***
Он не отвечал. Вельзевул стояла перед его домом, стуча зубами от холода и набирала снова и снова, твердо решив, что не уйдет, пока не поговорит с ним. Она даже боялась думать о том, что сейчас у Хастура и Мишель, скорее даже, что там с Мишель, потому что она одна, не понимающая, почему так получилось, и объективно ни в чем не виноватая. И Габриэль, как и говорил, оставался ей верен, несмотря ни на что, его слова ни на йоту не расходились с делами, а вот сама она… Ну что стоит ответить? Она спрятала на миг руки и телефон в карманы тонкого пальто, рассчитанного только на то, чтобы добежать от дома до машины, от машины до метро, и от метро до дверей, никак на уже полуторачасовое стояние под мокрым снегом: в Москве, пусть была еще середина октября, зима уже вступила в свои права, хотя по прогнозу только на неделю. Телефон садился на холоде, и Вельзевул уже начала оглядываться, может, позвонить в домофон, который был на воротах? Хотя он там с родителями наверняка… — Вельзевул? — прозвучал над головой искаженный голос с придыханием, такой, каким должен говорить Бэтмен в маске, и Вельз бесцеремонно развернули за плечо. — Ты что тут делаешь? Габриэль в сером теплом спортивном костюме и шарфе расстегнул респиратор и, достав из кармана толстовки белый махровый платок, вытер щеки и рот от конденсата. — Я хочу с тобой поговорить, — Вельзевул посмотрела ему в глаза. — Говори, — Габриэль скрестил руки на груди. Вельз была уверена, что он потащит ее в дом, он ведь видит, как ей холодно, но он словно не заметил. Ну ладно, кажется, она теперь не заслуживает тепла во всех смыслах. — Хастур так сказал потому, что думает, что Мишель беременна не от него, — решив не тянуть, сказала она. — Если бы ты брал телефон на пробежку, мне не пришлось бы мерзнуть тут час. Габриэль мигнул несколько раз, на ресницах у него медленно таяли снежинки. — Подожди… — тихо произнес он. — Как не от него? А от кого? — От тебя, — Вельз пожала плечами и зачем-то добавила. — Вообще-то я тоже так думала, — и повернулась, чтобы уйти, но Габриэль схватил ее за рукав пальто. — Ты так думала? — глаза у него от гнева стали как грозовое небо. — И даже не спросила меня?! Я… я ведь к тебе приходил, ты мне даже ничего не сказала! Вельзевул не вынесла смотреть ему в глаза и опустила взгляд. — Отпусти мою руку, — негромко сказала она, и Габриэль сразу же разжал пальцы. Вельзевул, прилагая все усилия, чтобы не оборачиваться, сделала несколько шагов прочь от него к другому тротуару, поглубже засунув руки в карманы. Телефон, кажется, умер. — Я не хочу так, Вельзевул, — его голос ударил ей в спину, как огромный ледяной ком, выбил из легких весь воздух. Она остановилась прямо посреди дороги, медленно повернулась: Габриэль стоял в окружении снежинок, освещенный светом из окон дома и фонарем, из-за белых кроссовок казалось, будто он парит над землей. — Хастур ошибся, ты ошиблась. Все еще можно исправить, — он дошел до нее, она думала, что он обнимет, но он увел ее с проезжей части на тротуар и сразу спрятал руки за спину. — Не все можно исправить, — честно сказала Вельзевул. — Когда я думала, что… что ты с ней, я наломала дров. Неприемлемых для тебя дров. — Не думаю, что есть что-то, чего я не мог бы тебе простить, — Габриэль пожал плечами, и этим простым жестом обрушил целый Эверест с души Вельз. — Я думаю, ты можешь, — она шагнула к нему. — Пообещай мне кое-что. — И тогда мы встречаемся? — быстро спросил Габриэль. — И тогда я подумаю. — Что пообещать? — Ты не будешь пытаться узнать обо мне что-то у кого угодно, кроме меня, — она увидела, что он уже готовится возмущенно ей возразить, и прижала палец к его губам. — А я обещаю отвечать почти на все твои вопросы. — Хорошо, — подумав, кивнул