Шах ферзю

Люцифер открыл ей сразу, хотя Вельзевул сказала, постучав: «Люций, открой, это я», и не ожидала, что он ответит. — Привет, — он толкнул дверь и отошел, давая ей пройти внутрь. — Соскучилась по мне? — Да, — честно сказала она. — И ты по мне, я знаю. В комнате Люция был идеальный порядок, словно здесь никто не жил, несмотря на то, что была уже ночь, кровать застелена, стулья стоят как в день приезда. Неуютно и пусто, но как Вельзевул помнила, он всегда стремился к минимализму. Как, кстати, и Габриэль. Может быть, московский умный дом - это не следование моде на хай-тек, а реализация его собственных предпочтений, и у них с Люцифером это общее? — Зачем ты пришла? — Люцифер сел в кресло и вытянул ноги на журнальный столик перед телевизором. — Ты же с Габриэлем до сих пор. — Это тебя не касается, — Вельзевул остановилась напротив него. — Я хотела сказать, что Габриэль каким-то образом узнал содержание одного нашего разговора, следовательно, мог узнавать и о других. Я проверю свою машину и телефон у Лигура, чтобы он не мог прослушивать, но то же самое может касаться тебя, поэтому просто предупреждаю. — Какого именно разговора? — Люцифер поднял брови. — Ладно, не имеет значения. Отчиталась уже Габриэлю, что собираешься меня предупредить? — Да, ты ведь меня знаешь, я всем всегда заранее отчитываюсь, — съязвила Вельзевул. — Кстати, вы с ним похожи гораздо больше, чем ты думаешь. — Ты не знаешь, что я думаю, — заметил Люцифер. — В любом случае, ты меня предупредила, стоит ли мне рассматривать как твою попытку примирения? — Нет, — сразу ответила Вельз. — А как то, что я тебе дороже Габриэля, раз ты его мне сдала? — Тоже нет. Если ты настолько тупой, чтобы оставаться одному из-за того, что у меня есть личная жизнь, то я не общаюсь с тупыми. Мне некогда ждать, пока ты думаешь, — Вельз прошлась по комнате, думая о том, какое же удовольствие разговаривать с людьми свысока, и какое счастье, что она живет в двадцать первом веке, и никто не может заставить ее замолчать. Иначе Люций ее бы убил еще тогда, а если бы тогда не смог, то сейчас уж точно. — Я думала, ты меня даже не впустишь, поэтому не закладывала много времени на разговор с тобой, у меня еще дела, я ухожу. — Дела среди ночи? — уточнил Люций. — И Габриэль тебя отпускает? — Я не знаю, — Вельз пожала плечами. — Наверное, нет. Она ушла, не дожидаясь следующей фразы, и Люцифер, оставшись один, запрокинул голову, обдумывая. Габриэлю он сказал о том разговоре сам, позвонил - у него всегда был его номер, пусть никто об этом и не знал, а Габриэль не проговаривался, очевидно, надеясь когда-нибудь наладить отношения. Люцифер предложил спор на то, прибежит она к нему после расставания или нет, надеясь потом рассказать Вельзевул о том, что Габриэль согласился на пари, и тем самым уничтожить ее окончательно, но Габриэль не поддался со словами, что если они с Вельзевул и расстанутся, это будет точно не в пылу ссоры, и он никогда не будет оскорблять ее тем, что поставит на нее что-то. Габриэль оставался старшим братом все эти годы, регулярно звонил в Белград, потом стал присылать деньги, когда получил первые выигрыши, но Люцифер держал это в тайне от Вельзевул, а потом от всей их компании. Это было удобно: вечная страховка на все случаи жизни, плюс Габриэль отчасти чувствует вину за их расставание: как же, он ведь старший, он несет ответственность за младшего брата, каким бы он ни был, как бы его ни ненавидел. Когда Вельзевул начала встречаться с Габриэлем, Люцифер не знал, что выбешивает его сильнее: то, что брат забрал еще и ее, которую Люцифер назначил себе в вечные спутницы, уверенный, что она никуда от него не денется, или выворачивающий наизнанку страх, что Габриэль расскажет Вельз о том, что на самом деле никогда не забывал о них, причем о них обоих. Тогда в ее глазах он падет так низко, что не будет достоин даже презрения. Вельзевул любила знать больше правды, чем остальные, и многолетнюю ложь не снесет, а Габриэль в ее глазах поднимется еще выше, если это вообще возможно. Но пока Габриэль очевидно молчал, и Люцифер затаился, не зная, что предпринять. Через Вельзевул Габриэль поймал его на прицел, и пока они вместе, она ему верит, а значит, он связан по рукам и ногам. Она была в гораздо большей безопасности, чем могла себе представить - Люцифер мог Габриэля только убить, но у него рука не поднимется на него, а все остальное, что оставит его способным излагать мысли, гарантирует то, что Люцифер ничего не может ему сделать, кроме как оскорблять, на что Габриэль не обращает совершенно никакого внимания. Интересно, что у Вельзевул за дела в час ночи.

