***
Время для них словно остановилось. Они не замечали, день за окном или ночь, не слышали телефонных звонков и сообщений. Они занимались любовью, ели разогретый в микроволновке мясной пирог, запивая его сладким арборским, и снова занимались любовью, а потом подолгу сидели, обнявшись, глядя в огромное панорамное окно, и опять любили друг друга до изнеможения. Пташка засыпала в его объятиях, и тогда он брал её на руки и нёс в спальню, а сам ложился рядом и смотрел на неё, чувствуя, как поёт его счастливая душа. От приятной истомы и неутихающего желания ломило всё тело, и он кайфовал, прислушиваясь к новым, не знакомым прежде ощущениям. Это были не просто похоть или страсть, желание обладать понравившейся женщиной или сексуальный голод, - нет. Ко всем понятным ему чувствам примешивались интерес, жажда познания, потребность быть рядом, слушать её дыхание и биение сердца, видеть эмоции на её живом лице, тонуть в её глазах, улыбаться вместе с ней, прикасаться к гладкой коже, вдыхать её чистый запах… Он не хотел знать, кто был до него. Но от мысли, что именно ему удалось разбудить её женское начало, провести по тонкому мостику, отделяющему примитивный трах от наслаждения, он с затаённой гордостью ощущал себя первым мужчиной, учителем, наставником. Пташка оказалась совершенно неискушённой в постели, а во многом даже неопытной, и это заводило ещё больше, придавало сил и уверенности. С энтузиазмом первооткрывателя он исследовал её тело, зажигая на нём всё новые и новые огоньки чувственности, и с почти отцовской осторожностью терпеливо приобщал её к таинству плотской любви. И не переставал удивляться, насколько разной она может быть в постели. В минуты страсти она не принадлежала себе, словно внутри неё включались какие-то неведомые кнопки, и он вдруг видел перед собой то доверчивую покорную пташку, позволяющую делать всё, то самирианскую деву-воительницу, горячую, жадную, неистовую в своей страстности. Вне спальни она смущалась и стыдливо прятала глаза, а он ловил каждый её жест, каждое слово, взгляд и с удовольствием наблюдал, как она краснеет от его прикосновений и смелых ласк. Словно верный страж он ждал её под дверью, пока она принимала душ, а когда выходила, прижимал к стене и страстно целовал. Пташка готовила еду, а он помогал ей или просто крутился рядом, чтобы лишний раз дотронуться до неё, погладить или сорвать с припухших губ ещё один поцелуй. Она ходила по квартире в его футболке, перетянутой на талии шнурком, и это выглядело настолько эротично, что он с трудом держал себя в руках. Кровь в жилах пульсировала от возбуждения, член рвал шорты, но ему это нравилось, и, словно одержимый, он искал возможность провести ладонью по её голым коленкам, обнять, прижать к себе, ощутить волнительный трепет её тела. Подперев голову рукой, он смотрел на её освещённое утренними лучами лицо. Хотелось дотронуться до мерно вздымающейся груди, до изгиба талии, округлого бедра, погладить, спуститься вниз, почувствовать этот плавный, манящий переход… Она зашевелилась, по-детски почмокала губами и откинула голову на подушку. Сандор не отрываясь следил за тем, как затрепетали почти прозрачные веки; послышался тихий не то стон, не то всхлип, не то выдох – и пташка открыла глаза. Он замер, боясь даже дышать; сердце билось так гулко и сильно, что, казалось, по всей спальне раздаются его удары. Она повернула к нему лицо, и время снова остановилось. Он больше не слышал биения сердца, зато ощущал, как его затягивает в эти голубые, немного мутноватые спросонья глаза-озёра. Наверное то же самое испытывает праведник перед ликами Богов. Надо было что-то сказать, но он не мог, просто смотрел на неё и молчал. А она приподнялась на локте, потянулась к нему и поцеловала в губы. Поцелуй был лёгкий, осторожный – почти прикосновение, – но сердце снова забилось, а тело отреагировало мгновенно. Пташка отстранилась и нежно погладила его по лицу. Он в ответ молча притянул её к себе и с неистовством пылкого юнца принялся целовать её всю: губы, ушки, лоб, скулы, и ниже – к шее, ключицам, плечам, груди… - Сандор, – шептала она, лаская пальцами его голову и плечи, – Сандор… подожди… мне надо… я опоздаю… Но он уже не мог остановиться.***
