Шах ферзю

Габриэль, подъехав к двери дома Лигура, аккуратно припарковался на своем танке, вынул сумку Дагон из багажника, тепло попрощался со всеми и удержал за локоть Вельзевул, не дав ей последовать за остальными. — Мне не нравится Дагон, — прямо сказал он, заглядывая ей в глаза, когда они остались одни. — Почему? Она шикарная, — Вельзевул сказала это совершенно искренне. Дагон была такой, какой мечтала стать сама Вельзевул: совершенно раскрепощенной, способной любить и не зависеть, веселой, она мгновенно стала душой компании. — Она знает о Хастуре слишком много, я понимаю, это его жена, но она так легко говорит обо всем… это опасно и неправильно. — Ты боишься, — прищурилась Вельз. — Почему, что она о тебе может знать? Ну-ка, смотри мне в глаза, — она поймала его за подбородок и заставила посмотреть на себя. — Это связано с ее вопросом? — Каким вопросом? — уши у него покраснели. — Ты понял, — Вельзевул усмехнулась. — Что у тебя было с Хастуром? Скажи честно, и я поверю тебе, а не кому-то еще. — Ну… мне было четырнадцать, ему пятнадцать, и это реально гормоны. Блин, — он нервным жестом взъерошил волосы. — Мы просто слишком много времени проводили вдвоем, он даже жил у меня одно время. Так тупо об этом рассказывать, ты не представляешь. — Почему же, очень интересно, — Вельз оперлась спиной на дверцу машины и потянула Габриэля на себя. — Даже заводит. — Нет, не надо, — Габриэль даже зажмурился. — Ничего не было. — Ты был сверху? — Вельзевул! — Скажи! — Нет, не был. То есть… там вообще этого не… как сказать-то. Это не считается, вот. — Я не ревную, честно, — Вельзевул увидела в зеркале надпись на спине Габриэля, и настроение вновь повысилось, но если продолжать, Габриэль сядет на асфальт, обнимет руками колени и начнет плакать. Она еще выспросит у него, а пока можно сменить тему. — Как твоя рука? Габриэль осторожно сжал правый кулак, заклеенный пластырем. — Уже лучше, — он тяжело вздохнул. — Что мне сделать, чтобы еще и Мишель в меня что-то не воткнула? — Разговаривай с ней из-за двери? — предложила Вельзевул. — Да и вообще, твоя мама должна была ей мозги промыть, так что тебе ничего не грозит. — В этом я не уверен, — он торопливо поцеловал ее в щеку и влез в машину. Вельзевул посмотрела, как он отъезжает, и поднялась в квартиру Лигура. А там дым стоял коромыслом: Лигур, когда Вельзевул вошла, как раз завязывал четвертый мусорный пакет размером с человека. — Вы что, убили Дагон, пока меня не было, расчленили и теперь закапывать повезете? — спросила Вельз, когда из кухни Хастур выбросил еще один пакет, в котором было что-то круглое, что можно было бы принять за отрезанную голову. — Ага, она разводиться отказалась, — хмыкнул Хастур. — Что только не сделаешь во имя любви. Квартира словно стала больше: исчезли, как по волшебству, сложенные стопкой до потолка в коридоре коробки, пропали приготовленные лет пять назад к выбрасыванию горы дисков. Дагон обнаружилась на кухне живой и невредимой, даже довольной, она стояла возле плиты в коротком топе и трусах и оттирала вековой налет грязи и жира, вооружившись непонятно откуда взявшейся мочалкой. — Ты тут ненадолго, — зевнув, напомнил Хастур, глядя на ее спину. — Зачем надрываешься? — Я не собираюсь жить в дерьме даже один день, — отозвалась Дагон, сдувая прядь волос с лица. Вельзевул увидела, что при любом движении у нее напрягаются руки и спина, красиво, как в рекламах, а такой талии, наверное, нет даже у Мишель. Мишель в целом худее, но такая фигура — это нечто. — Нравлюсь я тебе? — подмигнула Дагон, оборачиваясь. — Да, — Вельзевул с трудом перевела взгляд на ее лицо. — И все свое, — похвасталась Дагон. — Хочешь потрогать? — она взяла руку Вельзевул и положила себе на