***
Тяжело дыша, Оберин потянул на себя задыхающуюся Элларию, помог ей сесть. Оправился, застегнул брюки и прижал голову любовницы к груди. Его слегка потряхивало от разрядки, она тоже дрожала. Оберину нравилось заниматься с ней сексом: страстная горячая Эллария готова была принимать его в любое время и в любом месте. Вот как сейчас, например. Взбешённый после разговора с Таргариеном, он примчался к ней в офис и ворвался в кабинет в самый разгар рабочего дня. У неё было совещание, но она велела сотрудникам выйти. Оберин молча задрал на ней юбку и грубо, без прелюдий, взял прямо на столе, небрежно отпихнув в сторону образцы тканей для очередной коллекции. На небольшом столике стоял графин с коньяком. Он налил себе немного и залпом выпил. Затем налил ещё, подошёл к окну: почти полдень и солнце в зените, но тонированное стекло хорошо преломляло лучи. Эллария обняла его за талию сзади и прижалась всем телом. - Что-то случилось, любовь моя? - С чего ты взяла? – Оберин погладил ладонью её смуглую тонкую руку. - Я знаю тебя, – ответила она. – Знаю, каким ты можешь быть. Таким ты ещё не был. - Я был грубым? - Нет, ну что ты… – она, словно ластящаяся кошка, потёрлась грудью об его спину, а Оберин обнял её свободной рукой и привлёк к себе. – Хочешь, я попрошу Аниту принести закуску? - Не надо, – остановил её Мартелл. – Может, лучше пообедаем где-нибудь? - Хорошая идея, – улыбнулась Эллария. – Только мне надо привести себя в порядок. - Это долго? - Нет. – Она выскользнула из его объятий и пошла вглубь кабинета, бо́льшую часть которого занимали стойки с образцами одежды; за ними располагалась комната отдыха и душевая. – Но ты успеешь рассказать мне, из-за чего так расстроен. Оберин усмехнулся: непостижимая женщина. Иногда ему казалось, что она – ангел, ниспосланный Богами для того, чтобы он раскаялся во всех грехах. А иногда считал её демоном, исчадьем пекла – настолько глубоко она чувствовала его, читала словно книгу. Он и сам не знал себя так, как знала его Эллария, и очень дорожил ею. Но это не мешало ему спать с другими. - Я был у Таргариена. - И что? – донеслось издалека. - Ничего хорошего, – ответил он, снова пригубив из снифтера. ххх Они обедали на летней веранде дорнийского ресторана, под сенью пальм, персиковых деревьев и вечнозелёных туй. Вокруг цвели гибискусы и душистый горошек, наполняя жаркий воздух неповторимым ароматом, а где-то за деревьями в импровизированном загончике кричали павлины и, присмотревшись, можно было заметить среди раскидистых лап можжевельника их ярко-синие грудки. – До сих пор не понимаю, зачем он это сделал. – Оберин мешал ложкой густой томатный суп, обильно приправленный зеленью и жгучим перцем. - Что сделал? – Эллария отставила пиалу с кисло-сладким шубатом: этот ресторан – единственное место в Королевской Гавани, где его подавали. - Женился на моей сестре, – пояснил Мартелл. – Он ведь никогда её не любил. - Ты сам говорил, что такова была воля ваших родителей. - Это да. Но он наверняка мог отказаться. Она любила его. И погибла из-за него… - Прошу, Оберин, пожалуйста, – захлёбываясь слезами, умоляла Элия, – не надо так говорить. Он отец моих детей… - Элия, родная, послушай меня! – кричал Оберин в трубку. – Я уже выезжаю! Я скоро приеду и заберу тебя домой! Ты меня слышишь? - Нет, пожалуйста, Оберин, – судорожно всхлипнула она, – не надо, прошу… Если ты приедешь, вы с ним обязательно поругаетесь, а я не хочу этого. Не хочу, чтобы ты злился на него... Он ни в чём не виноват, Оберин. Только я… - Он мерзавец! – прижимая плечом трубку к уху, Оберин пытался застегнуть ширинку на джинсах, а голая грудастая девица, приподнявшись на локте, ошарашенно смотрела на его хаотичные метания по комнате. – Я ему морду набью, когда встречу! Он бросил тебя! Променял на эту северную потаскуху! - Нет-нет, Оберин, пожалуйста, не говори так! – заплакала Элия. – Я люблю его… Он