«И тогда над морской поверхностью вырастают, постепенно расширяясь, многочисленные блестящие шипы, или рога, достигающие порой в высоту и ширину размеров средних корабельной мачты. Рассказывают, что, если бы «руки» этого создания обхватили даже самый большой военный корабль, они бы увлекли его за собой в бездну». © Епископ Бергенский, «Естественная история Норвегии» (1752–1753 гг).
Сизое небо над башней надорвалось, просыпался снег из животов тяжёлых туч. Прислонившись к оконной раме на верхнем этаже, Седрик смерил взглядом бурлящие внизу воды. Сверился с часами. Полураздетый человек, удерживаемый под руки заколдованными куклами, облачёнными для пущего устрашения в рыцарские доспехи, судорожно сглотнул. — Я всё вам рассказал! — крикнул он, ещё не вполне осознавая, почему слуга так флегматично смотрит на холодное море у подножья скалы. — Что ещё вы хотите? Я всё скажу! Что ел на завтрак его белосвятейшество, кому он под подол заглядывал! Только не убивайте! — Ты был полезен, но у нас сейчас мало пленников, — выдавил ужимку Седрик. — Нам нечем расплатиться с тем, кто нас защищает. В раю оценят твою самоотверженность. Сбрасывайте его. — Стойте! — завопил человек, когда куклы, гремя столетними костями, потащили его к оконному проёму. Оказавшись перед пропастью, он проглотил язык и тоже уставился на воду. Из тёмных глубин что-то поднималось, ползло по отвесным скалам, подбираясь к поверхности. Вскоре море распахнулось, распускаясь бутоном красноватых щупалец, оплетших скалы и низ башни. В центре чернел бездной открытый клюв. Его сбросили, обомлевшего и слабо барахтающегося в воздухе. Седрик проследил, как смыкаются вослед за пищей гигантские жгуты в присосках. Кажется, чудовище осталось довольно лакомством, потому что отступило в глубину. Слуга облегчённо выдохнул, смахивая со лба холодный пот. Только рассерженного кракена им не хватало — даром, что хозяин не покидал подвала последние несколько дней. Спустившись к нему по неровной лестнице, то и дело путающей местами ступени, разные по высоте, Седрик застал Грегора за занятием, недостойным столь древнего и могущественного колдуна. Испустил обречённый вздох, поставил на стол с пыточными инструментами поднос. — Магия магией, хозяин, а обед по расписанию. Я покормил кракена. — Благодарю, — сухая рука потянулась к масляным, жареным куриным ножкам, горкой возвышающимся на подносе. — Я уж забыл, что сегодня четверг. Что бы я делал без тебя. — Страшно подумать, повесили бы календарь… — Ты же знаешь, монополия на численники ещё остаётся за Первым Белым магом, Седрик. Не предлагай мне впреть такие сомнительные мероприятия, не смущай моего слуха своими авантюрами, — погрозил куриной ножкой Грегор. — Ну, кто хороший мальчик? — Ой ну что вы, — дёрнулся Седрик и тут же напустил на лицо скучающее выражение. Хорошо прожаренное мясо, которое он готовил всё утро, лелея в мыслях образ мастера, кануло в пасть Химеры. Тот ещё не получил назад свою способность изменяться, и сидел совсем по-человечески на стуле, предназначенном для пытки грушей. — Иди проверь, смазаны ли цепи, — махнул рукой некромант, будто отгонял назойливое насекомое. Седрик послушно поплёлся к камерам заключённых, по пути кривя гримасы мелким пугливым гремлинам, сбившимся под потолком. Уж лучше бы в башне водились крысы: те хоть не корчат рожи в ответ. Кошачьи глаза проследили за мальчишкой, затем снова обратились на Грегора. Тот протянул ещё одну ножку, и он позволил впрыснуть себе сыворотку в разом почерневшую от магии вену. — Чернила кракена служат отличной базой для микстур, — пробормотал Грегор. — Но даже я не мог предвидеть, что ты сможешь извлечь из них сторону своих метаморфоз. Может, это