***
Глухой звук удара, хрипы, хруст – боец, пуская кровавые пузыри, сломанной куклой упал на канвас, – и многоголосый амфитеатр взорвался овациями, приветствуя победителя. Санса закрыла глаза. Жаль, что нельзя ещё и уши заткнуть – слышать всё это невыносимо. Семеро, неужели чья-то предсмертная агония может вызывать восторг и радость? Она никогда этого не понимала. Наверное, даже криминальное убийство объяснить проще, чем принять психологию людей, испытывающих наслаждение при виде чужой боли, хотя и то, и другое находилось за гранью её сознания. - Ну что же ты, волчица? – Эйгон ткнул её в плечо. – Ты же как-то говорила мне, что хочешь крови. Так смотри! Сидеть рядом с ним было противно, но её мнения никто не спрашивал – Меро просто привёл и бесцеремонно усадил в кресло. Эйгон был на взводе – развязный, дерзкий, агрессивный. Слева от него расположились двое парней – те самые, курившие у входа, такие же развязные и наглые, как он, и Санса слышала их сальные шуточки. Тот, который рыжий – Эйгон называл его Уткой, – бросал в её сторону откровенно-похотливые взгляды и гаденько улыбался. Второй, Халдон со странной кличкой Полумейстер, смотрел исподлобья, оценивающе, словно дотракиец на лошадь. Её это мало трогало. Пусть говорят что хотят, пусть глумятся и потешаются, пусть хоть дырки на ней прожгут глазами – они всего лишь отбросы, не заслуживающие её внимания, а Эйгон просто несчастный дурак. А ведь мог бы стать достойным приемником своего отца. О Драконе она тоже не хотела думать. Тот сидел почти напротив и смотрел в их сторону, и, ощущая на себе его напряжённый взгляд, Санса испытывала острое чувство стыда. Наверное, Эйгон прав: в том, что произошло, есть её вина. Она использовала его, дала повод считать себя доступной, а затем принимала ухаживания Дракона, чем спровоцировала конфликт между отцом и сыном. Она допустила, чтобы Дракон сделал ей предложение, и вообще вела себя с ним непорядочно. А теперь об этом знает её отец, чью репутацию и доброе имя она так беспечно поставила под удар. Её слабохарактерность и нерешительность в итоге привели их всех сюда, в Яму Дазнака, где Таргариен потерял половину своего состояния, а Сандор с минуты на минуту должен будет выйти на ринг. Она сглотнула подкативший к горлу комок. Ей было страшно. Но не Эйгона она боялась, и не его дружков-отморозков – все её страхи сосредоточились там, в центре арены, где огромный, весь в татуировках Роберт Стронг забил до смерти очередного соперника. «Боги… И этот человек – его брат…», – думала она, закрыв глаза; ей казалось, что даже сквозь веки она видит его бритую голову, перекошенное от злобы лицо, бычью шею, ручи́щи, разрисованные странными рунами. Сандор был высоким и мощным, но Стронг выглядел настоящей горой. Собственно, его так и объявили – Скачущая Гора. Бог арены. Хотя, если измерять всё божественным началом, Санса назвала бы его Неведомым – самым зловещим и страшным из семи богов. Напряжение среди зрителей нарастало, ряды бурлили, как кипящая вода, в ожидании главного боя. Безжизненное тело унесли, шустрые парни в униформе вытирали кровь с канваса, а по его периметру горделиво дефилировали полуголые девицы с табличками. Эйгон небрежно постучал по её подлокотнику свёрнутым в трубочку контрактом. Он не выпускал его из рук, жестикулировал им, размахивал, указывал на арену, общаясь с друзьями, и вообще, всячески выставлял напоказ. Санса нехотя повернула голову. - Смотри внимательно, детка, сейчас Гора оторвёт твоему Псу яйца, – похабно улыбнулся он. - Кстати, парни, новый