***
Сегодня у бассейна было пусто. Оберин налил себе дорнийского, устроился в шезлонге и задумался. Из головы никак не шёл разговор с Серсеей за ужином. Когда она позвонила и предложила встретиться, он даже обрадовался: хороший секс сам идёт в руки, так почему бы и нет? Но одного взгляда на неё хватило, чтобы понять, что секса не будет. Она была явно не настроена на романтический вечер и заметно нервничала, а опытный глаз многодетного отца сразу уловил в ней едва заметные перемены: гладкая кожа лица без намёка на косметику, румянец, нейтральный маникюр – скорее всего просто какое-то защитное покрытие вместо лака, – лёгкая отёчность и ставшая явно больше и круглее грудь. К тому же она отказалась от алкоголя, попросив себе минеральной воды без газа. Но самым интересным было то, что она практически сразу завела разговор о своём сыне Джоффри и его многочисленных подружках. Дескать, мальчик ещё слишком неопытен и наивен и может легко попасться на удочку какой-нибудь авантюристки с ангельским личиком и железной хваткой, навроде той же Алейны Стоун, с которой его уже не раз видели. Оберин сразу же мысленно расшифровал её посыл: значит, Таргариен упорно подбирается к Сансе Старк и, судя по нервозному состоянию Серсеи, небезрезультатно. Опять же, львица беременна явно не от него, иначе бы не нервничала и не шаталась по ресторанам. Да и Рейгар – Оберин был в этом уверен, – узнав, что Серсея ждёт его ребёнка, не стал бы её избегать. Он всегда мечтал о троих детях – дурацкое поверье их рода о драконе с тремя головами. Элия, его милая хрупкая Элия, щуплая и слабенькая, просто чудом выжила, родив этому похотливому ящеру второго малыша, хотя долго болела после первых родов. Даже это его не остановило, и не появись в его жизни Лианна Старк, он бы наверняка заставил её рожать третьего. Но Боги явили своё жестокое милосердие, оставив Дракону только две головы. - …дочь Старка, представляешь? – донёсся до него голос Серсеи. - Что, прости? – спохватился Оберин, понимая, что задумался и упустил нить разговора. - Будто Алейна Стоун это старшая дочь Нэда Старка, – раздражённо повторила она. – Ты что-нибудь об этом слышал? - Ну-у… – протянул он, пытаясь решить, какую реакцию хотел бы увидеть на её лице – удивление, растерянность или злость. - То есть слышал, – закончила его неопределённый ответ Серсея. Оберин несколько секунд помолчал, а потом вдруг представил себе гипотетическую битву Волка с Драконом, отсроченную на долгих двадцать пять лет. Он бы дорого отдал, чтобы поприсутствовать на этих исторических разборках. - Да, – подтвердил он. – И не только слышал. Я это знаю. Потешить собственное эго не удалось: Серсея никак не отреагировала и до конца ужина сидела с застывшей на лице маской равнодушной отрешённости. И сейчас, лёжа в шезлонге у бассейна, Оберин размышлял о том, что она будет делать дальше – молча отойдёт в сторону, отдав Дракона Сансе, или же попытается бороться. Снова глубоко в душе шевельнулась зависть: проклятый Таргариен! Чем же он так привлекает женщин, если они готовы на всё, ради возможности быть с ним? В кармане халата завибрировал айфон. Оберин поставил бокал на столик, взглянул на экран – на него смотрела улыбающаяся Нимерия, - и провёл пальцем по значку трубки. - Говори. - Короче, пап! – сквозь шумовую завесу клубной музыки прокричала она. – У нас всё норм, если не считать моего испорченного вечера! Мы едем домой! - Что, поссорились? – улыбнулся Оберин. - Ха! Это слишком мягкое слово! Она заявила, что больше вообще знать меня не желает! - Интересно, что же ты такого сделала? - То, что ты велел! Так что с тебя подарок! - О чём ты, милая? Никаких подарков, – ответил Змей. – Ты всего лишь отработала свой косяк. - Ну, па-ап! Он с довольным видом нажал отбой: хорошая новость под конец серого будничного вечера. По поводу ссоры девочек он не переживал – всё наладится. А что касается подарка… Оберин представил себе чёрные глаза Ним с танцующими в глубине бесенятами. Из всех дочерей именно она была его точной копией, независимая, раскованная, начисто лишённая каких-либо комплексов. И только он знал, как ею управлять, потому что сам был таким. Что ж, придётся сделать подарок.***
