Шах ферзю

Габриэль остановился снова в лучшем отеле, в отличие от Вельзевул, которая решила, что принципиально не будет тратить его деньги, и поселилась с Кроули, Азирафаэлем и Люцием. Номер был оформлен так, что у Вельзевул возникло ощущение, что Габриэль подбирает себе жилье всегда максимально похожее на его собственный дом: неуютно и дорого. «Привыкай», Вельз покосилась на Габриэля, который вешал кашемировое пальто в специальный шкаф с отпариванием, который она сначала приняла за холодильник. Пижон. — Почему ты сегодня хочешь у меня ночевать? — снова спросил Габриэль, включая свет в комнате. Вельзевул окинула взглядом кровать: ну конечно, когда она сказала, что не будет жить у него, он взял номер с односпальной, демонстративно и обиженно. Пусть жалеет теперь. Хотя, если вспомнить, что было в Испании и Франции, они и на узкой кровати прекрасно проводили время, и даже на продавленном диванчике Лигура, на котором Габриэль один с трудом помещался, не испытывали дискомфорта. — Может, я всегда хочу у тебя ночевать, — отозвалась Вельз, отпила из графина и поставила его на стол. — Шутка. Не всегда. И сразу стало стыдно, когда она увидела его поникшие плечи — как будто у ребенка игрушку отняла. Ну взрослый мужик, двадцать четыре года скоро, а ведет себя так, что ей хочется его обнять и плакать, а ведь она его даже еще не обидела. Она вспомнила слова Кроули о манипуляторах и жертвах и внимательнее присмотрелась к Габриэлю. Тот с тоской всего еврейского народа на физиономии отвернулся, и в отражении в полированной черной панели шкафа Вельз заметила, что он совершенно не расстроен. Самой ей стало легче, когда она поняла, что он притворяется — ее всегда терзало осознание, что он для нее слишком хорош, поэтому она с восторгом ловила все его грехи: когда он отвлекал ее на играх, когда пытался ее шантажировать, все это приводило ее в восторг и одновременно возвращало состояние покоя. Какая у меня цель, спросила себя Вельзевул, падая в кресло и по локоть засовывая руку в сумку и нащупывая там запасную футболку на завтра: ой, она же обещала Кроули пойти с ним в бар на всю ночь, ну да ладно, перебьется. Она достала телефон и посмотрела — Энтони прислал сообщение: «Уверен, что угадал с размером, или я вообще не понимаю, что ты в нем нашла. Я тебя не простил!» Она непонимающе посмотрела на экран, снова в сумку и заметила упаковку. Ну Кроули, главное, не начать испытывать к нему чувство благодарности, а то он так и не прекратит свои шутки про ее неудовлетворенность. «Немного маловаты», написала она в ответ и выключила телефон до завтра. Габриэль повесил на спинку стула рубашку и взялся за ремень: не даст себя раздеть, тоскливо подумала Вельзевул, сейчас еще будет играть в обиженного, наденет пижаму, заберется под одеяло и будет считать себя невероятно успешным с воспитательной точки зрения. — Защищайся! — Вельз дождалась, пока он снова повернется, и размахнулась. Габриэль поймал купленную Энтони пачку презервативов, которую она в него швырнула, и сел на край кровати, закрывая лицо рукой и едва не плача от смеха. — Это самое оригинальное приглашение, которое я слышал вообще за всю свою жизнь, включая фильмы! — заявил он, отсмеявшись, и протянул Вельзевул руку. — Я о таком даже подумать не мог. — Пользуйся, пока я жива, — Вельз села рядом с ним, поджав под себя ногу. — Даже не верю, что сейчас скажу… но… надо поговорить. — Да неужели, — поддразнил Габриэль. — И о чем же? — Только сначала ложись, и обнимемся, — предупредила Вельз, зная, что так Габриэль не злится и отвлекается, можно его переспорить. Как там