очень старался, поверь... хотел быть мне хорошим мужем… Просто… просто… он полюбил… - Я прошу, Элия, дождись меня! – кричал Оберин, заводя машину. – Я уже еду к тебе! Я заберу вас с детьми! Мы вернёмся в Дорн, только дождись меня!.. Глубокой ночью, по пути в Королевскую Гавань, в ожидании, когда ему зальют в бак бензин, он зашёл в небольшое кафе на заправке и купил себе кофе. За столиком трое дальнобоев ели горячий ужин; девушка-кассир что-то считала, стуча по кнопкам калькулятора; охранник, сидя на стульчике сбоку от входных дверей, листал газету; монотонно бормотал диктор в телевизоре, рассказывая о происшествиях за сутки. Потягивая кофе, Оберин случайно взглянул на экран и увидел огромную перевёрнутую фуру, накрытые тела, останки красной машины со знакомыми номерами… Тогда он единственный раз за всю свою жизнь потерял сознание. И даже сейчас, спустя столько лет, он слышал рыдания сестры и чувствовал её боль. Его Элия, нежная, хрупкая, добрая, самая лучшая женщина на свете… - Любовь моя, вернись ко мне, – Эллария мягко накрыла ладонью его пальцы. – Ты вроде бы и здесь, но ты сейчас далеко. Оберин тряхнул головой, отгоняя тяжёлые воспоминания, переплёл её пальцы со своими, поднёс к губам и поцеловал. - Прости, – сказал он, другой рукой отодвинув пиалу с супом. – У меня совсем нет аппетита. Эллария понимающе кивнула и отставила недоеденную рыбу. - Хочешь, поедем ко мне? Я приготовлю тебе ванну, сделаю расслабляющий массаж… - Нет, спасибо, – он снова поцеловал её пальцы. – Я отвезу тебя в офис и поеду в клинику. - Ты расстроен из-за Эйгона? – спросила она. - И из-за него тоже, – ответил Мартелл. – Этот гад никогда не уделял ему должного внимания. Он любил только волчонка. - Ты же сам говорил, что второй мальчик был более слабым, – сказала Эллария. - Говорил... – Оберин отвернулся. – Да, недоношенный, слабый, это всё понятно. Но Эйгону нужно было больше тепла. - Я думаю, ты неправ, любовь моя, – мягко возразила она. – Уверена, что Таргариен одинаково любит обоих своих сыновей. Так же, как и ты девочек. - Ты защищаешь его? – вскинулся Оберин. - Нет, – ответила Эллария. – И не пытаюсь оправдать. Просто мальчишки – они другие. Так часто бывает. Считают себя взрослыми, самостоятельными, никто им не указ. - Не сравнивай меня с ним, – недовольно засопел Оберин. – Я сам воспитывал своих дочерей. И просил его отдать мне Эйгона. Зачем ему полугодовалый младенец? У него и так детей хватало. Мы с Дораном имели полное право растить мальчика в нашей семье, в семье его матери. Но этот мерзавец упёрся рогами. Эллария улыбнулась и погладила любовника по щеке. Она знала, что ради семьи Оберин готов на всё. Он мог быть сильным конкурентом, страстным любовником и опасным противником, холодным, расчётливым и эгоистичным, но дети всегда были его слабым местом. - А ты бы отдал своих девчонок на воспитание другим людям? - Никогда! – категорично заявил он. - Так почему ты считаешь, что Таргариен поступил неправильно? Он ведь тоже отец. И он сделал всё именно так, как сделал бы ты. Оберин долго сидел, кусая губы, молчал, думал. Затем достал бумажник, бросил на стол несколько купюр, встал и подал Элларии руку. - Прости, что испортил тебе обед. Поехали, нам пора.***
Сандор уже два дня пребывал в состоянии лёгкой эйфории. И Иные бы его побрали, ему это нравилось! Нравилось бурление в крови и ожидание чего-то необычного, волнующего и приятного. Он никогда не испытывал подобного и не знал, как это объяснить. Ощущения были незнакомы, ну разве что отдалённо напоминали послевкусие от самого первого боя, когда от драйва кружилась голова и сам себе казался сильным, способным свернуть горы. И ещё от первого секса. Тогда он ничего не умел и почти ничего не делал, просто ловил кайф и эгоистично наслаждался желанной близостью. Но то, что он испытывал сейчас, не шло ни в какое сравнение с давно забытыми эмоциями. Тот странный