То, что Габриэль выиграл и стал чемпионом мира, для Вельзевул прошло как-то слишком обыденно. Он просто в какой-то момент заглянул в их зал, где они все вместе сидели во время его игры, стараясь не следить и не нервничать, выясняя, чью заготовку он использует, и торопливо сказал:
— Я чемпион мира, всем спасибо.
И побежал радовать мамочку.
Воцарилось неловкое молчание, которое первым нарушил Люцифер, шарахнув рукой по столу и констатировав:
— Козел. Нет, ну какой же козел!
— Его не учили проставляться? — Вельзевул оперлась щекой на локоть.
— Почему он всегда ведет себя как ебаный говнюк? — вопросил Кроули в потолок. — «Я чемпион мира, всем спасибо», — передразнил он. — Еще бы сказал «все свободны», и я бы удавил его прямо здесь.
— Впервые соглашусь с коллективом, — заметил Азирафаэль. — Это было крайне некультурно.
— Скажи уже, что у тебя на языке, Зефирчик, — хмыкнул Люцифер. — Давай, никто тебя не осудит.
— Я ничего не хочу сказать плохого о Габриэле, — осторожно сказал Азирафаэль. — Но только что он повел себя как полный мудак.
— О-о, скажи это еще раз! — простонал Кроули, растекаясь по креслу. — У меня у мозга оргазм.
— Не скажу, — Азирафаэль нервно сжал руки. — Но мне лично, как и всем, очень обидно, мы его команда, мы делали все возможное, а он просто… так не делают.
— Это мы, простые смертные, знаем, что такое нормальное поведение, — заметил Кроули. — А их небесное высочество могло вообще не благодарить, как он спасибо-то сказал и не развалился, кто сдох, что он так расщедрился.
Мишель, как только Хастур пересел к ней, вдруг вырвалась из его рук и отошла к двери. Последнее время она была нервная, на всех огрызалась, и доставалось даже не Хастуру, а всем другим, включая Люцифера, который опешил, когда вечером к нему в номер заявилась Мишель в полупрозрачном белом пеньюаре и заявила, тыкая ему в грудь пальцем, что если она услышит еще хоть один звук через стенку, ему не жить.
— Что с тобой, милая, эти дни? — спросил Хастур, и в следующий миг оглушенно заморгал: Мишель без единого предупреждения разбила о его голову пластиковую шахматную доску.
— Еще вопросы? — поинтересовалась она, и обвела взглядом всех присутствующих; Вельзевул молча продемонстрировала большой палец — она ненавидела эту фразу, когда любое ее действие оправдывали физиологией.
— Мне больно вообще-то! — Хастур шарахнулся от нее. — Ты какая-то бешеная последнее время.
— Что ты говоришь, тебе больно! Отлично, этого я и хотела! — Мишель вышла, грохнув дверью.
— Сходи за ней, — Хастур вдруг повернулся к Вельзевул.
— Еще чего, — Вельз даже голову не подняла. — Ты с ней спишь, ты и выясняй, что у нее с настроением.
— Скорее всего, она в женский туалет пошла, — продолжил Хастур.
— И когда тебе это мешало, — фыркнула Вельз.
— Я боюсь за ней идти, — признался Хастур. Вельзевул рассмеялась, но оказалась в полном одиночестве: все парни, находившиеся в комнате, потупили взгляд, даже Люцифер.
— Вы что, серьезно? — она уставилась на Азирафаэля. — И ты, Брут?
— Мишель расстроена, — осторожно начал он. — И, вероятно, не хочет видеть Хастура и тем более кого-то еще из парней. Так что, может быть, действительно…
— Чертовы предатели, — Вельзевул с грохотом отодвинула стул и поднялась на ноги. — Трусы.
Она вышла в коридор, как можно медленнее дошла до двери в туалет, заглянула внутрь. Мишель стояла перед зеркалом и тщательно отмывала руки в раковине, глядя на свое безупречное отражение.
— Тебя Хастур отправил? — брезгливо спросила она, даже не глянув в ее сторону.
— Да, — не стала отпираться Вельзевул. — Он волнуется. Что случилось, Мишель?
— Ничего не случилось, — Мишель продолжала разглядывать себя в отражение. — Все как обычно. Я с Хастуром, ты, что бы ты ни говорила, с Габриэлем.