Габриэль и поцеловал ее ладонь, закрыв глаза. — Пойдем в дом, ты замерзла. — Скажи честно, ты меня на холоде держал, пока я встречаться с тобой опять не соглашусь? — фыркнула Вельз, оказавшись в теплой прихожей и с наслаждением упав на знакомую скамейку. — Так я еще не согласилась, я думаю. — Я не видел, что ты мерзнешь, сказала бы, — Габриэль стянул кроссовки и присел перед Вельзевул, развязывая шнурки на ее ботинках. — Тебе надо в душ. — Мне надо тебя, — Вельзевул с наслаждением перебрала пальцами его волосы, запрокинула его голову назад, целуя. — Здравствуй, Вельзевул, — раздался со стороны голос Женщины, и Вельз оттолкнула от себя Габриэля так, что тот чуть не упал, в последний момент схватился за скамейку. Она была уверена, что Габриэль позвал ее домой, значит, никого там нет. — Ты замерзла? Вы так долго разговаривали на улице, наверняка ты вся окоченела, — она подошла и помогла Вельз снять насквозь промокшее тонкое пальто. — Габриэль, налей Вельзевул чай или сделай глинтвейн. Опять ее имя из ее уст звучит как издевательство. — Мам, Хастур думал, что у Мишель ребенок от меня, — из кухни крикнул Габриэль, пока Вельзевул, стоя в его комнате, переодевалась в спортивный костюм и заново подворачивала рукава, прислушиваясь к тому, что происходит внизу. — Хастур с некоторых пор совершенно отбился от рук, — отозвалась Женщина. — Ты ему позвонил? — Он трубку не берет. — Я куплю тебе билет в Загреб. — Хастур в Париже, — Вельзевул зашла на кухню и сразу же уткнулась носом в полную горячего чая кружку с толстыми стенками, обхватила руками, согреваясь. — Он не хотел туда, но там Лигур, он… не хочет сейчас быть один. — Полетите вместе, а Мишель я позвоню сама, поговорю с ней, — Женщина посмотрела на Вельзевул. — Ну хоть ты-то не думала, что Габриэль изменил тебе? — Думала, — мгновенно наябедничал Габриэль противным голосом. — И вообще, я жду извинений за отвратительное поведение, Вельзевул. — Ну, жди, — Вельз пожала плечами. — Дети, вы только помирились, — проговорила Женщина, обнимая их обоих за плечи. — Не надо снова усугублять. По сути дела ваш конфликт предельно прост. — Нет, — хором ответили Вельз и Габриэль. — Очень прост, — настояла Женщина. — Вы почему-то воспринимаете себя как совершенно разных людей, хотя по сути похожи. Вы спорили в Монако, и в конце ты, Вельзевул, сбежала, чтобы не объясняться. Из-за чего Габриэль считает, что ты не умеешь держать себя в руках, и он совершенно прав, но речь не об этом, а о том, что когда вы поссорились в Испании, он сам сделал точно так же, а потом долго объяснял мне, что проблема не в его самообладании, а в том, что ты его спровоцировала. Вы оба думаете друг о друге, что ваши личные проблемы возникли из-за ситуации, обстоятельств, а проблемы другого из вас — потому что это человек такой неправильный. Желание Габриэля, — тут она погладила его по голове, — чтобы все было по-его, кажется ему очень логичным, он ведь все прекрасно придумал, а твое желание, чтобы все было по-твоему, Вельзевул, — инфантильным. И ты думаешь точно так же о нем, Вельзевул. — Я не хочу, чтобы все было по-моему, — пробормотал Габриэль. — Я знаю, что так быть не может, поэтому не хочу невозможного, это нелогично и глупо и… — А дальше? — перебила его Вельз, взглянув на Женщину. — Вот вы сказали, что мы два идиота, пусть и завуалированно. И что дальше? — Для вас «все хорошо» заключено в простой формуле: мне хорошо, а ты правильно себя ведешь, — улыбнулась Женщина. — Может быть, вам стоит обоим стремиться к тому, чтобы обоим было «хорошо», а не «правильно»? — Мне не надо, чтоб Габриэль был правильный, — напряженно проговорила Вельз. — Он и так… слишком. — Я здесь вообще-то, — напомнил тот. — Ты