и даже местами неприятный день закончился фантастическим вечером. В самых смелых мечтах он не мог себе представить, что вот так буднично и просто познакомится с той, которая не выходила из головы уже несколько долгих недель. Это казалось невероятным, но в глубине души он благодарил Эйгона за такой подарок судьбы. Ведь не схлестнись тот с братом пташки, не случись того глупого боя, который Сандор до недавних пор даже боем не считал, не решись на подлость в отношении неё – не сидели бы они за столиком в баре Тороса. Может, даже и не встретились бы никогда. Она сама нашла его, сама пришла, сама заговорила; смотрела на него открыто, не пряча глаз, и улыбалась, а Сандор кайфовал от её улыбки. Вблизи она оказалась ещё красивее, и от неё пахло чем-то сладким, как от вкусной конфеты. Конечно, его обалдевший от счастья мозг сам себе додумал, домечтал, донюхал, но сути это не меняло. Пташка оказалась слабенькой на алкоголь. Он даже удивился: от стакана пива глаза её заблестели, щёки разрумянились; она стала более раскована, хихикала и болтала без умолку. А он млел, слушая её приятный голос. Они ещё какое-то время посидели в баре, а потом пташка засобиралась домой и хотела вызвать такси, но Сандор ей не позволил. Он сам отвёз её, и, кстати, она снова не назвала ему адреса, а он снова не обратил на это внимания, просто ехал привычной дорогой. У неё заплетались ноги, и он довёл её до самой двери – пекло, это уму непостижимо! Пташка извинялась за беспокойство, а он отнекивался, стараясь не выдать себя и не возликовать открыто. Уже на пороге она опять вспомнила о его безрукавке, но он ответил, что заберёт её в следующий раз – и это была гарантия ещё одной встречи. Конечно, он боялся следующего раза. Такого удачного стечения обстоятельств больше не случится. Теперь пташка будет смотреть на него трезвыми глазами, и – он был уверен – эффект от увиденного будет другим. Но всё-таки глубоко в душе надеялся на лучшее. Она больше не звонила. А он ждал. Сам себе не мог объяснить, почему, но ждал и болезненно реагировал на каждый входящий звонок. Можно было, конечно, позвонить самому, но он боялся услышать равнодушие в голосе и наигранную вежливость, почти всегда соседствующую с желанием поскорее отделаться от собеседника. По прошествии двух дней после того памятного вечера желание увидеть её стало почти нестерпимым и он решил: будь что будет. Сегодня пташка работала в дневную смену. Он поедет к приюту, дождётся её и попросит забрать безрукавку. Предлог, конечно, слабый, особенно после того, как сам заявил по телефону, что она может её просто выбросить, но это единственная возможность объяснить своё появление. После пробежки он принял душ, «под стёклышко» выбрил здоровую часть лица, включил кофеварку, заправил в тостер пару кусочков хлеба. День снова обещал быть жарким – несмотря на раннее утро уже припекало основательно. Неожиданный телефонный звонок прозвучал как колокол Великой Септы. Кому с утра неймётся? Сандор посмотрел на экран телефона и выматерился: Тормунд, мать его! Вот же неугомонный рыжий хрен! - Ну и какого тебе Иного надо? – недовольно прорычал он в трубку вместо приветствия. - О, ты не спишь уже? – удивился Тормунд. - Слушай, ты вообще нормальный? – Сандор завёлся с пол-оборота. – Звонишь мне в такую рань, чтобы узнать, сплю я или нет? - Ладно, ладно, не злись, Клиган, – словно и не заметив его наезда, ответил Тормунд, – не такая уж и рань. К тому же я звоню с предложением, хар-р… - Чего? – рявкнул Сандор. – Руки и сердца? - А-ха-ха-ха! – заржал рыжий. – Я знал, что ты ко мне неровно дышишь, хар-р! - Идиот, – ответил он. – Говори, чего надо? - Тут такое дело… – начал Тормунд. – Короче, мы с Бериком решили замутить небольшие посиделки. - А я причём? - Ну как причём? – удивился Тормунд. – Все наши будут. И ты тоже. - А Арис? – спросил Сандор, чувствуя, как неприятно засосало под ложечкой. - И