грудь. — Классные, правда? Это генетика и спорт, выглядят не хуже сделанных, но никаких шрамов. — Вельзевул сейчас умрет от зависти, — хмыкнул Лигур. — Это ты сейчас умрешь от зависти, потому что тебе я не дам потрогать, — Дагон кинула в него тряпкой и улыбнулась Вельз. — Если хочешь, мы можем поужинать без этих двух скромной девичьей компанией. — Штаны надень, скромная ты моя, — фыркнул Хастур. — Это то, что говорят твои старые мерзкие любовники по утрам, — мгновенно отбила Дагон. — Ну так что? Или твой Габриэль уже ангажировал тебя на вечер? — Нет, пока нет, но он может позвонить в любой момент, может, надо будет что-то с Мишель… — Вельзевул достала телефон и посмотрела на экран: конечно, Габриэль написал уже полсотни сообщений. — Я ведь так ее и не видела, — Дагон подошла к батарее, на которой сушилась любимая майка Лигура, сдернула ее, окунула в ведро и принялась мыть пол. — Хочу посмотреть, она мисс Франция же, да? — Дважды, — поправил Лигур убитым голосом, провожая взглядом майку. — Ну ничего себе! Что она в тебе нашла? — она повернулась к Хастуру. — Она видит то, кто я есть, но не знает, как я таким стал, и меня это устраивает, — Хастур поморщился, допивая пиво. — Черт, как же не в кассу этот ребенок! Жениться еще на ней… — Тебе будет завидовать вся Европа, — заметила Вельзевул. — Мисс Франция с квартирой в центре Парижа. — Как тебе вся Россия, — отозвался Хастур. — Что, съела? Кто захомутал богатого красавчика без единого темного пятна в биографии? — Да пошел ты, — тоскливо сказала Вельзевул, только представив, что опять начнется, когда пройдет эйфория чемпионата и снова начнутся регулярные турниры: пресса их сожрет, Габриэль еще и любит внимание к своей персоне. — Кстати, что у тебя было с Габриэлем? Когда тебе было пятнадцать. — Секрет, — оскалился Хастур. — Но ничего особенного. Мне мама его пообещала голову открутить, если я его трону до того, как ему исполнится шестнадцать, поэтому ничего. — Что? — Вельзевул даже села. — Ты у его мамы разрешения спрашивал?! — Нет, она их увидела просто, — Дагон выжала майку в черное от грязи ведро. — И вставила Хастуру пистон, что лезет к мальчику. Сказала, что пока ему не исполнится шестнадцать, чтобы он даже руки к нему не тянул. — А потом я понял, что дружить с Габриэлем гораздо интереснее, чем спать с ним, — закончил Хастур. — Есть те, с кем и дружить, и трахаться прикольно, — он демонстративно обвел взглядом всех присутствующих. Лигур упорно делал вид, что его это не касается. — Но тогда это как бы… напополам. Дружбы такой, как у меня с Габриэлем, никогда не будет ни с кем другим, и я думаю потому, что настоящего секса у нас так и не случилось. Есть те, с кем я только трахаюсь, точнее, раньше это было, теперь я почти женат опять, и сомневаюсь, что Миша даст мне право налево. Ну, и есть Мишель, она не попадает в категории. Вельзевул покосилась на Дагон, но та оставалась совершенно спокойна, видимо, знала о всех похождениях Хастура. Почему же они все-таки поженились — этот вопрос не давал Вельзевул покоя. Наверное, родители Хастура после смерти оставили ему неплохие деньги, но он не похож ни на альтруиста, который хочет помочь бедной девушке, ни на идиота, который поведется на сказки о любви. Да и Дагон красотка, зачем ей семнадцатилетний пацан, который полгода назад убил своих родителей; конечно, существует вероятность, в семнадцать он был тем еще красавцем, но судя по тому, что сейчас, он был патлатым костлявым подростком под два метра ростом с ужасным характером. Сейчас в нем хоть какой-то шарм есть. — Я оденусь, и пойдем есть, — Дагон прошествовала мимо Вельзевул, вручив по пути ведро Лигуру, заглянула в ванную. — Твою мать, кто здесь сдох?! — Честь и достоинство