всё потому, что ты был необычным человеком? Химера прислушался к магии внутри себя. Грегор мог обратить её в невесомую пыль или жидкость, подобную блестящей ртути, мог и наполнить ею сосуды, чтобы осматривать его изнутри без помощи хирургического инструмента. Кровь приняла Чёрную магию, переплелась с нею в единый поток, и Химера гортанно заурчал от этого затопляющего чувства единства с мастером. Позволил его рукам погладить крепкую шею, наклониться ниже, рассматривая пластины, узор которых едва проступал на коже. — Несмотря на твои бесспорно выдающиеся таланты, тебе ещё многому предстоит научиться, — вздохнул Грегор. — Я намерен немедля приступить к тренировкам, ведь что-то подсказывает, что времени у меня осталось слишком мало. Там, снаружи, скоро наступит зима. Услышав нотку грусти в голосе мастера, Химера в непонимании поднял голову. Но Грегор успокаивающе пригладил его волосы, шёлковыми нитями струящиеся сквозь пальцы, взял со стола нож. В его отражении появилось лицо, будто бы вышедшее из-под инструмента античного скульптора. Но другая грань отразила монстра, одного взгляда на которого хватало, чтобы распрощаться с жизнью. — Осталось научить его манерам, — усмехнулся некромант. В подвале, служившем огромной по размерам пыточной, они провели без малого неделю, хоть время и перестало быть сколько-нибудь значимым. Его учили держать спину при ходьбе, нанизывать бусины на тонкие нити, лавировать между столами. В один день он даже собрал и разобрал револьвер, с придыханием крутя в пальцах причудливые детали. Бытие в человеческой форме казалось таким щепетильным, сложнее узора на мантии Грегора и пыточных установок. И тем слаще был вкус победы над очередной ниткой бус или собранным оружием. Но как бы он не преуспел, мастер был недоволен. Химера понимал, что Грегор таит тысячу причин за поджатыми губами, почему ему следует быть аккуратнее, собраннее, размереннее. Что костлявые руки неспроста добела сжимаются на рукояти посоха, а угольки глаз кропотливо выискивают в его теле изъяны. Что-то по-прежнему не устраивало мастера, чего он не мог понять. Он ведь старался — кожа блестела от пота, дыхание сбивалось, тугие мышцы поднимались и опадали, глаза с вызовом впивались в угли под низкими бровями. Ну же, в подземелье не чувствуешь времени, так сколько ещё прикажешь стругать себя под заданный тобою эталон… — Сегодня, — наконец поднялся Грегор, — дам тебе последнее испытание. Химера растянул губы в ухмылке, ожидая указаний. Но мастер перебрал пальцами по посоху, задумчиво пригляделся к нему, сидящему, скрестив ноги, на каменном полу. — Нападай, — приказал он. — Одолей меня. — Но мастер… — Я не потерплю возражений. Нападай. Он помедлил, но послушался. Рванулся, помня об электрическом барьере в дюйме от мантии, попытался снять защиту на кончики пальцев, но те обожгло, и он одёрнул руку. Грегор поворачивался медленно, со смесью гордости и тревоги следя за ним. Со спины маг казался обманчиво открыт, и Химера поднырнул под его левую руку. Хотел вырасти перед ним, не успевшим повернуть голову вослед, но его схватили раньше. Грубо, за шкирку, будто он дерзнул нарушить одно из сотни правил мастера, отшвырнули на пол. Сапог Грегора наступил ему на грудь, маг с толикой страха глядел на лежащее под ним творение. Почти человеческая рука обхватила худощавую лодыжку, но едва ли позволила себе сдавить ногу создателя. Тот надавил с жестокой ухмылкой. — Ты позволяешь себе демонстрировать свою монструозность… Так не пойдёт. Зрачки в испуге расширились, когда мастер поднял указующий перст в угол комнаты, где притаилась громада дыбы. — Слишком явный страх, — сморщился маг. — Где тот охотник, который приручал