***

Вельз повторила фокус с кредиткой и вошла в номер Лигура, где остался на ночь Хастур. В темной зашторенной комнате, укрыв колени черным одеялом, Хастур был похож на врубелевского демона сидящего. "Хоть не поверженный больше", подумала про себя Вельзевул, садясь рядом с ним на кровать. — Ты как, — тихо спросила она: Хастур как забрался под одеяло, так до сих пор и не вставал, но и не спал, даже не ложился, молча сидел и пялился в телевизор, поставленный на беззвучный режим. Лигур сначала был с ним, потом понял, что при нем он только сдерживается, забрав пистолет, ушел в его номер, дав Хастуру побыть наедине со своим отчаянием. — Наверное, мне даже хуже, чем тебе, мне так кажется почему-то, — отозвался Хастур, не отрывая взгляда от экрана, ощупью нашел ее руку, потянул к себе и вдруг спросил. — Как насчет переспать со мной, Вельз? — Отличное решение всех проблем, — фыркнула Вельзевул. — Ты думаешь, что так страдать по ней перестанешь? — Нет, — Хастур помолчал, глаза у него были остановившиеся, неестественно широко открытые. — Я не хочу быть один, но меня от всех воротит, а ты мне друг. Теоретически, я могу и с Лигуром переспать, но он пока натурал. И заодно я хочу отомстить Габриэлю. — Второй пункт не удастся, — поправила Вельз. — Мы не встречаемся. И что значит "пока натурал"? — Что? — Хастур повернулся к ней. — Мы не в отношениях, просто любовники, — Вельз пожала плечами. "Пока натурал" - что это? — Где-то я слышал очень похожее дерьмо, и закончилось оно тем, что Мишель залетела от Габриэля. — Ну вот, — Вельз вздохнула. — И у меня все кончилось тем же самым, только Габриэль не залетел. Мы проводим время вместе только потому, что нам обоим нравится, обязательства друг друга перед другими нас не касаются, — слышал бы Габриэль снова эту ересь. Но Вельзевул ненавидела, когда ее шантажируют, и если Габриэль хотел войны, будет война, которую Вельзевул готова вести любыми жертвами и любыми средствами. — Не верю, что Габриэль на такое согласился, — качнул головой Хастур. — Он не способен такое терпеть. — А в то, что изменить мне он мог, ты веришь, — скептически отозвалась Вельз, пытаясь высвободить руку. — Пламенное тебе мерси. От французского слова Хастур поморщился, как от зубной боли, потом наклонился к Вельзевул так, что между их лицами не осталось и сантиметра. — Тогда скажи мне «нет», и забудем этот разговор. Настал момент пожертвовать ферзем. — Я не отказывалась, — Вельз криво усмехнулась и прижалась губами к его губам, но почти сразу обеспокоенно отстранилась. — Хастур, у тебя температура, ты весь горишь. — Потому что я в аду, — отозвался Хастур, приподнимаясь на кровати и обнимая Вельзевул обеими руками. Руки у него были худые, длинные, тело жесткое и горячее, он словно весь был свит из канатов. Вельзевул скинула ботинки и, находясь в кольце его рук, стянула через голову черную спортивную толстовку, отбросила ее на спинку кровати. Они оба были настолько худыми, что обниматься оказалось больно. Хастур был сильным, но жилистым, слишком высоким для того, чтобы оставаться ловким, кожа у него была грубая, поэтому, чтобы почувствовать хоть что-то, он сильнее сжимал. Вельзевул в его руках чувствовала себя как в испанском сапоге, ей показалось, когда они обнялись, что они два скелета, и его ребра проходят через нее до самого позвоночника. У него явно была температура, это выражалось не только нездоровым жаром ото лба и щек, но и ледяными руками и тем, как его трясло, когда он выпутался из одеяла. Вельзевул хотела погладить его жесткие на вид волосы, но не решилась, почему-то представив, как Мишель вплетает тонкие пальцы в его гриву, притягивая к себе: она видела это один раз, когда вышла вечером в коридор в парижской квартире и застала Хастура, обнявшего ее сзади и наклонившегося