Хастура, — отозвалась Вельзевул. — То, что мертво, умереть не может, — рассмеялась Дагон. — Я вымою, конечно, но, Лигур, это только, за твои красивые глаза. Хастур, ты смывал окурки в слив? Совсем тупой, унитаз в тридцати сантиметрах… это… это что, жаба?! — Не трогай прелесть, — подорвался Хастур и вернулся на кухню уже с жабой. — А я-то думал, куда делась. Не пугай меня так больше. Ближе к полуночи, взяв в магазине побольше еды, подначенные Дагон, Вельзевул, Хастур и Лигур отправились на разведку: Дагон хотела посмотреть на Мишель, поэтому они заняли место на чердаке дома напротив с биноклями. — Прием, вижу Габриэля… — проговорил Лигур, приникнув к маленькому окошку. — Внимание, код красный, объект с позором изгоняется из дома. — Чего? — Хастур вырвал бинокль и оттеснил его в сторону. — Дай посмотреть. Какое выгоняют, она его попросила мусор выбросить. Вельз, быстро звони ему, чтоб сюда пришел! Расспросим. То есть, допросим. Габриэль поднялся к ним, найдя местонахождение неожиданно быстро, хотя Вельзевул объясняла так, что сама запуталась. Вид у него был такой, словно он не спал неделю и столько же не общался с людьми. — Мишель очень, очень зла, — печально сообщил он, садясь рядом с Вельзевул на подоконник. — И угроза кастрировать без анестезии — это самое милосердное из того, что она обещала, если Хастур появится у нее на пороге. — Чтобы меня кастрировать, ей придется снять с меня штаны, а там я уж разберусь, — заржал Хастур. Габриэль взглянул на него так мрачно, что он посерьезнел. — Неужели она действительно такая злая? — Чтоб ты понимал, я выносил мусор сам, только чтоб уйти ненадолго, — Габриэль тяжело вздохнул; Вельзевул знала, что даже мама не сразу способна заставить его выползти на улицу с мусорным пакетом, а тут сам: Мишель его допекла. — Я ее понимаю, она злится на меня не без причины… дело в том, что я ее уговорил рассказать тебе, мама предлагала написать сообщение, а не идти лично, но я настоял, и теперь она гуглит слово «выблядок» и разбирается в этимологии, мол, это означает «ублюдок» как «незаконнорожденный» и «сын бляди» или шлюхи, то есть, она считает, что ты ее еще и шлюхой назвал. Наверное, Вельз права, тут тебе надо только жениться, потому что Мишель… ее воспитывали в религиозных условиях, поэтому у нее накрепко вбито, что на шлюхах не женятся, а родить без брака — лютый позор, и ты в одном слове умудрился оскорбить ее двумя самыми страшными для нее понятиями. — Кто сказал, что на шлюхах не женятся, — хмыкнул Хастур. — Я женился. Дагон швырнула в него коробкой из-под пирога. — Мы еще не разведены, урод, — напомнила она. — Хочешь, чтоб я в суд пошла, и процесс на два месяца затянулся? А с учетом твоей эмансипации на полгода? И чтоб Мишель узнала, что ты женат? — Рыбка, ты в хорошем смысле! Ты… — Хастур на миг задумался. — Королева всех шлюх, шлюхоматка, о, точно. Это титул! И тебе подходит. — Спасибо, — польщенно улыбнулась Дагон и потянулась за биноклем. — Дайте, я хочу посмотреть, из-за кого Хастур меня бросил. Мишель стояла на балконе, прислонившись спиной к перилам и держа между губ незажженную сигарету. На ней был только длинный свитер, и решетчатые перила не скрывали стройные ноги. — Замерзнет же, — вздохнул Хастур и достал телефон. — Марш с балкона, — рявкнул он в мембрану. — Октябрь на улице, ты стоишь там полуголая! Мишель, как было видно в бинокль, медленно опустила телефон в чашку с кофе и продолжила стоять, потом демонстративно закурила и сразу закашлялась. Хастур с рычанием приник к окну. — Какого хера она беременная курит?! Между прочим, это мой ребенок, она совсем ебнулась без моего присмотра? — Ты позвонил, и теперь она все делает тебе назло, — заметил Габриэль. — Зачем ты