В теле монстра

      Уилл многое слышал о чернокнижниках, но при виде хозяина башни не испытал ни тревоги, ни присущего простым смертным трепета перед затаённым могуществом чародеев. Едва ли умудрённое годами лицо, посох красного дерева, да расшитый золотом камзол внушали страх. Даже громоздкая медная конструкция из откидываемых линз, по иронии названная очками, заставляла вздрагивать лишь от мысли, что она спадёт с лысеющей головы и разобьется о каменные плиты. Хотя кожа и наводила на мысли об искусной деревянной маске, но Уилл списал это на особенности мимики. Слуга только что увёл пойманного змея в клетку, завязав ему глаза. Теперь пламя потрескивало в камине, а охотник попивал глинтвейн, слушая скрипучий голос, вещавший о былых временах.       Несмотря на мрачный камень стен, в башне было тепло и по-домашнему уютно. Может, её хозяин и вложил в постройку немного магии, откуда ему знать. Сейчас все знатные господа нанимают священников укреплять доспехи и заговаривать пули, невзирая на ворчание магов про то, что Белая магия должна служить добру. Он и сам регулярно покупал благословения, виной тому нелёгкий труд наёмного охотника. Попробуй-ка не молиться перед сложным боем, зная, что всего за горсть монет можешь купить себе жизнь? Уилл кивнул на очередную реплику нанимателя, а пальцы огладили рельеф монет под тканью кошелька. Золото согревало, даже сквозь дублет. — Молодёжь сейчас не понимает, что Чёрная и Белая магия имеют один корень, — распалялся старик. — В наше время ученикам позволяли выбирать свой путь… — В ваше время и Инквизиции-то небось не было, — потянул горячий напиток Уилл и блаженно развалился в кресле, закинув ногу на ногу, обе на кофейный столик. — Вас в миру чернокнижником кличут, наверное, за то что вы вспоминаете лета, когда ещё король Артур под стол ходил. — Да я бы этим деревенщинам бы… — потряс кулаком старик, и пламя в камине отозвалось утробным треском. — Народ наш от избытка ума никогда не мучился, — охотник закусил рассыпчатым печеньем с миндалём, надеясь задержаться в башне до того, как кончатся запасы сладостей. — Случалось вам проехать на чёрном коне перед грозою, или гадалке руку позолотить, вот и заработали репутацию. Я же знаю, что никакой вы не злобный отступник, вон у вас какой глинтвейн вкусный…       Тот неотрывно смотрел в огонь, взгляд живых, но запавших глаз был неожиданно усталым. Он будто спрашивал о чём-то саму стихию пламени, не надеясь дождаться ответа. Деревянная маска лица треснула ещё парой глубоких морщин, подчёркнутая бликами огня. — Зло слишком относительно, чтобы использовать такой радикальный термин, — проскрипел он, не оборачиваясь. — Злом можно назвать лишь порождений ночи, когда-то посланных князями Ада в Альбион. Я не говорю о вампирах или оборотнях, что ведут свой род из мест иных, но имею в виду существ ненасытных, происхождение которых наука не может объяснить, не прибегая к религиозным догмам. — Драконы, стрыги… ваш василиск, — закивал Уилл, облизывая губы от неудовольствия, что разговор снова перешёл на его работу. В глинтвейн примешалась нотка его собственной крови, но он не придал этому значения, ведь из-за проклятой песни во рту всегда был этот вкус.       Старик будто не слышал его, продолжая говорить с пламенем камина. — Они не могут размножаться в Альбионе, и это не единственный аргумент Белой церкви… Учёные всё хотят найти в них извращённые формы животных, но их поиски по прежнему безуспешны. Ведь суть этих существ — сама ночь, сам ненасытный мрак. Их рождает сила, отличная от общепринятой Белой магии, но так похожая на неё. Это то же созидание, но созидание не из пустоты… — И число их конечно, что само собой разумеется, — пожал плечами Уилл, надеясь закончить обсуждение чудовищ. Он не успел осмотреть всех помещений, не знал, куда увели василиска, и, что хуже, даже не догадывался, что ещё может быть заперто в этой башне. — Да, — приглушённо ответил тот, поморщившись почти болезненно, — ты прав. — А не поэтому ли вы собираете тварей со всего Альбиона? Боитесь, что наступит день, когда эти чудовища до последнего будут искоренены кем-то вроде меня?       