Шах ферзю

— Если Вельзевул будет курить при Илае, ты перестанешь курить в квартире вовсе, — спокойно сказала Мишель, как только за Вельз закрылась дверь. — И так хватает, что от тебя постоянно воняет. — Вельзевул останется у нас ночевать, — привычно пропустив ее слова мимо ушей, сказал Хастур. — Когда приедет Габриэль, он тоже собирался остановиться у меня… у нас, — поправилась Мишель. — Но в белой гостиной теперь детская, в красной твой кабинет, значит, осталась только синяя. Они что, вместе будут? — Надо же, как удобно, — оскалился Хастур. — Можешь прямо сейчас начать собирать вещи в Загреб. Мишель оскорбленно поджала губы, но не ушла: Илая нет дома, никого нет, нельзя терять время и упускать возможность побыть вдвоем, позлиться можно и позже. Хастур прекрасно знал, о чем она думает. — Злишься на меня, — утвердительно сказал он, отодвигая ноутбук. — Да, — Мишель задрала подбородок, но подошла ближе. Хастур провел пальцами по ее ноге и подвинулся, Мишель поморщилась. — Не хочу на диване. Хастур тяжело поднялся, упираясь рукой в поясницу: последнее время тело подводило все чаще, хотя он стал меньше пить и курить из-за Илая, но так съедал себя переживаниями, которые раньше его совершенно не беспокоили, что чувствовал себя все хуже. Мишель это замечала, но не знала, что делать: жалеть его нельзя, выражать, что волнуется, тоже, к единственному врачу он попадет только после смерти на вскрытие. Может быть, в Загребе действительно будет лучше, так все-таки родной язык, привычная жизнь, его собственный дом. В постели он снова смотрел на нее, словно не мог наглядеться, но теперь Мишель это не нервировало. Брак давал ей чувство полной безопасности, она в глубине души была уверена, что теперь он не может уйти или предать ее. Теперь эти пять минут его созерцания Мишель тратила на то, чтобы рассмотреть его в ответ: раньше она не разглядывала его пристально, все время отворачиваясь и делая вид, что он ей глубоко не интересен. До того, как они поженились, она даже не знала, что у него около губ тонкие белые шрамы. Когда он доволен, уголки губ опускаются вниз, если улыбка искренняя, то он скалится, и только если раздражен, то улыбается общепринято. Мишель высвободила руку из-под него и провела пальцем по его бровям, разглаживая, отвернулась, подставляя шею, и вдруг кое-что заметила, что не увидела раньше, потому что он ходил с длинными рукавами. — Это что, новая татуировка? — она тронула кончиком носа кожу возле широкого белого пластыря на предплечье. — Да уже снимать пора, — Хастур скинул одеяло с кровати на пол, оно ему мешало, и Мишель удобнее устроилась спиной на подушке. Как ни странно, между ними в постели мало что изменилось, только сама Мишель стала поласковее, ведь теперь она не наступала на горло собственной песне каждый раз, когда занималась сексом, как раньше, когда она боялась, что кто-то узнает о ней с Хастуром, когда упрекала себя за то, что спит с ним без брака и даже официальных признанных отношений, да и времени появилось больше. Хастур в ультимативной форме потребовал, чтобы Илай жил отдельно в своей комнате, никаких «пусть полежит или поспит в нашей кровати» и «он же еще маленький», а сам Илай умел себя занять, поэтому он им не мешал. Когда начал ходить и открывать двери, Хастур порадовался, что у Вельзевул и Дагон настолько нет мозгов, что они готовы просто так с ним гулять и даже просят о том, чтобы он позволял им проводить с ним время. Габриэль и Лигур всегда рады подстраховать Вельз, когда она с Илаем на улице — за Дагон, которая могла постоять за себя, Хастур не волновался. Люцифер, Азирафаэль и Кроули гостили редко, но тоже всегда были рады снять с Хастура груз обязанностей. Вот и сейчас дома пусто и тихо, и для Хастура осталась только Мишель, ее взгляд ему прямо в душу, мягкие губы и как магнитом притягивающее тело. Как он над ней смеялся, когда она, придя домой после рождения Илая, первым делом не пошла проверить, как он положил ребенка в кровать, а кинулась к зеркалу с весами и сантиметром. Еле на ногах держалась от слабости и потери крови, всю дорогу до дома, равнодушно отдав завернутого в одеяло безымянного ребенка Хастуру, молча плакала ему в рукав от переживаний и того, что мало того, что ей было больно, так еще ее без одежды видели другие люди, чужие люди, а Хастур не позволил ей рожать дома одной, как она хотела; но самым страшным для нее оказалось то, что талия теперь на два сантиметра больше. Сама попыталась затащить Хастура в постель через несколько дней после рождения ребенка, а когда тот сказал, что она психованная, и он ничего делать не будет, пока она не придет в себя, заперлась в ванной и рыдала, что он теперь ее не хочет, потому что она толстая, и он правильно говорил, что его не возбуждают те, у кого дети, потому что они все страшные. Ненависть к себе прошла у Мишель также внезапно, как и появилась, она даже не вспоминала о том, что случилось, когда она только вернулась. В этом заключался