это сделал? Теперь она знает, что ты в Париже, ты уже точно знаешь, что ребенок твой, и ты не у нее на пороге, а черт знает где. Придумывай оправдания. — Мы откачивали его после попытки суицида, — тихо подсказала Вельзевул. — Он не хотел жить, думая, что она ему изменила, и теперь у нее будет семья с кем-то другим. Когда тебе изменили, все краски померкли, ветер утих, и весь мир стал душным, как подвал маньяка, — могла добавить Вельзевул. — Сердце осыпалось пеплом, а никаких чувств, кроме боли, не осталось. Никто. Тебя сразу сделали никем, и смерть показалась бы милосердным выходом, если бы не слова Люцифера, когда-то сказавшего, что самоубийство — самый глупый поступок, потому что смерть — это момент полной остановки всего, и если покончить с собой в момент отчаяния, то навечно застрянешь в этом унынии. Нельзя, надо жить и заставлять себя получать удовольствие. — Ты не хотела жить? — на ухо шепнул Габриэль, словно услышав ее мысли. — Тогда прости. — За что? — Вельз погладила его по боку. — Ты ведь ничего не сделал. — Ты не должна такого чувствовать, тем более из-за меня, — твердо сказал он. — Никогда. Можешь хотеть убить меня, но не себя. Вельзевул задохнулась от стыда, но Габриэль воспринял это как благодарность за свои слова и неожиданно эмоциональную на них реакцию, поэтому только обнял ее и поцеловал в волосы. — Вы такие милые, что я сейчас блевану, — заметил Хастур, пристально глядя на Вельзевул. — Кстати, если парень проебывается, изменяет, например, и все такое, он спонтанно дарит цветы, а если девушка? — Ты не дарил мне цветы без повода, могу быть спокойна, — Вельзевул заглянула Габриэлю в лицо, старательно игнорируя Хастура. Скорее бы переключить его снова на Мишель, пусть она разбирается с ним и его демонами. Будь проклята та минута, когда она решила вернуть себе свободу от Габриэля тем, что связалась с Хастуром. Помогла Дагон, все это время наблюдавшая за Мишель, которая докурила со слезами и кашлем на одном энтузиазме и наконец ушла с балкона. — Она красотка, — восхищенно присвистнула Дагон, откладывая бинокль. — Хастур, если она тебе надоест, продай ее мне, я тебе миллионы отвалю! — Заткнись, — отозвался Хастур. — Ты покупаешь людей? — поинтересовалась Вельзевул. — Как это? — Футбольные команды покупают игроков, — пожал плечами Лигур. — Модельные агентства тоже. — У меня не совсем модели, — хмыкнула Дагон. — А что? — Лучший бордель Европы, — с гордостью ответила она. — Амстердам со своим жалким пошлым кварталом рядом не стоял. В мире нет культуры проституции, и я ее создаю, мой бордель — не просто место, где можно расслабиться и отдохнуть, а пещера Алладина, где можно получить практически все желаемое. Так что, Хастур, если поссоритесь, я влезу в долги во всех банках мира, чтоб ее купить. Она за месяц отобьет все расходы, да вы только посмотрите, ее даже не надо учить ходить! Попка как сердечко, я думала, такого от природы вообще не бывает, ноги бесконечные, шея. А этот рот, губы, за один минет в ее исполнении мне отвалят до… Хастур одним движением припечатал ее спиной к стене и, сжав ее горло, медленно приподнял над полом. Дагон вцепилась своими когтями ему в руку и в шею, но Хастур только сильнее сдавил пальцы, пока она не захрипела. — Я сказал. Тебе. Заткнуться, — напомнил он свистящим шепотом. — Или у лучшего борделя Европы сменится мадам. — Отпусти, — пискнула Дагон и, когда ботинки коснулись земли, закашлялась до слез, захлебываясь воздухом и хватаясь за рукава плаща Хастура; он поддержал ее, не давая упасть. — Псих, я пошутила просто. Тебе же нравилось у меня, хороший бордель! — Я и не спорю и не хочу, чтобы там что-то поменялось из-за твоей внезапной смерти, — Хастур поджал губы. — Ну, меня