Старик смерил его взглядом, от которого Уиллу вмиг захотелось снять ноги со стола и извиниться в низком поклоне, но он лишь вспомнил несколько слов из чудесной песни и наваждение прошло. Только вкус собственной крови усилился во рту, и по подбородку потекла тёплая струйка. Он поспешно достал платок, когда-то белый. — Если это и случится, Уилл Редвинг, — отчётливо произнёс хозяин чёрной башни, — то будь уверен, без работы ты останешься ненадолго. Откуда тебе знать планы высоких материй? Уйдут одни, придут другие. — Будто не минули ещё времена, когда их боялись, — хмыкнул Уилл больше чтобы поднять себе боевой дух. Спор с таким богатым и идейным человеком мог однажды ударить по карману. Не к чему создавать себе проблемы, отвечая невпопад под суровым взглядом потемневших в полумраке глаз. — Сейчас пара серебряных пуль спасает человека от любой напасти в тёмной подворотне. А там, где не спасает, там начинается моя работа.       Старик тяжело поднялся, опираясь на свой посох. Прошаркал в угол комнаты, к уходящим под потолок стеллажам сотен и сотен книг, некоторые из которых казались настолько ветхими, что могли рассыпаться в пыль от неосторожного касания. Уилл поймал себя на том, что гадает, насколько же древним может быть этот человек, его башня… Архитектура её и вправду навевала мысли о стереотипных чернокнижниках, затворниках, гнездившихся на краю света. Но в каждой сказке есть доля правды. — Поэтому некоторым нынешним тварям легче стать едиными с людьми, или со зверьми, чем противостоять людям. Но не всем, — в скрипучий голос пробралась зловещая нотка, заставив охотника выпрямиться и неотрывно следить за тем, как одна из книг падает в ладонь старика. В темноте Уилл не разглядел, была ли в его руках указка или что-либо способное поддеть корешок фолианта. — Даже такое единство едва ли оттягивает их участь, — нахмурился охотник, прибегая к рабочим фразам. — Вампиры, оборотни, русалки… сейчас они не вымирают, но и до них дойдёт… Поэтому вы собираете вымирающие виды?       Хозяин башни пролистывал страницы, не смотря на него. Но Уилл всё равно чувствовал на себе чей-то взгляд. Разыгралось ли то воображение, или для такой огромной башни он видел слишком мало слуг… — Нет. Я не просто собираю реликтов. Мне нет смысла спрашивать тебя, Уилл Редвинг, веришь ли ты в единство Чёрной и Белой магии, потому что знаю, что для тебя, как для простого человека, в них нет особой разницы, кроме пропаганды церкви… Но мои экспонаты послужат мне хорошую службу, рано или поздно. С некоторой точки зрения, я собираюсь внести неоценимый вклад в науку.       Про себя Уилл только усмехнулся: так вот чем мается затворник башни — изучает опасность, воплощённую в монстрах. Что ж, флаг ему в руки, все подобные научные изыскания заканчиваются одинаково — старика сожрут, башню спалят или разрушат, твари разбегутся… А он, Уилл, будет поблизости, чтобы навести порядок во владениях местных лордов. Разумеется, не бесплатно. Но пока что следовало измерить глубину казны рискового учёного, поехавшего на старости лет. — Стало быть, василиском ваши поиски не ограничатся? — приподнял брови охотник, уже уверенный в том, что приобрёл постоянного клиента. — Я был бы рад, если бы вы добыли для меня ещё одну зверюшку, — усмешка прорезала деревянное лицо. Нехорошая усмешка, она заставила Уилла задуматься, так ли нужны ему деньги. Хотя, что за ересь, Редвинг слишком любил золото, чтобы думать об отказе.       