метод ее решения проблем: сделать вид, что ничего не было, и вести себя как обычно. Отказавшись от еды, просидев на воде и обезжиренном твороге несколько недель и добившись того, что пропало молоко, а талия стала прежних параметров, Мишель успокоилась и принялась упоенно играть в образцовую мать. Днем она все время проводила с ребенком, даже не отзываясь, если Хастур к ней обращался, ночью, когда тот спал, каждый час вставала проверить, как Илай. На улице на них оборачивались: редко встретишь настолько красивую девушку с маленьким ребенком, да и мрачный Хастур, идущий позади, как конвоир, завершал картинку правильной семьи. Все слова о том, что она Илая уже достала своей заботой, она пропускала мимо ушей, пока Хастур, получив в очередной раз от нее гневную отповедь, что если он пренебрегает своими обязанностями, она точно не будет этого делать, не проронил: — Ты так похожа на свою мать. Мишель застыла перед ним, выронив из рук очередную игрушку. — Что?! — едва слышно выдохнула она. — Что ты сказал — мать твою — Хастур?! Такого секса, как после этой ссоры, у Хастура не было потом ни до, ни после за всю жизнь. Он впервые устал первым и захотел спать, но Мишель, разъяренная от его слов как тигрица, вознамерилась дать ему понять, что ничего общего с той не имеет, поэтому пусть даже не сравнивает ее. Ни с кем! А с той особенно. С тех пор Мишель приучилась поддерживать какой-никакой баланс и даже не злилась, что он выключает все ее будильники, а по утрам охотно закидывала ноги ему на плечо, наблюдая за тем, как его всего освещает восходящее солнце из окна, и он кажется таким красивым в этом золоте, каким мог бы быть. Хотя, наверное, тогда бы это был не он. Хастур завел ее руки за голову и сильнее вжал в матрас, наваливаясь всем весом, не давая двинуться. У Мишель в глазах потемнело, она сильнее выгнулась, чувствуя его каждой клеткой своего тела; он медленно погладил ее по боку, скользнул рукой по груди и сжал ее горло, мягко, но сильно, так, что она почти сразу стала терять сознание — отпустил, дал вдохнуть, выдохнуть и снова сжал, целуя онемевшие губы. Мишель не стала вырываться, даже не попыталась, хотя могла легко высвободить руки, но вместо этого покорно закрыла глаза, и на ресницах блеснули слезы. Поборов искушение не давать ей дышать еще несколько секунд, Хастур резко отстранился, отпуская ее шею, и Мишель, вдохнув ртом, застонала в голос, захлебываясь слезами и его именем, а потом подлезла под его руку и уткнулась носом в грудь, пытаясь отдышаться. Хастур вытер ей щеки и лег на спину, дав Мишель удобно пристроить голову себе на плечо и просунуть ногу между его колен. Мишель подцепила ногтями и потянула уголок пластыря, открывая татуировку. — Это бесконечность? — спросила она, разглядывая рисунок. — Огонь, бесконечность… ты что, собираешься вечно гореть? Твой личный пропуск в ад? — Мой личный пропуск в ад — это свидетельство о браке с тобой, принцесса, — пошутил в ответ Хастур и долго поцеловал ее в губы, провел языком по ровному ряду зубов, прикрыв глаза. Мишель ответила, но совершенно неэмоционально, словно механически, открыла рот, давая ему сделать все, что хочет. — Я женился на тебе и за тебя пойду в ад. Я тебя купил на свою бессмертную душу, но ты того стоишь. — Не смешно, — отрезала Мишель серьезно и холодно, кладя руку на цветную татуировку четырех роз у него на копчике: как-то кто-то из шахматистов-мастодонтов стал говорить, что татуировки на копчике делают только проститутки, которые легко дают сзади, и Хастур в тот же миг повернулся к нему спиной, расстегнул джинсы и задрал майку, гордо демонстрируя алые цветы, а потом еще похабно облизнулся и подмигнул Каспарову, так что тот от него весь турнир шарахался. — Свидетельство о браке — это твоя последняя надежда на чистилище. Что значит твоя татуировка? — То, что я собираюсь вечно гореть, ты права, — Хастур коснулся слишком длинным ногтями ее спины, и она передернулась от этого ощущения. Не говорить же ей, что на руке у него теперь навечно не знак бесконечности, а число восемь, по нумерологии соответствующее ее имени, а огонь — покровительствующая ей стихия. Мишель пару недель назад спрашивала, почему на его левой руке изображен Сатурн, но и тогда он ей наплел какую-то чушь вместо того, чтобы признаться, что это снова посвящено ей. В конце концов, кольцо можно снять, украсть, повредить, а здесь свидетельство о ней с него снимут только вместе с кожей. — Давай еще раз? — Мишель хотела было сесть на него сверху, но Хастур притиснул ее к матрасу, прижав ее колени к груди и заставив согнуться пополам. — Ты шесть дней снизу, — напомнил он. — И слушаешься меня во всем. А я говорю тебе лежать и не двигаться. — Я отомщу тебе, — прошипела Мишель, сверкая глазами. — Жду не дождусь, — Хастур скользнул зубами по ее щеке и толкнулся сильнее. Мишель вцепилась в простыню так, что заболели пальцы, а когда Хастур коснулся губами ее губ, укусила его, не давая отстраниться.