хочешь, чтобы он доверял тебе все, а ты стала его для него самым незаменимым человеком, о котором он сам не будет знать ничего, — Женщина отпустила Габриэля и повернулась к Вельз. — Это нечестно. — Я не выдам его тайны, — Вельзевул покачала головой. — Ему не надо, чтобы кто-то хранил тайны, он и сам прекрасно с этим справляется. Иногда даже слишком, и это с детства… — Мам, я все еще здесь! — …ему нужна ты. Не ты в сию минуту, а вся ты, вся твоя история, все взлеты и падения. Если любишь кого-то, то любишь целиком, а не выборочно какие-то качества. — Есть вещи, которые невозможно любить, — усмехнулась Вельз. Подмывало сказать про Хастура, просто чтоб посмотреть, какие у этих святош будут лица, но нет, нет. Будут тайны, которые она унесет с собой в могилу. — Ты даже не представляешь, на что способна любовь. — Отчего же, — Вельзевул улыбнулась еще шире. — Хастур мне показал. Вы бы видели его, когда он подумал, что у них с Мишель все кончилось, мы с Лигуром у него еле пистолет отобрали, — небольшое преувеличение, ну и что. — Вы с Хастуром разговаривать разучились? — подал голос Габриэль. — Он хоть бы меня спросил. Хоть бы посчитал, у нее срок два месяца с небольшим, как бы я успел, если я был тогда в Дубае с тобой? А-а, совсем забыл, ты же тоже думала, что я отец! Что там у нас было насчет теста на ай-кью, сколько у тебя, минус три?! — Габриэль! — возмутилась Женщина. — Что ты такое говоришь? — Да нет, пусть выговорится, — Вельз стало весело: она никогда не видела, чтобы Габриэль так бесился. — Тогда он меня тоже обидит, и мне не придется извиняться. — И ты молчала, чтобы между нами что-то сохранилось, хотя встречаться ты отказываешься. Это тупо, это очень тупо, Вельзевул! Таить на меня злобу за то, что я вроде как по твоему мнению сделал, но никак не выражать, а потом, лет через десять, мне прилетела бы предъява! — Габриэль, ты что, из подворотни вылез? — поморщилась Женщина. — Что за выражения? — Я думала, так будет лучше, — сказала Вельз. — Я ведь говорила, что на нас с тобой не повлияют твои отношения с кем-то еще, поэтому здравомыслие… — Здравомыслие?! Милая, я ебаный чемпион мира по самой интеллектуальной игре, и не тебе говорить мне о здравомыслии! — Габриэль! — Подожди, мам! — Теперь я точно могу не извиняться, — радостно сказала Вельзевул, глядя на красного от возмущения Габриэля с гордостью наседки, птенец которой самостоятельно научился клевать червяков. Выругался при мамочке, ты ж моя умница. — Со мной все выяснили, я тупая и ничего не понимаю, но остается Хастур, который действительно ничего не понимает, поэтому нам бы к нему. — Когда вы все уладите и вернетесь, я тебя накажу, — пообещала Женщина Габриэлю, выбирая что-то на телефоне. — Рейс в четыре утра, Габриэль, я отправила тебе, купи билеты сам. Вельзевул, спокойной ночи, Габриэль… постарайтесь не убить друг друга. — Ничего не могу обещать, — Габриэль сверкнул глазами и отвернулся. Дождавшись, пока Женщина поднимется по лестнице, Вельзевул подошла к Габриэлю и обняла его сзади, засунув руки под футболку. — Я съезжу домой, возьму вещи, — шепнула она. — Только у меня телефон сел, вызови мне такси. — Я сам тебя отвезу и подожду, — отозвался Габриэль еще злобно и вырвался из ее рук. Какой же он милый, когда злится, подумала Вельз, глядя ему в спину.***
