Танго над пропастью

      День за днем я мучительно жду ночи, словно грёбаный вампир в своем склепе, ведь только под покровом сумерек мы с Николя наконец можем сбросить дневные «приличные» маски и, наконец, насладиться друг другом. Каждый вечер месье Мартен ждёт меня на одном и том же месте: в своем автомобиле на улице Фонарщиков, где по стечению обстоятельств и волею судьбы пока нет ни одного фонаря. Поэтому улица быстро стала нашим любимым местом.       С наступлением вечера жизнь здесь будто бы замирает, прячась за стенами домов и мерцающими сквозь оконные стекла экранами телевизоров. А нам иного и не надо.       Я подхожу к знакомому автомобилю и аккуратно стучу в тонированное стекло. Дверь тут же приоткрывается, пропуская внутрь, в наш тайный четырехколесный Авалон на двоих. В темноте салона виден лишь огонек от тлеющей сигареты и очертание профиля Николя, глядя на который сердце тут же начинает биться чаще. Я присаживаясь на сидение и, аккуратно захлопнув дверь, выуживаю из-за спины небольшой букет примявшихся бархатистых тюльпанов.       — Привет! Это тебе.       Ники включает свет в салоне, и я машинально жмурюсь. Сквозь сигаретный дым я вижу, как он удивленно вскидывает брови.       — Тюльпаны? В конце осени? Ты где их достал?       — Пусть это останется моей тайной! — я очень стараюсь выглядеть хоть чуточку загадочным, но от одного взгляда на Николя губы разъезжаются в глупой влюбленной улыбке. — Ладно?       На самом деле, никакой тайны нет. Просто нужно достаточно денег. Но мне так хотелось удивить Ники! И хрен с ними с деньгами. Посижу неделю на овсянке. Ники позволяет мне разводить секретность и только одобрительно усмехается. Очень осторожно берет из моих рук букет. Почему-то от того, как смуглые пальцы нежно поглаживают светлый лепесток тюльпана, у меня становится сухо во рту.       — Ты бываешь таким милым, — говорит он полушепотом, обращаясь к цветам.       — Да, знаю, особенно, когда сплю, — фыркаю я, невольно любуясь выражением трогательной нежности на лице месье Мартена, с которой он смотрит на цветы. — Жаль, что ты ещё этого не видел!       Мы с Ники встречаемся уже почти месяц. Почти каждый день. И за это время он все ещё не допустил меня в свою постель. Держу пари, ему нравится смотреть, как я схожу с ума от желания.       — И не слышал, как ты храпишь? — он откладывает букет на приборную панель и наконец снова смотрит на меня. В резком свете дешевой лампочки над нами, его глаза кажутся по-кошачьи желтыми.       — И пропукиваю симфонии Баха во сне, — невозмутимо заявляю я, развязно улыбаясь. — Хочешь послушать?       Разумеется, это был не первый наш разговор о пока ещё несостоявшемся сексе. И даже не второй. Но я не сомневаюсь, что когда-нибудь Николя надоест. Если, конечно, у него нет кого-то ещё для этого дела. Временами мысли об этом не дают мне уснуть. Если он живет один, что ему мешает привезти меня к себе, а не обжиматься в машине?       Или он просто меня не хочет? Но его жаркие поцелуи убеждали в обратном.       — Уверен, ты фальшивишь, а у меня абсолютный слух, — морщится Ники.       Вместо ответа я демонстрирую ему язык. И не просто так, а достаю из кармана большой продолговатый леденец на палочке (нужную форму и размер пришлось искать гораздо дольше, чем тюльпаны), медленно его облизываю.       — Не хочешь, как хочешь, — с этими словами я засовываю леденец в рот целиком.       Я уже буквально с ума схожу, выдумывая, как его спровоцировать. А Ники хоть бы хны.       Вот и сейчас он фыркает и, опираясь о спинку своего сидения, поглаживает меня по щеке. Кончики его пальцев скользят по моей щеке так же нежно, едва касаясь, как недавно — по лепесткам цветов.       — Поцелуешь меня? — шепчет он.       Все это: его будоражащий воображение шепот, нежное прикосновение, мечты о Ники на протяжении всего дня, отзывается во мне волной возбуждения такой силы, что не подавиться леденцом стоит неимоверных усилий.       Пальцы дрожат, пока я с деланно спокойным видом извлекаю леденец изо рта и заворачиваю обратно в обёртку. Кажется, я скоро дойду до того, что соглашусь, чтобы Николя трахнул меня этим карамельным членом, лишь бы сей акт наконец-то свершился. Отложив леденец в сторону, я поворачиваюсь к Ники, похабно ухмыляясь:       — После свадьбы?       Он хмыкает и поводит плечами, даже не думая меня убалтывать. Только убирает с моего лица непослушную прядь.       — Хотел немного смягчить серьезный разговор, но, если ты не хочешь… — Ники берет с приборной панели леденец, снимает обертку и облизывает самый кончик.       Господи, и почему все, что делает этот проклятый бельгиец вызывает во мне столь бурную ментальную (и не только) эрекцию?       — Какой ещё «серьезный разговор»? — бурчу я, глядя, как розовый язычок Ники скользит по карамельной поверхности леденца.       Не долго думая, я наклоняюсь, чтобы лизнуть его со своей стороны. Только снизу вверх, неотрывно глядя в золотистые глаза Ники.       Он смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц и обхватывает кончик губами. И это не сравнится ни с чем, что я видел даже в самом разнузданном порно. У меня перехватывает дыхание, а Ники вдруг вынимает леденец изо рта, не дав мне насладиться зрелищем, и подносит к моим губам.       К слову, вкус у конфеты — приторно-клубничный, поцелуи Ники с гвоздичным привкусом куда как слаще, но я уже включаюсь в игру, вбирая леденец в рот почти до конца. И все это — неотрывно глядя в глаза Николя. Пусть знает, чего он на самом деле лишён!       Я вижу, как расширяются его зрачки, заполняя почти всю радужку, отчего глаза Николя становятся почти черными. Как заворожённый, Ники очень медленно ведёт леденцом на себя, но я наклоняюсь, чтобы снова его захватить губами.       Если бы кто-то сказал мне раньше, насколько крышесносным может быть, когда тебя буквально трахают в рот леденцом фаллической формы, я бы ни за что не поверил. Но алчущий взгляд Ники говорит о том, что сносит крышу не только у меня.       Он облизывает губы, словно у него пересохло во рту.       — Вы — дьявол, месье Франт, — шепчет Ники хрипло и все же отнимает у меня конфету, так резко, словно больше и мгновения не может этого выносить. И тут же сам прижимается к моим губам.       Мне очень нравится, когда Николя теряет самообладание. В такие мгновения я верю, что действительно ему нужен. С него будто слетают все маски, обнажая невероятно страстную и жадную до ласк натуру. Леденец летит куда-то на пол, но он уже и не нужен, ведь Ники теперь в моих объятиях и мы оба едва не задыхаемся, увлекшись поцелуями.       Не отрываясь от моих губ, он нашаривает рычаг под моим креслом и рывком его отодвигает. Меня отбрасывает назад, но я не успеваю даже разочарованно застонать. Лихорадочно сверкая глазами, Ники перебирается со своего сидения и садится на меня верхом. От этого взгляда по телу словно пробегает разряд электричества. Я нетерпеливо обхватываю Ники за талию, пробираясь под грубую ткань свитера, касаясь нежной горячей кожи.       — Ох, месье Мартен, вы, наконец, вознамерились надругаться надо мной? — шепчу я, облизывая все ещё сладкие от конфеты губы.       — И не надейтесь, я не могу так поступить с собственным студентом, — усмехается Ники, ерзая на моих коленях и бесстыдно потираясь пахом.       — Почему же? — кончиками пальцев я пересчитываю выступающие позвонки на его спине. Ники прогибается назад, запрокидывая голову. — Тем более, я — ваш студент только формально!       Я перемещаю ладони со спины Николя на грудь, обводя затвердевшие соски и мягко сжимая их между пальцев. Он чувственно ахает, длинные ресницы трепещут, отбрасывая на скулы резкую тень.       — Что? — шепчет Ники, словно с трудом разбирает смысл моих слов.       — Ничего! — выдыхаю я и поспешно стаскиваю с него свитер, чтобы нетерпеливо прижаться губами к ямочке между ключицами. Ники пахнет жасмином вперемешку с чем-то мускусным. Я собираю языком этот запах, вычерчивая узоры на его груди.       Настолько далеко зайти мне удавалось нечасто. Руки трясутся от того, насколько Николя горячий и отзывчивый в моих объятиях. И я только боюсь, как бы он не заставил меня остановиться.       