ты не убьешь, — Дагон расплылась в улыбке и повернулась к Вельз. — А ты не хочешь у меня работать? — Обойдусь, — Вельз даже невольно выставила вперед руки, визуально отгораживаясь. — Не настолько приятное занятие, чтобы еще и работать в этой сфере. — Тебя оскорбили только что, — заметила Дагон, ткнув пальцем в Габриэля, и внимательно посмотрела на Хастура. — А судя по чьему-то лицу, не только тебя. Шучу-шучу, что вы такие серьезные? — еще сипло рассмеялась она. — И почему ты решила, что я хочу, чтоб ты стала моей девочкой? Мне нужны администраторы, переводчики, юристы, поставщики препаратов, врачи, наемные убийцы и те, кто умеет избавляться от трупов, устраивать подставы для разводов и браков, кто будет интересным собеседником. У меня не просто бордель, мы исполняем желания, — повторила она. — И, кстати, мои девочки могут научить твоего ангелочка, если ты не захочешь этим заниматься, пара уроков, и можно забыть о том, как симулировать! А если ты ревнуешь, то и без секса, только теория. Бесплатно! Просто по дружбе. — Вельзевул пошутила, — сказал Габриэль. — У нас все прекрасно. — Имей в виду, — заговорщически шепнула Дагон, касаясь бархатными губами уха Вельзевул. — Хастур всему научился у моих девочек, и если он не трахается лучше, чем Габриэль, я заплачу тебе пятьсот евро морального ущерба. — Не могу сравнить, — ответила Вельзевул, глядя ей в глаза. — Насчет работы я не шучу, — Дагон села рядом, перекинула ногу Вельз себе через колено, погладила. — Мне нравятся люди, умеющие держать язык за зубами, это молчание так возбуждает. Как и отказы. Но ты об этом прекрасно знаешь, — добавила она, указав подбородком на Габриэля. — Убери руки, Дагон, — сквозь зубы проговорил Габриэль. — Как грозно, боюсь-боюсь, — Дагон перехватила взгляд совершенно безучастно относившейся к происходящему Вельзевул и улыбнулась ей. — Какого ты выбрала себе зануду. Красавчик, конечно, не отнять, и чемпион мира, но меня уже укачало. Габиэль вдруг взял Дагон за запястье и оторвал ее руку от колена Вельз. Дагон дернулась, но поняла, что не может вырваться: Габриэль не больно, но сильно сжал ее руку словно в каменной хватке. — Я сказал, хватит до нее дотрагиваться, — Габриэль заглянул в глаза Дагон, и та неожиданно для самой себя отвела взгляд. Она никогда не встречала людей, у которых не было слабостей: обычно она чувствовала их инстинктивно и играла на них, одновременно располагая к себе и предотвращая возможные козни против себя тем, что ненароком давала знать о своей осведомленности. Вельзевул боится, что выяснится, что она переспала с Хастуром, видимо, изменила, а не просто переспала, иначе бы так не тряслась и не заглядывала в лицо Габриэлю с виноватым видом. Лигур — то же самое, только вот он боится позора, наверняка до этого громогласно заявлял, что натурал и никогда. Мишель, судя по рассказам, одна сплошная рана: ужасные родители, уважение и любовь которых она все еще безуспешно пытается заслужить, жуткое самомнение вкупе с болезненной зависимостью от того, как видят ее другие. Хастур — его слабость Мишель и все, что связано с ней, скоро будет ребенок, и Хастур свяжет себе руки семьей еще сильнее. Зря говорят, что семья — это болото; нет, это оковы. Мишель не должна знать, что Хастур был женат на бывшей проститутке, которая стала владелицей лучшего борделя, издевательски расположенного в старинном особняке, принадлежащим роду Хастура еще с времен Османской империи. Ребенок не должен выяснить, что его отец в шестнадцать лет убил собственных родителей, а в восемнадцать — священника, который его венчал с Дагон, старательно делая вид, что не помнит жениха и не замечает на невесте сатанинских татуировок, сделанных специально перед свадьбой.