Кроули сказал, поставить себя в заведомо слабую позицию, стать жертвой, иначе она всегда будет выполнять прихоти своей принцессы — кто бы знал, насколько это сложно, выползти из своей брони и даже притвориться уязвимой, пусть и держа всегда в голове, что это лишь для манипуляции. — И что ты хочешь мне сказать? — спросил Габриэль, уютно завернувшись вместе с ней в одеяло. Глаза у него потемнели и заблестели. — Почему ты меня выбрал? Это же ты меня выбрал. Я не была влюблена в тебя сначала, ты меня в себя влюбил, — Вельзевул уставилась на один из этих невозможных глаз. Она как-то видела похожие камни в ювелирном магазине, куда ее затащила Дагон, которая под длинными рукавами носила самые дорогие украшения, «Ролексы» и часы «Картье», браслеты с бриллиантами, черными опалами и сапфирами — любая обновка покупалась на деньги, которые ей платили за девственниц: она умела их рекламировать, подогревая интерес. Когда Вельз спросила, зачем ей это все, сказала, что на нее надето целое состояние, и если что-то случится, она может купить себе билет в любую точку мира. — Тебя хочется, — подумав, ответил Габриэль. — И с тобой весело. Почему ты спрашиваешь? — И что ты хочешь, чтобы было дальше? — напряженно проговорила Вельзевул. — Ты прекрасно знаешь, — вздохнул Габриэль. — Я бы сделал тебе предложение хоть сейчас, если бы не знал, что ты откажешься. — Я буду плохой женой, — Вельз закинула руки ему за голову, сцепила пальцы. — Не умею готовить, разбрасываю одежду и ворую твои разработки. — Если бы я хотел чего-то другого, я бы с тобой расстался, — Габриэль сказал это совершенно равнодушно. — Ты не думала, что если бы мне был нужен кто-то еще, я бы не тратил ни твое, ни мое время? Почему ты думаешь, что я тебя не знаю? — Не знаешь, — Вельзевул вздохнула. — Если мы будем совсем вместе, мне придется все тебе рассказать… — Зачем, — не понял Габриэль. — Я не хочу, чтобы было как у Мишель с Хастуром, — Вельз поджала губы. — Она ничего о нем не знает, даже я — и то о Хастуре знаю больше, чем она, и Мишель это тяжело, но я понимаю, что у меня будет точно так же. И ты не будешь знать, и тебя это будет мучить. Габриэль на удивление не стал возражать, лежал молча, глядя куда-то мимо нее: задумался. — А если мы просто встречаемся, просто проводим время вместе, тебе не надо ничего знать обо мне, — Вельзевул погладила его между лопатками, там, где могли бы быть крылья. — И у нас сразу все хорошо. — Мне не нужно знать все, — наконец сказал Габриэль, переводя взгляд на ее лицо. — Я же не прошу тебя рассказывать. Я хочу, чтобы ты была со мной честной, а не откровенной, и если ты что-то не говоришь, меня не задевает. Храни свои секреты, — он повел плечом. — Только от всех. Я хочу быть для тебя ближе всех остальных, но не тебя же самой. — Хочешь стать мне лучшим другом? — усмехнулась Вельз. — Тебя Кроули с Люцифером вдвоем закопают где-нибудь в лесу. — А они твои лучшие друзья? — хмыкнул Габриэль. — Ну и выбор. — У меня нет друзей. — Семья? — Это общество, — снова повторила Вельзевул. — А я могу быть тебе семьей, — Габриэль намотал прядь ее волос на палец. — Ты же хотела семью, Вельзевул? Чтобы она еще раз хоть кого-то послушала, зло подумала про себя Вельз, чувствуя, что в уголках глаз закипают слезы чистой, кристальной благодарности, и ощущая свою ничтожность от этого: привязывается еще хуже, еще сильнее, стоит ему только предложить ей что-то. Тоже мне, жертва: его вообще ничего не задевает из того, что она делает, он просто диктует ей что делать или манипулирует, чтобы не было прямо уж явно. Вот и сейчас он сыграл на том, чего