Стоя на корме, Дени смотрела на залитый неоном огромный ночной город и глотала слёзы. Боги, что же она наделала… Белые барашки пены шлейфом тянулись за отплывающей яхтой, и она почти физически ощущала, как лопаются связывающие её с этим городом нити кровного родства. Суждено ли ей вернуться сюда? Снова оказаться в родном доме, увидеть Визериса, Джона, старого Винсента, добрую толстушку Валду, Эртура, Тириона, Миссандею? Сможет ли она преклонить голову на могиле родителей? Встретит ли когда-нибудь Рейгара? Сквозь пелену жгучей обиды, с самого дна разорванного в клочья сердца поднималась чёрная всепоглощающая ненависть к проклятой волчьей девке, отобравшей у неё единственного любимого мужчину и отца у нерождённого ребёнка, лишившей её саму родного дома, в который скоро войдёт полноправной хозяйкой. Как жаль, что эра драконов канула в лету! С каким бы наслаждением Дени спалила эту суку драконьим огнём! - Моя королева, – неслышно подошедший сзади Эурон осторожно взял её руку в свою, поднёс к губам прохладные пальцы и поцеловал. – Позвольте мне так вас называть. - Лучше по имени. – Она украдкой смахнула слёзы и заставила себя улыбнуться, несмотря на кровоточащее сердце. – Какая я теперь королева? Без королевства… - Всё будет, – вкрадчиво ответил он, пристально глядя на неё одиноким глазом. – Дайте только время. Я всё сделаю для того, чтобы вы были счастливы, Дейнерис. Дени повернулась к нему через плечо так, чтобы он увидел её улыбку. Неприязнь – вот что испытывала она к нему. Его учтивые комплименты, обаяние и попытки очаровать не вызывали никакого отклика в душе, даже благодарность за помощь в побеге, и та была вымученной. Она давно поняла, что его ухаживания вызваны не чувствами, о которых он твердил не переставая, а собственным интересом. Каким – ей было всё равно. - Ваша каюта готова, – сказал Эурон. – Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Вся эта небольшая посудина к вашим услугам. Любое ваше желание будет тотчас же исполнено, чего бы вы ни захотели. «Знал бы ты, чего я хочу», – с неким злорадством подумала Дени, а вслух ответила: - Спасибо. Я ещё немного тут постою, можно? Так отвыкла от свежего воздуха за почти месяц сидения дома… - Конечно, – тихо ответил он. – Я же сказал, любое ваше желание. Только будьте осторожны и держитесь за релинг. Улыбка её стала горькой, но в полумраке слабоосвещённой кормы Эурон этого не заметил. Или сделал вид. Дени догадывалась, что он не поверил в её рассказ о деспотичном и властном Рейгаре, надумавшем силой выдать сестру замуж, но её это мало трогало. Она тоже ему не верила. Собственно, она никому больше не верила, даже Мормонту. Как бы то ни было, Эурон согласился помочь ей бежать в Эссос. Конечно, всё спланировал и организовал Мормонт, ей оставалось только слушать и делать как он говорит. Но эти несколько дней до побега стали сущим кошмаром. Каждые утро и вечер Дени дрожала как осиновый лист в ожидании узнавшего об её интересном положении брата, разъярённого или наоборот, холодного и отрешённого, хлещущего словами больнее, чем плетью. От страха и нервного напряжения она почти перестала спать и плохо ела, хотя мысли о еде не давали покоя, а слух обострился, как у кошки. И когда Мормонт в очередной раз поскрёб в дверь её спальни, ей показалось, что его слышит весь дом. - Кхалиси, у вас есть двадцать минут. Возьмите всё необходимое, только быстро, – тихо сказал он. - А… где все? – с замиранием сердца спросила она. - Думаю, спят. Время позднее. Она взглянула на часы: уже за полночь. Сумка с вещами была готова давно и спрятана в гардеробной, поэтому собирать было нечего. Дени быстро оделась и, в последний раз окинув взглядом спальню, тихо выскользнула в полутёмный коридор. Мормонт ждал её у