— Я-то тут причем, — пробормотала Вельзевул, закатив глаза. И откуда она все знает? Наверняка же Хастур слил опять, вот как можно быть таким сплетником, как бабка на лавке.
— Ты считаешь, что все в порядке, что так и должно быть. Ладно, вы встречались, он, уж не знаю по какой причине, воспылал к тебе неземной любовью, но как ты смеешь так себя вести? Отталкивать его, не давать никаких обязательств, постоянно трепать ему нервы. Тебе нравится чувство власти? Вероятно, ты этим наслаждаешься, но подумай, что будет, когда ему надоест, а это обязательно случится.
— Ты злишься, потому что я как-то не так веду себя с Габиэлем? — уточнила Вельзевул. — А тебе не кажется, что это самую малость не твое собачье дело абсолютно?
— Ты его недостойна, — прошипела Мишель. — Ты… ты все портишь, ты ему душу наизнанку выворачиваешь. Разве с тобой может быть хоть какое-то будущее? Разве можно тебе хоть в чем-то доверять? Нет. Потому что ты предашь, для тебя нет ничего святого. И не может быть, потому что это…
Она прервалась, прижав мокрую руку к губам, а Вельзевул вдруг поняла, что Мишель говорит не с ней и не о ней. И вовсе не про Габриэля.
— Неужели все настолько плохо? — тихо спросила она, подходя к Мишель и неловко тронув ее за плечо. Та вдруг закрыла лицо руками и сползла по кафельной стенке на пол; чиркнули по плитке каблуки-иглы.
— У меня нет ничего впереди, — шепотом проговорила Мишель. — И ничего быть не может, пока я с ним.
— Х-хастур не так уж и плох, — Вельзевул села прямо на пол рядом с ней, надеясь, что никто не войдет и не увидит, что она пытается утешить эту стерву. — И тебя обожает.
— Я хотела семью, но разве это можно с ним, какой из него может получиться муж? Отец? Он ничего не видит, кроме себя, он меня портит, только портит.
— Что тебя так экзистенциональный кризис накрыл, — Вельзевул что не умела, так это утешать истерики. — Что именно сейчас-то? Успокоительные кончились? — пошутила она.
— Да, — ответила Мишель, и у Вельзевул слова застряли в глотке; ну ничего себе, кто бы мог подумать, и сразу же себя оборвала: любой, кто посмотрит на Хастура, мог подумать. — Я сделала такую глупость, такую… и теперь…
— Что ты сделала, Мишель? — Вельзевул отмотала бумажное полотенце и подала ей, хотя это было бесполезно, она все равно не плакала; вероятно, она просто не умеет этого делать. Мишель принялась стирать с губ помаду с таким остервенением, что сорвала кожу. Вельзевул отобрала салфетку и осторожно закончила сама. Понятно, о какой глупости говорит Мишель: после расставания с Габриэлем настолько не хотела оставаться одна, что начала отношения с его лучшим другом, возможно, чтобы заставить его заревновать и вернуться, а вышло так, что теперь Мишель от Хастура никуда не денется.
— Ошибку, которую я уже не исправлю, — Мишель убрала от своего лица ее руку; ладони у нее были ледяные. Лицо снова стало спокойным, истерика кончилась, вернулась снежная королева. Мишель поднялась с пола, поправила юбку, снова посмотрела в зеркало, достала из крошечной сумочки помаду. Вельзевул посмотрела на ее трясущуюся руку, но ничего не сказала: теперь Мишель будет ненавидеть ее еще сильнее за то, что та видела ее в минуту слабости.
Хастур ждал возле двери, и когда Мишель вышла, демонстративно не обратив на него никакого внимания, поймал за руку Вельзевул.
— Ну?
— Ты ее в постели не удовлетворяешь, — тихо фыркнула Вельз. Мишель, хотя ушла на несколько метров вперед, обернулась, словно услышала ее.
— Очень смешно. Ну?
— С тобой нет будущего, — с удовольствием сказала Вельзевул, когда Мишель скрылась за дверью. — И ты ее портишь. Интересно, что это может значить? И еще: я не собираюсь терпеть, что Мишель срывает на меня свою злость, разбирайся сам с ее психами и истериками.
— Да она в жизни мне не скажет, — нервно усмехнулся Хастур. — Ты о чем вообще. Он скорее умрет, чем скажет мне хоть слово правды.