А это происходило почти каждый раз, когда мы вот так целовались в машине Николя. Стоило мне распустить руки ниже пояса — и месье Мартен немедленно вспоминал, что отношения наши не соответствуют преподавательскому регламенту. Поэтому сейчас я боюсь пытаться лезть ему в штаны. Вместо этого захватываю губами твердый сосок, принимаясь изощренно ласкать его языком.       Ники сладостно стонет и тут же зажимает себе рот рукой. Наверное, это правильно, потому что на его стоны может сбежаться вся округа (пусть пока улица совершенно пуста). Но как бы мне хотелось, чтобы ему не приходилось сдерживаться. Как и мне. Ужасно хочется раздеть его полностью, покрыть поцелуями медовую кожу…       Ники невнятно шепчет что-то по-французски, запускает пальцы в мои волосы и покачивает бедрами так, что мне кажется — еще пара таких движений, я и кончу в штаны. И судя по раскрасневшемуся лицу Ники — он тоже. Да что там движения! Я могу кончить только от его шёпота на французском. Хотя предпочел бы не делать этого в одежде. Но сейчас не до того. Ники тянет меня за волосы: я хоть и чувствую боль, но совершенно ее не осознаю. Впиваясь пальцами в плечи Николя, я жадно припадаю губами ко второму соску, вылизывая и покусывая.       — Oh, mon cher, je perds la tête… — шепчет он исступленно и, поймав меня за подбородок, впивается в губы. Я чувствую, как его трясет. Меня самого колотит, как в лихорадке.       Я сжимаю Ники в объятиях. Я бы тоже хотел шептать ему что-то нежное, например, что люблю его, но рот занят. В поцелуе мы сталкиваемся языками и Николя вдруг выделывает бедрами нечто такое, от чего я с гортанным стоном таки изливаюсь в штаны. От этого удушающе стыдно и до того хорошо одновременно, что я падаю на спину, не выпуская Ники из объятий.       — Нет, это ты — дьявол… — бормочу, заплетающимся языком.       Он опускает голову на мое плечо и тяжело дышит. Я поглаживаю его лопатки, влажные от пота, перебираю пальцами вьющиеся пряди на затылке. Мы оба медленно приходим в себя. Проходит не меньше минуты, прежде, чем Ники выпрямляется, вытаскивает из кармана сигареты и закуривает, не слезая с моих колен.       — Ты — первый с кем я кончил в штаны, поздравляю, — фыркаю я, глядя на тлеющий огонек сигареты. Тело наполняет истома и даже липнущее к коже белье пока не портит настроения. — Но не хочу, чтобы ты оставался неудовлетворенным…       Ники смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц и усмехается уголком рта. С его смуглой кожей это почти невозможно, но мне все же кажется — он слегка краснеет.       — Поверь, я не остался неудовлетворенным, — из его рта вырывается облачко пахнущего гвоздикой дыма. Ники приоткрывает окно и поеживается от сырого осеннего ветра. Соски, которые я так исступленно ласкал, покраснели и кажется чуточку припухли.       Я невольно вздыхаю, глядя на это эффектное зрелище. Николя даже курить умудряется невероятно сексуально.       — От того, как ты говоришь по-французски можно удовлетвориться ещё пару раз, — признаюсь я, поглаживая Ники по бедру. — И в кого ты родился такой сексапильный?       Он только хмыкает.       — Считаешь, пора познакомить тебя с родителями, mon cher?       — Я не против, — отзываюсь и вдруг думаю, что понятия не имею, кто его родители и вообще, какую жизнь вел Ники до того, как приехал сюда. И что он любит, кроме танцев, гвоздичных сигарет и французских поцелуев. — Но пока мы ещё не в Бельгии, может, расскажешь немного о них?       Он удивленно вскидывает брови и даже перестает тянуться за свитером.       — Ты это серьезно? Может, еще и моей руки у отца попросишь?       — Может и попрошу. У вас уже разрешены однополые браки? — мне вдруг резко перестает нравится этот разговор, но просто так остановиться и съехать не получается. Он выглядит, как шутка, но я-то знаю, что чувствую на самом деле. И не очень-то хочу, чтобы над этим смеялись.       Ники качает головой, выбрасывает окурок в окно и натягивает свитер. Вид у него становится неожиданно серьезный. Мне даже становится не по себе. Я как приговора жду, что он скажет дальше. Но Ники вдруг выдает:       — Ничего не выйдет. Ты безответственный. На занятия мои не ходишь. Учтите — на экзамене язычок вам не поможет, месье Франт.       Я громко фыркаю:       — Просто на твоем экзамене он не пригодится. Вот если бы ты преподавал актерское мастерство или ораторское искусство, вот тут-то я бы показал, на что способен!       Ники усмехается и качает головой. Чуть влажные кудри заслоняют от меня его лицо.       — Но тебе пригодится только твое тело. Алекс. Ты должен быть лучшим. Ты меня понимаешь? Я не допущу тебя до экзамена, если ты не явишься на все занятия до единого.       — Куратор разрешил мне заниматься отдельно, — я сажусь на сидении, чтобы не смотреть на Ники снизу вверх. — Ты сам прекрасно об этом знаешь.       Он убирает от лица волосы и чуть прищуривается:       — Экзамен будет принимать не куратор.       — Значит, это дело принципа? — я невольно улыбаюсь, глядя на Ники. У него такое лицо, будто он — глава сицилийской мафии, и я только что украл его любимую пиццу. Ники поднимается с моих коленей и снова усаживается на соседнее сидение. Сразу становится прохладнее. Я машинально тянусь к ручке и прикрываю окно.       — Слушай. Я твой преподаватель. И экзамен у меня все сдают на общих основаниях, — Ники снова сует в рот сигарету.       — Но я уже пропустил два месяца, разве нет? И я же не прошу тебя ставить мне «отлично» за французские поцелуи. Просто не хочу компрометировать тебя своим стояком на занятиях.       Ники пожимает плечами.       — Отработаешь. На занятия можешь приходить в просторных штанах. К тому же, со стояком ты будешь не один — ничего компрометирующего в этом нет…       Николя приоткрывает окно со своей стороны, чтобы стряхнуть в него пепел. Сейчас в нем нет ничего от того Ники, который стонал от моих ласк. Он собран, отстранён и холоден, как работник таможни. Стоит поучиться у него мастерству перевоплощения.       — А что я получу взамен? Если буду ходить на твои занятия и буду лучшим, как ты хочешь?       — Взамен? — меж его бровей появляется морщинка. — Что это значит? А что ты получаешь взамен от других преподавателей?       Очень сложно сейчас не закатить глаза, пародируя мистера Энтони Старка.       — Месье Мартен, где же ваше чувство азарта? Неужели вы готовы променять увлекательную игру на личину престарелого зануды-профессора? Или вы до сих пор считаете, что я здесь только из-за оценок?       — И в чем же азарт? Сдать экзамен, ни разу не появившись на моем занятии? Почему ты не хочешь позволить мне учить тебя? — в голосе Ники я слышу раздражение.       — Азарт — в суперпризе. Ты хочешь, чтобы я ходил на занятия, я хочу тебя. В обоих случаях кто-то из нас получает удовольствие. Если очень повезет, то и каждый. Ты все равно не намерен допускать меня в свою постель до экзамена, разве нет?       Он снова смахивает с лица волосы.       — И в мыслях не было. После экзаменов я уеду. И было бы грустно заняться сексом лишь однажды, — Ники выбрасывает окурок в приоткрытое окно.       Только за сегодняшний вечер на улице Фонарщиков значительно прибавилось бычков на тротуаре. А если взять в расчет все наши вечера здесь?       Но, кажется, только сейчас до меня вдруг доходит, что Николя действительно уедет по окончании учебного года. И кто знает, что будет после. Может быть, я вообще больше его не увижу.       — А почему ты так хочешь, чтобы я учился у тебя?       Он потирает пальцами переносицу. Он кажется не то злым, не то… обиженным.       — Ты часто выбираешь преподавателей? Выбираешь, посещать ли занятия или выбрать репетитора? — ответа Ники не ждет, даже рта не дает мне открыть. — Нет. Ты являешься на все занятия. Кроме моих.       Я бы предпочел услышать нечто такое, что бы дало понять: я нужен ему на занятиях не только из вредности. Что он хочет танцевать со мной танго на переменах, чтобы искры летели из глаз и под пятками, чтобы первокурсники сбегались смотреть на это шоу, чтобы…       — Просто ты — особенный, — говорю я грустно. — Или, может, я хочу, чтобы ты, наконец, меня правда выпорол? А то пока только дразнишься и все.       Ники прищелкивает языком и снова достает сигареты.       На некоторое время в салоне становится очень тихо. За окнами сгущается сумрак и, кажется, начинает накрапывать дождь. Докурив сигарету до половины, Ники заводит автомобиль.       