***

— Как думаешь, они уже натрахались? — Вельзевул доела мороженое и встала со скамейки; Илай висел на ней. — Натрахались! — радостно повторил Илай. — Надеюсь, что нет, я хочу им помешать, — хмыкнул Лигур. — Давай мне Антихриста, надорвешься. Он взял Илая под мышку, как неодушевленный предмет, тот барахтался и смеялся, провоцируя улыбки прохожих. Вельзевул пошла рядом, думая только о том, как бы их не остановили и не спросили, откуда у них настолько на них обоих не похожий ребенок. Они вошли в квартиру, у Лигура были ключи, и их встретила подозрительная тишина. — Если они друг друга убили все-таки, чур я забираю себе Илая, — сказала Вельз, настороженно оглядываясь. Хастур и Мишель спали в кровати, закутавшись в одно одеяло, не обращая внимание на бьющий прямо в окна свет. Вельзевул споткнулась об лежащие на полу джинсы, подошла к постели, наклонилась и громко сказала Хастуру на ухо: — Просыпайся, спать пора! — Иди нахер, Вельзевул, — пробормотал Хастур, крепче прижимая к себе Мишель. — Я заберу себе Илая, — пригрозила Вельз. — Я найду тебя и повешу на твоих же кишках, — отозвался Хастур и поцеловал Мишель в висок. Мишель медленно приоткрыла глаза и посмотрела на Вельзевул с таким обжигающим холодом, что у той горло пересохло, приподнялась, прижимая к себе край одеяла, повела голыми плечами. Все-таки Вельз тогда не врала: если она и подумает когда-нибудь переспать с девушкой, то только с Мишель. Хотя, наверное, она вне рамок сексуальной ориентации, ее по-настоящему хотят все, кто ее видит. Кроме Габриэля, но он вообще странный. — Выйди, пожалуйста, — попросила Мишель, и Вельз поймала себя на том, что стоит и не может взгляда отвести от тонких ключиц и рук скрещенных, как у Мадонны на иконах. — Мы ждем вас на кухне, — Вельз на деревянных ногах вышла в коридор. — Пиздец, — это уже Лигуру. — Я сто процентов гетеросексуальна, но рядом с ней даже со мной что-то не то творится. — Пиздец! — повторил Илай, устраиваясь у нее на коленях, и рассмеялся. — Это мамочка твоя, — Вельз поцеловала его в макушку. — Хочешь вишенку? Хастур вышел на кухню в шортах и короткой полупрозрачной майке с глубоким декольте, зевая с рычанием, влез в холодильник, достал банку с газировкой. Мишель, зайдя следом, молча вынула ее из его рук и заменила на бутылку с минеральной водой. Хастур скорчил рожу за ее спиной, и Илай решил продемонстрировать, чему научился сегодня. — Жаба! Хастур даже повернулся, чтобы проверить, не послышалось ли ему. Нет, Илай четко указывал на него пальцем; тихо прыснула Мишель, закрывая рот ладонью, и ребенок повернулся к ней. — Пиздец! — Какой проницательный у тебя ребенок, — заметила Вельзевул, кладя голову на сложенные на столе руки. Мишель подхватила Илая на руки и ушла в комнату, напоследок бросив на Хастура осуждающий взгляд. — Слышал, Антон теперь телка, — лениво сказал Лигур, открывая упаковку дорогих диетических тостов Мишель и щедро намазывая один из них шоколадной пастой. — Он снизу все-таки? — с интересом спросил Хастур, подтягивая шорты и садясь рядом. — А я всегда говорил! — Нет, — Вельз закатила глаза и принялась рассказывать уже известную Лигуру историю о знакомстве с родителями. — И теперь он планирует знакомиться второй раз, но уже в своем настоящем облике. — А как они трахаются, кто кому вставляет? — Хастур залез пальцами в банку, живо уставившись на Вельзевул. — Откуда я знаю, — сердито ответила Вельз. — Мне не интересно, кто как с кем трахается, я нормальная. — Нет, это интересно, — возразил Хастур. — Сразу дает все понять о человеке, хочет он того или нет. Вот ты, например, мадам-я-всегда-снизу, что выдает в тебе комплексы. А еще наверняка выключаешь свет и не снимаешь футболку. — Я не всегда сни… не-ет, ты меня не поймаешь, ничего я тебе не скажу. — Ты не скажешь — Габриэль скажет, — пожал