Они вернулись почти в полночь, Вельзевул, небрежно перекидав все нужное, забралась в кровать и теперь наблюдала, как Габиэль собирается. В кровати было теперь две подушки, но все еще одно одеяло, а Вельзевул помнила, что отсутствие второго одеяла провоцирует на веселое времяпрепровождение. — Это что, платье? — спросил Габриэль, доставая из чемодана, в который Вельз уже свалила свои вещи, белое теннисное платье-поло, которое Вельз никогда прежде не надевала. — Ага, — Вельзевул усмехнулась. Три, два, один… — У меня есть такая же футболка! Мы можем надевать это вместе. — Возьми ее с собой, — коварно сказала Вельзевул. — Или давай лучше прямо в этом поедем. Благодаря привычке Габриэля складывать одежду наутро, Вельзевул, когда он уже заснул, без труда встала и унесла футболку и платье в ванную, где разложила их на полу и открыла черный маркер. Теперь на спине Габриэля красовалась надпись I am the world fucking champion, а на платье Вельзевул, соответственно, I am fucking the world champion. Полюбовавшись на свою работу, Вельзевул сложила все обратно, как было, помня, что Габриэль иногда пытается одеться в темноте и за тридцать секунд, проверяя свою способность быстро собраться, главное, его грамотно спровоцировать, и влезла к нему под одеяло. — Ты спишь? — тихо спросила она и потрясла Габриэля за плечо. — Не спи. Не спи. — Что случилось? — он поднял голову. — Я не верю, что ты опять со мной, — шепнула Вельз, обнимая его руками и ногами. — Давай так. Считай себя умным, меня считай глупой, я потерплю, только… только не уходи, когда я говорю тебе уйти, больше никогда, хорошо? — Хорошо, — растерянно отозвался Габриэль и ничего больше спросить не успел: Вельзевул улеглась на него сверху, положила подушку так, чтобы приподнять его голову, и поцеловала в губы, долго, медленно, наслаждаясь каждой секундой. — Нет, — вдруг сказал он, отрываясь. — Это еще что за новости? — опешила Вельз. — Ну… я думал, что мы уже все, и у меня презервативов нет, — Габриэль вздохнул так горько, что Вельз стало смешно. — Тогда ложись и не смотри на меня, — шепнула Вельзевул, помня их первый опыт, но Габриэль не понял и лег, поджав колени и отвернувшись к стенке. — Габриэль… — она закрыла лицо руками, умирая от смеха и стыда. — Нет, не так. На спину. И не трогай меня. И не смотри. Поняв, что сейчас будет, Габриэль так просиял от радости, что в густой полутьме спальни Вельз увидела его улыбку, настоящую, за которую она готова была жизнь отдать. — Не смотри, — напомнила она снова, устраиваясь поудобнее и одной рукой стягивая с Габриэля шорты; наверное, только он способен сексуально выглядеть в семейниках в клеточку. Габриэль вцепился в спинку кровати над головой заранее, и Вельзевул опять стало смешно, пришлось отворачиваться и успокаиваться, радуясь, что смех у нее беззвучный. От первого же прикосновения Габриэль коротко вдохнул и задержал дыхание, у него дернулись колени, и Вельзевул пришлось отстраниться: она опять разулыбалась такой непосредственной реакции. — Лежи спокойно, — велела она. — Ты мне мешаешь. Габриэль шумно выдохнул, и Вельз поднялась на руках, переползла по кровати, чтобы заглянуть ему в лицо — не смотрит, даже зажмурился; и она вернулась к прерванному занятию. Ей самой нравилось, когда у ее руках абсолютная власть над ним. Стоит ей прекратить, как он начинает просить и чуть ли не хныкать обиженным голосом, боится лишний раз шевельнуться, хотя в этот раз уже посмелее: под конец даже положил руку ей на затылок, едва ощутимо ласково погладил, ни в коем случае не подталкивая — Вельзевул даже решила, что такое простить может. — Если ты сейчас отрубишься, это будет самое свинское, что ты когда-либо делал в своей жизни, — заявила Вельз, вытягиваясь рядом с ним. — Нам все равно спать полтора часа, только сонные будем. — А что ты, поболтать хочешь? — фыркнул Габриэль, сползая ниже и укладываясь головой на ее живот. Ладонь, теплая и сухая, провела от колена по бедру, и Вельз передернулась от прикосновения — это кое-что напомнило. Не думать про Хастура. Чтобы окончательно избавиться от воспоминаний, Вельзевул запустила пальцы обеих рук в его волосы, мягкие