василисков, почему я вижу лопоухого щенка?.. Повинуясь, он распластался на деревянной поверхности, просунув руки и ноги в железные колодки. Сердце громко ухало, рождая непреодолимое желание сбежать. Грегор взял с подноса тонкий скальпель. Он вздрогнул всем телом, когда лезвие прочертило на нём тонкую, набухшую тёмной кровью линию. Мастер поднёс скальпель к губам, пробуя его на вкус, и темнота взбушевалась валами грозовых облаков, затрещала под потолком. Сердце пропустило удар, когда создатель срезал кусок мантии, чтобы, обернув им кисть, прикоснуться упругим движением к ране, едва отворачивая её край. Затолкать глубже, в плоть, заставляя его рычать и часто-часто глотать воздух. Он вытащил что-то, разорвал, рождая волну боли до скрежета зубов. Химера запрокинул голову, чтобы не видеть. Руки и ноги смяли железные кандалы, хоть он и прижимал их к доскам дыбы. — Это явно лишнее, — Грегор отбросил кусок его плоти. — Понятия не имею, что ещё может помешать тебе вести себя достойно. А, — его взгляд скользнул ниже. — Если только это. Маг склонился над телом своего создания, отрывисто вдыхая густой от пыли и смолистого чада факелов воздух. Это снова был он — тот, не подверженный проклятию образ, что всё реже и реже выходил из тени на стене. Химера почувствовал напряжение в воздухе, готовое разразиться грозой. В следующий миг его пригвоздили к дыбе сотканные из магии электрические стрелы, и он зашипел от горящей под ними кожи, едва ли не растекающейся воском. Мастер никогда раньше не мучил его, и непонимание спирало грудь, от страха хотелось сбиться в тугой клубок. — Во имя Великой Ночи, ты убиваешь меня, охотник, даже в этом теле, — прошипел мастер, стискивая зубы. — Заговор ли то высших сил, или же мой последний предел, призванный лишить разума, но почему, видят Князья, почему мои руки сделали тебя таким… непререкаемым? Химера затаил дыхание, когда Чёрная магия в нём поднялась, ластясь к рукам, огладившим выпуклости мышц. Сплетённая с его кровью, она была им, была его волей, его, а не мастера, слушалась. Химера позволил себе отпустить её из одного любопытства, ведь Грегор остановился в замешательстве, сжимая скальпель над податливой плотью в паху. Заклятие, что удерживало вместе пластины кожи, надтреснуло и раскололось, задело такой близкий электрический барьер. Тотчас все оковы спали, железо и магия, от одного нервного вздоха. Он поднялся с дыбы, не обращая внимания на тлеющие стрелы. Грегор отступил. — Я сказал тебе повиноваться… — прошептал он. — Я повинуюсь, — Химера склонил голову, глядя исподлобья. — Вашей воле. Гремлины под потолком сбежались на зрелище: Химера наступал, плавно перетекая из метаморфозы в метаморфозу, демонстрируя податливую, словно глину, алебастровую кожу, блеск шипов острее стали, анатомический узор сплетённых мышц. Грегор рвано выдохнул, выставляя перед собой руку. Химера легко улыбнулся: в нервных жестах мастера так явно читался приказ… Должно быть, маг позабыл, что первый язык, который он узнал в башне, и которым владел в совершенстве, был язык тела. Он мягко повалил мастера, более не отступавшего, впопыхах творящего заклинание… Бесполезно, для того, кого сам же создал и приручил к своей магии. Для того — хоть гром, хоть молнии одинаково родны, что прикосновения рук и горячее дыхание на шее. Химера ласково, боясь сломать хрупкие кости, прильнул телом к нему. И руки мастера заставили кровь закипеть, такие близкие и до дрожи в гортанном рыке желанные руки. Он легко прикусил плечо мастера, двигаясь в такт с его дыханием. Обе магии сплелись тугими змеями, и вот он встретил не сопротивление, а растекающийся жаром в груди ответ. Упал в объятия, поддаваясь ласкам и держа мастера