прикол в тему: выходят против гладиатора три шлюхи, а он уже Безупречный, – сострил Утка. Они втроём дружно заржали. Сансе стало противно: трусливые ничтожества. Ни один из них и близко не подойдёт к рингу. - Я тебя предупреждал. Ты сама разбудила дракона, – Эйгон по-хозяйски накрутил на палец прядь её волос. - А ты-то здесь причём? – отбросив его руку, она убрала волосы на плечо. – Мнишь себя драконом? Утка снова заржал, а Халдон Полумейстер окинул её неприятным липким взглядом. На лице Эйгона заходили желваки. Он злобно зыркнул на Утку, придвинулся к ней и, обдав запахом алкоголя, прошептал: - Решила показать зубы, да, волчица? Тебе их сегодня обломают… – покрасневшие радужки его глаз полыхнули огнём и Санса снова пожалела, что не умеет драться: какая возможность дать ему по физиономии! – Мы с отцом заключили пари – мой боец против его. Победившему достанется всё. Из-под увенчанного бронзовыми воинами свода вышел Сандор. Арена притихла в ожидании, а ринг-анонсер в богато украшенном лиловом тока́ре что-то громко и протяжно вещал в микрофон на валирийском. Санса смотрела, как он идёт по центральному проходу мимо VIP-рядов, сосредоточенный и серьёзный, не замечая никого и ничего вокруг. - Отец решил, что откупится и заберёт тебя, – Эйгон помахал перед её лицом свёрнутым контрактом. – Но не всё так просто. К горлу подкатила тошнота, мелко задрожали пальцы, и она, чтобы не было заметно, сжала их в кулачки. - Стронг на наркоте, – продолжал шептать Эйгон, наслаждаясь её страхом. – Он перед боем вмазался по полной и порвёт твоего Пса на куски. Позвоночник сковало могильным холодом. Тяжело сглотнув, Санса взглянула на обнажённые руки – кожа вся в мурашках, едва заметные волоски встали дыбом – и снова посмотрела на Сандора: тот медленно, слегка припадая на ногу, поднялся на платформу. Так вот почему он согласился на этот бой… Из-за неё. - Для тебя, милая, вечер только начинается, – Эйгон заправил прядку ей за ухо и улыбнулся, перехватив тяжёлый взгляд Дракона. – И не надейся, что папочка поможет. - Pōnta jaqiarzir ivīlībin imorghūlīn, Jaqiarzus Mīrīn!* – провозгласил ведущий и, взметнув по́лы токара, спустился с платформы.***
Он не смотрел по сторонам. Зачем? Все, кто сегодня здесь, ну или почти все были ему знакомы, кто-то близко, кто-то не очень. Потомки так называемых Великих Господ Миэрина, бизнесмены из Кварта и Астапора, знатные волантийцы, юнкайцы, квохорцы и прочие – они сливались в одну яркую полосу, сверкающую в свете софитов драгоценностями их жён и подруг. Он не винил их за то, что они присутствовали сегодня здесь; его не задевали улыбки, не раздражало выражение восторга на лицах, не злила беспечность – ничего личного, всего лишь шоу с элементами бизнеса. Он пожимал мужчинам руки, сдержанно отвечал на вопросы, делал комплименты их женщинам, но ни на минуту не выпускал из виду Сансу. Она плакала – Рейгар видел, как она отворачивалась и прятала глаза, когда Титанов Бастард вёл её по проходу мимо VIP-лож. Стройная, в блестящем чёрном платье, открывающем красивую линию плеч и точёные ножки, она очень выделялась на фоне раскованных сексапильных гискарок и привлекала к себе внимание тёмно-медными волосами и благородной бледностью лица, а покрасневшие от слёз глаза и печать трагизма придавали ей неповторимого обаяния. Настоящая Старк, хрупкая и слабая с виду, но с несгибаемым стержнем внутри. Конечно, он понимал, что Санса не любит его. Она не проявляла интереса, не искала с ним встреч, не смотрела с восторгом и обожанием, которые