даже на вид, и откинула ногу в сторону, чувствуя, как медленно входят в нее его пальцы. Габриэль поцеловал ее шрам и спустился ниже. — Нет! — Вельзевул даже взвизгнула, отчего Габриэль вздрогнул, но успокаивающе погладил ее по ноге свободной рукой. — Не надо… ртом, — она улыбнулась дрогнувшими губами. — Почему?! — возмутился Габриэль. — У девушек такое не спрашивают, — как можно более категоричным тоном сказала она. — Нет, и все тут. Не после Хастура. Габриэль скептически хмыкнул, но ничего не сказал. Они провалялись все полтора часа, трогая друг друга и заново привыкая к близости, лениво перебрасываясь язвительными фразами на грани оскорблений, но не переходя черту, и когда зазвонил будильник, оба застонали, нехотя отрываясь. — Спорим, я оденусь быстрее тебя в темноте? — забила Вельзевул последний гвоздь в репутацию Габриэля, с удовольствием расчесывая его спину: он чуть не мурлыкал, несмотря на порой слишком глубокие царапины. — Спорим! — отозвался Габриэль и одним махом натянул футболку, даже не посмотрев. Вельзевул спустилась за ним по лестнице на первый этаж, где уже стояли чемоданы, любуясь на надпись на его спине. Замечательно, просто замечательно. Родители Габриэля, попрощавшись, покатывались со смеху над их одеждой, пока Габриэль с выражением полнейшего непонимания, натягивал мягкий пиджак и сверху пальто и держал пальто Вельзевул, которая предусмотрительно надела на надпись кофту. В Париже сейчас тепло. Вельз в такси по-хозяйски положила руку Габриэлю на колено и притянула к себе за шарф. Как же не хочется видеть Хастура, особенно сейчас, когда с Габриэлем все вроде бы наладилось: Хастур непредсказуем, он может просто так для интереса сказать все о том, что случилось между ними, и, скорее всего, так и сделает, если Мишель его не простит. — Давай ты поедешь сразу к Мишель и скажешь ей, что думал Хастур, а я поеду к Лигуру, и вместе мы ему объясним? — уже после приземления сказала Вельзевул, когда они с Габриэлем убирали теплые кофты и шарфы в чемодан. — Так будет проще и быстрее. — Нет, я хочу сам с ним побеседовать, — Габриэль заметил, что их, пока они без пальто, несколько раз сфотографировали, но посчитал, что это все потому, что он чемпион мира. Объяснять, что он чемпион мира по шахматам, а значит, априори не самая популярная личность, несмотря на титул, было бессмысленно. — Как он мог подумать, что я спал с Мишель после того, как мы расстались? Это все равно, что ты спала бы с Хастуром, когда меня рядом нет. Все гораздо хуже, Габриэль был тогда рядом. Буквально в нескольких метрах. Вельзевул не стала застегивать пальто и взяла Габриэля под руку. Оставалось надеяться только на то, что Хастуру будет выгодно молчать. — Я не помню адрес, так что пусти за руль, я вспомню на дороге, — Вельзевул сдуру согласилась постоять с вещами, пока он выберет машину, и когда Габриэль выехал на огромном внедорожнике, только трагически вздохнула. Как только она села за руль, стал ясен уровень провала. — Ты вообще не соображаешь, что такое разница в росте? — Ты не достаешь ногами до педалей! — умилился Габриэль обходя машину и открывая водительскую дверь. — Вылезай, я сяду, будешь подсказывать мне дорогу. — Я позвоню Лигуру, предупрежу, что мы будем здесь, — Вельзевул выбрала из трех ремней безопасности один и им пристегнулась, достала телефон, но Лигур на звонки не отвечал. — Они точно в Париже? — поинтересовался Габриэль, аккуратно паркуя танк в пяти сантиметрах от другой машины. — Должны быть, — неуверенно ответила Вельз, и они поднялись в дом. На лестнице отчетливо пахло марихуаной. — Хастур… он по этому делу? — Вельзевул поморщилась. — По какому? — не понял Габриэль. — Ты не чувствуешь, что травой несет? — Я вообще-то не знаю, как трава пахнет, и у меня вопрос, откуда ты это знаешь! Вельзевул оставила этот вопрос без ответа, остановившись перед нужной дверью и постучав: насколько она помнила, звонок у Лигура не работал.***