Я чувствую укол вины. Ведь Николя действительно невероятно профессиональный, харизматичный и техничный танцор. И дело не только в том, как сильно он мне нравится. Хотя и это тоже. Времени на учебу осталось всего полгода. Что если потом я больше никогда его не увижу? В вечную любовь я не верю. Даже собственная мать не может ее мне предоставить, что же говорить о других?       Может, стоит использовать сейчас каждую секунду из возможности побыть рядом?       Я протягиваю ладонь и мягко касаюсь руки Николя, лежащей на руле.       — Прости. Конечно, я буду ходить на твои занятия. Особенно, если это так важно. В конце концов, кто я такой, чтобы спорить со своим сенсеем?       Он неловко улыбается мне уголком рта, но я вижу, что он все еще напряжен. Словно забился в плотный кокон и из него не пробивается ни капли тепла.       — Хорошо, — только и отзывается Ники, глядя на дорогу. — Тогда жду тебя завтра на занятии.       Он выворачивает руль и выезжает на освещенную улицу.       — Я приду. Только найду штаны попросторнее, — отвечаю я и отстраняюсь. Добраться бы сейчас побыстрее домой и принять душ. Вот только дома как всегда никого нет и… это гораздо неприятнее липкого промокшего белья.       До моего дома мы доезжаем за какие-то пару минут. Лицо Ники постепенно смягчается, хотя он так и не говорит ни слова. Только целует меня на прощание.       — Может останешься сегодня у меня? — спрашиваю я, когда он отстраняется. — Мама на съёмках, ее не будет ещё несколько дней. Я сварю тебе кофе утром и… не знаю. Хочешь, сделаю массаж или ещё что-нибудь?       Он задумчиво смотрит мне в лицо. Тонкие пальцы барабанят по рулю.       — В другой раз. Сегодня я слишком устал.       Мне ничего не остаётся, кроме как пожелать ему спокойной ночи и уйти домой. Уже в постели мне вспоминается холодный взгляд Ники и я долго ворочаюсь в постели, не в состоянии уснуть.       Дались ему эти занятия! Ведь я даже смотреть равнодушно на него не могу! И что мне делать на тренировках перед всеми? Тренировать силу воли? Окей, пусть так. Допустим, Ники просто нравится «растягивать удовольствие» и это единственный способ довести меня до трясучки. Но черт, почему при всех?       Уснуть мне удается лишь под утро. И конечно же я не успеваю выспаться, чувствуя себя совершенно разбитым. Но сегодня как раз хореография, и я вынужден идти в колледж.       Оказывается не так уж просто войти в тренировочный зал после такого долгого перерыва. Пока одногруппники о чем-то перешучиваются в раздевалке, я с трудом борюсь с мандражом. Словно перед первым выходом на сцену.       — Ты где был так долго? Травма? — спрашивает парень, которого я даже по имени не помню — мы пересекаемся только на занятиях Ники и на лекциях по истории.       — Вроде того, — киваю я неопределенно, умалчивая о том, что если у меня и была травма, то моральная и прямо сейчас. Пара девчонок, тех самых, которые не очень-то хороши на сцене, приветствуют меня, когда я вхожу в зал, после чего принимаются хихикать между собой. Пожалуй, мне было комфортнее заниматься у мисс Морстен, где были люди разных возрастов, а не только студенты. Может быть, потому что я меньше ощущал их превосходство.       Ники в зале еще нет. Студенты, разбившись на группки, разминаются, в их движениях сквозит ленивая уверенная расслабленность. Я отвожу взгляд и смотрю в глаза собственному отражению. Это все ерунда. Мне вовсе не нужно впечатлять кого-то из них. Нужно только…       — Доброе утро! — я не вижу, когда Ники входит в зал, и его голос заставляет меня вздрогнуть.       Николя сбрасывает кроссовки в угол и проходит к проигрывателю. Он в своем обычном предельно откровенном наряде. Вьющиеся волосы собраны в крошечный пучок на затылке, только пара прядей падает на лоб. Он улыбается нейтрально-дружелюбной улыбкой, окидывая взглядом собравшихся.       — Здорово видеть вас сегодня. Алекс, рад, что ты с нами, — на мгновение мне кажется, что его улыбка становится куда более интимной, когда мы пересекаемся взглядами. Но спустя секунду она снова превращается в обезличенную, хотя и все ещё дружелюбную. Я киваю с небольшим запозданием, но, кажется, это остаётся незамеченным. Ну и славно, мне всего лишь и нужно, что не выбиваться из толпы.       Я чувствую себя так, словно перенесся назад на пару месяцев или проснулся от долгого приятного сна. В этом сне у нас был роман — я могу назвать это романом? — с моим учителем танцев. А теперь он даже на меня не смотрит и это — моя реальность.       Отогнать эти мысли оказывается не так уж просто. Я пытаюсь полностью сосредоточиться на разминке. Она начинается легко и весело, но постепенно я ощущаю привычную усталость. Правда, на занятиях у мисс Морстен она настигала меня уже во второй половине занятия. Кажется, сегодня я устаю просто от попыток держать себя в руках.       Ники обходит зал, направляя движения ребят и подавая негромкие комментарии. Подойдя ко мне, он касается ладонью моего плеча:       — Как ты, все в порядке? — голос звучит так тихо, что едва ли его слышит кто-то, кроме меня.       Его мягкий говор отдается легкой щекоткой вдоль позвоночника. Я невольно оглядываюсь по сторонам, но на нас обращают внимания не больше, чем обычно.       — Да, вроде того, — чтобы не смотреть на Николя, я бросаю взгляд в зеркало и вдруг вижу в нем все того же неуклюжего дылду, которого так ненавидел пару месяцев назад. И рядом с ним — со мной — изящный, как горностай, Ники. Зачем он настоял, чтобы я пришел сюда? Неужели он не замечает, какой я бездарь?       — Ты здорово вкладываешься, — он скользит ладонью вдоль моего позвоночника и тут же идет дальше, пока я пытаюсь выровнять дыхание. Но ощущаю почему-то не радость, а жгучий стыд. Даже в глазах начинает щипать, будто я долго и вдумчиво шинковал лук. От злости я зажмуриваюсь и еще упорнее начинаю повторять упражнение, пока не сводит судорогой мышцу в голени.       К счастью, именно в этот момент раздается пронзительная трель звонка на перемену, и я приземляюсь на задницу, имея на это полное право, а не с видом слабака. Остальные один за другим выходят из зала. Остается только Ники. Он прикрывает дверь и подходит ко мне.       — Что такое? — теперь, когда мы вдвоем, его улыбка не кажется формальной вежливостью. А заметив, что я держусь за ногу, Ники и вовсе перестает улыбаться.       — Судорога, — я очень стараюсь, чтобы голос не звучал жалобно, пока ожесточенно растираю сведённые мышцы. — Это бывает иногда. Если перенапрячься. У тебя нет булавки?       Ники отрицательно качает головой и садится рядом. А потом вдруг касается моей ноги и принимается осторожно, но уверенно ее разминать.       — Потерпи немножко, сейчас станет легче. А вечером я сделаю тебе массаж. Знаешь, мне очень приятно, что ты так стараешься, но тебе совсем не обязательно надрываться…       Я в который раз невольно поражаюсь, насколько у Николя сильные руки, которые кажутся такими нежными и тонкими. Мне хочется поймать его ладонь и прижать к губам, приходится сжать зубы, чтобы не взвыть от боли. Но спустя какие-то пару минут я чувствую, что боль отступает.       — Стараюсь? — наконец выдыхаю я. — Ты правда считаешь, что я стараюсь?       — А разве нет? — Ники смотрит на меня из-под ресниц и улыбается так тепло, что я таю.       — Да, но… Я все равно чувствую себя жирафом на льду, — рука Ники уже не разминает мою ногу, а очень осторожно поглаживает, почти ласкает. Я таю вторично и улыбаюсь ему, как дурак. Значит безразличие на уроке было всего лишь игрой?       — Это только в твоей голове, — он постукивает пальцем по моему виску, продолжая другой рукой свои ласки. Улыбка Ники становится игривой. — Ты очень изящный.       — Скажешь тоже, — слова и улыбка Николя отражаются нарастающим теплом в груди. Очень хочется перехватить его руку и прижать к губам, но скоро перемена закончится и у Ники будет другая группа. Нужно быть осторожным. Я накрываю его руку своей, коротко пожимая. — Но спасибо, что сегодня обошлось без палки. Значит, вечером будет массаж?       Я встречаюсь взглядом с его лукавыми желтоватыми глазами.       — Заеду за тобой в семь. Ничего, если сегодня ты не будешь ночевать дома? — он ещё раз поглаживает мою ногу и немного отстраняется.       