Арис, ясен пень, – ответил рыжий и бесхитростно добавил: – Глядишь, и помиритесь. У него скоро бой. Не сладко-то поди с тяжёлым сердцем биться… Сандор помолчал. Вспоминать о том, что произошло на тренировке, было обидно и болезненно, хотя он и старался оправдать срыв друга. Но после того случая Арис ни разу не позвонил и даже не попытался ничего объяснить. С Джейме он тоже отказался обсуждать ситуацию. Так может, Тормунд прав? В расслабленной обстановке да ещё и под большой стакан есть шанс во всём разобраться, всё выяснить. - Ну ладно, я согласен, – ответил Сандор. – Что решили, где, когда? - Когда? Да сегодня, – сказал рыжий. – У меня соберёмся. Мясо на углях пожарим, выпьем. Ко мне сеструха приехала с Севера, нормального бухла привезла, не то что ваш сраный эль, хар-р… Хоть попробуешь. - Сегодня? – опешил Сандор. - Ну да, а чего тянуть? Вечерком соберёмся, когда жара спадёт, посидим, пообщаемся. Сандор снова замолчал, прикидывая. - Я уже обзвонил всех, все согласны, – продолжал Тормунд. – А что? Ты занят, что ли? - Ничем я не занят, – спохватился он. – Просто днём у меня кое-какие дела. – И, чтобы Тормунд не начал развивать тему его якобы дневных дел, спросил: – А кто ещё будет? - Я же говорю, все наши, – ответил рыжий. – Берик, я, ты, Джейме, Бронн, Арис… – он вдруг замялся. – И это… Джон будет. - Какой Джон? – не понял Сандор. - Ну, лорд Ворона. - Кто? - Ну, младший Таргариен. Джон, – объяснил Тормунд. – А ты что, против? - С чего бы я был против? – рявкнул Сандор. – Твой дом, твои правила. Можешь хоть старшего позвать, мне всё равно. - Ну, добро, тогда договорились, – подытожил Тормунд. – Часам к семи подгребай, хар-р… Как раз жара начнёт спадать. Нажав красную трубочку, Сандор отложил телефон и достал из тостера подрумянившиеся куски хлеба. Вскрыл упаковку с нарезанной ветчиной, бросил на каждый кусок по тонкому кружку. Затем уселся на стул, откусил от хрустящего тоста… Как же надоели эти одинокие завтраки! Он не любил есть дома и почти никогда не готовил сам, предпочитая разогретые в микроволновке полуфабрикаты или же обеды в кафе и барах. И в холодильнике у него всегда водилось только самое необходимое: хлеб в вакуумной упаковке, мясная нарезка и сыр, опять же в вакууме, джем, овсяные хлопья, замороженные стейки и пончики. Не лучшие варианты питания, но таков удел одиноких мужчин. Жаль, что к собственным стенам при их покупке не прилагалась собственная женщина. Он заставил себя съесть тосты, выпил кофе. Интересно, чем завтракает пташка по утрам? Она такая худенькая, такая лёгкая, наверняка питается цветочным нектаром, как принцесса эльфов из когда-то давно слышанной им сказки. Сегодня она работает до двух. Значит, надо в два быть возле приюта. Сандор уже всё обдумал: дождётся, пока она дойдёт до стоянки, а потом эффектно подкатит, сделав вид, что случайно проезжал мимо. Глупо, конечно, но надо просто убедительно изобразить удивление на лице… на половине лица. Вторую по возможности не показывать, хотя бы вначале. Ну а дальше будет видно. Где-то глубоко в душе вдруг зашевелилась слабая надежда на то, что вечером ехать к Тормунду не придётся. И как бы ни пытался он отогнать эту сладко-бредовую мысль, она упорно лезла в голову. Наконец, сдавшись под её напором, он принялся фантазировать о том, как решившая вернуть ему безрукавку пташка приглашает его к себе домой. Ну или отдаёт ему безрукавку, а потом они едут на набережную и гуляют. Просто гуляют. Предприимчивый мозг быстренько подкинул наскоро сляпанные варианты отмазок, которые можно будет озвучить Тормунду, чтобы объяснить свою неявку. Парни, конечно, обидятся, да и мировая с Арисом будет отложена, но Сандор знал наверняка, что если пташка согласится прогуляться, он не задумываясь пошлёт всё в пекло и будет гулять с ней хоть до наступления Долгой Ночи. Хотя чего сейчас мечтать попусту? В два часа дня всё станет ясно.