он привык видеть в глазах влюблённых в него женщин. Поначалу он всё списывал на её природную стеснительность и привитый с детства образ мерзавца, но после рассказа Окхарта, а затем признания самого Пса реальность внезапно повернулась к нему лицом. И в ней снова не было места счастью с любимой женщиной. Не было её всепонимающих глаз, не было адресованной только ему улыбки, страстных объятий, нежного шёпота, запаха свежего снега и северных ягод. В этой реальности он снова был одинок. Что тому виной – он не знал. Может, самоуверенность, может, недальновидность. Хотя какая теперь разница? Санса – настоящая волчица, верная и преданная своему чувству. Она никогда не перестанет любить того, кого выбрало её сердце. Как Лианна, как Джон. Как и он сам. Её упрямство стало откровением. Рейгар не ожидал отказа, полагая, что она с радостью ухватится за возможность уехать из этого места, из этого душного города и вообще, из этой части света. Нет, он ни о чём не жалел, хотя Эртур и убеждал его отказаться от сделки и передать ситуацию под контроль Старка. Наверное, это было бы правильнее, но он не мог так поступить с Сансой. И если бы ради её свободы потребовалось отдать всё, что у него есть, он бы не сомневался ни минуты. Вы губите всё, к чему прикасаетесь… Эти слова недавно произнёс Старк. А ещё раньше Эртур. И чем больше Рейгар думал об этом, тем больше ему казалось, что это действительно так. Он, словно настоящий дракон, манил своей загадочностью, завораживал таинственностью, окутывал теплом, а в итоге все, кто любил его, либо погибали, либо оставались на перепутье с разбитыми душами. Скольких женщин он погубил или потерял? Всех даже не вспомнишь. Через него прошли десятки, чьих имён не сохранила память. Они дарили ему себя, он брал только то, что считал нужным, а после выкидывал их из жизни как поношенные ботинки. Боги покарали его за гордыню, отобрав всех, кого он по-настоящему любил. Он всю жизнь бросал вызов судьбе, боролся с собственными страстями, рвал зубами невзгоды и шёл напролом, словно мифический ящер сквозь тучи, победно хлопая огромными крыльями. Но в этой борьбе он потерял себя. И теперь пришло время признать, что он проиграл. Никто не должен видеть его слабости. Он достаточно силён, чтобы позволить себе иногда быть слабым, но это не для лишних глаз. Он огонь, облечённый плотью, гордый, сильный, независимый и безумно одинокий. Видно, на роду ему написано нести бремя искупления за весь род Таргариенов и платить по счетам за сотни лет пламени и крови.***
Отсюда, снизу, Яма выглядела огромной конусообразной чашей, величественной и грозной, и каждый её камень, каждая песчинка источали зловещее спокойствие. Ступенчатые трибуны взбирались вверх, к чёрно-сизому, набрякшему от непролитой влаги небу, и несколько сотен человек затихли в едином порыве, ожидая начала главного боя. Расфуфыренный петух в мантии с блёстками что-то орал на валирийском про богов арены, славу и смерть, а Сандор смотрел на стоявшего перед ним человека и пытался отыскать в душе́ хоть что-то, похожее на зов крови. Но нет, это существо, когда-то бывшее его братом, не вызывало ничего, кроме холодной ненависти. Они не виделись почти четверть века, а Григор не изменился: та же издёвка в глазах, та же наглая ухмылка, которую он запомнил, когда в последний раз видел его на крыльце их дома. И дрался он так же – подло, исподтишка, стараясь бить по классической триаде – «глаза – горло – пах». Стиль безбашенных отморозков и заключённых. Неожиданный выпад от бедра, болезненный хват