лестницы, ведущей на первый этаж, но она, словно раздумывая, замерла на несколько секунд возле кабинета Рейгара, а потом решительно открыла дверь. Слабый свет от бассейна, проникающий сквозь стеклянную стену с неплотно зашторенными портьерами, немного разгонял мрак, отражаясь бликами на тёмной полировке письменного стола, на большом мониторе компьютера, на высоких, до потолка, книжных шкафах. С детства знакомые корешки на полках, рамки с фотографиями, памятные сувениры, зачехлённая гитара в углу – такое родное, привычное, любимое с детства… Здесь всё было пропитано им, его запахом, мыслями, словами, эмоциями. От боли захотелось завыть в голос, как над покойником. Что же она наделала... Но обратного пути нет. Она заставила себя сдержаться, взяла с принтера лист бумаги, села в его кресло. Пальцы дрожали и не слушались, но она написала на листке несколько слов, затем открыла створку фальшпанели и набрала на дверце встроенного в стену сейфа комбинацию цифр. Деньги, кредитки, документы, его золотые часы, запонки с маленькими рубинами… Денег было немного – Рейгар никогда не держал в доме больших сумм наличности, – но хоть что-то. Дени, не пересчитывая, вытащила из сейфа всю наличку и положила туда сложенную вчетверо записку. Сейф закрывать не стала, чтобы не щёлкнула тяжёлая металлическая дверца, обернулась ещё раз, уже на пороге, чувствуя в душе смертельную тоску, и быстро пошла к лестнице, где её терпеливо ждал Мормонт. Что было потом, она не хотела вспоминать. В усталом мозгу, словно кадры из крутого шпионского боевика, всплывали картинки их побега: вот они прижимаются к нагретой за день стене дома, чтобы не попасть в объективы камер слежения; вот прячутся в кустах, ожидая, пока скроется из виду совершающий обход охранник; вот крадутся вдоль высокой кирпичной кладки забора, скрытые разлапистыми пышными е́лями. Она до сих пор чувствовала их колючие ветки, больно хлеставшие по рукам, и ощущала дрожь в ослабевших мышцах после взбирания на стену по верёвочной лестнице. Они бежали по аллее мимо соседских вилл, а где-то поблизости, в тишине южной ночи жутковато кричал павлин. Дальше была машина, чёрный парик, который Мормонт вытащил из своей сумки и велел ей надеть, огни порта, въедливый запах моря, огромные краны, не прекращающаяся даже ночью рабочая суета… Потом причал где-то на задворках, лодка, какие-то молчаливые парни, мелкие брызги в лицо – и вот теперь она стояла на корме, провожая глазами удаляющуюся береговую линию, и оплакивала свои рухнувшие надежды на счастье.***
Джон всё видел. Скрытый темнотой кабинета, он наблюдал, как беглецы короткими перебежками пробираются в сторону дома для прислуги в задней части поместья, и чувствовал глухое беспросветное одиночество. А ведь ещё совсем недавно ему казалось, что весь мир в кармане. Он знал, что так будет, с того самого дня, когда, случайно оказавшись дома в обеденное время, подслушал в открытое окно их разговор с Миссандеей. Слышно было плохо, можно сказать, почти ничего, но тому, кто знает, что хочет услышать, всегда удаётся уловить главное. Когда Миссандея ушла, он выждал ещё какое-то время, а потом позвонил на пост охраны и попросил передать Мормонту, чтобы отогнал свою машину, которая якобы мешала выезду. А сам, словно вор, прокрался к ней в спальню. Она спала, уткнувшись лицом в подушку, разметав веером серебристые волосы, и Джон замер, борясь с желанием провести по ним ладонью, почувствовать их струящийся шёлк, сжать пальцами как раньше. Рядом лежал пресловутый тест – всего лишь тонкая полоска лакмусовой бумаги с двумя поперечными чёрточками, но ему показалось, что они вонзились прямо в сердце, разрезав его надвое. Это было гадко и подло, но он забрал его, унёс с собой. Зачем – не мог объяснить. Просто сидел вечерами у себя в комнате, смотрел на безмолвное свидетельство новой жизни и молчал. Это ведь мог бы быть его ребёнок, сын ли, дочь – неважно. Но Дени сама сделала выбор. Джон ещё долго стоял, глядя на