Я удивленно вскидываю брови, но не успеваю что-то ответить, как вдруг дверь в зал распахивается и в нее входят несколько первокурсниц. Одна из них таращится прямо на нас с Николя.       — Спасибо за помощь… э-э… месье Мартен, — говорю я громко, поднимаясь на ноги. — Я сделаю все, как вы сказали!       — Надеюсь на вашу ответственность, — отзывается Ники и оборачивается к девчонкам.       Я же на подгибающихся ногах капитулирую в раздевалку.       Сегодня хореография — не самый последний урок. У меня окно в один час, а после — социология. Так что есть время, чтобы помыться и что-то перекусить. В душе я вспоминаю лукавую улыбку Николя и снова чувствую себя окрылённым. Может быть, нет ничего плохого в том, чтобы ходить на его занятия? Ники прекрасно держит себя в руках, успевая одновременно и работать, и одаривать меня знаками внимания. А я ожидал, что он будет ко мне слишком строг, чтобы не выказать симпатии. По крайней мере, я бы вел себя именно так на его месте.       Выйдя из раздевалки, я спешу в столовую, но вдруг сталкиваюсь со своим куратором в коридоре.       — Мистер Франт, можно вас на пару слов? — я, разумеется, подхожу.       Мы останавливаемся у окна. Куратор — мужчина лет сорока с высокими залысинами и робкой улыбкой подневольного существа. Сегодня эта улыбка выглядит какой-то особенно тревожной.       — Как ваши дела? Насколько я знаю, в этом семестре вы снова прекрасно успеваете по всем предметам. Наш самый беспроблемный студент. Только вот танцы… — он поправляет галстук на своей дряблой шее. — Это… знаете, это беспокоит ректорат. Да, ректорат. Ректорат недоволен, что вы обучаетесь отдельно…       — В самом деле? — это странно, потому что до настоящего момента это никого не волновало. Я даже не обращался к матери за помощью, чтобы уладить свою проблему с репетитором. — Что ж, я как раз сегодня был на хореографии. Мой репетитор… решил, что я могу вернуться к занятиям наравне со всеми.       — Это прекрасно, мистер Франт, это очень понравится… это очень успокоит ректорат. Но дело вот в чем… Понимаете, дело в том… — улыбка куратора становится совсем уж призрачной. — Дело в том, что у вас образовалось много пропущенных занятий. А для экзамена, понимаете, это общее требование… Вас не допустят до экзамена, пока вы не отработаете все пропущенные занятия. Это… видите ли, это общее требование. Ректората. Да.       Вот как. Почему-то, глядя на эту слегка заискивающую улыбку куратора, мне кажется, что к данному требованию имеет отношение не только ректорат.       — Но разве я не имею права сдать экзамен экстерном? Без отработок?       — Видите ли… видите ли, мистер Франт, для этого нужны основания. Серьезные основания. И много бумаг, нужно поднимать всех доверху, зачем беспокоить людей? Вам только и нужно, что отработать несколько занятий…       Несколько. На самом деле, не меньше пятнадцати. Или сколько там я успел прогулять за эти два месяца? Разумеется, в других обстоятельствах, я бы признал свою вину и не стал нарываться. Кроме того, прогуливать дальше я не собирался. Но меня сильно уязвляет то, что если к этому требованию имеет отношение не ректорат, а Ники, почему он сам мне об этом не сказал? А строил глазки, массаж, вон, пообещал. Зачем?       — Спасибо, — говорю я куратору. — Я вас понял.       — Это очень приятно, мистер Франт, передавайте нижайший поклон вашей матери от меня…       Куратор поспешно уходит, как будто за ним гонится стая разъяренных демонов. Или он боится, что буду гнаться я.       Я же прислоняюсь к стене, пытаясь хоть как-то уложить в голове полученную информацию. Но никак не складываются в моем сознании нежные прикосновения и улыбки Ники, и такие вот неожиданности за спиной. Есть уже не хочется. Так что я разворачиваюсь и иду обратно в раздевалку. Нужно непременно перехватить Ники до того, как у него начнется новый урок.       Усевшись на низкую скамейку, я прокручиваю в голове недавний разговор и все больше убеждаюсь в том, что ректорат здесь ни при чем. Куратор, так отчаянно напиравший на возмущение начальства, сам же ляпнул: зачем беспокоить людей. Но люди, с его же слов, уже обеспокоены. Или это просто Ники нажаловался на меня куратору.       От этих мыслей меня начинает мутить. Так что к моменту, когда раздается звонок с занятия, я успеваю впасть в совершенно поганое настроение.       Из зала щебечущей стайкой выбегают первокурсницы — почти одни девчонки — я машинально улавливаю что-то про «богичность» Ники, его неповторимую пластику и обворожительные улыбки. Что ж, это я и сам все знаю. На меня почти никто не обращает внимания, что только к лучшему. Дождавшись, когда выйдут все, я незаметно проскальзываю в дверь ярко освещенного зала, который после сумрачного коридора кажется ослепительным до боли. И еще эти чертовы зеркала…       — Месье Мартен? — зову я наугад.       Никто мне не отзывается. Я прикрываю за собой дверь и зову снова:       — Месье Мартен!       Он не мог пройти мимо меня, я бы заметил.       И тут дверь в противоположном конце зала приоткрывается и из нее показывается Ники.       — Алекс? Иди сюда, я переодеваюсь.       И он снова исчезает.       В тренерской раздевалке мне еще бывать не доводилось. Правда, сейчас я настолько раздражен, что даже не чувствую радости от того факта, что Николя позвал меня в свою «святую святых». Я стремительно пересекаю зал, распахиваю дверь и вхожу в крохотную комнатку, в которой едва поместилось бы два человека, зато имеется душевая кабина.       — Что случилось? У тебя такой вид… — Ники стягивает с себя футболку и бросает в пакет. Штанов на нем уже нет, только черные боксеры. — Только запри дверь, пожалуйста.       Я машинально поворачиваю ключ в замке, не успевая спросить, зачем, собственно, закрываться.       — Почему ты сам не сказал мне про отработки? — выпаливаю я, не давая себе времени снова очароваться и передумать.       Он хмурится.       — Отработки?       Такое впечатление, будто Ники понятия не имеет, о чем я говорю. Неужели это правда требование ректората? Но почему тогда раньше не было возражений по поводу моего ухода с танцев?       — Я встретил в коридоре своего куратора, он сказал, что я должен отработать все занятия хореографии, иначе меня не допустят к экзамену.       Ники складывает на груди руки и хмурится ещё сильнее.       — Куратор? Я говорил с ним недели две назад, когда решил, что ты так и будешь от меня бегать. Он что, только сейчас собрался с тобой поговорить? Вот бесполезный.       — Угу, — я прислоняюсь спиной к двери и вздыхаю. Кажется, все это — одно сплошное недоразумение. А я уже успел напридумывать себе ужасов: один другого страшнее. — Так что, это значит, теперь мне еще придется отрабатывать эти занятия в компании таких же прогульщиков, как я?       Ники усмехается и распускает собранные в пучок волосы.       — Я подумал, индивидуальные занятия тебе не помешают…       Моргнув, я пропускаю момент, когда Ники вдруг снова становится ослепительно красивым, как скандинавский божок. Только если у богов Скандинавии бывает кожа бронзового цвета.       — Индивидуальные? — я облизываю губы, потому что во рту становится очень сухо.       Черт, я ведь впервые вижу его практически раздетым. И он так близко — только руку протяни.       — Ты же мой главный прогульщик, — его улыбка становится ещё более игривой.       — Звучит, как комплимент, — я слышу свой голос будто бы со стороны, пока глаза разбегаются от всего великолепия, которое я имею честь лицезреть. — А сегодня на тебе парадные трусы?       Ники выгибает одну бровь.       — Нравятся?       По-моему он специально надо мной издевается.       Скрестив руки на груди, я окидываю Ники небрежным взглядом, как будто меня совершенно не интересует его более чем компроментирующий вид:       — Мне кажется, они слишком велики. Я бы предпочел стринги или что-то вроде того.       Ники фыркает, но тут же берет себя руки.       — Это вопрос комфорта. Если тебе удобно в стрингах — я не буду против.       — Окей, когда ты все-таки решишь допустить меня в свои святая святых, я надену стринги специально для тебя. Со стразиками и надписью: «Все на борт!»       — Я это запомню, — широко улыбается Ники и вытаскивает из спортивной сумки полотенце. — У тебя сегодня еще есть занятия?       — Социология, — вздыхаю я, невольно провожая взглядом движения Николя. Иногда мне самому становится страшно, насколько сильные желания он во мне вызывает. Я как будто с ума схожу, даже просто стоя с ним рядом. — Как думаешь, если я ее пропущу, меня сразу убьют или немного попозже?       — Ага, значит, мои занятия ты пропускал без опаски!.. — вскидывается Ники, но на его губах все еще улыбка.       — Но с огромным огорчением. Ты когда-нибудь чувствовал себя одержимым? Чем-нибудь или кем-нибудь?       Ники перестает улыбаться и, помедлив, кивает.       — И не раз, — признается он после паузы. — И чем-то… и кем-то.       Что-то в его выражении лица заставляет меня захлопнуть рот. Да, мы уже не первую неделю по вечерам страстно целуемся в его машине, но никто ничего не говорил о чувствах. И мне кажется, лучше не делать этого вслух.       — Вот точно так же я одержим желанием что-нибудь сожрать! Например… э-э… пару чизбургеров из паршивой забегаловки через дорогу. Ты со мной?       Ники снова улыбается, правда уголком рта.       — Дашь мне пару минут на душ? А потом я весь твой.       Что-то в интонации Ники или особая мягкость на слове «твой», разгоняют кровь по венам, но совершенно лишает способности мыслить. Я киваю, поспешно дергаю дверь и сильно удивляюсь, когда она не открывается. Поколебавшись, я пихаю ее плечом, но и тогда все остается без изменений. До моего слуха доносится тихое фырканье Ники: «Замок, малыш…».       Вспыхнув щеками, я поспешно ретируюсь в зал, чувствуя, как колотится сердце.       Пытаясь перевести дух, я усаживаюсь прямо на пол, у двери, и зажмуриваюсь. Под веками тут же вспыхивает, как наяву — Ники в одном белье: улыбающийся, изящный, красивый, как сам дьявол. Я представляю, как он встает под душ, струи воды, сбегающие по его телу, по нежной ореховой коже…       Я распахиваю глаза, но воображение уже не остановить. В штанах становится тесно.       В коридоре раздается звонок, призывающий мою совесть к паре социологии, но я просто не в состоянии подняться и последовать его зову. Я правда чувствую себя одержимым. И совершенно не знаю, что с этим делать. Меня никто не учил.       Так что я просто сижу на полу, пытаясь отдышаться, пока дверь из раздевалки не открывается.       Ники облачен в просторные брюки и свободного кроя свитер, знакомо обнажающий ключицы, но я не могу перестать видеть его почти обнаженным.       — Поехали, поедим где-нибудь? Я знаю неплохой ресторанчик, но придется прокатиться. Или ты хочешь бургеры? — он останавливается прямо надо мной и протягивает руку.       Я оглядываюсь в сторону двери, ведущей в коридор. Она плотно закрыта и за ней не слышно чьего-либо присутствия. Резко поднявшись на ноги, я сгребаю Ники в объятия и целую в губы, задыхаясь от собственной смелости. И так же быстро отпускаю, глядя в желто-зеленые глаза:       — Куда захочешь ты, малыш…       Взгляд Ники становится мягче, глубже, темный зрачок занимает почти всю радужку, как у кота.       — Давай начнем с ресторана, — шепчет он, поглаживая меня по щеке, и облизывается. Я все еще чувствую вкус его губ и мне так хочется снова к ним прижаться.       Вместо этого я тоже облизываю губы, пытаясь уловить на них оттенок гвоздичных сигарет. Не помню, от кого я так сходил с ума последний раз. От Дэвида Боуи? От того парня из летнего лагеря для детей театралов, имени которого я так и не узнал?       — Наверное, нам лучше не выходить отсюда вместе? Или спишем на первую отработку?       — Не думай об этом. У тебя есть официальная причина тут торчать — тебе предстоит отработать 12 пропущенных занятий. Составим график… — он тут же становится удивительно серьезным. Кажется, мысли о работе увлекают его не меньше, чем меня — мысли о нем в одних трусах. Или вовсе без них.       — Но лучше тебе не садиться в мою машину прямо во дворе колледжа. Я подожду тебя за воротами, хорошо?       Мы расходимся в разные стороны в пустом коридоре. Я не думаю о пропущенной паре и новых отработках, я думаю о взгляде Ники, каким он смотрел на меня после поцелуя. Так, будто не только я чувствую себя совершенно пьяным.       Выйдя из университета, я едва снова не сталкиваюсь с куратором, только каким-то чудом успеваю спрятаться за колонну. Не факт, что он в курсе моего расписания, но все-таки лучше не акцентировать на себе его внимания. Особенно сейчас.       К счастью, во дворе полно студентов, так что я скрываюсь в толпе и быстро пробираюсь к выходу. Когда я оказываюсь за территорией колледжа, автомобиль Ники уже ждет меня на противоположной стороне улицы.       Прежде, чем юркнуть в салон, я воровато оглядываюсь по сторонам.       — Чувствуешь себя преступником? — шепчет Ники, когда я падаю на соседнее сидение.       — Ужасным! — я корчу злодейскую рожу из подарочного набора самых нелепых злодейских рож. И тут же пытаюсь укусить Ники за ухо, но по пути вдыхаю аромат его волос и показательно опадаю на спинку кресла. Сквозь полуприкрытые веки, я вижу, что Николя внимательно наблюдает за мной.       А затем чувствую, как он кладет ладонь на мое колено.       — Я не могу разбудить тебя поцелуем прямо сейчас, моя принцесса. Сначала нам нужно оказаться подальше от колледжа.       Не открывая глаз, я накрываю его руку своей и мягко сжимаю:       — Окей, как скажешь.       Ники похлопывает меня по колену и тянется к ключу зажигания. Мне же остается перевести дух, смотреть на дорогу и фантазировать о месье Мартене в стрингах. Интересно, он умеет танцевать стриптиз? Наверное, я умру от перевозбуждения, если вдруг мне посчастливится это увидеть.       К моменту, когда мы добираемся до обещанного ресторана, я почти успокаиваюсь. По крайней мере, меня уже не трясет от собственных фантазий.       Ресторанчик оказывается небольшим и шумным. Мы находим свободный столик в самом углу. В зале стоит гвалт, посетителей битком и здесь мы совершенно никому не интересны. И хотя заказ приходится ждать довольно долго, еда оказывается более чем приличной. Самое главное — на столик, за которым воркуют пара парней, совершенно никто не смотрит. Но мы все равно не позволяем себе ничего лишнего. Ну, может я немного слишком откровенно ем Ники глазами, но с этим я уже ничего не могу поделать. Даже от вида его острых ключиц в вырезе свитера меня начинает потряхивать.       Я чувствую себя совершенно больным. На голову, так уж точно. И после ресторана, когда сажусь в автомобиль, и в пути, и когда Ники паркует машину в тихом дворике, чем-то похожем на мой.       — Ники, — подаю голос я, когда он глушит мотор. В салоне сумрачно, потому что Николя не включал свет, и есть шанс уловить нужный момент, — помнишь, мы говорили об одержимости? А по отношению к кому ты ее чувствовал?       Ники медлит, глядя прямо перед собой. Потом с тихим шорохом достает сигаретную пачку и закуривает. Гвоздичный дым заполняет салон.       — К одному мужчине. Несколько лет прошло. Тогда я был немного младше тебя.       Прежде чем задать следующий вопрос, я глубоко вдыхаю ароматный дым. И хотя мне совсем не нравится табак, просто с ума схожу от этого запаха. Потому что он пахнет Ники.       — Он был красивый?       Помедлив, Ники кивает.       — Пожалуй. Хотя, дело было не только в этом. Он просто… просто был потрясающе эффектным во всем. Словно кинозвезда золотого века Голливуда.       Протянув руку, я погружаю пальцы в кудри Ники и осторожно поглаживаю их.       — Звезда Голливуда — это круто. Но я уверен, что превосходишь его во всем, ведь ты — красивый, как полубог.       Он прикрывает глаза и улыбается, но его улыбка вовсе не кажется веселой.       — Спасибо. Он говорил так же, — Ники шумно вдыхает. — А потом ушел. Пойдем? Или хочешь массаж прямо в салоне?       Я захлопываю рот. Ну почему я все время несу какой-то бред? Только и нужно было, что сказать ему пару комплиментов, но нет, мне захотелось выделиться, черт побери…       С этими мыслями я вылезаю из авто. Ники уже снаружи и привычным жестом ставит автомобиль на сигнализацию.       Я окидываю взглядом двор. Очень тихое местечко. Наверняка все всех знают. Я перевожу взгляд на окна и тут Ники касается моей руки.       — Не бери в голову, — шепчет он и приближает губы к моему уху. — Все нормально. Пойдем.       Миновав двор и зайдя в подъезд, мы поднимаемся по полутемной лестнице на пятый этаж, под самую крышу. Здесь всего две квартиры по разные стороны от лестницы и Ники открывает дверь справа.       