За большим столом переговорной собрались руководители служб и департаментов. Дракон, сосредоточенный и серьёзный, в идеально сидящем на нём тёмном костюме и галстуке, выслушивал отчёты и доклады, что-то отмечал в ежедневнике и сухо раздавал указания. Эртур украдкой посматривал на шефа. Выглядел Рейгар значительно лучше, чем когда они виделись в последний раз, разве что гематома на щеке стала более заметной, изменив цвет на жёлто-лиловый. Он был холоден и отрешён и всем своим видом давал понять, что ему всё равно, что о нём думают подчинённые. Сидевший рядом Освэлл Уэнт, улучив момент, повернулся к Эртуру. - Не знаешь, кто его так приложил? – шёпотом спросил он. - Нет, – хмуро ответил Эртур. - Бьюсь об заклад, это из-за женщины, – Освэлл со знанием дела взглянул на Дейна. – То-то его в пятницу не было, а сегодня злой, как все демоны пекла. Эртур снова покосился на Рейгара: лицо словно каменное, губы плотно сжаты, глаза холодные. Неподалёку, скрестив на груди руки, сидел задумчивый Визерис, а немного в стороне – Джон, сосредоточенный и отрешённый, как и отец. «Интересно, они знают? – подумал он, чувствуя, как болезненно кольнуло в груди. – Наверняка всё слышали» Совещание подошло к концу. Постукивая по столу ручкой и не глядя на обращающихся к нему людей, Рейгар отвечал на вопросы и походя отдавал распоряжения. Рядом верная Калла записывала в блокнот всё, что он говорил. Обычно после утреннего совещания Эртур оставался для обсуждения отдельных вопросов, но сейчас видеть Дракона не было сил, поэтому он одним из первых вышел из переговорной и отвёл в сторону своего заместителя Майлса Мутона. - Мне надо отъехать по срочному делу. Если Рейгар вызовет насчёт юнкайского расследования, доложишь. Понял? - Да, – ответил Майлс. – А ты надолго? - Как получится, – бросил он уже на ходу. ххх Калла подала кофе, и, обойдя пересевшего поближе Визериса, поставила перед Рейгаром стакан и бутылку минеральной воды. - По какому поводу собрались? – спросил Визерис, добавив в свой кофе немного соли. Рейгар взглянул на часы. - Через два часа я должен обедать с госпожой Инишар. - Ну и? Пожелать тебе приятного аппетита? – сострил Визерис. Дракон холодно посмотрел на брата. - Вместо меня поедешь ты. - С какой это радости? - опешил тот. – Я терпеть не могу эту озабоченную бабу, ты же знаешь. - Это деловой обед, Визерис, – тоном, не терпящим возражений, ответил Рейгар. – И госпожа Инишар не баба, она наш бизнес-партнёр. - То есть, ты пригласил её обедать, а теперь посылаешь меня? - Я не приглашал. Это была её инициатива. - А ты почему не едешь? - Потому что занят, – Дракон сделал вид, что просматривает распечатки биржевых котировок. – После обеда примешь все дела по «Драконьему Камню». - В смысле...? – Визерис растерянно взглянул на сидевшего напротив молчаливого Джона. – А Дени? - Она уволена. В кабинете ненадолго воцарилось молчание. Потом Визерис не выдержал. - Почему? Рейгар поднял на него холодные, словно неживые глаза. - Я так решил. - И кто его теперь возглавит? - Пока ты, а дальше посмотрим. Визерис перевёл взгляд с брата на племянника: тот упорно молчал, уставившись в чашку с