Танго над пропастью

      Потекли дни, наполненные безграничным счастьем. Я даже не заметил, как прошла зима, хотя ненавидел это время года, сколько себя помнил. Как оказалось, гораздо легче пережить темные холодные дни и ночи, когда есть кому согреть тебя.       Порой мы с Ники гуляли в обнимку по темным улицам вдали от центра города и университета, иногда посещали ночные сеансы кино, но чаще всего уединялись в его квартире, поглощенные друг другом.       Приближалась весна, а вместе с ней и экзамены. Свободного времени становилось все меньше, кроме того, я хотел сделать для Ники небольшой сюрприз, а потому снова начал посещать студию, в которой занимался танцами осенью.       К этому моменту я благополучно отработал все свои прогулы. Это оказалось куда приятнее, чем я предполагал. Ники и в самом деле устроил мне индивидуальные занятия в закрытом зале, за старания награждая страстными поцелуями. Не удивительно, что выкладывался я на всю катушку, и теперь чувствовал себя гораздо увереннее.       Да, до Ники мне было далеко. Но не только мне, а всем в группе. А я все же ухитрился приобрести кое-какую пластику, так что больше не чувствовал себя рядом с ним деревянным человечком.       Разумеется, одними танцами учеба не ограничивалась: мы с группой почти каждый день репетировали отчетный спектакль, где мне досталась главная мужская роль, но все это проплывало мимо, не задерживаясь в сознании, словно картинки черно-белого кино. Я думал только о Николя. И это не могло не сказываться на учебе.       Однажды я даже имел не самый приятный разговор с матерью, которая заявила, что если я завалю экзамены, то платить за последний курс университета буду сам. Но лишь отмахнулся в ответ. Разумеется, я сдам экзамены как полагается, не будь я — Алекс Франт. Зря что ли три года зарабатывал репутацию самого успешного студента?       К прогулам чужих занятий Ники относился с полным равнодушием. Впрочем, нет. Скорее с энтузиазмом. Вместо пары социологии поехать к нему, начав целоваться еще в машине — пожалуйста. Не знаю, он настолько верил в меня или ему просто было плевать, сдам ли я другие предметы, кроме его драгоценных танцев. Социологию я в итоге чуть не завалил, как и несколько других проходных предметов, но чудом удалось выкрутиться. Должно быть, включились какие-то генетические особенности, ведь мать тоже каким-то непостижимым образом умудрялась совмещать работу в кино, гастроли и личную жизнь.       Накануне экзамена по танцам мы с Ники почти не виделись. Я сдавал теорию драмы, готовил свои этюды. Нам удавалось лишь созвониться иногда перед сном и это ужасно нервировало, ведь по окончании учебного года Ники должен был вернуться в Бельгию, а значит — с каждой минутой уходила драгоценная возможность побыть вместе.       Переживал ли об этом Ники, понять было решительно невозможно. Он оставался все таким же игривым и ласковым: ни в голосе, ни в лице (когда я все же видел его в коридорах) не было ни тени нервозности. Может он хорошо владел собой? Тогда мне стоило бы у него поучиться.       И все же пару раз он заводил разговоры о том, что хотел бы, чтобы я уехал с ним. Очень осторожных разговоров. Мне тоже безумно хотелось последовать за Ники и безразлично, что будет потом. Но когда я попытался поговорить об этом с матерью, она отрезала, чтобы я не выдумывал глупостей и что я должен доучиться четвертый курс дома. Если конечно хочу строить театральную карьеру. А если хочу податься в Бельгию и раздавать листовки на улице, то могу уезжать прямо сейчас, а она за мое обучение в этом случае платить не собирается.       Я метался между желанием плюнуть на все и страхом в самом деле оказаться на улице. Возможно моя мать и не была образцовой родительницей, но она всегда учила рассчитывать только на себя самого. И это казалось правильным.       