Квартирка оказывается совсем крохотной, но уютной.       Никакого коридора — дверь открывается сразу в гостиную, которая оказывается и кухней — в углу я вижу шкафчики и холодильник. Огромные окна едва занавешены тюлем — в них видно темный двор и крыши соседних домов. Мебели минимум, разве что диван сразу привлекает внимание. Наверное, потому что сейчас меня волнуют прежде всего горизонтальные поверхности. Из гостиной ведет еще одна дверь — видимо, в спальню. Это я тоже примечаю сразу же.       Ники включает торшер с красным абажуром и расстрепывает ладонью волосы.       — Будь как дома. Хочешь чего-нибудь?       Я улыбаюсь:       — Тебя.       Он усмехается, словно я отлично пошутил, и не двигается с места.       «Ники, я все время хочу тебя, как чокнутый. Как в тех странных книжках про привороты и прочую эзотерическую белиберду. Если честно, меня самого это слегка пугает», — вот что хочу сказать я, но вместо этого тихо бросаю:       — Забей. Лучше скажи, чего хочешь ты.       — Я обещал тебе массаж, — он пожимает плечами и смотрит на меня немного снизу вверх. — Но мы можем сначала выпить чаю, а ты расскажешь мне о том, каково это — когда твоя мать настолько известная актриса.       — Чай — это замечательно, — я улыбаюсь ему, стараясь вложить в эту улыбку максимум тепла. — А что касается матери, то там все не так радужно, как может показаться. Ты же не хочешь, чтобы я плакал у тебя на коленях, правда?       Он качает головой и поглаживает меня по волосам. И даже не думает идти ставить чай.       — Прости. Я просто хочу узнать тебя, — он смотрит на меня из-под трепещущих полуопущенных ресниц и в слабом свете торшера кажется моим ровесником. Или дело в том, что боги не имеют возраста?       Я перехватываю руку Ники и мягко увлекаю его к креслу, которое замечаю в углу. Приземлившись в него, я тяну Ники на себя, вынуждая сесть мне на колени.       — Я тоже хочу узнать тебя, Ники.       — На своих коленях?       Он обхватывает меня бедрами. Меня окутывает запах жасмина и гвоздики, смешанный с тонким запахом его тела. Голова кружится, а во рту становится сухо, словно я ел песок. Почти не осознавая, что делаю, я притягиваю Ники поближе. Прижаться к нему, обнять, обвить руками и не отпускать никогда.       — Как угодно, Ники, — вздыхаю я, утыкаясь лицом в его свитер, пьянея от близости самого нужного в мире человека. — Я никогда не чувствовал ничего подобного и… Может быть, ты меня заколдовал? У людей не бывает таких жёлтых глаз… Может быть, ты — сын лесной феи?       Я несу всю эту чепуху, почти не осознавая, просто потому что не могу молчать. Меня переполняет странное щемящее чувство, что-то подобное наверно ощущают собаки, когда их гладит любимый хозяин. И мне даже не стыдно от этого. Он и в самом деле гладит меня по волосам, нежно перебирая пряди. Мне кажется, с каждым его прикосновением я превращаюсь в мягкое желе, податливое, растекающееся под его руками.       — Я же полубог, помнишь, — шепчет со смешком Ники и касается губами моей макушки.       Утвердительное мычание невольно звучит, как тихий стон. В квартире очень тихо, как будто мы — одни во всем мире. Я бы не отказался от такой перспективы на недельку.       — Ты всегда любил танцы? — спрашиваю я, потираясь щекой о колючую ткань свитера Ники.       — С сотворения мира. В танце я разрушаю и создаю Вселенные, — тихо смеется Ники. — Весь мир существует, пока длится танец…       — Тогда неудивительно, почему ты так легко разрушаешь мое самообладание, — шепчу я, осторожно запуская ладони под свитер и с замиранием касаясь обжигающе горячей кожи. Ощущение такое, будто я обнимаю комету. Ники протяжно вздыхает и слегка выгибается, подставляясь под мои ладони. При этом его взгляд все еще следит за моим лицом. Очень ясный кошачий взгляд из-под длинных ресниц.       — У тебя странная тяга к светским беседам в процессе ласк, — шепчет Ники, усмехаясь уголком рта. — Или ты пытаешься усыпить мою бдительность?       — А разве мне это под силу? Усыпить бдительность божества, танцующего с самого сотворения мира? — скользнув ладонью выше, я очерчиваю его лопатки кончиками пальцев.       Ники прикрывает глаза и снова шумно вздыхает. Он чувствительный. Восхитительно чувствительный, особенно спина. Я успел заметить это в те разы, когда мне удавалось немного поласкать его, прежде, чем Ники меня останавливал.       Всегда хватает буквально пары прикосновений, чтобы его завести — это само по себе сносит мне крышу.       — Но ты явно пытааааешься, — последнее слово переходит в тихий стон, когда я прохожусь ногтями вдоль позвонков на загривке. Длинные ресницы Ники трепещут, он жадно хватает губами воздух.       — Просто не могу удержаться, — совершенно честно признаюсь я, продолжая поглаживать его спину. На мгновение перед глазами вспыхивает картинка из раздевалки: невероятно стройные ноги, притягивающие взгляд и не скрытые тканью просторных брюк; растрёпанные кудри, едва касающиеся обнаженных плеч, словно манящих коснуться их губами… Тонкая полоска волос на животе, уходящая под ткань белья. О том, что под бельем лучше вообще не думать. Но не думать я не могу.       — А божества умеют танцевать стриптиз?       Ники выдыхает что-то утвердительное, а затем открывает один глаз:       — Ты ни о чем не можешь думать, кроме секса, да?       Я тянусь губами к ямочке между его ключиц, но замираю, встречаясь со взглядом Ники. Не только очень ясным, но и каким-то испытывающим. Он так смотрит, когда у тебя не выходит какое-то движение, которое по его мнению способны повторить даже младенцы.       — Могу. Но рядом с тобой это невероятно сложно… Рядом с тобой я вообще ни о чем не могу думать.       Ники тихо хмыкает и вдруг приникает в моим губам, горячо, почти отчаянно. От неожиданности я захлебываюсь вздохом и тут же растворяюсь в ощущениях. Последние обрывки мыслей покидают мою голову. И если бы сейчас Ники спросил у меня что-нибудь еще — я бы не смог не только ответить, но и даже осознать, что мне говорят.       Меня захватывает катастрофический водоворот ощущений, в которых смешивается все на свете: мои горячечные мечты о нем, каждую ночь, лепестки жасмина, подрагивающие под каплями дождя, такие же нежные, как губы месье Мартена, черт знает, что ещё. Жадно сминая их своими губами, я думаю только о том, чтобы это не кончалось. Пожалуйста, пусть это не закончится!       Но Ники отстраняется, буквально ускользает из моих рук. Я хочу прижать его к себе, но встретившись с прямым взглядом желтых глаз, не смею этого сделать. В эти мгновения он и правда кажется мне богом.       — Не двигайся, — шепотом велит Ники и набрасывает на абажур тонкий шарф, отчего свет в комнате становится совсем призрачным. Пока я пытаюсь перевести дух и понять, что Ники собирается делать, он ставит на проигрыватель в углу какую-то пластинку и оборачивается ко мне.       — Не двигайся, — повторяет он и начинает покачивать бедрами в такт музыке.       У меня перехватывает дыхание. За мгновение до того, как я понимаю, что именно он делает, мое ни с кем несравнимое божество.       Движения Ники очень плавные, они перетекают из одного в другое, чем-то напоминая восточный танец. Я вжимаюсь в кресло, едва вспоминая о необходимости дышать, и не могу оторвать глаз от Николя.       Он медленно избавляется от одежды, лаская обнажающуюся кожу с какой-то убийственной, провокационной откровенностью. От желания прикоснуться меня начинает бить дрожь. Воздух в комнате становится густым и горячим, и я с трудом проталкиваю его в легкие. А Ники извивается, почти совершенно обнаженный, с вызовом глядя мне в глаза. И хотя на нем все ещё обычное белье, а не стринги, о которых я фантазировал с лёгкостью человека, точно знающего, что больше, чем собственные фантазии, ему ничего не светит, это не имеет никакого значения. Точно так же сногсшибательно Николя мог бы выглядеть и в шкуре леопарда, подобный Бахусу, и в самой бесформенной одежде, который только можно себе вообразить.       Я откидываюсь на спинку кресла, судорожно стискивая подлокотники в пальцах, но не в силах нарушить запрет не двигаться. Я боюсь нарушить это невероятно волнительный, сексуальное волшебство, пронизанное музыкой сфер.       — Ники… — шепчу я одними губами. — Пожалуйста, Ники…       Он усмехается, дерзко вскинув подбородок, и медленно подходит ко мне. Я смотрю, как покачиваются его золотистые от загара бедра в красноватом сумраке, и чувствую себя околдованным. Сейчас особенно просто верить, что передо мной — бог.       Все так же медленно Ники подходит вплотную и садится ко мне на колени. От запаха жасмина, от манящего тепла его тела, от взгляда, направленно мне прямо в глаза, кружится голова.       — Возьми меня, — шепчет Ники, склонившись к самому моему уху. — Возьми меня прямо здесь…       От такого откровенного заявления в первую минуту я совершенно шалею, лишаясь способности говорить. Но Ники не смеётся, не уходит, чтобы одеться, он смотрит так же испытывающе. Кажется, в самую душу.       — Т-ты… уверен? — язык едва слушается, но руки словно сами собой обнимают его тонкую талию, жадно исследуя все, до чего только могут дотянуться в этом положении.       Ники снова склоняется к моему уху и прихватывает губами мочку.       — Трахни меня, как следует. Прямо здесь, на ковре. Я так хочу.       Я словно попал в свой горячечный предутренний сон, где не раз мне чудились подобные предложения со стороны Ники, а потом я просыпался в постели один. Но сейчас все ещё более волнительно, странно по-настоящему.       Я подхватываю Ники на руки, чтобы потом аккуратно опустить на ковер. Темные волосы рассыпаются по светлому ворсу, желто-зеленые глаза смотрят, кажется, в самую душу. На меня вдруг накатывает страх: а что если я облажаюсь? Вдруг ему не понравится? И чтобы справиться с этим, яростно прижимаюсь губами к шее Ники, нависая над ним.       Он с тихим вздохом прикрывает глаза и шепчет одними губами:       — Давай же…       Мне в ладонь тычется тюбик смазки и презерватив. Странно, что боги тоже этим пользуются.       Почему-то кажется, что Николя хочет расправиться с этим по-быстрому, словно с чем-то не слишком приятным, вроде визита к врачу с крайне деликатным вопросом. Но я не хочу торопиться и поэтому принимаюсь ласкать губами и языком шею Ники, его плечи, прикусываю и вылизываю тонкие линии ключиц, которые всегда вызывали во мне самые бурные фантазии. При этом едва вспоминаю, что сам все ещё полностью одет.       Ники обнимает меня, проскальзывает ладонями под одежду, тихо постанывает в ответ на мои ласки. Может, просто сегодня ему не хочется напрягаться, а хочется просто позволить мне хозяйничать самому? Или я должен показать, на что способен?       Я готов для него на что угодно, лишь бы он только не вынудил меня остановится в самый пикантный момент.       Вслед за ключицами я покрываю поцелуями грудь Ники, но старательно минуя прикосновений к соскам. Прихватываю зубами кожу над пупком, отчего Николя громко вскрикивает, хватая меня за волосы. Его нарочитое бездействие заводит до звона в ушах. Исследовав губами впалый живот, я дрожащими от возбуждения руками приспускаю на Ники белье, обнажая все то, что было скрыто от меня долгое время. Но не спешу прикасаться к самому вожделенному месту, вместо этого прижимаясь губами к внутренней стороне бедра, жадно вдыхая запах тела, к которому примешивается все тот же аромат жасмина.       Ники приглашающе разводит бедра. Его тонкие пальцы зарываются в мои волосы, поглаживают, и даже это, вполне целомудренное прикосновение невероятно меня распаляет.       — Разденься, — шепчет Ники, не открывая глаз.       В таком состоянии, близком не то к обмороку от перевозбуждения, не то к лихорадке, выполнить его просьбу, очень сильно напоминающую приказ, довольно непросто. Пытаясь расстегнуть пуговицы на рубашке, я вырываю две штуки «с мясом» и они со стуком катятся в разные стороны.       — Надеюсь, ты не будешь ставить мне оценки за секс? — шепчу я, стягивая брюки вместе с бельем и отбрасывая их в сторону.       Ники приоткрывает один глаз и усмехается.       — Ты чокнутый. Разумеется, буду, — он стаскивает с меня рубашку, не расстегивая, и обнимает, укладывая на себя. Это совершенно невероятное ощущение — просто прижиматься к нему всем телом, чувствовать тепло его кожи, слышать, как быстро бьется в груди его сердце.       — Ты очень красивый, — шепчет он мне в самое ухо и нежно-нежно поглаживает по спине.       — Так чокнутый или красивый? — тихо фыркнув, я потираясь щекой о грудь Николя, в том самом месте, где громче всего слышно сердцебиение. И, не давая ему ответить, касаюсь губами соска.       Он ахает, запрокинув голову и прижимая меня теснее к себе. Совершенно упоительно ласкать его вот так, собирать губами запах его кожи и жасмина, касаться его везде, как захочется. Присваивать его. Я снова накрываю губами его сосок, играю с ним, покусываю, доводя Ники почти до исступления. Его тихие хриплые стоны заставляют меня дрожать. Кажется, я мог бы кончить только от этого мягкого гортанного звука.       — Пожалуйста, — Ники вдруг касается моего паха. — Вставь мне уже. И сделай так снова…       От его прикосновения перед глазами сверкают искры. Мне стоит больших усилий удержаться, чтобы не схватить его за руку, потираясь об нее.       — Ты всеми любовниками так командуешь, да? — фыркаю я вместо этого, нащупывая на ковре презерватив и смазку.       — Уверен, что хочешь обсудить сейчас моих любовников? — фыркает Ники и забирает у меня презерватив. Совершенно естественно, словно мы делаем это каждый день, он надевает мне презерватив, и это тоже походит на какую-то странную ласку. А я чувствую себя невероятно странно хотя бы потому, что до этого дня как-то справлялся с этим сам. Но к черту странности, я не хочу сейчас об этом думать. Я хочу думать о Ники, который снова более чем развязно разваливается на ковре.       — Если будет больно, скажи, — шепчу я, поглаживая его между ягодиц скользкими от смазки пальцами.       Он только кивает и снова прикрывает глаза. Его пальцы продолжают поглаживать мою спину. И пока я ласкаю его вот так, мне вдруг снова думается: неужели это не сон? Может ли это происходить наяву? Все слишком идеально.       Идеальный Ники в моих объятиях, невероятно легко подхватывающий ритм, хрипло стонущий в унисон моим скомканным признаниям, которые я не могу удержать внутри в самый пикантный момент. И в самых жарких снах я не мог представить, насколько все может быть прекрасно. Остаётся только надеяться, что признаний он не запомнил. Или не услышал за собственными стонами.       Так что когда все заканчивается, мы обессиленно падаем на ковер и я прижимаю к себе Ники, как самое дорогое, что у меня есть. Хотя именно так оно и есть.       Он устраивает голову у меня на плече. Его волосы липнут к моей влажной коже. Прикрыв глаза, Ники прижимается губами к моей груди и шумно вздыхает. Я глажу его по голове, заново прокручивая в сознании все, что сейчас произошло: мы пришли к нему, говорили о чем-то — о чем? убей, не помню — Ники сидел у меня на коленях, а я гладил его по спине. Потом Ники раздевался под тихую мелодию с пластинки — я до сих пор слышу шорох иглы, впустую катающейся по кругу. Прекрасный, как божество, он танцевал передо мной, раздеваясь. А потом попросил трахнуть его. И я действительно трахнул его, прямо на ковре посреди гостиной.       — Останешься сегодня? — шепчет Ники, не открывая глаз. — Я так и не сделал тебе массаж.       — С удовольствием, — от мысли, что я смогу обнимать Ники всю ночь, в груди становится тепло. — Спасибо.       Ники идет в душ первым, затем отправляет меня. Когда я возвращаюсь, он сидит на кровати с бокалом вина и что-то читает. На одеяле стоит тарелка с сэндвичами, а на тумбочке — бутылка и еще один бокал. На Ники — пушистый банный халат, совсем как тот, в который завернулся я сам. Любопытно, зачем ему два одинаковых…       — Ну как, теперь тебе проще думать? — улыбается Ники, когда я появляюсь на пороге.       — Что? — его вопрос сбивает меня с мыслей о том, как часто в его квартире кому-то требуется второй банный халат. — Ах, это… Да, наверное.       Я наливаю себе вина и присаживаюсь на кровать рядом.       — А что ты читаешь?       Ники закрывает книгу и пихает под подушку.       — Достоевского.       Он салютует мне бокалом и делает маленький глоток.       — Тебе нравится Достоевский?       Дико странно беседовать о Достоевском, сидя на такой огромной постели с кованным изголовьем, рядом с мужчиной, с которым только что занимался сексом. Но с другой стороны, почему бы и нет? В университетских кругах я слышал истории и более необычные, чем эта.       — Не могу сказать, что я его понимаю. Мне ближе Льюис Кэрролл.       Ники фыркает и поглаживает меня по волосам.       — Ты просто взял и поставил их в один ряд…       Не выпуская из рук бокала, я потираюсь головой о ласкающую меня ладонь.       — Нет, что ты! Как я могу поставить их в один ряд? Они ведь даже не из одной страны. И стили совершенно разные…       — …И оба столь специфические ребята, что каждому было бы комфортнее в одиночестве, — хмыкает Ники.       Я допиваю вино и бессовестно вытягиваюсь на кровати.       — А вот мне комфортнее с тобой, нежели в одиночестве. Честно говоря, давно не чувствовал себя настолько хорошо. А ты?       Ники ставит свой бокал на тумбочку и поглаживает меня по ноге.       — Мне тоже хорошо. Возможно, я был не прав, когда говорил, что тебе не хватает страсти, — его ладонь скользит вниз, к щиколотке, ловит меня за ступню. Улыбнувшись, Ники наклоняется и целует мое колено.       Поцелуй отзывается лёгкой щекоткой внизу живота. Хотя сейчас я действительно способен думать не только о сексе.       — Ничего, я тебя прощу, если хорошенько попросишь, — я от души потягиваюсь, упираясь ладонями в изголовье кровати. Которое навевает довольно странные ассоциации. Странные для учителя танцев, но весьма вхарактерные для человека, командующего во время секса. — Кстати, ты поклонник классической мебели или у этого изголовья есть другое назначение?       — Не я ее сюда поставил, — усмехается Ники и снова целует мое колено. Его пальцы нежно массируют мою щиколотку, медленно поднимаясь вверх. — Но могу показать тебе, как можно со вкусом его использовать…       — Звучит невероятно интригующе, — вздыхаю я. От уверенных прикосновений пальцев Ники по телу разбегаются мурашки. — Понятия не имею, как его можно использовать. Повесить рождественскую гирлянду?       Ники хмыкает и снова целует мою ногу чуть повыше колена.       — Подумай еще, — мурлычет он.       Я поглаживаю изгибы изголовья кончиками пальцев, просовывая запястья между «завитушками».       — Хм… Может быть, держаться за него во сне? Чтобы не упасть с кровати?       — Уже ближе, — Ники проводит языком по моему бедру. Его ладони скользят выше и выше, уже не столько массируя, сколько лаская. — Подумай еще…       Я старательно изображаю на лице работу мысли, краем глаза наблюдая за Николя. Он сейчас ещё больше похож на кота. Крайне возбужденного и немного опасного: ты ждёшь, что он сейчас цапнет тебя когтями, но пока непонятно за какое место.       — Сушить белье? — выдаю я крайне невинным тоном.       Ладонь Ники пробирается под полу моего халата. Я чувствую дразнящее прикосновение у самого паха.       — Ещё варианты? — он целует тонкую кожу на внутренней стороне бедра, и я с трудом сдерживаю вздох.       — Понятия не имею, — говорить спокойно в такой ситуации невероятно сложно. И этот человек упрекал меня, пусть и мягко, что я думаю только о сексе! — Может быть, ты сам мне покажешь?       — Только если ты готов к ещё одному раунду, — улыбается Ники, не торопясь двигаться дальше. — И если ты готов… довериться мне.       Мне кажется, или в его глазах мелькает что-то… что от другого человека и в другой ситуации заставило бы насторожиться. Но Ники сам недавно первым мне доверился и… Я не думаю, что он может сделать мне что-то действительно плохое.       — А что, — продолжаю я максимально невинным тоном, — ты хочешь привязать меня к кровати и очень грязно надругаться?       — Может, не очень грязно и не совсем надругаться… — Ники запускает под мой халат вторую ладонь, лаская смелее. — Тебе понравится…       Не знаю, что отзывается во мне сильнее: прикосновение или его бархатный шепот. А может быть, все вместе. Но я хватаюсь за прутья изголовья и, зажмурившись, поддаюсь навстречу ласкающей ладони, громко выдыхая: «Ники!..»       Он медленно развязывает пояс моего халата, распахивая его и склоняется ко мне. Его губы осторожно касаются моих. Словно он ловит прерывистое дыхание.       Я распахиваю глаза, встречаясь с лукавым взглядом своего личного божества. Страшно подумать: я никогда в жизни не чувствовал себя настолько желанным и нужным, как сейчас. Ни с тем парнем из лагеря, в которого я молниеносно влюбился, стоило нам раз перепихнуться в душевой ночью. Ни с другими случайными партнерами, которые появлялись в моей жизни внезапно и так же неожиданно исчезали. А Ники не исчез.       И смотрит на меня так, будто я тоже ему нужен не на одну ночь. Осознание этого настолько всеобъемлющее, что я просто не могу сдержать его в себе.       — Люблю вас, месье Мартен, — выдыхаю я ему в губы. — Люблю…       Он запускает пальцы в мои волосы, нежно поглаживая затылок, и целует, медленно и глубоко. Так, что сам этот поцелуй похож на признание. Я обхватываю его за плечи, крепко прижимая к себе и отвечаю на поцелуй, стараясь не только держать этот неторопливый ритм, но и подхватывать его, отвечая. Ники целует меня так, будто это самое важное сейчас в его жизни, а меня вдруг начинает трясти, словно от озноба. И слезы невольно катятся по щекам из-под крепко зажмуренных век.       — Тшшш, — Ники немного отстраняется и гладит меня по голове, как ребенка. — Что случилось? Что такое, малыш?       — Все хорошо, — я пытаюсь улыбнуться, хотя меня все еще трясет. Я пытаюсь вытереть слезы рукавом халата. — Просто… просто я никогда не был так счастлив, как сейчас, с тобой.       Ники прижимает меня к себе, как ребенка, и стирает с лица слезы.       — Какие твои годы, малыш, — шепчет он со смешком и целует меня в висок.       — Я хочу быть с тобой навсегда, — возражаю я, хотя сам не слишком верю в эти слова. Но сейчас чувствую жизненную необходимость проговорить все глупости, которые только могут прийти в голову. — Только не говори, что это невозможно!       Ники ласково мне улыбается и снова целует в висок, нежно, как маленького.       — Ты же меня почти не знаешь, малыш.       — Ну и что? Ты тоже меня не знаешь. Но это не мешает тебе меня хотеть, ведь так? — говорю я с вызовом. — Кроме того, мы обязательно друг друга узнаем, разве нет?       Ники улыбается чуть шире.       — Я уже знаю, что ты дико упрямый, Алекс Франт, — он целует меня в уголок рта.       — Но не представляешь насколько! — заявляю я, втягивая его в поцелуй. Ники не возражает. Наверное, я умер и очутился в раю: другого правдоподобного объяснения происходящего у меня нет. Когда мы устаем целоваться, я глажу Ники по щеке со словами:       — Когда ты рядом и прикасаешься ко мне, я чувствую себя нужным в этом мире. Разве этого удивительного ощущения недостаточно, чтобы любить тебя?       Вместо ответ Ники снова коротко прижимается к моим губам.       — Я буду прикасаться к тебе постоянно. Особенно на занятиях. А уж на твоих отработках у меня на это будет бездна времени.       — Тогда я абсолютно счастлив отныне и вовеки веков, — бормочу я, поглаживая его по волосам. Странно, но сейчас я не чувствую всепоглощающего желания не то сожрать Ники, не то слиться с ним поатомно, не то без остановки заниматься сексом. Мне хочется прижать его к себе, уткнуться носом в пахнущие жасмином волосы и не просыпаться до утра.       Может потому, что сейчас я чувствую — Ники тоже хочет меня. Я тоже ему нужен. Я чувствую это в каждом прикосновении, в каждом взгляде и каждой мимолётной улыбке. И это немного успокаивает мою безумную жажду его тела и души.       Ники вдруг сбрасывает свой халат, стаскивает с меня мой и натягивает на нас одеяло.       — Погаси свет, — просит он шепотом, прижимаясь ко мне всем телом.       Я выполняю его просьбу, для этого нужно только протянуть руку и нажать на выключатель. А затем обнимаю Ники в ответ, поглаживая по спине.       — Я хочу уехать с тобой на край света, чтобы никто не мог нас найти. Ни твои студенты, ни мой деканат.       — Может, после того, как ты сдашь экзамен, — кожа под моими пальцами горячая, бархатная. Ники прижимается ко мне поближе, сплетается ногами, утыкается носом в мои ключицы. Только тут я вспоминаю, что он на полголовы меня ниже. — Я заберу тебя с собой, у нас там тоже есть театр…       — А ты никогда не забываешь об экзаменах, да? — шепчу я со смешком, целуя его в макушку. — Просто идеальный учитель, который помнит о своем долге даже в постели!