к ее плечу, стянув с него футболку до локтя. Не хотелось бы вызвать у Хастура воспоминания о ней. В голове что-то щелкнуло, и она дотянулась до кармана толстовки с кошельком, где лежал презерватив; еще не хватало залететь от него для полного счастья. — Как тебе больше нравится? — спросил Хастур, ожидая, пока она снимет штаны, и провел пальцем по лямке спортивного белья, которое Вельзевул носила с упорством, достойным лучшего применения. — Не знаю, — Вельз обернулась на него, скользнула взглядом по растатуированным рукам, сжала зубы, чтобы не дать воли страху и стыду и не сбежать. — Как угодно. Мне все равно. — Тогда скучная классика, — Хастур усмехнулся, но глаза остались прежние, пустые. Вельз легла на спину, чувствуя глубокую неправильность происходящего. Хастур лег рядом, одним движением спустил на ней белье до колен и согнул ее ноги. — Даже не думай лезть руками, — предупредила Вельз, глядя в потолок. — И вообще трогай меня поменьше. — Ладно, — Хастур хмыкнул. — Перевернись лицом вниз. — Отличная идея, — Вельзевул обняла подушку, легла на нее животом и уперлась подбородком в матрас. Хастур раздвинул ей ноги, и Вельз почувствовала, как стыд медленно покидает ее вместе со всеми другими чувствами. Ей все равно. Ей все равно. Стало немного больно, но Хастур словно почувствовал это и подождал, пока она переведет дыхание. Хастур казался ей каким-то неживым: совершенно механические движения, выверенные прикосновения, объективно — лучше, чем с Габриэлем, он не совершал никаких ошибок, как тот, с ним было очень удобно, он не делал ничего, что могло бы не понравиться, но в результате у Вельзевул осталось стойкое ощущение безрадостной гимнастики без должного финала. С Габриэлем, который каждую минуту заглядывал ей в глаза и иногда вслух спрашивал, все ли нормально, который останавливался и сбивался, потому что терялся от собственных ощущений и чувств, Вельз могла кончить от двух движений. Сейчас же никакого возбуждения она не чувствовала, как будто массажный кабинет, только вот трогают не снаружи, а внутри. Постель не та, запах не тот, совершенно не то, как будто это вообще не секс, а непонятно что. Она приподнялась на локтях, стараясь не разрыдаться прямо сейчас: у нее было чувство, словно ей сначала дали подарок в яркой упаковке, дающей чувство детской радости, а потом отобрали, и на пальцах остались блестки от обертки. Так воспринимался Хастур после Габриэля - свидетельством того, что она потеряла. Даже не потеряла, отказалась по собственной воле: Хастур предложил ей сказать "нет", но она так хотела доказать самой себе, что не будет зависеть от Габриэля ни в чем, что зашла слишком далеко. И почему она не готова делать то, что не хочет, для него, но может пойти на все ему назло? — Что ты ржешь? — поинтересовался Хастур, поднимая голову. Хорошо, что не понял, что она плачет. — С тобой настолько все по-другому, что я хочу пойти спросить у Габриэля, сексом мы занимались или чем-то другим, — Вельзевул украдкой вытерла почти сухие глаза, перевернулась и вытащила из-под себя подушку, поморщилась, чувствуя, насколько осталась напряжена. Сердце потихоньку успокаивалось, теперь она чувствовала себя уставшей; но сначала точно в душ. Хастур достал губами сигарету из пачки и кинул ей всю, щелкнул зажигалкой и откинулся на подушку. Вельз тоже закурила и снова легла, но так, чтобы его не касаться. — У нас все хорошо? — спросила она в потолок. — Ага, — отозвался Хастур. — Мне понравилось. Но… — Но больше не будем, — перебила Вельз. — Да, — подхватил Хастур. — Именно это я и хотел сказать. Тебе лучше? — Относительно, — Вельзевул прикрыла глаза, впитывая дым каждой клеткой тела. Так погано ей не было никогда в жизни. — Где мои трусы? Отдай. — Сейчас найдем, — Хастур ногами поднял одеяло и поймал