречаться. — Это вопрос? — Вельзевул поерзала под ним, укладываясь поудобнее. — И мой ответ — нет. — Почему?! И Вельзевул опять отмалчивалась, понимая, что он не поймет. Она предвидела будущее: устав от ее молчания и несогласия на отношения, Габриэль попробует завести себе другую девушку, приличную, из хорошей семьи — как Мишель, только, скорее всего, русскую, год или полтора поиграет в образцово-показательную пару, а потом снова придет к ней, она в этом теперь не сомневалась, хотя и не понимала, почему так. По непонятной причине Габриэля тянуло к ней даже во сне. Он находил ее в зале взглядом перед ходом во время игры, еще и на Лигура поглядывал неодобрительно, отчего Вельз становилось смешно: неужели он думает, что она может захотеть спать с кем-то другим? В то же время за ним право на измену она признавала: да и какая измена, она сама отказывается от отношений. Вельз хотела только его настоящего, отмечая изменения, которые произошли в Габриэле, когда они перестали быть парой. Он прекратил делать замечания хоть какие-то по поводу ее внешнего вида, не стремился все время показать ей свою привязанность. Он стал немного холоднее, но зато теперь все, что он делал, было искренне, а не так, как написано в книгах, которые он читал. Оказалось, что он не любит спать под одним одеялом, зато ему нравится обнимать поверх одеяла — Вельз не утыкается ему в живот острыми локтями и не морозит ледяными ладонями, но раньше он считал, что так надо, потому сам терпел. Габриэль любил секс как таковой, но не хотел заниматься им слишком часто, особенно в стрессовых условиях чемпионата, ему гораздо дороже было само чувство близости, поэтому теперь он просто лежал рядом с Вельзевул, гладя ее по спине и наслаждаясь долгожданным спокойствием, хотя раньше у него чуть ли не режим был: два раза в день и минимум пять минут, даже если глаза закрываются. Вельзевул, смирявшаяся раньше ради него, теперь души в нем не чаяла: он стал гораздо лучше, чем когда хотел казаться идеальным. Они даже по темпераменту совпадали. Но сам Габриэль вбил себе в голову, что Вельзевул просто чего-то пытается добиться, и однажды, подозрительно прищурившись, поинтересовался, не разводит ли она его таким хитроумным способом на женитьбу. — Как, как без пяти минут чемпион мира, то есть, один из умнейших людей на планете, может быть таким дегенератом, — Вельз закрыла лицо руками. — Что в словах «не хочу с тобой встречаться» натолкнуло тебя на мысль о предложении?! — Ну… — Габриэль даже не подумал смутиться и наклонил голову набок, рассматривая ее всю: она сидела на его бедрах и уже почти кончила, когда его вдруг осенило, и он решил немедленно поделиться с ней своим озарением. — То, что ты сейчас делаешь? — Мы можем потом договорить? — зло сказала Вельзевул, упираясь ладонями ему в плечи. — Нет, — Габриэль сел и обнял ее за пояс, прижав животом к своему. Вельзевул ахнула и зажмурилась, ноги разъехались в стороны еще сильнее, и она ощутила Габриэля в себе так глубоко, что стало почти больно и страшно даже вдохнуть. — По… под-дожди, не двигайся, — Вельз почти в панике оперлась на его плечи, пытаясь приподняться, но Габриэль сжал ее талию сильнее и толкнулся бедрами. — Ты бы согласилась? Вельзевул вцепилась ногтями ему в плечи, запрокинув голову. Габриэль провел губами по ее шее и прикусил кожу под скулой. — Вельз, так согласилась бы? Вельзевул обхватила руками его голову, целуя так, что губам стало больно. Вот сейчас… сейчас… Габриэль сцепил руки за ее спиной, не позволяя двинуться, и Вельз заскулила, чувствуя, как снова мучительно проясняется голова. — Скажи мне «да», — Габриэль заглянул ей в глаза и улыбнулся. — Ого, какая ты злая. Давай, всего две буквы. «Д» и «а», и все дела. Я же просто спрашиваю, а не по-настоящему предложение делаю. Вельзевул дернулась сама, но он держал ее крепко. — Ого, какой прогресс, вы открыли для себя новую позу, года не прошло, — Хастур в сотый раз открыл дверь в номер Вельзевул, даже не подумав постучать. Габриэль мгновенно натянул Вельз на спину одеяло и лег вместе с ней, сердито уставился на Хастура поверх ее плеча. — Тебя не учили стучать, прежде чем входить?! — Учили, но девушкам обычно почему-то не нравится, когда я вместо прелюдии их бью, — отозвался Хастур. — Поэтому я просто говорю «я обязательно развяжу и выну кляп» и вхожу. Кстати, к чему ты спросил? — Дебил, — тихо сказала Вельзевул, касаясь губами плеча Габриэля. — Полегче, я тебе плачу, — осадил Хастур. — Будешь обзываться дебилом, не смогу посчитать тебе зарплату и получишь в чеке не пять цифр, а хер. Хотя хер ты уже получила, могу не платить! — вдруг расхохотался