плечами Хастур. — Он такой сплетник, ты даже не представляешь, а когда молчит, то лучше бы сказал, — он ткнул пальцем ее в ребра, попав прямо в рубец. — Он сказал тебе?! — Нет, у меня свои глаза есть, — Хастур оскалился, чрезвычайно довольный собой. — Я видел, знаю историю твоего детства, Габриэль молчит как серб у усташей, если ты понимаешь, о чем я. Это сделал Люцифер, судя по характеру раны — ножницы? Гвоздь? Нож, только если очень тупой. — Ты очень тупой, — огрызнулась Вельз. — Не хочу обсуждать, или скажу Габриэлю про твои шутки про усташей! Что он тебе еще говорил? — У меня новая профессия, я теперь еще и сексолог, — хмыкнул Хастур. — Какая у вас проблема? — У нас есть общий друг, который суется не в свои дела, — отозвалась Вельз. — Не подскажете, что лучше, сдавать его его супруге каждый раз, когда он бухает, или воздействовать по-другому? — Я могу помочь, — Хастур откинулся на спинку стула. — Особенно с Габриэлем, если ты что-то хочешь, просто скажи мне, а я намекну ему, будто это… что-то, что мы с Мишель попробовали. Он точно захочет повторить. — У вас что, соревнование? — поморщилась Вельзевул, доставая сигареты, но сразу вспоминая, что Мишель объявила это место территорией, свободной от никотина. Теперь понятно, что Габриэль носится с Камасутрой, даже карандашиком обводит, что они попробовали. — Сколько вам лет? Дебилы оба, теперь я понимаю, что у вас общего. Айкью шесть, причем на обоих. — Ты даже ему не говоришь, что тебе больше всего нравится, так что кто еще дебил, — Хастур засунул сигарету в рот и чертыхнулся, выплевывая ее на стол, тоже вспомнил. — А если знать это, то можно избежать огромного количества проблем в личной жизни. Именно поэтому проститутки — лучшие психологи, и жениться на шлюхе — самое мудрое решение из всех, которые я когда-либо принимал. — А Мишель? — Вельзевул глянула на Лигура, но тот спрятался за чашкой. — Я не хотел на ней жениться, — отозвался Хастур. — И она ничего обо мне не знает и не должна знать. — О чем я не знаю, — Мишель остановилась на пороге и скрестила руки на груди. — Обо мне, о моей жизни, — легко ответил Хастур, не поворачиваясь. — И это правильно, Миш. Меньше знаешь — лучше спишь, тем более со мной. — Мне более чем достаточно тебя в моей жизни, чтобы я сама еще глубже лезла в болото твоей, — презрительно сказала Мишель, кладя руку ему на плечо, и Вельз заметила, что поверх обручального кольца у нее надето еще одно, тонкое, пристегнутое цепочкой к браслету на узком запястье, так что обручальное снять очень сложно. — Хастур, ты что, боишься, что Мишель будет кольцо снимать? — фыркнула Вельзевул, ткнув пальцем в браслет. — Нет, просто мне хотелось на рождение Илая украшение, на котором будет ровно девять бриллиантов, по одному за каждый месяц беременности, — отозвалась Мишель. — Наверное, ты не понимаешь, что такое «мужчина дарит стоящие подарки в благодарность», но поверь на слово, когда тебя любят, это приятно. Вероятно, ты не поймешь никогда на собственном опыте, но просто прими к сведению, чтобы не попадать впросак в дальнейшем. — Попроси кожаное украшение, и будешь ходить с поводком, — не менее противным тоном сказала Вельзевул. — В нашей паре я та, кто держит поводок, — мило улыбнулась Мишель, запуская пальцы в волосы Хастура и гладя его по затылку, чтобы растаял и точно не влез в разговор. Вельз глянула на него — Хастур даже не думал участвовать, искренне наслаждаясь атмосферой ненависти вокруг себя. Лигур смерил Вельз взглядом: на что она рассчитывает? Что Хастур оскорбится предположением, будто он каблук? Конечно, нет, он настолько плюет на чужое мнение, что о нем можно говорить что угодно, если это, конечно, не является правдой. А вот Мишель зависит от своего образа в глазах окружающих, поэтому готова на все, только бы на людях Хастур ей подыграл.