свалившееся на него белье, полотенца, пояс от халата и несколько пар носков. — Ну и срач у тебя, — с чувством сказала Вельзевул, надевая трусы лежа. — Хоть бы прибрался. Стыдно девушку позвать. - Это не моя комната, а Лигура, пусть он сам убирается, - губы у Хастура дрогнули, он натянул шорты и свесился с кровати, достав длинной рукой до подоконника, на котором валялись джинсы. - Но срач ведь твой. - Ничего не знаю, когда я пришел, все так и было, - он даже усмехнулся; он-то точно повеселел. - Надо билеты купить на после закрытия, — заметил он и добавил. — Если хочешь, можем поехать ко мне в Загреб, квартира большая и целый холодильник забит чешским пивом, если я все выпью в одно рыло, я кончусь еще до конца второй полки. — И что я там буду делать, если мы решили не трахаться? Пить я и в Питере могу. — Не знаю, — он помолчал. — Лично я сейчас ни в Россию, ни в Париж ни ногой. — Это понятно, — Вельз вздохнула. — Я буду иметь в виду. Если что, я тебе позвоню. — А сейчас не останешься? — подумав, спросил Хастур. — Ни за что, — Вельзевул натянула толстовку, думая о том, что придется стирать все вручную или выбрасывать, чтобы избавиться от ассоциаций. Почему-то сильнее всего она сейчас жалела проституток, им приходится спать с теми, с кем не хочется. Как от этого вообще можно получать удовольствие? Совершенно мерзкое занятие. У нее было такое чувство, словно она сидела в туалете, забыла закрыть дверцу и кто-то вошел с камерой. Наверное, с Габриэлем действительно что-то другое, не секс, что-то, у чего нет названия, потому что он вроде как делал то же самое, только хуже, но с ним Вельзевул чувствовала себя настолько хорошо, что даже не верилось. Когда она была с ним, она словно оставалась без кожи, даже без тела. Любое движение Габриэля, даже если он просто проводил пальцами по ее руке, выбрасывало ее в параллельный мир, где никого не существовало, только он один. Наверное, это как раз то, что люди называют любовью, то, что на самом деле ей является. Раньше она говорила это слово, не осознавая всех оттенков значения, не зная, что имеется в виду еще и то, что любовь не прощает предательства. Вельзевул смогла понять это, только сравнив, и теперь прежнее теплое чувство к Габриэлю, наполнявшее ее как горячий воздух дирижабль и приподнимавшее над землей, жгло ее изнутри, напоминая падение объятого пламенем "Гиденбурга", что стало закатом целой эпохи. А это падение стало финалом ее счастья. Зато теперь она точно делает то, что хочет. Она будет с Габриэлем, может даже начать с ним снова встречаться, зато всегда будет держать в памяти, что обманула его, изменила ему, все, на что бы он ни надеялся, опущено и опошлено, потому что теперь у него нет особых позиций. Он стал одним из. Вельзевул словно узнала о том, что Земля — не центр космической системы, а только один из элементов: разочарование с одной стороны, и насмешливое торжество с другой. Габриэль был сброшен с воздвигнутого ей самой пьедестала, золотая статуя раскололась, и ее не восстановить, даже если она сама этого захочет. Она не забудет: он один из. Ничего особенного. Теперь будет отвратительно проще. Вельзевул забралась в ванну, включила горячую воду и принялась ногтями отдирать кожу, смывая с себя ощущения чужих прикосновений и словно наказывая себя за произошедшее. Хастур, как она и сказала, почти ее не касался, руками упирался в матрас и спинку кровати, но все равно ей было мерзко. Засунув спортивный костюм в мусорный пакет, Вельзевул отправила туда же белье и забралась под свое одеяло. Она замерзла, ходя по комнате голой после горячего душа, и постель показалась ей теплой; одеяло еще пахло парфюмом, и уткнувшись в уголок, Вельзевул свернулась и зажмурилась, отчаянно мечтая повернуть время вспять и не мстить Габриэлю тем же способом.

