Прогулка от школы до дома неблизкая. Небо уже начало темнеть, когда Бен подошёл к своей улице.
В правом кармане, в сжатой руке, у него лежало шесть бумажек. Он не хотел их отпускать. Если это сделать — они могли выпасть, появлялась возможность их потерять.
Тем не менее, Бен задавался вопросом: «Есть ли смысл забирать и держать у себя записки, если не могу набраться смелости прочитать их?»
Всё, что он делал неизвестно сколько раз — это брал линейку, вытаскивал записки из шкафчика Джонс, а потом прятался где-нибудь, чтобы прочитать. Но сегодняшний вечер совсем не казался похожим на все предыдущие. Не после того, что случилось час назад.
Сегодня вечером, бросившись к её шкафчику в почти пустой школе, Бен уставился на листки бумаги с затаившимся дыханием. Рука задрожала, когда он потянулся за записками. Но когда они оказались у него — он не смог их открыть. Желудок скрутило в узел, поэтому Бен засунул их в правый карман, чувствуя себя сегодня по-другому.
Днём Джонс нашла его на футбольном поле. А всего за пять минут до этого он даже не осмелился бы такое представить. Вообразить, что она когда-нибудь станет искать его.
Возможно, она и не искала. Но если подумать, имело ли это значение?
Важно ли это, если Джонс молча смотрела на него, вместо того чтобы оскорблять, свирепо таращиться, или просто идти своей дорогой? А затем схватить его
чёртову толстовку и уйти с ней.
Это, конечно, не являлось причиной для сомнений, но что-то действительно изменилось. Что-то было не так.
Эти новые ощущения заставили Бена броситься к шкафчику Джонс, после того, как он простоял после её ухода, возможно, минут десять. Один. Посреди футбольного поля.
Как только она ушла, в груди возникло чувство, которое медленно, но верно проникло глубоко в кости. У него не было никаких видимых причин даже думать об этом. Но, тем не менее, он захотел убедиться.
Записки, мимо которых он проходил несколько раз, несмотря на все усилия не приближаться близко к её шкафчику и не смотреть на него; записки, которые отказывался забирать с тех пор, как Джонс прямо сказала, что
ненавидит его, громко и чётко…
Эти записки оказались
в его руках уже через пятнадцать минут после того, как Джонс ушла с его толстовкой.
Слабак.
Слабак, потому что взял записки. Ещё больший слабак, потому что не смог их прочесть.
Когда Бен, наконец, оказался дома, ему захотелось отвлечься на что угодно, только бы отсрочить неизбежное. Поэтому, игнорируя Лею, сидевшую за кухонным столом, он пошёл прямо к телефону, висевшему на стене. К сожалению, находившемуся в той же комнате.
Но он должен был сделать это в любом случае — ведь день принёс ему ещё одно новое откровение.
— Что… — услышал он хриплый голос матери, когда она подняла голову от журнала, который читала. — Бенджамин, на улице холодно!
— Знаю, мам, я пришёл снаружи, — не глядя на неё решительно ответил Бен, набирая один из немногих номеров, который знал наизусть.
— Тебе не холодно?! — раздражённо стрельнула глазами Лея. — Почему ты только в футболке? Пытаешься заболеть?
Шли гудки, поэтому Бен не отвечал, слушая их. Всегда легче быть смелым, когда речь идёт о ком-то другом.
Он бросил взгляд на Лею — она внимательно смотрела на него. Поэтому Бен отвернулся и рассеянно потянул за телефонный шнур, наблюдая, как тот подпрыгивает.
Слава богу, ответила София. Лучше она, чем её муж. Ей он нравился.
— Миссис Лопес, как поживаете?
— Бенджамин! Столько времени прошло?! — защебетала она.
Бен нервно рассмеялся:
— Не знаю.
— Я даже не помню, как ты выглядишь!
— Я… э-э… заскочу в скором времени.
— Как твоя мама? А твой отец?
— Хорошо, они хорошо.
— Держись подальше от неприятностей, слышишь?
— Окей, — откашлялся он.
— Я знаю, что ты хороший парень, Бенджамин. Не будь нелюдимым.
— Ну да, хорошо. Спасибо? — Неловкость возвращалась.
К счастью, миссис Лопес решила остановиться на этом:
— Сейчас я передам трубку, он у себя в комнате. Ты же его знаешь, включил, как всегда, громко музыку…
ФИНН!!!
Бен поморщился и убрал трубку от уха.
— Финли Лопес!!! — снова услышал он её крик.
Наконец, раздалось глухое
«ЧТО?», и на это:
«Бен на телефоне, иди сюда!»
— Алло?
— Эй, привет, хочешь посмотреть «Криминальное чтиво» в субботу?
