«Она прекрасна, спору нет. В волосах небесный свет. Губы краше алых роз. Сладкий сон её унёс».
В чарующих песнях ночного леса было нечто прекрасное: Летиция слушала их до самого рассвета, не ощущая усталости прошедшего дня. Дурманящий холодный ветер пропускал сквозь себя её редкие волосы, разметая по сгорбленным, костлявым плечам, и она сидела на крыльце собственного дома у болота, пока не возвращалась дочь и не звала её внутрь, накрыв на стол. Летиция шла медленно, но уверенно огибала углы и находила дверные проёмы: пусть глаза её не видели уже давно, она в них и не нуждалась, полностью отдавшись слуху и прикосновениям. Дочь же, бывшая её глазами тогда, когда их действительно не хватало, оставалась её единственной опорой, причиной жить в мире, успевшем приесться ей за несколько столетий. Летиция не могла её видеть, но знала, конечно, что дочь её — настоящая красавица, ещё с детства поражавшая людей своими огненно-рыжими волосами. Она была единственным, тем единственным ребёнком, который, попав в руки Летиции, не отправился в ту же минуту в раскалённую печь. Те светлые серо-голубые глаза пленяли легко; она и пала их безнадёжной жертвой, подарив девочке всю доступную ей любовь и ласку взамен той, что некогда у неё отобрала. — Что у нас сегодня? — осведомилась Летиция, с хрустом коленей опускаясь за хлипкий обеденный стол. Запахи сладкого жареного мяса заполнили весь дом. — Как ты любишь, мама, — ответила Моргана, накладывая еду ей на тарелку. — Империус безотказен, однако мне пришлось отправиться в соседнюю деревню. В той, что поближе, местный волшебник прознал о том, что неподалёку обитает ведьма. Мне с ним в колдовстве не тягаться. В голосе её зазвенел оттенок горечи; Летиция знала, к чему она ведёт — Моргана жаждала попасть в Хогвартс с тех пор, как прознала о нём в детстве. Дочь она туда не пустила: слишком боялась потерять, если та прознает больше о мире, от которого она так тщательно уберегала её в течение последних пятнадцати лет. «Ради её же блага», — убеждала себя Летиция и в глубине души знала, что побуждения её были эгоистичны от начала и до самого конца. Что могла дать старая ведьма юной волшебнице королевских кровей? — Что за волшебник? — небрежно спросила Летиция, стараясь вслепую найти кубок с кровью, всегда стоящий слева от её тарелки. Моргана молча сунула его ей в руки и налила себе самодельного вина. — Знать не знаю. Ложь она почуяла сразу — она исходила из её тона, нарочито беззаботного и безразличного. Летиция утопила своё подозрение в терпкой, свежей крови и помолчала. Моргана шевельнулась: беспокоилась. Юная глупышка; в самом деле думала её обдурить. — Так откуда тебе известно? Первое время Летиция слышала лишь стук приборов о тарелку, затем — тихий вздох. — Это Мерлин, мама; ученик Слизерина. Я повстречала его в деревне, едва не попалась в расставленные им ловушки. Он и сказал мне о ведьме. Летиция усмехнулась: ведьма, как же иначе. Безобразная старуха, пожирающая невинных детей, и подле неё — такая очаровательная девочка-волшебница, манящая томным взглядом из-под полуопущенных ресниц. Моргана стала добывать ей еду уже в десять, когда стало ясно, что втираться в доверие ей легче, чем каждый раз варить зелье красоты. Имя Мерлина ей также было известно: это был набирающий силы молодой волшебник немногим старше её дочери, один из первых выпускников проклятого Хогвартса. До её ушей доходили слухи о том, что он необычайно хорош собой. — Можешь не продолжать, дорогая.***
На следующий день Моргана ушла из дома раньше обычного: Летиция проснулась и обнаружила себя в пустом доме, в котором никто не откликался на её зов. Дочь оставила на столе яблоко — знак, что она ушла на весь остаток ночи в поисках очередной добычи. Истинной надобности в этом не было, ведь вчерашнего ужина им хватило бы, при должном старании, ещё на неделю. Моргане дети были без надобности, ведь она ела всё, чем питались люди, ведьмой она не была и с удовольствием грызла яблоки и собирала в лесу грибы. Летиция ждала её до самого утра, но не услышала её легкой поступи на рассвете. Не явилась дочь и днём, когда солнце уже обжигало кожу небывалой в этих лесах жарой, а вечером, когда солнце скрылось за небосклоном, она поняла, что Моргана уже едва ли вернётся. Прирученный ею ворон бесновался в клетке, предвещая нечто ужасное и неотвратимое; Летиции пришлось постараться, чтобы не открутить птице голову. — Мама, а меня примут в Хогвартс? — во сне Моргане было семь или девять; Летиция смотрела в её грустные, но прекрасные глаза с искренней болью и протягивала ей учебник, надеясь, что однажды ей удастся заполучить для неё волшебную палочку. — Для таких, как мы, места в Хогвартсе не найдётся, дорогая. И в голодные дни, нещадно