кофе. «Наверняка что-то знает, – подумал он, – но при отце не скажет. Надо будет с ним поговорить». А вслух сказал: - Ну, хорошо. Только как быть с моей работой? - Джон временно возьмёт на себя Департамент логистики. – Рейгар повернулся к сыну: – Вопросы? Тот молча покачал головой. - И ещё, – добавил Дракон. – С сегодняшнего дня Дейнерис запрещено покидать пределы поместья. К ней будет приставлена охрана. Я уже дал распоряжение подобрать пару человек. Джон не шелохнулся, зато Визерис от удивления открыл рот. - А что случилось? Зачем ей охрана? - Я так решил, – в его голосе послышался металл. – А теперь идите работать. Молча поставив чашку, Джон встал и пошёл к двери. Визерис нервно провёл пальцами по волосам, закинул их назад, – непроизвольный жест, означающий, что он взволнован или чем-то недоволен. - Что значит идите работать? – резко спросил он. – Ты можешь объяснить, что случилось? Посылаешь меня на встречу с этой нимфоманкой, сам с фингалом, увольняешь Дени с работы, сажаешь под домашний арест, теперь ещё охрана какая-то… Что происходит? - Я сказал, иди работай, – глядя на него немигающим взглядом, прорычал Рейгар. - Пекло, Джон, почему ты молчишь? – Визерис оттолкнул от себя чашку с недопитым кофе. – Скажи хоть слово! Тот остановился на пороге кабинета и обернулся. - Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, отец. ххх Когда за взбешённым Визерисом громко захлопнулась дверь, он нервно скомкал лежавшие на столе распечатки и бросил в корзину для бумаг. Глубоко выдохнул, сорвал с бутылки крышечку, почти залпом выпил, не обращая внимания на бьющие в нос пузырьки газа. Если бы хоть кто-то знал, чего ему стоило сегодняшнее совещание! Вынужденное равнодушие, напускная холодность – его люди не привыкли видеть Дракона таким отстранённым. Он чувствовал их взгляды, слышал тихий шепоток. Эртур не пришёл сегодня утром, как обычно, и не задержался после совещания, а сразу уехал, оставив вместо себя Майлса. Это было неприятно и болезненно. Бедняга Визерис… Он не заслужил такого отношения. Он член семьи и имеет право знать, что происходит в его доме, но Рейгар скорее пустил бы себе пулю в лоб, чем признался во всём брату. Ещё хуже дело обстояло с Джоном. Он сразу понял, что Джон что-то знает. И от этого становилось тошно. Рейгар схватился за голову. Его семья разваливалась на глазах: брат в ярости, сестра обесчещена и унижена, старший сын ушёл из дома, затаив на сердце обиду, младший раздавлен реальностью. Он понимал, что чувствует Джон – то же самое, что испытал он сам, когда приговор врачей поставил точку на возвращении отца к нормальной жизни. Разница в том, что его отец уже не мог ничего изменить – безумие взяло верх над разумом, – а он, Рейгар, обязан был остановиться. Но не остановился. Он не хотел думать, как жить дальше – слишком больно было представлять в одночасье рухнувший мир сестры, вспоминать её тихий, дрожащий от обиды голос. Совладать с ней сейчас ему будет ох как тяжело, ведь она не бессловесная тварь, она такая же, как и он, от крови дракона. И, отвергнутая в своих чувствах, она не подчинится. Была ещё одна болезненная мысль: Санса. Он хотел снова её увидеть, прижать к себе, вдохнуть запах снега и северных ягод, припасть к сладким губам, словно к живительному источнику, чтобы очиститься от скверны, погасить бушующий внутри огонь. Эта девушка нужна ему; только рядом с ней он сможет искупить свой грех. Возможно, когда-нибудь он расскажет ей о том, что совершил, и увидит в её глазах понимание и прощение. Он сделает всё, чтобы она его простила. ххх Джон стоял на террасе, сжимая пальцами перила кованого ограждения, слушал страстные звуки соития, эхом разносимые в