***

Хастур улетел наутро, не дожидаясь церемонии награждения: Лигур отправил Вельз сообщение, что они уже в Париже, когда та впервые огляделась в зале, привыкнув, что Хастур никогда не опаздывает и бесится, когда за временем не следят другие. Видимо, Хастур был совершено в невменяемом состоянии, раз Лигур все же увез его в Париж, город, который он теперь ненавидит. Мишель сидела рядом с Вельзевул с приклеенной улыбкой и за все время многочасового мероприятия умудрилась на нее не посмотреть, Вельзевул даже специально пыталась привлечь ее внимание, но нет: Мишель не отрывала взгляда от сцены, где Габриэль за трибуной расписывал вклад своего предшественника в игру, но вы знаете, пора уступать место лучшим, а лучшим является он сам. Люцифер, опоздавший на все, что только можно, пробрался на один ряд к Вельз и сел рядом, согнав какого-то любителя. — Ты полетишь в Россию? — спросил он шепотом. — Замолчите, Габриэль говорит, — повернулась к нему Мишель, опередив Вельзевул. — Так что, ты в Россию? — Люцифер повысил голос. — Да, — Вельзевул ответила тоже громко. — Ты уже взял билеты? — Пока нет, можем полететь вместе, — поглядывая на Мишель, сказал Люцифер и вдруг толкнул Вельз локтем в бок. — Смотри, какие голубки. Вельз проследила за его взглядом и увидела Кроули и Азирафаэля. Энтони, видимо, решил действовать старым как мир, но тем не менее бесполезным способом: вести себя как лучший в мире парень, пока на него не обратят внимание. Это не работало никогда, особенно не сработает с Азирафаэлем, который воспринимает откровенный флирт как доброжелательное общение, но Энтони держался как стойкий оловянный солдатик, открывая двери перед своим любимым, подвигая стулья и ходя под руку. Азирафаэль радовался его внезапному интересу к книгам, но, кажется, в упор не замечал очевидного. — А если у них действительно любовь? — на пробу сказала Вельзевул. Если у нее все так плохо по ее вине, а Энтони пытался спасти ее несущиеся в бездну отношения, то по закону всемирного баланса, надо попытаться сделать так, чтобы у него все наладилось. Тогда и, может, ей удача улыбнется габриэлевским оскалом в тридцать два зуба. — У Кроули? Любовь? Он на такое не способен, — фыркнул Люций. — Он, в отличие от тебя, не ведется на пастилу. — Пастилу? — усмехнулась Вельз. — Ну да. И он, и Габриэль такие пастильно-зефирные, что у меня диабет от одного взгляда на них. — Габриэль не зефирный, — машинально сказала Вельзевул. Люцифер поморщился так, словно попробовал что-то очень кислое. — Избавь меня от описания его на вкус! — Он как яблочный виски, — продолжила свою мысль Вельзевул и посмотрела на Люцифера насмешливо. — Кажется, перед самолетом мне надо выпить. — Ты всегда была такая отвратительная, или я просто отвык? — поинтересовался Люцифер, передергиваясь. Вельзевул молча пожала плечами и отвернулась к сцене. Ей хотелось поскорее оказаться в своей комнате, в доме приемных родителей, запереться там и забраться под стол. Она иногда делала так, когда становилось совсем худо. Хастур улетел, и она теперь осталась один на один с осознанием своей измены. Она думала, станет легче после мести, но теперь она даже жалеть себя не могла, ведь уже отомстила, отплатила ему той же монетой. Теперь надо бы просто