за нижнюю губу, «вилка» в кадык, мощный пинок в промежность, сопровождающий распальцовку по глазам противника – этим Григор владел в совершенстве. И, судя по тюремным наколкам на плечах и торсе, прошёл все стадии взросления, от подростка-беспредельщика до завсегдатая бетонного мешка размером шесть на девять футов с переизбытком человеческого материала, который можно безнаказанно убивать, потому что убивать для него – самая сладкая вещь на свете. Он всегда таким был – жестоким, не знающим жалости, садистом и мразью с руками по локоть в крови. Не спуская с него глаз, Сандор пытался прикинуть собственные перспективы: платформа большая, ограждения нет, сетки тоже, рефери не видно. И уходящие ввысь ступени амфитеатра, заполненные жаждущей кровавых развлечений публикой. Сегодня Стронг их кумир, поэтому что бы он ни сделал, бой не остановят. Как там сказал этот чёртов Бастард? «Не пытайся биться с ним честно…» Он мысленно усмехнулся: Григор никогда даже слова такого не знал. - А ты подрос, братец, – пробасил Гора. – Я-то тебя мелким помню. Сандор молчал, в упор глядя в ненавистную рожу, и мысленно повторял слова тренера Селми: «Главное – не нервничать, спокойнее… Держать дыхание. Голова холодная. Думать… На рожон не лезть...» - Как там тебя обозвали? Пёс? По мне так ты щенок ссыкливый… «…работать от обороны, спокойно, чётко. Места для манёвра хватает, надо попробовать его измотать. А как только он просядет…» - ...И всё такой же урод. В нос внезапно ударил мерзкий запах горелого мяса, всё тело свело судорогой, как тогда, в далёком детстве, от дикой нечеловеческой боли, а обожжённая кожа на лице жутко зачесалась. - Ты ещё уродливее, чем я, мать твою… – не выдержав прохрипел Сандор. Григор мазнул окровавленной пятернёй по лбу и сплюнул. - Зря я тебя тогда, засранца мелкого, не добил. Думал, сам сдохнешь. А ты живучий оказался, выблядок. Пальцы начало неприятно покалывать. Сандор сжал кулаки и вдруг почувствовал свободный конец бинта. Пекло, как же он недосмотрел? Ведь такого ни разу не случалось… Конечно, будь всё по правилам, рефери указал бы ему на незакреплённый бинт. А тут никаких правил: Григор явно обдолбленный, в спортивных штанах, да и он тоже в футболке и джинсах. Биться одетым было неудобно и непривычно, но раздеваться он не стал: нельзя показывать гематому на месте сломанного ребра и ещё не зажившую рану на ноге. Он поджал пальцами свободный край бинта, чтобы не болтался. Главное - не нервничать, спокойнее. - Пришёл за своей рыжей сучкой? – продолжал глумиться Григор. Откуда-то из самых потаённых уголков души вдруг поднялась ярость, но не привычная спортивная, к сопернику на ринге, и даже не злобная, глухая, как к противнику на поле боя, – эту ярость он испытывал впервые. Ему безумно захотелось увидеть, как ненавистный братец захлёбывается собственной кровью, захотелось каждой клеткой, каждым нервом ощутить его боль, услышать его предсмертные хрипы и рвать, рвать, рвать его на части, наслаждаясь зрелищем. - Я пришёл за тобой, – прорычал Сандор, изо всех сил пытаясь совладать с разгулявшимися внутри демонами. – Ты всегда это знал. Гора усмехнулся. – Думал, отхватил себе богатенькую щёлку? Я сегодня с ней позабавлюсь. Завалю тебя и займусь твоей шлюхой. Сначала она мне отсосёт... Больше Сандор ничего не слышал: сдерживаемая ярость лавиной хлынула наружу. Привычно вскинув сжатые в кулаки руки, он смачно плюнул в нагло ухмыляющуюся рожу брата. – Ах ты щенок бесхвостый!.. – Григор бросился вперёд, с ходу пытаясь ударить ногой, но Сандор