тревожившие желудок, Летиция не смела думать о том, чтобы взглянуть на Моргану — абсолютно верно было бы утверждать, что по вкусу её мясо, которого ей так и не удалось изведать, приятнее всего, что ей когда-либо приходилось пробовать. Однако девчонка звала её мамой и бежала к ней с любой своей проблемой, любым порезом на молочно-белой коже в рыжих веснушках, а потом прижималась всем телом в знак благодарности и ещё долго, до самого заката, ворковала с птицами в лесу. Летиция привязалась к ней всей душой — если только она у неё была — и верила, что это чувство взаимно, ведь с течением лет Моргана и вспомнить не могла, с чем было связано её раннее детство. А оно у неё, несомненно, было лучше деревянной лачуги, в которой единственной компанией ей были птицы и звери; проходило оно в богатом замке с родителями, правившими целым королевством, и Летиция знала почти наверняка, что отобрала у неё достаток, первый бал и безоблачное замужество, отдав взамен отшельническую жизнь в далёкой глуши. И, разумеется, она никогда не говорила дочери полную правду. Мерлин, как видно, придерживался иного мнения, поскольку Моргана не появлялась уже целую неделю; оставленное ею яблоко уже почти сгнило, источая по дому прелый, вязкий аромат. Ворон молчал, поедая брошенные ему куски пищи, а Летиция всё так же сидела на крыльце дома и ждала по привычке, что вот-вот по тропинке заскользят знакомые шаги. Искать Моргану она не стала: та сама дала о себе знать, прислав в глушь молодого гонца. Тот бойко, почти не выдавая страха в сбивающем голосе, поведал, что всё королевство празднует возвращение единственной дочери короля. Мальчишка оказался по вкусу много хуже настоящих детей, но его хватило бы надолго; Летиция, возможно, отчасти и была благодарна дочери, когда вгрызалась слабеющими зубами в его плоть. Вечер был непривычно тих. — Мне жа-аль, — каркнул ворон, не проронивший ни слова с тех пор, как исчезла Моргана. Летиция устало прикрыла глаза. Её это вовсе не утешало.***
В честь принцессы Морганы в замке дали роскошный бал. Летиция явилась на него, не трудясь над своим истинным обликом, и протянула слуге тиснёное золотом приглашение — его долго не решались брать в руки, а когда её пропустили внутрь, среди гостей пронёсся полный ужаса вздох. Она же, попытавшись расправить ноющие от боли плечи, шагнула вперёд, чуя, что дочь её застыла в конце зала. — Ведьма, — раздался тихий шёпот откуда-то со стороны. — Ведьма! — взвизгнул королевский паж и отпрянул в сторону. Летиция оскалилась в усмешке. — Как любезно с вашей стороны выслать мне приглашение на праздник моей дочери. Её могли поймать; поймать, чтобы казнить за давнюю кражу, но она знала, что Моргана, при всей своей неблагодарности, этого не допустит. Летиция и сейчас чувствовала её эмоции, смущённые, сбивчивые, противоречивые. — Твоей дочери? — громыхнул голос короля. Летиция слепо повела голову на этот звук, вызвав в толпе ропот отвращения. — Никто тебя не приглашал, ведьма. — Я пригласила. Ясный голос Морганы раздался по всему залу, вызвав очередной возглас среди толпы. Она сделала неуверенный шаг навстречу, а потом и вовсе подбежала, схватив Летицию своими тонкими руками. — Я так рада, что ты пришла, — раздался жаркий шёпот у неё над ухом. — Прошу тебя, не злись; я так по тебе скучала. — Так, значит, скучала? — Летиция хрипло рассмеялась, оттолкнув её от себя. Моргана отпрянула с тихим возгласом, но не отошла совсем, а осталась стоять совсем рядом. Её дыхание сбивалось; наощупь платье, в которое она была облачена, было из мягчайшего шёлка — не чета грубым мантиям, которые шила для неё Летиция. — Я не собиралась тебя бросать, — неуверенно ответила Моргана, снова протягивая к ней руки. — Но почему, почему ты не сказала мне всей правды? Разве не могли бы мы жить лучше всё это время? Летиция не ответила, из рукава воровато вытащив тонкую иголку, закреплённую на драных кружевах. Крючковатыми пальцами она обхватила руки Морганы, надеясь, что слепым взглядом смотрит ей прямо в глаза. — Дочь моя, — сказала Летиция, щупая её тонкую нежную кожу и решая, куда удобнее будет вонзить иглу. Ей, конечно, не хватило бы духу обмакнуть её острие в гораздо большую дозу, ту, что убила бы Моргану и больше никогда её не пробудила бы. Однако её сердце, сжимавшееся от предательства, не было способно на хладнокровное убийство. Проучить, возможно; настойка боярышника быстро решила бы проблему глубокого сна принцессы, — как могла ты быть столь неблагодарной мне? Услышала Летиция лишь вскрик; потом тело Морганы обмякло в её руках, затихнув. Она жалела лишь, что не видела её удивлённых, широко распахнутых глаз, но и ропота толпы ей было вполне достаточно. — Может быть, так ты научишься хоть чему-нибудь.