душном ночном воздухе, и жмурился, чтобы не заплакать. Он бы смог смириться с другим мужчиной рядом с ней, надеясь, что когда-нибудь боль утихнет, сердце успокоится и уже не будет так остро колоть за грудиной каждый раз при виде неё. Но оказался совершенно не готов к тому, что этим мужчиной станет его отец. Он очень любил отца. В мире не было никого ближе и роднее, чем он. С первых дней своей жизни он чувствовал его заботу, а память – странная штука, конечно, – до сих пор хранила где-то в своих глубинах смутное видение склонившегося к нему человека с белой головой и ощущение чего-то тёплого и мокрого, капающего на его крохотный голый живот. Когда он, ещё будучи ребёнком, рассказал об этом отцу, тот не поверил: ну не может грудной младенец что-либо помнить! Но Джон был уверен, что это не выдумка, что отец был с ним с первых его дней, держал на руках и плакал. Он уважал отца за силу духа, за железную волю, за обязательность, постоянство, верность своему слову, семье, друзьям, их с матерью любви. Он всегда оправдывал и понимал его. Но то, чему он невольно стал свидетелем, буквально поставило его на колени, а с грохотом рухнувший с пьедестала образ придавил сверху. Его самые любимые люди – Дени и отец – занимались сексом, позабыв обо всём, рыча и стеная, словно животные в брачный период. Он пытался убедить себя, что это неправда, что всё это – возбуждающие сладостные звуки, страстные стоны и крики – просто плод воображения, ночной кошмар, но чем дольше стоял, глядя на тёмный провал двери из спальни отца на террасу, чем больше слушал их ночную серенаду, тем яснее ему виделась пугающая в своём откровении реальность. В ту ночь он не сомкнул глаз. Лежал, тупо глядя в потолок, не чувствуя ни разочарования, ни боли, ни горечи, ни ревности – ничего, кроме пустоты. Следующие двое суток прошли как в тумане. Он что-то делал, куда-то ездил, с кем-то встречался, разговаривал, но не мог вспомнить, с кем и где. Сознание включилось, когда тёплые девичьи пальцы нежно прикоснулись к лицу, провели по щеке, очертили контур губ. Он вдруг увидел себя в незнакомой комнате, в постели, обнажённую Вель в несмелых лучах рассвета, собирающую в хвост свои светлые волосы, её спину и ямочки над ягодицами. Она ни о чём не спрашивала, не винила и не упрекала; с королевским достоинством, терпеливо и спокойно проводила его до калитки, но в её серых глазах плескалась обида. Наверное, ему было бы проще, устрой она скандал, начни рыдать и биться в истерике, но она молчала. И Джон готов был провалиться в самое глубокое пекло, только бы не видеть этих её холодных глаз. Позже, сидя на еженедельном утреннем совещании, он слушал хлёсткие, больше похожие на приказы слова отца и думал о Дени. Его любовь и боль, его несбыточная мечта… Если бы он мог вырвать её образ из сердца… Из всех его разочарований она – самое горькое, ему никогда не избавиться от чувства к ней. Эта женщина – его личный наркотик, и, что бы он ни делал, с кем бы ни пытался связать свою жизнь, она всегда незримо будет рядом. Он обречён любить её одну, так же, как его отец, всю жизнь любивший свою северную волчицу, его мать. А то, что произошло… Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, он встал и пошёл к двери. - Пекло, Джон, почему ты молчишь? – заорал ему вслед Визерис. – Скажи хоть слово! Остановившись на пороге, Джон обернулся и впервые за несколько дней увидел глаза отца. Пустые, безжизненные глаза изгоя, одиночки, загнанного в угол. - Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, отец.***