Ранее сегодня, когда Бен сидел один в столовой, Дэмерон нашёл его там и пригласил посмотреть вышедший недавно фильм, который, каким-то чудом, всё-таки показывали в «Утопии» — единственном маленьком кинотеатре в их городе.
Сначала Бен отмахнулся. Он не любил такие фильмы, но солгал бы, если сказал, что не избегал Дэмерона.
И тут же почувствовал укол вины, потому что По сник, вероятно, задаваясь вопросом, что же сделал не так.
Бен начал искать решение, пытаясь исправить ситуацию, несмотря на то, что не знал почему между ними что-то поломалось. Просто понятия не имел.
Но он отвлёкся от раздумий, когда Дэмерон внёс предложение — вероятно в надежде, что это поможет ему, Бену, принять приглашение:
— Ты можешь… я не знаю, позвать Лопеса или ещё кого-нибудь, если захочешь.
И сначала Бена это взбесило. Потому что двумя часами ранее, когда они стояли у его шкафчика, Лопес спросил, почему он больше не тренируется с Дэмероном или
как его там.
И вспомнив о том, что произошло на футбольном поле полторы недели назад; вспомнив, что Джонс сказала тогда; вспомнив, как она смеялась с Дэмероном и как легко было тому говорить с ней… он огрызнулся на Лопеса:
— Да что у тебя за сраная одержимость Дэмероном?!
Лопес уставился под ноги, смущённый по причине, которую Бен не смог понять в тот момент. Затем пробормотал, защищаясь:
— Я не одержим Дэмероном, я его даже не знаю…
Прежде чем уйти, он посмотрел на Бена и закончил разговор тихим, но резким:
— Придурок.
Бен не возражал против ухода Лопеса, ему было наплевать. Он, блядь, ненавидел тогда всех.
Так что, да, его разозлило, когда Дэмерон предложил, чтобы он пригласил Лопеса посмотреть фильм, который Бен сам-то даже не хотел видеть.
Он злился — пока в голове что-то не щёлкнуло. Теперь, особенно после того, что произошло в то утро, и несмотря на то, что Лопес не рассердился, Бен ожидал, что тот хотя бы спросит: «Зачем?» и «С чего бы?», когда предложит пойти посмотреть «Криминальное чтиво». Но, вместо этого, Лопес ответил:
— Дерьмо, нет. Как насчёт «Звёздного пути?»
— Следи за языком! — отругала мать Лопеса на заднем фоне.
Да без разницы.
— Ладно, тогда «Звёздный путь», мне всё равно. Встретимся в семь в «Утопии».
— Не мог подождать до завтра, чтобы спросить?
— Нет, не мог.
— Окей.
Бен сделал паузу. Он не колебался с ответом, просто быстро оценивал, как должен был это выразить. И обнаружил, что способов не так и много.
— Лопес?
— Что?
Бен прочистил горло.
— Дэмерон пойдет с нами, ты ведь не против?
Последовавшая тишина, однако, говорила сама за себя.
— Да мне всё равно, можешь приглашать кого хочешь.
Бен сжал челюсти, злясь на себя за то, что так долго упускал очевидность происходящего. Он невольно слишком резко возразил:
— Ну, я пригласил
его.
К счастью, Лопес, казалось, не возражал и не замечал ничего. Бен практически почувствовал, как Финн пожал плечами.
— Ладно, не важно, Соло.
— Да.
Не важно.
Повесив трубку, Бен обернулся и увидел, что Лея смотрит на него.
— Я не знала, что тебе нравится «Звёздный путь».
Время от времени, когда они находились дома вместе (что случалось нечасто), мать вела себя так, будто имела хоть малейшее представление о том, что ему нравится, а что нет.
Бен обошёл её, открыл холодильник и достал бутылку «Sunny D».
— Мне и не нравится.
Она нахмурилась, уставившись на него:
— Разве это не тот фильм, который ты собираешься посмотреть?
Он сделал несколько глотков апельсинового лимонада и вытер рот тыльной стороной ладони, прежде чем поставить бутылку обратно в холодильник.
— Я никуда не пойду. Только Лопес и Дэмерон.
Лея явно смутилась, но Бен не собирался что-то объяснять ей. К счастью, она не допытывалась.
Засунув руку обратно в карман, он накрыл ладонью записки, схватил рюкзак и направился к лестнице:
— Я буду у себя.
— Бен?
Он остановился на ходу и повернулся к ней.
— Если ты пойдёшь куда-нибудь в субботу, просто дай мне знать, хорошо?
Такая невинная, полноправная просьба.
Бен очень надеялся, что держал всё происходящее у него внутри под контролем и своим внешним видом ничего не выказывал. Он стиснул зубы, прежде чем пробормотать:
— Конечно.