Дверь распахнулась, и оттуда в клубах дыма показался Лигур, от неожиданности Вельз показалось, что он вообще без одежды, но на нем было обернутое вокруг бедер черное полотенце. — Привет, — он вообще не удивился, увидев ее, пожал руку Габриэлю. — Что у вас за банный день? — Вельз пробралась к окну и открыла форточку: дышать невозможно в пару и дыму. — Хастур пытается восстановить душевное здоровье путем утраты физического, как я понял, — Габриэль остановился посреди комнаты с видом инспектора, попавшего в притон. — Где он? — Он в ванной, — отозвался Лигур от входной двери, и Габриэль уже развернулся было, чтобы идти в коридор, но Вельзевул перехватила его за футболку. — С ума сошел? А если у него там нож? Ты даже сказать ничего не успеешь! — Я ходил на борьбу, — отозвался Габриэль, отцепляя ее руку. — Ничего он мне не сделает. — Он сейчас встать сам не может, все это время он пил вовсе не воду и курил вовсе не табак, — подсказал Лигур, появляясь в дверном проеме уже в шортах. — Что случилось-то? — Мишель не от Габриэля залетела, а от Хастура, — уныло сказала Вельзевул, когда Габриэль ушел. — Она просто пришла к нему, чтобы он помог. — Я так и думал, — усмехнулся Лигур. — Точнее, я так и знал. — И ничего не сказал нам?! — Зачем? Ты и так собиралась спать с Габриэлем, а Мишель оставалась так одна, у меня был шанс. Черт, — он ударил кулаком о стену. — Так и знал, что кто-то из вас мозги включит! Только не думал, что это будешь ты. — Потому ты и накачал Хастура, — закончила за него Вельзевул. — Что он тебе сделал? Он ведь реально ее обожает. — Обожал бы — ему было бы плевать, от кого ее ребенок, — Лигур вытер полотенцем шею. — Мне, например, плевать. — А когда бы у нее блондин родился, что бы ты сказал? Точнее, что бы Хастур сказал? — Он бы не узнал, а когда выяснилось бы все, она уже привыкла бы ко мне. И ребенок тоже. Мишель… вряд ли прощает предательство. Из ванной раздался вопль, плеск и удар. Вельзевул вылетела в коридор и рванула дверь: картина, открывшаяся ее глазам, была страшной, но ожидаемой. Ножа в ванной не было, но Габриэль сидел на мокром полу, прижимая к себе окровавленную руку, рядом с ним лежала вилка, которую Хастур, очевидно, воткнул ему в ладонь. Сам Хастур сидел в ванне, полной мутной воды: в ней плавали островки серой пены, бычки, пенопластовая коробка из-под лапши. На бортике на перевернутой пластиковой миске сидела жаба. — Привет, Вельз, — весело сказал Хастур. — Ты в курсе? — Что Габриэль не спал с Мишель, и ее ребенок на самом деле от тебя? — Вельз помогла Габриэлю встать и отойти на безопасное расстояние. — В курсе. — Что? — после долгой паузы спросил Хастур, растерянно оглядевшись. — Я не успел сказать, — Габриэль продолжал стоять столбом, беспомощно глядя на свою кровь, которая стекла до локтя и закапала на пол. — Что ты ему сказал? — Вельз пустила холодную воду в раковине и сунула руку Габриэля под нее, поняла, что ответа не дождется, и повернулась к Хастуру. — Что он сказал? — Что я никогда ничего не понимал, повел себя как дебил, а Мишель стоило бы меня бросить самой, — отозвался Хастур, пытаясь прийти в себя, отложил косяк к жабе и умылся прямо грязной водой. Вельз успела заметить сквозь мутную пену, что он в джинсах и ботинках, а еще в ванне утоплен плащ, вероятно, вместе с телефоном, который всегда был в кармане. — Что ты сказала про меня и… про ребенка? — А ты в меня вилку не воткнешь? — фыркнула Вельзевул, доставая из кармана Габриэля белый носовой платок и крепко перевязывая