Подойдя с шорохом своих тяжёлых мантий, старик выпустил книгу из рук, и та упала на стол, разломившись в корешке на случайной странице, показав грязный набросок существа. Не было ни текста, ни названия чудища, и со страницы скалилась лишь морда в расплывчатых чернилах. Рисунок дёрганных игловидных штрихов создавал впечатление о художнике, что быстрыми жестами запечатлел своё видение или сон, боясь спугнуть черты помутившегося рассудка или стать замеченным созданием, которое ему довелось однажды наблюдать и вряд ли получилось забыть. Оно было уродливым росчерком тени хищника, искорёженным отражением реальности. В изгибе спины чувствовалась мощь и натяжение мышц. Но угловатость едва ли намекала на то, что оно было создано из плоти. Уилл поднял взгляд внимательных зелёных глаз. — Да ты рехнулся, старик.       Тот вернулся в кресло у огня, наливая себе глинтвейн. Уилл поймал себя на мысли, что хочет бросить книгу в пламя камина, чтобы уничтожить даже это упоминание о монстре. О всех тех, кого хранил в себе фолиант. — Я заплачу тебе столько, сколько потребовал твой континентальный доктор, — невозмутимо сообщил хозяин башни. — Тот, которому ты рассказал про песню и который не изъявил желания продать тебя инквизиции.       Уилл окаменел, почувствовал холод, который сковал вены… Ведь он ни слова не сказал о песне, слова которой скрежещущим в подсознании гулом слышал и сейчас. Этот человек не мог залезть ему в голову. Как не мог знать и врача — единственного, кто не упрекнул его в связи с нечистым и не послал к экзорцисту. Врач действительно жил на континенте, так далеко, что не все перелётные птицы долетали до тех мест. Но, как у любого делового человека, его разбежавшиеся в панике мысли в итоге собрались на другом. — У вас в вашей чёртовой башне не может быть таких денег! — вскочил Уилл. — У самого Дьявола нет таких денег. — Тогда я избавлю тебя от проклятой песни, — Грегор, так его звали, захлопнул книгу. — Как только ты добудешь мне эту тварь. — Вы… — Уилл воззрился на старика безумным взглядом. Впрочем, сейчас он уже сомневался, что перед ним сидит старик. Пламя вытесало из деревянной маски чуждое, неправильное лицо с вытянутыми, тонкими чертами. Уилл поднялся, не замечая опрокинутой кружки. — Вы, наверное, сам Дьявол… — Нет, — под низкими бровями пламя зародило огоньки. При том, что Грегор смотрел ему в глаза, отвернувшись от камина. Уилл ещё не верил. — Но не покривлю душой, назвав себя его тенью.       Интонация заставила охотника покинуть башню как можно скорее, ему хотелось глотать сырой стылый воздух, запахи скошенной травы, соль моря, позабыв о жарком камине башни. Впервые он почувствовал, как легко может этот домашний очаг обратить в золу, когда рядом сидит этот человек. Но сколько бы он ни пил в местном трактире, тот глинтвейн вязал во рту, тот взгляд прожёг клеймо на внутренней стороне его век. Уилл не мог забыть Грегора, рядом с которым затихала даже его песня, который сулил ему золота больше, чем платили своим лекарям восточные цари. Он сжимал в дрожащих руках ледяную флейту и облизывал обветренные, кровоточащие губы.       И старик оказался прав — он пришёл, он снова сидел у камина, вперив взгляд в рисунок монстра. Это решение подсказала песня. Звон монет и слова про тень дьявола, преследовавшие его даже во снах все эти дни. Уилл понимал, что ступил на тёмную дорожку, но зов голоса в его голове оказался сильнее рассудка.       Горгулья притаилась над арками высокого готического собора. Охотник ждал ночи, напряжённо всматриваясь в её уродливый каменный силуэт. Он напевал песню, ложившуюся на язык затейливой вязью незнакомых слов, а в мелодии флейты и вовсе принимавшей чудовищную силу. Уилл надеялся, что людских ушей не достигнет его музыка. Он глубже спрятал лицо под поля шляпы и шагнул из подворотни на лунный свет — одинокий человек на пустынной площади.       