поставил блок, перехватил его ногу и с правой въехал ему в челюсть. Тот отшатнулся назад, тряхнул головой, как собака, и снова пошёл в атаку. Но, первым пропустив хук, стал осмотрительней: сделал ложный выпад и ударил Сандора ногой в живот. Резкая боль пронзила насквозь. Он прижал руку к месту перелома и с ужасом почувствовал горячую влагу. Нельзя, нельзя его показывать! Всё равно что мишень нарисовать. Удары посыпались один за другим. Сандор, насколько позволяла раненая нога, уходил с линии атаки, в ответ огрызаясь точными сильными джебами. Григор только тряс головой - казалось, он вообще их не ощущает. Вывихнутое плечо левой руки страшно болело, но Сандор всё равно работал ею – она была защищена бинтом, тогда как на правой бинт уже сильно ослаб и только мешал. К тому же он намок от крови – у Григора была рассечена губа. Он сам тоже словил несколько ударов по касательной, но и этого хватило: Гора рассёк ему кожу над изуродованной бровью. Кровь заливала глаз, текла вниз по лицу на футболку, на покрытие, и капли фонтанчиками разлетались по сторонам. Схватка становилась всё яростней и отчаянней. Он очень устал. Тело превратилось в одну сплошную боль; голова плыла от пропущенных ударов, хрустели сломанные рёбра, кровоточила открывшаяся на ноге рана, сечка пульсировала без остановки, он хромал и с трудом двигался. Проклятый бинт совсем размотался и, отбросив его в сторону, Сандор продолжал бить голым кулаком. Рука онемела и почти ничего не чувствовала. Он задыхался, тяжело, с хрипами втягивая в себя горячий воздух. Уже не осталось сил на эффектные выпады и уходы, и его движения напоминали даже не лишённый изящества бой, а безобразную пьяную драку у трактира. Он просто самым вульгарным образом бил куда придётся, бездумно, позабыв о защите, из последних сил, повинуясь одному лишь чувству – слепой ненависти. - Ivestragī's! (Давай!) - Zȳhon vīlībarās! (Мочи его!) - Zȳhon ossēnātās! (Вали его!) - Zirȳ sena! Zirȳ sena! (Убей его! Убей его!) Крики раздавались отовсюду, пробиваясь сквозь свист и вопли заходящихся в экстазе трибун. Стоял страшный шум, древний камень дрожал от топота сотен ног, но ему казалось, будто он слышит всё это сквозь толщу воды. Ярость застилала глаза, мутила разум, а в голове билась одна мысль: «Пташка… пташка… пташка» Григор тоже двигался медленно, но только потому, что не привык биться на дистанции, а Сандор старался не подпускать его к себе. Он не чувствовал ни боли, ни усталости – происходящее будто бы забавляло его, – улыбался разбитым ртом – жуткое зрелище, но публика ревела от восторга, глядя на этого монстра. Сбить Сандора с ног не получалось, и он размахивал кулачищами, пытаясь попасть по кровавому пятну на футболке, по горлу, по сечке – их было уже несколько, – или по коленям. Пару раз пробовал захватить его в клинч, но словил два ощутимых апперкота и ещё больше озверел. В какой-то момент Сандора охватило тоскливое чувство безнадёги: силы были на исходе, а Григор мерзко смеялся ему в лицо окровавленным оскалом. И всё же ему удалось свалить его на канвас и взять на удушающий захват. Мощная шея противника оказалась в тисках его онемевших рук. Они оба хрипели, елозили по залитому кровью покрытию; Гора вертелся всей массой, стараясь освободиться, но он сжал его капитально. Дело оставалось за малым – добить обездвиженного врага. И тут Григор, выбросив руку в сторону, ловким движением схватил валявшийся в крови бинт, накинул ему на горло и с силой потянул за концы. И ничего не оставалось, кроме как отпустить шею Горы и