В подобных метаниях наступает время самого экзамена, принимать который должны в том же тренировочном зале, что и всегда. Теплый июньский день пахнет солнцем, за окнами щебечут птицы. Атмосфера напряженная, но далеко не настолько нервная, как обычно на экзаменах. Ники и вовсе держится с обычной легкостью Хотя ему то что? Не ему грозит с позором отправиться на пересдачу.       — Что ж, настал тот самый день, который покажет, чего я стою, — произносит он, остановившись перед зеркалами, занимающими большую часть стены. — Я знаю, что каждый из вас проделал огромный путь и уверен, что все сегодня проявят себя наилучшим образом, — его взгляд останавливается на мне, а на губах появляется привычная улыбка.       Я невольно отзеркаливаю ее, чувствуя, как краснеет лицо. Возможно, Ники не будет говорить так уверенно, когда увидит мой заключительный этюд. Быть может, он вообще ему не понравится, но я твердо решил, что покажу именно его. Ведь я имею право выбора, разве нет? Никаких ограничений Ники не устанавливал.       В этот момент дверь открывается и в нее вплывает наш куратор. Вид у него такой торжественный, что он мгновенно оказывается в центре внимания. Студенты удивленно переглядываются. Только Ники не выглядит удивленным. И довольным, впрочем, тоже.       — А, вот и вы. Значит, можем приступать, — кивает он.       Куратор расплывается в неуверенной улыбке:       — Вы не обращайте на меня внимания. Это все администрация…       — Не будем, — уверяет его Ники и снова поворачивается к нам, студентам. — Итак, кто готов быть первым?       По плану, разработанному втайне от Николя, мне следовало выступать самым последним. Или попытаться оттянуть свой выход как можно ближе к концу. Первой вызывается выступать Элеонор — прелестная шатенка из параллельной группы, а всем остальным разрешают выйти в коридор, чтобы можно было ждать своей очереди, отрепетировать какие-то движения и всласть понервничать. Хотя мне бы хотелось остаться в зале и наблюдать за тем, как Николя будет оценивать этюды других.       — Эй, Франт! — вдруг окликает меня Мари, партнерша по отчетному спектаклю в этом году.       — Что еще? — неохотно отзываюсь я.       — Тебе бы стоило надеть более просторные штаны, — ухмыляется она, накручивая на палец рыжую прядь. — Так возбуждает возможность облажаться?       — Возбуждает возможность обойти тебя и здесь тоже, — ласково улыбаюсь я, делая вид, будто подобный конфуз нисколько меня не задевает.       Она усмехается и кивает. Кажется, ее забавляет ответ.       Студенты один за другим просачиваются в зал и выходят назад. Кто-то выползает бледный, на подгибащихся ногах, кто-то выскакивает с довольными блестящими глазами и бежит обниматься с друзьями. На пересдачу не отправляется никто. Впрочем, это не слишком удивительно, учитывая, как Ники загонял нас за этот год.       Я невольно волнуюсь: ждёт ли Ники моего появления? Вчера мы не успели обменяться даже поцелуем, только ночью, уже засыпая, я позвонил ему и несколько минут горячо шептал в трубку, как сильно люблю его и насколько благодарен судьбе за то, что он есть в моей жизни. Ники всегда выслушивал мои излияния молча, с легкой улыбкой, а потом целовал меня или крепче прижимал к себе. Может быть, ему было неловко. Или он не привык говорить о чувствах. Но в этот раз я получил ласковое: «Тоже люблю тебя, малыш. Постарайся завтра, хорошо?». И, разумеется, я заверил его, что буду стараться. Если только не уснул раньше, чем успел это выговорить.       Наконец, я остаюсь в коридоре один. Откровенно говоря, я не рассчитывал, что в зале, кроме меня и Ники, будет кто-то ещё. Не за тем, чтобы можно было играть с ним в поддавки — Ники спустит с меня три шкуры, уж в этом я точно уверен — а чтобы этот танец был только нашим. Только для нас двоих. Но теперь иного выхода нет, ведь я не смогу придумать новый танцевальный этюд за какие-то полтора часа.       