Флейта приникла к губам, грудь поднялась и опустилась вместе со звуком, журчанием ручья заполнившим пустоту, звоном бубенцов взбежавшим по каменным сводам. Уилл нарисовал одними нотами манящий уголок спящего леса, порхающих фейри и блеск росы. Глаза его неотрывно следили за движением силуэта на крыше собора, грузным валом грозовых облаков перекатывающегося к карнизу. О чём мечтает существо, рождённое в голодной темноте иного мира? Может ли оно представить то, что поёт он, какими словами её зовёт… Песня капля за каплей тёмной, отравленной крови срывалась с губ, с шипением расплавлялась на серебре флейты, проникая в её чистый звук.       Уилл охотился на порождений ночи не столько из жажды заработать, сколько из-за желания испытать то странное чувство родства, которое одолевало его наедине с ними. Он проливал музыку, в которой охотник и чудище вели молчаливый диалог, сплетая сознания и понимая природу друг друга. И когда Уилл уже верил чудовищу, понимал его голод, его страх, когда его кровь темнела до снедающей кислоты и жарила вены, он начинал петь.       Горгулья цеплялась за неровности стен, сминая камень как воск, массивной угловатой фигурой скользя в тенях барельефа. Уилл не мог представить, что статуя может быть жива — но стекающая из собачьей пасти слюна говорила об обратном. Он едва ли не слышал урчание её желудка.       Флейта завлекла монстра ближе, настолько, чтобы ничего не мешало звуку схватить её в свои оглушающие объятия. И когда город заснул, провалившись в нарисованные им сны, Уилл запел вместе со своей флейтой.       Он никогда не слышал себя, когда пел. Будто кто-то другой складывал за него слова древнего, причудливого языка, состоящего из туманных образов хтонических существ. Горло высохло, нёбо будто загорелось, вместе со слюной по подбородку потекла горячая кровь, но он продолжал петь, наблюдая за горгульей.       Её ненасытный голод, подкованный коварством, многолетним отточенным мастерством прятаться, днями и ночами оставаясь в засаде, слаженность её каменных мышц, позволявших аккуратно сминать человеческие тела. Вкус юного, застигнутого врасплох мяса на её трёхдюймовых клыках… Уилл пропустил это через себя, вместе с музыкой. Преисполнившись к горгулье ненавистью, он атаковал её песней. Монстр метался, крошил брусчатку и грозил разбить себе голову о землю. Колдовская мелодия, годами не покидавшая Уилла, заставила обезуметь голодное чудовище за пару куплетов.       Когда измотанная агонией горгулья упала к его ногам, изойдя трещинами и пылью, не переставая жалостливо скулить, зажимать уши, Уилл услышал редкие хлопки и знакомый шаркающий шаг. Старик вышел из мрака, казалось, единый с тенью на стене. Охотник отступил, чувствуя неладное. — Я выполнил твои условия, — хрипло доложил он, судорожно вытирая подбородок. — Забирай. Теперь ты должен избавить меня от неё!       Но тот лишь подходил ближе, протягивая за собой густую тень, клубящуюся на стенах домов, перекатывающуюся силуэтами смеющихся лиц и фигур в горящих окнах. Страх сковал Уилла, потому что Грегор расправил плечи, становясь выше и крупнее, очертания мантии потерялись в темноте. Оглядевшись в поисках пути к отступлению, охотник увидел, как из подворотен выходят люди, неотделимые от стен. Они были прозрачны, как дым, но от них исходила опасность. Их шаги шорохом крысиных стай бежали по каменным плитам. Тени окружили площадь, уставившись на поверженную горгулью. И тогда Уилл отринул все сомнения — перед ним стоял чёрный маг, тот, кто вёл за собой городских призраков. И тот, с которым он заключил сделку ради звонких монет… — Карты легли иначе, охотник, — усмехнулся чернокнижник дьявольской улыбкой, прорезавшей деревянную маску языческого идола. — Сегодня я лицезрел, как сам Ад говорил твоими устами. Ты, Уилл Редвинг, ещё один реликт среди тех, которых я собираю.