схватиться за свою. Ситуация резко изменилась – теперь уже Сандор беспомощно хрипел, уткнувшись носом в настил. Бинт глубоко врезался в горло, пережал трахею – невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он начал задыхаться, а Григор всё тянул и тянул проклятый бинт. Его тяжёлое сопение слышалось над самым ухом. - Ну что, щенок, кранты тебе… В угасающем сознании вдруг возникли полные слёз глаза пташки… «Ты же обещал, Сандор…» – словно наяву услышал он её жалобный голос. «Ничего не бойся… Там уже давно всё решили за вас…» – прозвучали в ответ другие слова, совет, данный случайно, походя, неизвестной старушкой в парке на лавочке. И тогда он вслепую, ориентируясь только на это мерзкое сопение, изо всех сил с разворота врезал назад локтем левой руки. Боль ослепила… Рука вниз от локтя мгновенно отнялась, но тотчас же ослабло натяжение бинта. Сандор понял – попал! Хрипло рыча и хватая ртом воздух, он скинул оглушённого Григора со спины, набросился на него сверху и, не помня себя от ярости, принялся онемевшей правой вколачивать его ненавистную морду в канвас. – На! На! На, тварь!!! На!!! – орал он осипшим передавленным горлом при каждом ударе. Боевая горячка... Не думал он, что способен испытать её на ринге, хотя тренер Селми часто рассказывал о том, как выходят из-под контроля эмоции и ты больше не ты, ты другой, как время замедляет свой ход и даже останавливается, как улетучиваются страхи и мысли, как забываешь о боли, как исчезает грань между прошлым и будущим, оставляя лишь один-единственный миг. Ему казалось, что все эти годы он жил и выживал только ради этого мига – увидеть поверженного брата, хлебающего собственную кровь, плюющегося раскрошенными зубами. Он бил и бил, и с каждым новым ударом с его души и тела словно водой смывалась вся его изуродованная жизнь, шрамы, боль, долгие годы лишений, унижения, одиночества, ненужности, сиротское детство, разбитые мечты, равнодушие отца, смерть старой няни, слёзы пташки… - На, тварь! На! Жри!!! - Сандор!.. Он услышал её даже сквозь пелену аффекта, пульсацию крови в ушах и оглушительный свист и вопли зрителей. Он услышал бы её даже сквозь время и пространство, из-под земли, из самого глубокого пекла. - Сандор! Прошу тебя, не надо!.. Он замер с занесённым для очередного удара кулаком, поднял голову, моргнул, стряхивая с глаз кровавую пену. Пташка стояла почти возле платформы и смотрела на него, как тогда, в самый первый раз, когда он увидел её в «Драконьем Камне». По её лицу катились крупные слёзы, жалобно дрожал подбородок… - Пожалуйста… Он же твой брат… Тяжело дыша, он перевёл взгляд на безвольное окровавленное тело. Затем сполз с поверженного врага и с трудом встал на ноги. Он был весь в крови и шатался; футболка разорвана в клочья, руки, почти полностью разбитые, не чувствовались совсем. Появившийся неизвестно откуда ринг-анонсер поднял вверх Сандорову руку и что-то громогласно проорал на валирийском. Зал снова взорвался свистом вперемежку с овациями, но Сандор уже ничего не видел. В голове вихрем закружились распростёртая на канвасе туша Григора, белые волосы Дракона, слёзы в глазах пташки и он сам, летящий куда-то в кромешную тьму.***