он, и Вельзевул, наклонившись с кровати, запустила в него ботинком. — Зачем приперся? — когда Хастур увернулся, Вельз перелегла удобнее, поправив одеяло. — Мы с Лигуром нашли бар, хотели пригласить прекрасную представительницу слабого пола… — Я занята и не пью по утрам, — перебила Вельз. — …но Мишель отказалась, и мы решили позвать тебя. — Я не пойду, — повторила Вельзевул. — Если ты будешь на ногах к вечеру, можем вечером куда-нибудь. — Нет, не собираюсь смотреть на тебя на ночь, — фыркнул Хастур. — Может быть, ты уйдешь? — поинтересовался Габриэль. — Мы вообще-то немного заняты. — Насколько я понял из увиденного, занята была Вельзевул, — заметил Хастур, садясь на стул и закидывая ногу на ногу. — А ты ничего не делал. Халявщик и лентяй. Как всегда, правда, сладенький? — Пошел нахрен, — тут уже Габриэль наклонился и швырнул в Хастура второй ботинок. — Нет, это ты пошел нахрен, — отозвался Хастур. — Обнимемся и вместе пойдем? Как раньше? — Хастур, я скажу Мишель, что ты собираешься снять домашнее видео с ней в главной роли, — Вельзевул под одеялом положила ладонь на живот Габриэля, чтобы он только не вылез из кровати. — Я ведь не собираюсь! — А я скажу, что ты спрятал камеру, — продолжила Вельзевул. — Я не прятал, она не найдет! — Ага, и подумает, что ты спрятал слишком хорошо. Угадай, кто лишится доступа к телу до конца чемпионата? — Габриэль, — Хастур поднялся на ноги и шагнул к кровати. — Ты спишь с… с сучкой! Я тебе это запомню, Вельзевул, запомню! — добавил он, уже уходя. — Почему Хастур постоянно шутит на тему твоей ориентации? — Вельзевул закинула ногу Габриэлю на бедро. — Ты тоже шутишь. — Мне можно. А он почему? — Когда мне было четырнадцать, а Хастуру пятнадцать, у нас было что-то… вроде романтики, — признался Габриэль, хмыкнув. — Не отношения, нет, но… но это же Хастур. Меня, честно говоря, никто не спрашивал. — Он тебя трахнул? — Вельзевул приподнялась на локте, глядя на него совершенно круглыми глазами. — Нет, конечно, нет! — сразу ответил Габриэль. — Ты что, он бы никогда. — Но…? — Что «но»? — Но что он сделал? — Ничего он не сделал… такого, — Габриэль отвернулся и уставился в потолок. — Скажи, — Вельзевул перелегла ему на грудь, поцеловала в губы, успокаивая. — Мне интересно. — Отстань, — Габриэль рассмеялся. — Я с ним не спал, то есть спал, но не в том смысле, просто у нас одна кровать была. Ничего интересного. — Я у Хастура спрошу, — пообещала Вельз. — Он тебе такого понарассказывает, что мы с ним в гей-порно снимались, — поморщился Габриэль. — А ты снимался в гей-порно? Мне пора проверить новинки, — Вельзевул проанализировала собственные чувства: никакой ревности. Все правильно, она ему не девушка, а только любовница. Порадовавшись собственному спокойствию, все же она сомневалась, что сможет терпеть, когда у него кто-то другой действительно появится, Вельзевул снова поцеловала его в губы. — Мы кое-что не закончили. — Почему Хастур шляется к тебе в номер как к себе домой? — Габриэль перевернулся так, что Вельз оказалась под ним. — Потому что ему невозможно что-то запретить, — сердито сказала Вельзевул. — Знаешь, что недавно было? Он вломился к Энтони в кабинку. Причем он ему крикнул, что закрыто, так нет, Хастур такой: «Что значит закрыто?» и дернул дверь так, что замок сорвал. Габриэль уткнулся лицом ей в плечо, трясясь от смеха. — Прекрати меня смешить, у меня так ничего не получится. — Смешить? Тебе смешно? А вот я однажды его встретила на выходе из женского туалета, и теперь мне вообще не смешно, буду как все бабы ходить в сортир с подружкой. — Он что, как Каспаров? — фыркнул Габриэль. — Вельз, все, не говори ничего, — он прикрыл глаза, опять настраиваясь на нужный лад, но Вельзевул уже несло. — Насчет Каспарова. Он же в Хорватии жил одно время, и угадай, кто разузнал его адрес и неделю катался под его окнами под песню «Владимир Путин молодец»! Подожди, ляг по-другому, у меня нога затекла. — Это я слышал, — Габриэль передвинулся ниже. — Откуда? — Ну… я тогда гостил у Хастура, и песню мы выбирали вместе, — признался Габриэль. — Так что я слышал эту историю во всех смыслах. — Если когда-нибудь задумаешься, почему тебя все ненавидят, вспомни этот момент, — сказала Вельзевул, скрещивая ноги у него на поясе. — Меня ненавидит только Люций, — Габриэль посерьезнел, глаза снова потемнели, как всегда, когда он был возбужден или злился. — И те, у кого айкью на уровне паркета. — Безусловно, — кивнула Вельз. — Можно новый тест делать, где будет один вопрос: любите ли вы Габриэля. Если что, это был сарказм, — добавила она на всякий случай и потянула Габриэля на себя. Хастуру она еще отомстит.