ей не хватает. И как тянет согласиться, кто бы знал! Вельз вздохнула, успокаиваясь. — Я могу с тобой съехаться, если у меня будет своя комната, но замуж выходить не буду. — А кольцо носить? — быстро спросил Габриэль. — Чтобы все думали, что ты моя жена. — Боишься, что меня уведут? — фыркнула Вельз. — Да, — не моргнув, соврал Габриэль. — Нет. И ты знаешь, что таких дебилов как ты нет больше, так что ты вне конкуренции. — Если мы поженимся, я могу пообещать, что дам тебе развод, если ты захочешь. — Что ты ко мне привязался с этим «поженимся»? Я не буду хорошей женой, не буду сидеть дома, варить тебе борщи и рожать тебе детей, не буду! И нечего этого от меня требовать! — Я хоть раз тебе что-то такое говорил? — рявкнул вдруг Габриэль. — Хватит мне приписывать все, придумала себе меня и обижаешься на то, что сама выдумала! А я, между прочим, тебя выбрал только потому, что ты не похожа на других, но нет же, у тебя женский национальный спорт: сама придумала, сама обиделась. — Не смей! — взвизгнула Вельзевул. — Не смей сравнивать меня с другими! — Сама себя с Мишель постоянно сравниваешь, — перебил Габриэль. — Почему мне нельзя? Они отпрянули друг от друга, тяжело дыша. Вельзевул едва удерживалась, чтобы его не ударить. — Да пошел ты нахер? — с вопросительной интонацией сказала она и отвернулась, стараясь успокоиться. Одеяло мягко обхватило ее всю теплом от их разгоряченных тел. — Сама пошла, — огрызнулся Габриэль, тоже повернулся к ней спиной, сильно дернул к себе одеяло, и Вельзевул невольно прижалась к нему. — Идиотка, — добавил он. Вельзевул пнула его посильнее, а когда он невольно ойкнул, торжествующе ухмыльнулась. — Спокойной ночи, — пожелал Габриэль злобно и добавил. — Я люблю тебя, блять. Подумай над моим предложением. — Я тебя тоже, уебок, — Вельз нашла его руку, на миг сжала в своей ладони и отпустила. — Ладно, подумаю.

***

Проснулась Вельзевул резко и внезапно, словно ее толкнули, посмотрела в потолок без капли сна в глазах. Габриэль тяжело дышал рядом, словно только что пробежал километр, у него даже волосы на висках взмокли — что такое ему может сниться, что он так реагирует. Вельз несмело придвинулась ближе к нему, думая, неужели получится, как в слезливых фильмах, успокоить одним своим присутствием? Не получилось. Габриэль с трудом проснулся, покосился на Вельз красными со сна глазами. — Я тебя разбудил? — спросил он. — Нет, сама проснулась, — Вельзевул сжала губы, гладя его по плечу. — Давай, скажи теперь, что тебе снилось, как будто я тебя бросаю, — подначила она, милосердно давая ему шанс посмеяться и предсказуемо пошутить, что она не дождется. — Не дождешься, — он не разочаровал и улыбнулся дрожащими губами. — Ты подумала? — Я спала, а не думала! — возмутилась Вельз. — Отстань от меня, отстань, отстань, ты очень сильно заебал. Габриэль сбросил с себя одеяло и сел, давая спине подсохнуть, но Вельз, спустившись с кровати, потянула его за собой в душ — все равно уже не поспать нормально. — Ого у тебя ванна, — присвистнула она, включая воду и закрывая слив. — Залезай уже. Вельз дождалась, пока вода с пеной укроет Габриэля до середины груди, выключила душ и забралась к нему, слушая шелест лопающихся пузырьков. Габриэль сполз ниже, согнув колени, и Вельз улеглась на него, обняв его под водой; кончики отросших волос поплыли по воде и неприятно прилипли к шее, но она не успела их раздраженно убрать — Габриэль сам догадался и обнял ее за шею под волосами. — Давай, говори теперь, зачем тебе надо жениться, если двадцать первый век, и развестись — раз плюнуть, брать с меня в отношении