подсвеченную изнутри лазурную воду бассейна, на фонарики по периметру, на шезлонги, в которых она так любила загорать, и ненавидел себя за слабость и подлость. Если бы не его мерзкий поступок, она бы не испугалась и не бросилась в бега, доверившись постороннему человеку, в никуда, без денег… Он повернулся к панели, за которой находился сейф: бронированная дверца не закрыта, наличные – жалкая пара тысяч драконов – исчезли, вместо них сложенный вчетверо лист бумаги. Джон развернул его и, поднеся ближе к стеклянной стене, прочитал торопливые, написанные знакомым почерком слова на валирийском: «Avy jorrāelan, Rhaegar. Nyke jāhor va moriot jorrāelagon ao. Yn nyke hen se zaldrīzes's ānogar, sepār raqagon ao. Se zaldrīzes buzdari iksos daor. Nyke nykeā dāez vala se nyke iderēbīs issa рōja ñuhoso. Geros ilas, issa jorrāelīs. Sagon biare. Se ȳdra jurneges syt issa daor. Daenerys»****
«Небольшая посудина», о которой говорил Эурон, представляла собой почти пятисотфутовую океанскую яхту с четырьмя палубами, водомётными установками и мощными дизельными двигателями, способными развивать скорость до тридцати узлов. Обитые кремовой кожей просторные каюты, спа-комплекс, бассейн, тренажёрный зал и винный погреб превращали её в роскошный плавучий дом, а баскетбольная площадка, которая в случае необходимости могла послужить местом для посадки вертолёта, и система аудио- и видеослежения делали почти неприступной. Но Дени ничего этого не видела: её мучил жутчайший токсикоз. Следующие два дня она пролежала в своей каюте, будучи не в состоянии даже пить. Её бил озноб, тошнило и мутило от одного только упоминания о еде. Имеющиеся в судовой аптечке препараты от «морской болезни» помогали ненадолго, а потом всё начиналось сначала. Озабоченный Мормонт почти не отходил от её дверей, и к утру третьих суток Эурон дал команду войти в небольшой портовый городишко Камнепляс. Бледная, с запавшими глазами, в чёрном парике, Дени с трудом сошла на берег, и Мормонт, поймав такси, повёз её в клинику. Обшарпанный двухэтажный домик старой постройки, наверняка видавший ещё пиратов-основателей этого городка, назвать клиникой язык не поворачивался, но выбирать не приходилось. Пожилая женщина-доктор завела качающуюся Дени в свой кабинет и долго, как ему показалось, очень долго о чём-то с ней беседовала. Затем дверь открылась, и на пороге появилась медсестра. - Мистер Мормонт – это вы? – обратилась она к сидевшему под кабинетом Джораху. - Да, – он кивнул головой и встал. - Вот, – она протянула листок, исписанный непонятным корявым почерком, – возьмите рецепт и пройдите в аптеку. Это там, – указала она рукой в сторону, – прямо по коридору и за угол. - А долго ещё?.. – спросил он, пытаясь высмотреть в глубине кабинета чёрный парик Дени. Но медсестра закрыла дверь перед его носом. Джорах поплёлся куда она показала, глядя в старческие каракули и раздумывая над тем, что надо было поинтересоваться на словах, какие лекарства тут указаны. Как ни странно, аптекарша всё поняла. Порывшись в каких-то своих ящичках, она выложила на прилавок несколько упаковок с таблетками и пробила чек. - Вы, наверное, жене покупаете? – улыбнулась она. Мормонт не хотел ничего говорить, но и промолчать было нельзя: молчаливого покупателя она точно запомнит. - Нет, я с сухогруза, – ответил он. – Пополняю судовую аптечку. - У вас на сухогрузе беременная женщина? – удивилась провизор. - Что?.. – Обалдев от услышанного, он уставился на любопытную тётку. - Эти препараты обычно назначают беременным при токсикозе, – пояснила аптекарша. – Может, вы рецепты перепутали? - Нет, всё верно, – очнулся Мормонт. – Капитан сам разберётся, моё дело купить. Спасибо. И, чувствуя на себе пристальный взгляд, быстро собрал коробочки в пакет и поспешил прочь. *Я люблю тебя, Рейгар. И всегда буду любить. Но я от крови дракона, как и ты. А драконы не рабы. Я свободный человек и сама выбираю свой путь. Прощай, любовь моя. Будь счастлив. И не ищи меня. Дейнерис.