продолжать жить, но он ведь отказался с ней общаться. С другой стороны, посмотрим, как он выполнит свою угрозу. Габриэль, как ни странно, поехал вместе со всеми в аэропорт не на кабриолете, а в обычной машине, но сел с Мишель и Азирафаэлем. Вельзевул с Кроули и Люцифером ехала в другой и с каждой минутой чувствовала все сильнее, что возвращается в прошлое, но прошлое плоское и двухмерное, как плохая фотография. Еще сильнее это ощутилось, когда она вошла в свою комнату, как всегда мельком поздоровавшись с приемной семьей и ускользнув от объятий, словно она не уезжала на несколько месяцев. Все стало меньше, поблекло и показалось ей ненастоящим. Прежнего уюта и чувства дома не было ни в комнате, ни в жизни, но Вельзевул еще на что-то надеялась, что снова сможет полюбить то, что у нее было до Габриэля, и потому предложила встретиться в памятном баре старой компанией. — Деми, к тебе пришли! Вельзевул, отправившая полчаса назад сообщение в общий чат и свалившаяся на кровать, не дожидаясь положительных ответов, лениво открыла глаза. Неужели Габриэль пришел, хотя он может так: соскучиться и ворваться к ней в дом без предупреждения. — Я сплю, — отозвалась Вельз, укрываясь с головой. — Ага, я вижу, — Люцифер закрыл за собой дверь в комнату. — Что у тебя с сестрой, она странная какая-то. Пялилась на меня, как куклы в страшных фильмах. — Переходный возраст, она на всех парней так реагирует, даже на тебя, — Вельзевул выглянула и села на кровати. — Что тебе нужно. — Я не смогу завтра встретиться, но мне надо было тебя увидеть, — Люцифер уселся на покрывало рядом с ней. — И еще мне негде переночевать, поэтому я пришел к тебе. — А почему не к Зефиру? — Вельз подвинулась, давая ему место. — И если ты думаешь, что будешь спать на кровати, то тебя ждет кресло. Сам себе разложишь. — Твои… не подумают, что мы с тобой спим? — поинтересовался Люций, разбирая кресло. — Нет, они видели Габриэля и знают, что у меня хороший вкус, — отозвалась Вельз. — Разве я могла променять его на тебя. — Почему ты тогда не у него? — Люцифер забрал покрывало и одну подушку. — Было бы логично, нет? — Габриэль говорит, что я храплю и пинаюсь, а еще я лунатик, встаю по ночам и могу придушить, — сразу же ответила Вельзевул. — Так что спокойной ночи, смертник. Люцифер рассмеялся и не ответил, но посреди ночи пришел к ней, кинул подушку к стенке. — Пошел нахер из моей кровати, — Вельз пнула его посильнее, но он стерпел и все равно улегся рядом. — Мне холодно, — категорично заявил он. — Тогда спиной ко мне развернись, — велела Вельзевул и заправила пижамную футболку в штаны, радуясь, что надела длинные. — Почему ты с ним? — в стену спросил Люцифер. — Я не обвиняю, я просто спрашиваю, потому что не могу понять. — Потому что мне нравится, когда меня любят, — отозвалась Вельзевул. — Тебе разве нет? — Я не знаю, — подумав, сказал он. — Ну вот ты меня любишь? — Нет, — честно ответила Вельзевул. — Да и не любила никогда. Ты часть моей жизни, часть меня. Ты вот свой позвоночник любишь? Нет. И я также. — То есть, ты без меня не можешь, — уточнил Люций. — Я же позвоночник. — Нет, могу. Очень плохо, но могу. Наверное, нет ничего, с чем я бы не справилась, — Вельзевул положила руку под щеку. — И этому ты меня научил. Спи уже.