ему руку. — Вельзевул, терпение никогда не было моей добродетелью, то есть, у меня вообще нет добродетелей, но если бы были, это было бы точно не терпение, — угрожающе произнес Хастур. — Она от тебя залетела, а сказать тебе боялась, потому что ты при ней с Люцием обсуждал, что никаких детей, никогда, и вообще у тебя никогда не встанет на женщину, которая родила. И это еще раз подтверждает, что ты мудак, — добавила она. — И истерика у нее была потому, что она уже знала, что забеременела, а ты начал толкать телегу о том, как это мерзко. — Ее ж ее предки убьют, — Хастур неловко поднялся в ванне, едва на задел головой потолок и рухнул обратно. — Уже, — отозвался Габриэль. — Она им позвонила… в общем, можно сказать, что родителей у нее теперь нет. И денег их тоже. — Хорошо, что она и сама неплохо зарабатывает, — оптимистично сказал Хастур, выныривая и снова пытаясь вылезти. Вельзевул закатила глаза. — Ты не понял? Если ты хочешь, чтобы хоть что-то между вами было, тебе сейчас прямо отсюда до ее дома надо ползти на коленях с кольцом в зубах, умоляя за тебя выйти. Может, тогда она поверит, что у тебя хоть немного серьезное к ней отношение. — Нет, — категорично заявил Хастур. Лигур пробормотал какое-то проклятье и вышел. — Ты совсем дебил? — Вельзевул вытолкала Габриэля в коридор и, закрыв за ним дверь, кинула в Хастура полотенцем, преодолев отвращение, опустила руку по плечо в грязную воду и вытащила пробку. — Мойся, бегом в ювелирный за кольцом, а Габриэль пока поговорит с Мишель, чтобы она не убила тебя. — Я не буду жениться, — снова сказал Хастур, раздеваясь, а когда Вельз отвернулась, хмыкнул. — Да что ты не видела. — Ничего, что хотела бы видеть снова, — отозвалась Вельз. — И если ты закроешь эту тему, я не спрошу, почему Лигур был в полотенце и мокрый, если ванна была занята тобой. Он уже не на сто процентов натурал? — Черт наблюдательный, — рассмеялся Хастур. — Придумай, как мне помириться с Мишель, если такая умная. — Я ведь сказала, — уже в комнате повторила в сотый раз Вельзевул, расхаживая перед одетым в запасные штаны Габриэля Хастуром. — Если родители порвали с ней все связи, тебе не придется с ними иметь дела, не надо будет быть в высшем свете, все для тебя! К тому же она привыкла ни в чем себе не отказывать, а сейчас ее денег на это не хватит, а ты дашь ей финансовую стабильность, потому что судя по всему, твой месячный бюджет — пятнадцать долларов и банка пива по акции. Просто твоим словам она не поверит! И правильно сделает. А она хотела семью — ну так дай ей это все, штамп в паспорте, кольцо на пальце, свою фамилию и фотографии в белом платье. Кстати, это других мужиков отталкивает, можешь ревновать ее не к каждому столбу, а через один. — Я не могу, — Хастур вдруг закрыл лицо руками и застонал. Вельзевул взвыла от злости и развернулась к Габриэлю: — Все! Ударь его! По морде! Я больше не могу! Как будто мне это больше тебя надо! Твой ребенок, твоя женщина — если ты так по ней сохнешь, сделай хоть раз в жизни что-то стоящее. Ты проебался, ты ее обидел, ты во всем виноват, если хочешь, чтобы она была с тобой — иди и делай предложение! Свободы внезапно захотелось? Думать надо было, когда кончал в нее, а не теперь! Женись, безвольный слабак! Как вы меня все бесите, если есть член — сразу нет мозгов, Господи, да зачем ты так со всей женской половиной человечества? Что мы тебе сделали-то? Им нормально, они ведь не понимают, какие тупые! — Я не могу, хочу, но не могу, — несчастным голосом проговорил Хастур. — Да почему?! Ответ заставил Вельзевул мгновенно остыть и сесть с раскрытым ртом, уставившись на Хастура и схватив за руку опешившего Габриэля. Хастур, подняв на нее взгляд, тихо проговорил: — Потому что я женат.