недвижимости нечего, от тебя отвернутся все твои фанатки, а еще тебе придется иметь дело с Антоном, с Люцием, я курю и не брошу, жру всякую дрянь, а рожать сам будешь. Ну?! — То, что ты голая, убивает всю твою агрессивность, — заявил Габриэль. — И мне кажется, что это какая-то дурацкая ролевая игра. — Мне одеться? — Нет, не надо, — быстро сказал Габриэль и поцеловал ее в щеку. — Мне нравится. Я люблю тебя, но эти слова… они какие-то слишком слабые. Мне нужно что-то более сильное, а что я могу сделать для тебя, чтобы ты поняла? Дарить тебе я ничего не могу, ты не разрешаешь, заступиться за тебя — скорее, надо спасать тех, с кем ты конфликтуешь. Что мне сделать, какого убить дракона? Да и о каком убийстве идет речь, если самый страшный дракон — это ты. — Ты с Антоном сегодня разговаривал? — прищурилась Вельз подозрительно. — Здоровался только. Ты и к Кроули меня теперь ревнуешь? — Ну тебя, — Вельз махнула рукой. — Просто он тоже обозвал меня драконом. — А ты прислушайся, — посоветовал Габриэль. — Хуже не будет. К тому же если ты согласишься, я тогда тоже поверю, что ты любишь, а не просто говоришь, точнее, отвечаешь. Ты же первая не говоришь, а только «я тоже». Почему ты не соглашаешься? Ничего же не поменяется, просто мы будем жить вместе. — А еще я буду женой чемпиона мира, — добавила Вельз. — Разве это плохо? — Я не хочу быть женой чемпиона, я хочу быть чемпионом мира среди женщин, кем я и являюсь, но если я скажу тебе «да», то в ту же секунду стану придатком к тебе. — Чемпионкой, — поправил Габриэль. — Пошел ты со своей показушной толерантностью! Среди женщин в любом случае понятно, что я не парень, — Вельзевул поежилась от остывающей воды и прижалась к нему крепче. — Суть все равно не меняется, а я не собираюсь жить в твоей тени. — Все равно будешь, — Габриэль повел плечом. — Я лучший во всем мире, независимо от пола, страны и так далее. Если следующим чемпионом мира станешь ты, то тогда в твоей тени окажусь я. — Ты вообще не понимаешь, — вздохнула Вельз. — Или делаешь вид, скорее всего, делаешь вид. Знаешь же, что когда я у тебя выиграю, а все будут знать, что мы вместе, все станут говорить, что ты мне поддался. И ты тоже так и будешь говорить. — Ты хочешь, чтобы я играл против тебя как против остальных, или чтобы у тебя были особые условия? — прищурился Габриэль. — Если как против других, то я буду оспаривать любой свой проигрыш всеми доступными способами, а если ты хочешь по-особому… — Я знаю, чего хочу, — перебила Вельзевул, сглотнув от волнения. — Тебя, чтобы ты рядом был, и мне все равно, в каком качестве. Только мне страшно, что все не может оставаться хорошо, и если что-то изменить, все испортится. Все… что у нас. Ну как если порвать одну нитку, распустится весь шарф. Габриэль смотрел на нее внимательно и почти печально, потом вздохнул. — Ты опять себе придумала. Ты все время ошибаешься, когда речь заходит о людях и их отношениях, но все равно отказываешься слушать других. — Ну да, тебя слушать, что ли?! — А кого? Я уж лучше разбираюсь. Про Хастура и Мишель — я оказался прав, у них все хорошо, про тебя тоже, я догадался даже раньше, чем ты сама поняла, что меня любишь! — Я не хочу ничего менять, — повторила Вельз, с трудом вставая в ванне и заматываясь в полотенце. Ее сразу затрясло от холода. — А я хочу, — Габриэль выбрался следом за ней. — Вообще-то мы уже взрослые, поэтому и жить надо соответствующе. — Кому надо, — бессильно спросила Вельз. — Вот кому ты должен вечно? — Себе, — отозвался Габриэль, выходя в комнату первым. Спать больше не хотелось. Габриэль надел спортивный