— Да что у вас вообще за отношения? — Вельзевул вырвала руку. Ей вдруг стало невыносимо мерзко; даже то, что между ней и Габриэлем не идет ни в какое сравнение с тем ужасом, который происходит между Хастуром и Мишель. Вот так посмотришь на других, и кажется, что Габриэль вообще ангел во плоти, еще одна такая неделя в Испании, и она согласится опять с ним встречаться.
— Какие есть, — Хастур пожал плечами. — Что она сказала? Она последнее время вообще меня не переносит.
— Я заметила, когда она об тебя доску разбила.
— Да нет, в принципе. Мы приехали в Испанию, и она мне прикоснуться к себе не дает, и ладно доска, она в меня бутылкой швырнула недавно.
— Я тебе что, психиатр? — Вельзевул засунула руки в карманы, потом подумала и все же решила сказать, в конце концов, Мишель ей точно не подруга, а Хастур еще более-менее. — Ты знал, что она на успокоительных?
— Нет, — Хастур мотнул головой.
— И сейчас они у нее кончились, — продолжила Вельз. — Уж не знаю, на чем она сидит, но это явно не валерьянка, чтоб был такой синдром отмены.
— Яс-с-сно… — проговорил Хастур, о чем-то раздумывая, потом быстро сменил тему, сказав, что деньги переведет уже после церемонии награждения, которая состоится через три дня.
***
Габриэль на сей раз пришел даже не под утро, а часов в девять вечера.
— Действительно? — скептически спросила Вельзевул в халате до пола, остановившись на пороге номера и преграждая ему путь. Габриэль в белой рубашке, с цветами и подарочным пакетиком выглядел так, словно пришел на детский день рождения.
— Я хочу, чтобы мы опять встречались, — провозгласил он на весь коридор, и Вельзевул за воротник втащила его в номер, пока никто не выглянул.
— Ты что, — зашипела она, закрывая дверь и на всякий случай (на случай визита Хастура) подпирая ее стулом. — Какого черта ты здесь орешь?!
— Ты сказала, что твое решение встречаться со мной или нет зависит от результата чемпионата, — Габриэль отложил букет на стол. — Я выиграл.
— Я пошутила! Это была шутка!
— Тогда что мне делать, чтобы ты согласилась? — Габриэль поставил на комод пакет, и там что-то звякнуло. Вельзевул сунула туда нос — вино. Красное, полусладкое, немецкое.
— Вот теперь я готова с тобой разговаривать, — Вельз любовно оглядела этикетку и угнездилась в кресле. — Что тебя не устраивает? Секс у нас есть, ты мне ничего не должен. Живи и радуйся. На твоем месте хочет оказаться девяносто девять процентов всех парней.
— Я готов быть должным, — Габриэль уселся на кровать, поджав одну ногу. — Если буду знать, что ты точно от меня не уйдешь.
— Даже когда… то есть, если у нас будет штамп в паспорте и общие дети, я все равно могу уйти, если захочу, — Вельзевул налила вино в бокал, подала Габриэлю и отпила из бутылки. — Со мной гарантий не будет, — добавила она и ухмыльнулась, увидев его растерянный взгляд. — И от тебя они мне не нужны. Делай что хочешь, спи с кем хочешь, можешь даже жениться. Я буду с тобой, пока мне этого хочется.
— То есть, если у меня что-то было, пока ты торчала в Париже, тебе все равно? — прищурился Габриэль. Вельзевул вдруг на миг прошила волна жара неожиданной для нее самой ревности и гнева, хотя она прекрасно знала, приперев к стенке Хастура, что Габриэль в Монте-Карло с виллы не вылезал и был один. Ничего себе, а она уж думала, что разум в ней взял верх. Надо поработать над собственным восприятием, раз уж она сама настаивает на отсутствии обязательств.
— Да, мне все равно, — как можно более спокойно сказала Вельзевул.
— Зато мне нет, — Габриэль отобрал у нее бутылку. — Если я с кем-то сплю, то это значит, что этот человек точно не будет ни с кем другим, а не чтобы я постоянно гадал, интересно еще со мной, или я надоел! Я буду тебе доверять, но хочу, чтобы и ты тоже так делала, а то я понимаю, чего тебе нужно: чтобы все знать обо мне, о моей жизни, но совершенно не пускать меня в свою — а за это я могу делать что угодно! Так не пойдет. Не со мной.