- Нет, ты только посмотри на него! Он вообще стыд потерял! В наглую окучивает эту озабоченную мадам! Бессовестный! – Ну и что? – равнодушно пожала плечами Тиена. – Не понимаю, почему тебя это заводит. - Не заводит, а бесит! – Арианна возмущённо отбросила салфетку. – Он прямо при свете дня её кадрит! - Всё правильно, – она придвинула поближе к себе тарелку с тыквенным супом. – При свете дня кадрит, в темноте ночи трахнет. - Что ты такое говоришь?! – яростно сверкая глазами, прошипела Арианна. - Говорю что вижу. – Тиена обильно присыпала супчик чёрным перцем. – А ты думаешь, он ей стихи будет читать в полночной тьме? Арианна схватила бокал с сухим мартини и сделала пару глотков, чтобы успокоиться. - Если честно, я тебя не понимаю, – спокойно сказала Тиена. – Ты все выходные убеждала меня, что Таргариен гад и сволочь… - Да, он гад и сволочь! – перебила её Арианна. - …Что он поступил с тобой подло… - Подло – не то слово! – снова вклинилась она. - …Что ты его терпеть не можешь и больше не хочешь видеть… - Да, не хочу! - Тогда зачем ты притащила меня в этот ресторан? – удивлённо разведя руками, закончила свою мысль Тиена. - Я понятия не имела, что он здесь, да ещё и с этой девкой! Тиена повернулась и посмотрела в другой конец зала, где за столиком возле стеклянной стены сидели улыбающийся Визерис и известная бизнес-леди и светская львица Муэрта Инишар, яркие рыжие волосы которой пламенем полыхали на солнце. Тиена мало что знала о ней, да и видела всего пару раз, по случаю оказываясь в «Драконьем Камне», однако была наслышана. Госпожа Инишар славилась своей любовью к деньгам, интригам, брутальным красавцам и, как все эссосцы, была патологически азартна. - Хорошо, допустим, ты не знала, что он здесь. - Я не знала! – встрепенулась Арианна. – Неужели ты считаешь... - Неважно, что я считаю, – ответила Тиена. – Но если, как ты говоришь, тебе всё равно… - Мне всё равно, – категорично заявила Арианна. - …Если тебе всё равно, – продолжала она, – то почему ты так бесишься? Тебя задевает, что он не один, или что не обращает на тебя внимания? Вместо ответа Арианна раздражённо закинула в рот оливку. Она и сама не могла понять, почему случайная встреча с Визерисом так её завела. Он не замечал её или делал вид, что не замечает, полностью поглощённый этой крашеной бестией Муэртой. О, Арианна, в отличие от сестры, прекрасно её знала! Та ещё сука. Она невольно поморщилась, вспомнив, как падкая на красивые мужские тела Муэрта беззастенчиво добивалась внимания Сандора. Что ж, этому похотливому мерзавцу Таргариену она как раз в пару – оба озабоченные, беспринци́пные, наглые. Но при мысли об этом почему-то стало обидно. Она снова посмотрела в их сторону: Визерис вертел в руках бокал с вином и улыбался, глядя на откровенно кокетничавшую с ним женщину. Взгляд невольно зацепился за его красивые губы, спустился ниже, на пальцы, державшие тонкую ножку бокала, и тело снова сладко заныло. Иные бы тебя побрали, драконий выползень! Она не хотела признаваться даже самой себе, что ей понравилось. То, что произошло между ними, было для неё неожиданно, необычно, но́во и свежо́. Она пыталась заставить себя не думать об этом, уверяла сестру, что ей нужен только Сандор, мысленно вешала на Визериса клеймо негодяя и мерзавца, но не могла не признать, что заинтересована. Что тому причиной – нестандартная ситуация, в которой им пришлось схлестнуться, либо его потрясающая сексуальность – она не знала. Но сейчас, глядя на улыбающегося фавна, ей хотелось, чтобы он заметил её, хотелось почувствовать на себе его взгляд. - И вообще, – перебила её размышления Тиена, – у меня ограниченное обеденное время. Так что, если сама не хочешь есть, не мешай мне. Мне ещё допоздна работать. - Извини, – Арианна отставила тарелку с заказанным салатом: есть совершенно не хотелось.