Всё было точно как во сне. В том жутком ночном кошмаре, который не давал ей покоя – душный воздух, пропитанный тяжёлым металлическим запахом, Сандор, прикрывающий рукой тёмное пятно на футболке… Ей казалось, что от шума на трибунах лопнут перепонки, но глухие звуки борьбы она слышала отчётливо даже сквозь ревущую толпу. Сандор шатался, словно пьяный, и хрипло, со свистом дышал, а каждый из пропущенных им ударов болью отдавался во всем её теле. Кровь… Она была повсюду – мелкими брызгами, каплями, струйками, лужицами. Вокруг бесновалась публика, Эйгон с дружками выкрикивали разные гадости, а Санса смотрела на арену, не пытаясь вытирать ручьём текущие слёзы, и истово молилась Семерым. Соперники катались по залитому кровью рингу, рыча и яростно брыкаясь, а затем Стронг вдруг начал душить Сандора… Ей почудилось, что горло сдавило холодными тисками. Она слышала его хрипы, видела синеющие губы, беспомощные, суетливые движения ног, скользящих по покрытию. - Теперь ты понимаешь, что значит разбудить дракона? – прокричал ей на ухо истерично-весёлый голос Эйгона. Санса медленно повернула голову: красивое лицо, серебристые волосы, собранные в хвост, выбритые виски́ и совершенно безумные глаза – всё это было в её сне. Она вдруг встала, подхватила подол платья, чтобы не запутаться каблуками, и решительно шагнула с трибуны. До арены всего несколько футов… - Стоять! – рявкнул Эйгон и схватил её за запястье. – Куда пошла? Собрав в узел всю отведённую ей природой злость, она повернулась и резко ударила его кулачком, как когда-то показывал детям Сандор. Руку сразу же пронзило резкой вспышкой, кисть безжизненно повисла, но Санса только упрямо тряхнула головой и, пока Эйгон приходил в себя, скорее от неожиданности, чем от боли, побежала к платформе. - Сандор! – закричала она. – Сандор!.. В этот момент трибуны взорвались овациями: Пёс завалил Гору и теперь вдалбливал его в канвас, разбрызгивая фонтаны крови. Она бежала, не чувствуя высоких каблуков, и молилась только об одном – чтобы Сандор смог остановиться, сдержался, устоял, не переступил черту, после которой уже не будет возврата. Дорогу ей преградил словно из-под земли возникший охранник в униформе, но она дёрнулась в сторону и снова побежала. Тут же подскочивший другой охранник схватил её сзади за платье. - Сандор! Прошу тебя, не надо!.. Он повернул голову. Санса смотрела в его лицо, такое родное, такое до боли знакомое, но сейчас это был не он, не её Сандор: гримаса ярости, перекошенный от злобы рот, залитые кровью глаза… Нет, он не зверь. Она должна сделать всё, чтобы он не превратился в зверя. - Пожалуйста… Он же твой брат… На рядах творилось что-то немыслимое; охранники напирали, стараясь оттеснить её подальше от платформы, вокруг бегали какие-то люди, а она отпихивала их руками и не сводила умоляющих глаз с Сандора. Он встал на ноги… А потом упал лицом вниз. Видимо, она закричала и сильно рванулась вперёд, потому что её движений больше ничто не сковывало. Но чьи-то горячие руки мягко удержали на месте. Последнее, что она запомнила, перед тем как отключиться – распластанный на ринге побеждённый Стронг, а Сандора волокут прочь, оставляя на покрытии тягучий кровавый след.***
Санса вновь и вновь мысленно возвращалась на арену Дазнака. Кровь, очень много крови… Оглушительный свист, гул, топот сотен ног – она до сих пор ощущала вибрацию каменной кладки на ступенях, – бесформенное тело Стронга и Сандор весь в крови… Она видела, как его небрежно и бесцеремонно тащили куда-то вниз, под платформу. Она рвалась к нему и кричала, но её оттеснили суровые парни в униформе, а крики просто потонули в людском гвалте. А дальше – пустота. За окном авто проплывали огни ночного города, аллеи стройных пальм, здания в колониальном стиле, ярко освещённые древние храмы и жилые постройки с саманными стенами. Санса сжалась в комок в углу тёмного салона и словно