— Ну тогда ищи себе кого-то другого, — Вельзевул посмотрела на него с затаенной улыбкой, поднялась с кресла, села с ним рядом, развернув к себе, и принялась расстегивать на нем рубашку, целуя в губы. Обычно это был лучший способ оставить за собой последнее слово, но Габриэль внезапно проигнорировал то, что она сама скинула с себя халат, и поднялся с кровати. — Ты куда? — ошарашенно спросила Вельзевул, хватаясь за упавший на пол халат.
— Меня твой вариант не устраивает, — отозвался Габриэль и добавил, застегивая воротник. — Подумай над компромиссом.
И ушел. Вельзевул плотнее завернулась в халат и медленно опустилась в кресло, задумавшись настолько, что даже перестала воспринимать окружающую действительность. А Габриэль достойный противник: она была уверена, что выйдет победителем, навяжет свои условия, будет полностью контролировать все, что касается ее жизни; но Габриэль потребовал от нее гораздо больше, чем любви, он захотел ее доверия и снова обязательств. Хорошо еще, предложение не сделал.
***
В соседнем номере что-то с грохотом разбилось, и раздался крик. Вельзевул подскочила, выбежала в коридор, постучалась в дверь, но ей никто не ответил, и она, вернувшись к себе, быстро переоделась в штаны и футболку и вышла на балкон. Дверь в номер открыта — отлично: Вельзевул встала на перила и легко переступила на соседний балкон, спрыгнула на пол и вошла в комнату. Высоты она не боялась, к тому же всего третий этаж: когда она жила в Белграде, они с Люцифером прыгали по верхним этажам заброшенных разбомбленных зданий и еще бегали от полиции по обгоревшим стенам.
Кроули лежал на полу в номере и выл, на ковре валялся разбитый ноутбук. Вельзевул, которая знала, что главное — это сохранять тишину в любом случае, никогда не повышать голос, это первый закон выживания, набросила на него одеяло и обняла, не давая ему кричать. Энтони сначала дергался, потом замер в одеяле, перестав вырываться, и Вельзевул осторожно раскрыла, заглянула внутрь.
— Что случилось? — спросила она, разглядывая совершенно белое лицо бывшего друга и его совершенно безумные глаза.
— Иди, скажи ему, — прохрипел Энтони в ответ. — Добей меня уже.
От отчаяния в его голосе застрял в горле ехидный ответ. Вельзевул села напротив него на ковер, отодвинув расколотый компьютер.
— Рассказывай, — потребовала она.
— С чего вдруг? — огрызнулся Кроули. — Ты мне сестра? Близкая подруга? Я хотел все исправить, ты меня нахер послала.
— А кому ты расскажешь? — спросила в ответ Вельз. — Может быть,
Люциферу? Не выебывайся и рассказывай.
Кроули обхватил голову руками.
— Это мне за тебя, — горько проговорил он. — Это из-за тебя все.
— Отлично, виноватого мы уже нашли, — фыркнула Вельзевул.
— Нет, я не об этом, — Энтони прислонился спиной к стене под подоконником. — Равновесие. А не помог тебе один раз, второй, не дал помочь тебе в третий, а это расплата за все сразу. Я знал, что так будет, но не думал, что настолько скоро.
— Сказал Зефиру, какая ты мразь на самом деле, и он тебя послал? — Вельзевул усмехнулась и села поудобнее, готовясь выслушивать. Она предвидела этот шаг со стороны Кроули, он мог попытаться смягчить формулировку собственных поступков, не дожидаясь, пока она представит Зефиру свою версию событий, но Азирафаэль умел читать между строк.
— Не сказал, — мрачно отозвался Кроули.
— Тогда в чем проблема?
— Я был слишком уверен в том, что прав, — подумав, проговорил Энтони и уткнулся носом в острые колени, обняв себя руками. — Я был так уверен, что думал, как совладать с последствиями, все решил, все, а… а оказалось, что ничего и нет.
— Я вообще ничего не понимаю, — призналась Вельзевул. — Чего нет?
Кроули поднял на нее больные глаза и отвел взгляд.
— Мне так пусто, как будто из меня все вынули, — наконец проговорил он. — Ладно, я расскажу. Мне все равно теперь.