Когда я вхожу в зал, сердце колотится в груди, будто уже готовится выпрыгнуть наружу. Ники вскидывает взгляд мне навстречу и слегка кивает. По его улыбке я чувствую — он волнуется не меньше меня самого.       — Месье Франт, готовы? Или нужно время на разминку?       Куратор устало переминается с ноги на ногу в углу. Экзамен идет уже добрые два часа и вид у куратора такой, словно он сам жалеет, что пришел с инспекцией.       — Спасибо, я уже размялся по пути, — послав Ники очень личную улыбку, я подхожу к стереосистеме, чтобы включить музыку.       Мы с хореографом не одну неделю трудились над постановкой этюдов, здесь все должно было пройти идеально. Если, конечно, я не превращусь от волнения в соляной столб.       Но всё идёт гладко. Первый этюд — самый лёгкий. О парне, чья пассия не пришла на свидание. Второй — немного сложнее, но тело послушно выполняет отработанные па под электронную обработку классики. Закончив, я нажимаю «паузу» на пульте и, тяжело дыша, поворачиваюсь к Николя.       — Для последнего этюда мне потребуется ваша помощь, месье Мартен.       Ники, отмечающий что-то в своих бумагах, вскидывает голову и удивленно кивает. Все время, пока я танцевал, его горящий взгляд преследовал меня. Я чувствовал кожей, как внимательно Ники ловит каждое мое движение. И теперь вид у него слегка оглушенный. Или заинтригованный? Так или иначе, мне удалось выбить его из колеи.       Он поднимается из-за стола и делает шаг вперед, но куратор вдруг вскидывается:       — Не по правилам! Мистер Франт, это не по правилам! Вы должны справиться самостоятельно!       — О, не волнуйтесь, мистер Тейт, — спешу заверить его я, мягко улыбаясь, — у месье Мартена будет исключительно пассивная роль, даже пальцем шевелить не придется. Подошла бы и статуя, но здесь нет ничего подходящего. Месье Мартен, что вы скажете?       Я бросаю в сторону Ники томный взгляд из-под ресниц. Даже несмотря на присутствие куратора, не могу избавиться от ощущения интимности момента. И знаю, что, вопреки искреннему и всепоглощающему помешательству на танцах, Ники думает сейчас только обо мне.       Облизнув губы, он кивает.       — Думаю, я смогу смириться с небольшой пассивной ролью, — произносит он, глядя мне в глаза. И лишь после этого оборачивается к куратору. — Мы ведь не отказываем актерам в реквизите. Прошу, месье Франт, я в вашем распоряжении.       Мне приходится закусить щеку до крови, чтобы сдержать улыбку. Недолго думая, я подхватываю стул, на котором только что сидел Ники, и ставлю его посреди зала.       — Прошу, месье Мартен, вам нужно встать на этот стул.       На куратора я подчеркнуто не смотрю. Вот уж кого действительно ждет настоящее шоу. И хотя еще неизвестно, как на все это отреагирует Ники, я поспешно включаю музыку. Зал наполняет рокот этнических барабанов, а я поспешно отбегаю в дальний угол, чтобы начать танец. Сердце стучит в такт, пульс бьется в кончиках пальцев. Я оборачиваюсь, не сводя с Ники алчущего взгляда.       Задумка этюда пришла еще зимой, в один из тихих совместных вечеров, когда у Ники было игривое настроение и он решил вновь станцевать для меня при тусклом свете занавешенной шарфом лампы, как в нашу первую совместную ночь. Мое невыносимо прекрасное божество.       Я понял, что хочу, чтобы он хотя бы ненадолго почувствовал себя тем, кем является в моих глазах. И что это непременно должно быть на экзамене, ведь для Ники он ужасно важен, гораздо больше, чем для всех студентов вместе взятых. Пусть я и понял это с небольшим запозданием.       Ники послушно стоит на стуле, вытянувшись в струнку, и вполне справляется с ролью статуи. Даже почти не улыбается, только глаза жадно следят за мной и сердцебиение учащается, когда мы встречаемся глазами.       