окаменела, бездумно глядя в одну точку. Ей было плохо, жутко болела голова и хотелось пить. Растерянность, опустошённость, безысходность – вот что она чувствовала. Скорее бы уже доехать до отеля, упасть в объятья матери, рассказать всё отцу. Он поймёт её и обязательно поможет отыскать в этом огромном враждебном городе Сандора. - Я хочу попросить прощения, Санса, - сказал вдруг сидевший рядом Дракон. Она вздрогнула. Провалиться бы сейчас куда-нибудь, чтобы не слышать никого и ничего, но воспитание обязывало ответить. Сделав на собой усилие, она посмотрела на Рейгара. - За что? – собственный голос прозвучал сипло и неузнаваемо. - За то, что лгал тебе. - Лгали? – переспросила она. – В чём? Таргариен повернулся к ней. Его лицо не выражало ровным счётом ничего, а в тёмных провалах глаз зияла пустота. Даже несмотря на подавленное состояние и шок, Сансе стало не по себе. - Обычно я не захожу так далеко в отношениях… – Он говорил спокойно, даже равнодушно. – А в случае с тобой я немного заигрался. - Заигрался… лись? – она глупо похлопала ресницами. Дракон снисходительно улыбнулся. - Мне жаль, что всё так получилось, поверь. Но брак – это не моё. Я не создан для семейной жизни. Прости, что дал тебе ложную надежду. Санса смотрела на него и пыталась понять, к чему он клонит. Всё сказанное им не имело смысла. Но настораживали не только его слова – она больше не чувствовала гипнотической силы, которая влекла к этому мужчине. Вся его таинственность, притягательность, необъяснимая магия – всё исчезло, будто бы он их выключил. Это был всё тот же красавец Таргариен, импозантный и загадочный, способный свеcти с ума одним взглядом, но что-то в нём изменилось. - Останови машину, Эртур, – Дракон вальяжно похлопал водителя по плечу. Тот свернул к обочине, припарковался, и Санса перехватила в зеркале его напряжённый взгляд. В голове у неё был полнейший бардак, в душе́ – смятение и тревога. Она совершенно не знала, что делать, и окончательно запуталась в собственных ощущениях и эмоциях. Таргариен вышел из машины, галантно открыл дверцу и помог выйти ей. Душный горячий воздух после прохлады салона окутал, словно одеяло, но почему-то стало зябко, и она беспомощно обняла себя за плечи. Рейгар, махнув рукой, остановил такси. - Ydra ji Valyre? (Ты говоришь на валирийском?) – спросил он у водителя. - Kessa (Да), – кивнул головой тот. - Jagon bisa hāedar naejot se lenton hen Dārōñe (Отвезёшь эту девушку в госпиталь Благодати). – Дракон сунул ему купюру. Затем подошёл к Сансе, осторожно приподнял её лицо за подбородок, как в тот день, когда привёз ей сумочку, и заглянул в глаза. Несколько секунд... Несколько несоизмеримо долгих секунд... А затем притянул к себе и поцеловал в лоб. - Он в госпитале. Поезжай. И будь счастлива. ххх Обогнув машину, Дейн приблизился к смотревшему на удаляющееся такси Дракону. - Зачем ты это сделал? Это же неправда. Тот какое-то время молчал. Потом резко вскинул голову вверх, расправил плечи и судорожно втянул горячий, пропахший бензином воздух. Просто уму непостижимо, подумал Эртур, какая сила духа сосредоточена в этом человеке! Боги словно развлекаются, посылая ему всё новые и новые испытания, проверяют на прочность, а он от очередного удара судьбы не ломается, а только гнётся и снова поднимает голову, расправляет крылья, как настоящий дракон. - Так будет лучше, – произнёс Рейгар и, не дожидаясь ответа, обречённо добавил: – Она никогда не посмотрит на меня так, как смотрела на него. *(вал.) Они сражаются и умирают за твою славу, Великий Миэрин!