клыками, когтями, будто тот мог растаять от охватившего его пламени. Хотя сам был не крепче плавленного воска. Хватая ртом спасительный прохладный воздух, снова и снова связывал родную, искрящуюся и непокорно жалящую магию в узлы, а те на своей гортани. Мастер потянул, и он задохнулся, разваливаясь из целого на боль и вязкую любовь. Когти заскользили на каменных плитах. Замер: хочешь — задушишь, любуясь на выгнутую в блаженстве спину и тающий на измятой мантии взгляд расширенных до белка зрачков. Но рука вернулась, не оставила выбора кроме продолжения пытки, сняла с языка протяжный стон. Грегор в несколько рваных движений кинул его в пекло, высоко до ослепляющих звёзд, а, оторвав руку от плоти, спустил, раскалённого, в чан с ледяной водой. Химера изогнулся под взглядом мастера, судорожно вонзил когти в стыки плит, тело непослушно дёрнулось, застыло, дрожа. Силы покинули его, безвольно распластавшегося на влажном холодном полу. Он больше не был уверен, что жив. Сквозь прикрытые ресницы и неверный свет факелов, бросающих отсветы на стены, он услышал его голос, возносящийся к сводам самого мироздания: — Я создавал тебя для того, чтобы ты свершил месть, к которой я шёл все эти годы. Слушай же — тот, кто наложил на меня проклятие смертности, сейчас правит в столице Белой магии. Тебе предстоит убить его, освободить мой дух из этой бренной оболочки. Он — твоя цель. Химера растянул губы в кровожадной улыбке, сузив зрачки в вертикальные щелки и не спуская с мастера взгляда, что расплавил бы и этот бездушный камень стен. Что ж, теперь он и вправду был готов.***
Звеня жуткими кандалами, изнутри усеянными ржавыми шипами, Седрик нагонял ужас на заключённых в бесконечных катакомбах под башней, где стены захватила плесень. Грегор долго мучился над свойствами плесневого гриба, и в итоге тот приобрёл свойство прорастать в человеческой плоти вдохнувшего споры, заполняя его тело вторым скелетом и не давая забыться вечным сном. Плесенью Вечных Мук назвал хозяин своё творение, за пределами башни именовавшееся Грибом Бессмертия. Седрик с шумом выпустил воздух через щели кожаного клюва. Заметив его птичью тень, заключённые могут подумать, что пришла чёрная смерть, но он не собирался дарить им такое облегчение. Грегор интуитивно ориентировался в своих коридорах, закрученных лучше колец опиумного дыма. А вот ему, Седрику, приходилось их изучать. И чем глубже он заходил в своих исследованиях катакомб, тем больше убеждался, что в некоторых помещениях никогда не ступала нога старика. Смазав петли тяжёлой двери, он отворил её, отталкиваясь ногой от стены. Мрак встретил его затхлым дыханием старой магии. На постаменте посреди маленькой комнатки стояла голова в ошмётках когда-то каштановых волос. Скалила на него гнилые зубы, пыталась что-то шептать, тщетно напрягая рассечённый до основания надвое язык. Седрик претворил за собой дверь, повесил в скобу факел. Улыбнулся под маской, упиваясь своей находчивости. Как легко оказалось убедить старика в том, что Редвинг мёртв окончательно, как легко было протащить его голову в заражённые плесенью катакомбы. За этот год ему уже наскучило издеваться, ведь кожа покинула бывшее когда-то красивым лицо. Он потянулся, довольно прищурился. — Первый Белый маг не выказал интереса к твоей персоне, охотник, — развёл руки слуга. — Пишет, что и без тебя сжёг достаточно глашатаев. Это осложняет ситуацию. Как ещё прикажешь получать билет в рай, если не еретиками для белосвятейшества? Уж не намёк ли то на этого… монстра? — Седрик передёрнул плечами, вспоминая метаморфозы новой игрушки хозяина. Это будет сложно. — Хотя… Ты ведь для того и был задуман Князьями? Убивать своих, не так ли, Уилл?