костюм, Вельз, подумав, вытащила из шкафа его свитер, который удобно доставал до середины бедра. — Что делать будем? — Габриэль уселся на кровати, застелив ее покрывалом, и уперся локтями в колени, наклонившись вперед и пристально глядя на Вельзевул. — Кому-то придется уступить, но я больше не буду этого делать. Я и так тебе во всем уступаю, теперь твоя очередь. — Когда это ты мне уступал, — огрызнулась Вельз, устраиваясь рядом с ним так, чтобы между ними совсем не осталось свободного пространства. — Когда согласился о тебе не говорить. Когда уже даже не зову тебя никуда с собой. Я ведь уже даже не спрашиваю, где ты, чтобы тебя не задеть, я все делаю, чтобы тебе было хорошо, и теперь твоя очередь. Надо сказать ему правду. Вельзевул почувствовала, что ее затошнило от воспоминаний о кривой ухмылке Хастура, когда он словно случайно схватился за спинку кровати поверх ее руки. От него шел нездоровый жар, а не ласковое тепло, как от Габриэля, и отточенные, почти профессиональные движения заставляли думать о порнографии, а не настоящих отношениях. Может, Мишель такое и нравилось, может, с ней Хастур был другим, но Вельзевул, невольно возвращаясь мыслями к тому, что между ними произошло, была уверена, что всему Хастура научила Дагон, и это было отвратительно. Никакой искренности. Может, сказать все Габриэлю? Признаться и добавить, что только с ним секс ей нравится, а с другими, даже с Хастуром, который специалист, ее едва не выворачивает? Хотя нет, про Хастура говорить ни в коем случае нельзя, и дело даже не в том, что Хастур убьет ее самым мучительным способом. Габриэль не должен быть преданным всеми, пусть думает, как он всегда уверен, что мир гораздо лучше, чем кажется. Пусть Хастур останется для него лучшим другом, который никогда не опустится до такой подлой мести, как она сама. Но согласиться и промолчать Вельзевул не позволило бы то, что она сама назвала бы совестью, но на деле это было усталостью. Она не выдерживала нести груз вины за двоих — Хастуру все равно, его только радовало неведение Габриэля, он над этим даже смеялся, а Вельзевул… пожалуй, она любила и не хотела оскорблять то, что между ней и Габриэлем, ложью. Их любовь стала для нее сакральной и, как большинство религий, не позволяла компромиссов. — Прежде чем мы все окончательно решим, я должна тебе сказать, — Вельзевул сглотнула холодный скользкий ком в горле, но дыхание все равно перехватывало. Между ней и Габриэлем все эти годы оставалась непробиваемая прозрачная стена, и Вельз ударила в нее со всей силы, не в силах больше жить с этим холодом между ними. — Говори, — Габриэль поцеловал ее в уголок губ и улыбнулся, глядя на него с такого близкого расстояния, что глаза у него немного скосились. Он так обрадовался почти достигнутому согласию, что внутри Вельзевул все застыло от липкого ужаса, и даже привычный рой мыслей от страха затих, оставив ее в полнейшей тишине и одиночестве в его руках. — Я тебе изменила, — шепот Вельз прозвучал оглушительным громом даже для нее. Габриэль растерянно мигнул, еще не понимая, не осознавая до конца. — В Испании. Когда я думала, что ты был с Мишель, и Илай от тебя. Она думала, что он сейчас спросит, с кем, не с Хастуром ли, приготовилась соврать, что нет, не с ним, а с каким-то «мальчиком из Мадрида», чьего имени не знает, это же просто месть, но Габриэль молчал. Прозрачная стена, высившаяся между ними обоими, лопнула от слов Вельзевул и обрушилась на него одного миллиардом острых осколков. Габриэль ничего не сказал, но вдруг расплакался тихо, горько и отчаянно, как потерявшийся и забытый всеми ребенок.