Стоит мне сделать первый шаг, как Алекс Франт — студент-третьекурсник, сын знаменитой матери, не заслуживающий ее любви — исчезает. На его месте возникает молодой язычник, некогда прогневавший древнее божество тем, что осмелился влюбиться в него до беспамятства.       Однажды оно явилось ему в холмах и с тех пор язычник не может найти покоя, блуждая вокруг статуи божества, отчаянно желая хотя бы капельку его внимания и благосклонности. Он даже готов вырвать сердце из груди, чтобы возложить к ногам любимого, но воины могут отдать жизнь только в бою и язычнику приходится жить, не осмеливаясь на подобную жертву. Он возлагает божеству дары, возносит ему хвалу и молит ответить, но оно остается безмолвным.       Кружась в танце, я то приближаюсь к Ники, моля снова явиться мне, то убегаю, снедаемый отчаянием, что он никогда больше не ответит. Барабанам вторит сопрано, распевая древнюю скандинавскую песню о любви.       Наконец, язычник решается на отчаянный шаг: он готов пожертвовать воинской честью ради своей любви и ломает меч возле статуи, но божество остается немым. В отчаянии он простирает руки к своему божеству, прося забрать его в мир духов или спуститься к нему на землю. В этот миг музыка обрывается и я остаюсь стоять на одном колене, простирая руки к Ники, глядя на него со всей страстью, на которую я только способен. Зал накрывает оглушающая тишина, в которой я только слышу, как гулко бьется сердце.       Наверное, я слишком сильно погружаюсь в роль. Но на мгновение мне чудится, что я и в самом деле вижу перед собой свое ожившее божество. Которое мне удалось поразить.       Медленно Ники протягивает руку и касается моей ладони. В его глазах я вижу столько огня, что хватило бы сжечь до тла весь зал, весь чертов университет, в котором я не могу его обнять. Сжав мои пальцы, он спускается со своего постамента ко мне.       Я смаргиваю слезы, которые невозможно сдержать, крепко пожимаю его пальцы и тут же прячу руки за спину, чтобы не дай бог не броситься к нему, покрывая лицо и шею поцелуями, как делал это сотни раз до этого.       — Ну как, мистер Тейт, я ничего не нарушил, как думаете? — громко говорю я, улыбаясь, как идиот.       Куратор важно кивает.       — Это было блестящее выступление. Но ничего иного от вас не ожидалось, — произносит он с таким видом, словно знает, о чем говорит.       Ники с явным усилием отводит от меня взгляд.       — Блестяще, Алекс. Это было очень чувственно, — произносит он и растерянным видом окидывает зал, словно не сразу понимает, где находится. — Кажется, вы уверяли, что не в состоянии обучиться танцам?       — У меня был прекрасный преподаватель. Быть может, лучший в мире, — отзываюсь я, отвешивая поклон в сторону Ники, и спешу к двери, на ходу смахивая невольно выступившие слезы. Меня трясет от напряжения. Кажется, я за всю жизнь не выкладывался, как этом экзамене.       Толкнув дверь, я ожидаю увидеть пустой коридор, но вместо этого вываливаюсь в толпу однокурсников, столпившихся у двери. У них такие лица, будто по коридору только что пробегал голый декан с перьями на голове.       — Франт! Это было потрясающе, черт тебя раздери! — вопит кто-то и на меня наваливаются сразу несколько человек, чтобы обнять, хлопнуть по спине или по заднице. А я никак не могу понять, откуда здесь столько народа и почему им взбрело в голову подглядывать за моим выступлением.       — Они все чуть не передрались, чтобы подсмотреть в щель, — сообщает Мари беззаботным тоном. — Кажется, никто не остался равнодушным. Даже месье Мартен.       — А ты? — машинально спрашиваю я, хотя ответ мне совершенно не интересен.       — А я — лесби, — Мари щелкает меня по носу и отходит в сторонку, донельзя довольная собой.              

