Ребёнок & Взрослый

С тех пор, как Чонгук переехал и стал жить в квартире напротив, моя сестра изменилась до неузнаваемости и начала вести себя крайне подозрительно. У нас начали ломаться полки, шкафы вдруг потяжелели, лампочки в доме все разом перегорели. И в каждом отдельном случае требовалась помощь Чонгука. Чонгук оказался хорошим и отзывчивым парнем. Передвигая шкафы, забивая полки, меняя лампу, он неизменно улыбался, шутил, смеялся и держался, в целом, непринуждённо. Сестра млела от его внешнего вида, плотных мускул, и думала, что я ничего из этого не замечаю. Я молча наблюдал за Чонгуком, не отвечал на его вопросы, обходил стороной, старательно игнорировал, в ответ на его шутки не улыбался и не выказывал ни одной эмоции. Только сердце способно было выдать моё волнение, но к счастью, оно билось не настолько громко, чтобы прямо так заметно. А я всё никак не мог понять, что со мной происходит. Я восхищался Чонгуком сильно. Так сильно, что иногда, глядя на него, едва мог дышать. До этого я видел красивых людей только на страницах модных журналов, как вдруг один из них ожил, очутившись прямо передо мной. Чонгук мою холодность воспринимал своеобразно. Он с чего-то взял, что его прямой долг — научить меня смеяться и шутить. Вначале я не мог понять его чувство юмора. Со временем я начал за ним повторять. Чонгук был в восторге. Он смеялся над любой моей шуткой (даже если она была не достаточно смешной или не смешной вообще). Его большие, передние зубки и громкий смех вызывали во мне целую бурю эмоций. С сестрой у Чонгука сложились очень тёплые, дружеские, близкие отношения. Точнее, он воспринимал Сэй исключительно, как подругу, ну, или милую соседку. Сэй, напротив, видела в нём нечто большее. Она сменила строгие костюмы на короткие платья, естественный макияж на броский и яркий, удобные кеды на туфли с высоким каблуком. Она звонко смеялась. Я не мог её узнать. Тогда я был ещё ребёнком и, разумеется, не понимал, почему Сэй так старалась, ради кого и зачем. После того, как мне исполнилось семь, сестра отправила меня в школу. Уроков я не понимал, учителей раздражал, друзей не завёл. Но заклятый враг у меня был. Ким Сокджин — богатенький и избалованный ребёнок, странный и грубый, злой и жестокий. Он возненавидел меня без причины. Сокджин сформировал группу приспешников. Главной задачей его жизни было задеть меня, нагрубить или ударить. Я не смел жаловаться ни учителям, ни сестре, так как боялся показаться не мужественным трусом. Так и терпел его издёвки день за днём. Вечерами, когда Сэй задерживалась на работе, а я возвращался в холодный и пустой дом, к нам приходил Чонгук, чтобы за мной присмотреть, накормить ужином и отправить на боковую. Чонгук по моей просьбе читал мне сказки или рассказывал их по памяти. Его сказки отличались от тех, что я знал. Красивые, фантастические, глубокие и неповторимые. Мне казалось, он вкладывает в них большой смысл. Жаль, я ребёнком не способен был это понять. Чонгук всегда терпеливо ждал, когда я усну. После чего он накрывал меня одеялом, целовал в лоб и бесшумно уходил. В один из таких вечеров Чонгук заметил на моей руке синяк. Я, проследив за его взглядом, поспешно закрыл его одеялом. Увы, слишком поздно. Чонгук тогда впервые нахмурился. — Что это? Я, отвернувшись, молчал. — Тебя обижают? — Один мальчик, — не выдержал и признался. — Хочешь, я с ним поговорю? — Не надо! Глаза Чонгука округлились от удивления. Было чему удивиться: я никогда, ни разу не повысил голос, а тут вдруг закричал. — Я справлюсь сам. Чонгук ничего не ответил. Но он рассказал сестре. Сэй пожаловалась директору. Сокджин две недели ходил ниже травы, тише воды. Затем, будто очнулся от долгого оцепенения, и всё началось по новой...