=*=*=

             После экзамена Ники ждет меня в машине за поворотом. Эти несколько метров от универа я почти лечу. Ники встречает меня нежной улыбкой, но вместо того, чтобы сразу обнять, заводит автомобиль.        — Пристегнись, — бросает он, когда автомобиль уже срывается с места. От неожиданности я едва не прикладываюсь головой о стекло, едва успевая схватиться за кресло.       Нам пришлось помариноваться в университете еще часа полтора, прежде чем объявили результаты экзамена и Ники освободился. За это время я успел немного остыть, вяло поотмахиваться от поздравлений однокурсников и даже получить поздравительное смс от матери минут за десять до объявления результатов. Кажется, мистер Тейт отчитывался ей раньше, чем декану. А еще я узнал, что все сбежались смотреть на мое выступление, когда кто-то из первокурсников случайно заглянул в дверь и тут же растрезвонил всем, что «Франт решил выебнуться по полной». Впрочем, как раз это не стало ни для кого неожиданностью.       Ники смотрит только на дорогу, разгоняя машину до максимально допустимой в городе скорости, и смотрит на каждый красный сигнал светофора, как на личного врага. Наверное, с таким видом можно вести в больницу рожающую жену, а не возвращаться домой с экзамена. Мне вдруг становится не по себе. А что если я этим этюдом поставил под сомнение репутацию Ники? Мари намекала на что-то, но я был слишком взвинчен выступлением, чтобы запомнить ее слова. Что если теперь Ники не захочет меня видеть?       Я опасливо кошусь в его сторону. Он ведь не сказал мне ни слова насчет экзамена. Если не считать того, что было в зале. Вдруг я разозлил его чем-то? Хотя мне было сложно представить Ники в гневе. Он злился на меня всего раз или два, когда я прогуливал его пары.       Наконец, мы паркуемся во дворе его дома. Уже вечереет, но на детской площадке с визгом носятся несколько дошколят, пока их мамочки воркуют рядом. Бросив на них быстрый взгляд, Ники манит меня за собой и почти бегом поднимается по лестнице. Когда я нагоняю его у двери, он уже справился с замком.        — Наконец-то! — выдыхает Ники, поспешно впихивая меня внутрь. В квартире темно, я хлопаю глазами, пытаясь собраться с мыслями и спросить, что с ним такое творится. Но Ники не дает проронить ни звука. Захлопнув дверь, он прижимает меня к ней спиной и жадно целует. Только теперь я чувствую, что он дрожит всем телом. От неожиданности и одуряющего запаха жасмина голова идет кругом, и я с трудом умудряюсь устоять на ногах, крепко сжимая Ники в объятиях. Кажется, еще никогда он не целовал меня с таким пылом, хотя на недостаток темперамента ему жаловаться не приходилось.       — Надо думать, — выдыхаю я Ники в губы, — тебе понравился мой этюд?       — Если бы не чертов месье Тейт, я бы смог сделать это еще там, — шепчет он, забираясь ладонями под мою рубашку. — Ты был восхитителен, мой язычник, никакое божество не устояло бы!       Кажется, ничем другим Ники не смог бы сделать мне настолько приятно. Хотя я тут же усомнился в этой крамольной мысли, когда Ники провел языком по моей шее и я сдавленно застонал.       — Даже ты? — выдыхаю я, запрокидывая голову.       — У меня вообще не было шансов, — он стаскивает с меня рубашку и снова жадно приникает к губам. — Мне кажется, у меня с самого первого дня не было шансов, — прибавляет он со смешком.       Зеленые глаза Николя искрятся таким неподдельным восторгом, что мне даже становится немного неловко. Это же я должен его обожать, а не наоборот?       — Глупости, в первый день ты на меня даже не смотрел, — шепчу я, поглаживая его мягкие кудри, а Ники жмурится от удовольствия, совершенно по-кошачьи. — Я чуть в лепешку не расшибся, пытаясь привлечь твое внимание.       — Об этом я и говорю, — смеется он, увлекая меня в комнату и на ходу стягивая свитер. — О твоем фантастическом упорстве. Ты добьешься всего, что захочешь, малыш.       — Тогда я хочу прожить с тобой всю жизнь, — выпаливаю я, подхватывая его на руки, чтобы тут же опустить на постель. Сердце снова колотится в горле, усердно пробивая дорогу наружу. — Я люблю тебя, Ники. Больше всего на свете люблю…       Он тихо смеется, притягивая меня к себе, чтобы поцеловать. Это лучше любых слов.