Он любил Лею. И осознавал это. Просто с каждым днём ему всё труднее становилось вспоминать об этом факте и иногда приходилось напоминать себе о нём.
На Хане он давно поставил крест.
Может быть, он всё ещё не разочаровался в Лее и не хотел испытывать подобного, потому что она тоже не разочаровалась в нём. И пусть даже её попытки заботиться о нём всегда звучали фальшиво — она старалась.
Тем не менее, Бен много фантазировал о том, что не мог ей рассказать. И хотя Лея только после нескольких недель неловкого молчания, вежливых кивков и несмешных шуток внезапно вспоминала, что она мать, начиная спрашивать где он, что беспокоит его, или что он будет на ужин — но Бен всё же хотел поделиться с ней.
Все эти субботы, год назад, когда он ходил к Миллерам через несколько домов дальше по улице, спрашивала ли она тогда, куда он собрался? Куда уходит на несколько часов?
Он никому об этом не рассказывал. Миссис Миллер тогда ещё не развелась. Он, Лопес, Дэмерон и Эван никогда не говорили о подобных вещах. Никогда. У него только сегодня появилось ещё одно подтверждение этого.
Вот почему никто из них не знал о Джонс. Даже если бы они и обсуждали
подобное, миссис Миллер тогда сильно настаивала на том, чтобы он молчал.
И вскоре — если быть точным через пять месяцев после того, как всё началось — она уехала без предупреждения. И всё стало так, словно произошедшего никогда и не было.
Бен никогда не был кем-то для этой женщины, кроме как неуклюжим, здоровым, легко вызываемым, легко уходящим семнадцатилетним соседом, чьи родители витали в облаках. И он просто пытался привлечь внимание там, где мог.
Эта женщина, на тринадцать лет старше его, чувствовала себя как в клетке, и он тоже. И этого было достаточно, как он тогда полагал, чтобы найти общий язык.
Всё закончилось так же, как и началось: резко и не учитывая его мнения.
Каждый раз, когда Бен чувствовал связь с кем-то, ему показывали, что всё это только в его голове.
И вот он здесь, в своей комнате, сидит на краю кровати и смотрит на записки Джонс. Целую кучу.
В течение нескольких дней он не писал и не забирал записки. Её решимость, вопреки всему, писать дальше, поскольку бумажки множились день за днём, делала игнорирование их почти невыносимым делом. И всё же, Бен не мог ни прочесть их, ни ответить. Всё ещё защищая то немногое, что они разделили друг с другом. Получив такое явное доказательство ненависти Джонс к нему.
То, что он
считал явным доказательством до сегодняшнего дня.
Взгляд, который она бросила на него тогда, перед Дэмероном, больше чем её слова швырнули его на дно ямы, которая, как Бен считал, не могла стать ещё глубже. Но стала.
Это дало эффект тревожного сигнала. Джонс не писала
Бену Соло. Если она и надеялась на кого-то, писавшему ей, так это точно не на него.
Он навсегда остался тем мудаком, который налил молоко на поднос во время её дежурства в столовой.
Это небрежное предположение, которое Джонс сделала, сказав, что даже отцу он не нравится, являлось отсылкой к их первой встрече. За исключением того, что, на этот раз, вместо жалости она бессознательно сказала правду. Позволив ему узнать, что он вряд ли может с этим смириться.
И всё же, Бен не стал смотреть на неё так же, как в день, когда они впервые увидели друг друга. Он не спровоцировал её, не ударил в спину. Просто ушёл с единственной важной информацией:
Джонс ненавидит его.
Пусть лучше ей будет больно, пусть она оставляет записки тому, кто, как она теперь подумает, подвёл её или потерял интерес, чем будет продолжать писать кому-то, с кем едва может дышать одним воздухом.
Вот только сейчас он собирался прочитать записки, адресованные тому человеку, который её подвел. И сердце начало стучать в горле, угрожая вырваться изо рта.
Так как что-то произошло. И Бен начал подозревать, что он довольно долго пытался игнорировать какие-то изменения.
Джонс пронумеровала записки. Что-то новое.
Он мог их выбросить.
Мог просто выбросить их.
Бен взял первую, как указывалось на ней, и открыл. Не подозревая, что перестанет дышать.
Бен Соло ненавидит меня
он возненавидел меня с первого взгляда, и я не знаю почему
ты его знаешь?
Стало невозможно сглотнуть. Невозможно вдохнуть воздух.
Бен машинально протёр рот рукой, чувствуя, как пульс стучит в ушах.
Он просто сидел и смотрел на записки. Одну за другой открывая их. И читая:
Бен Соло заставляет меня чувствовать себя несчастной,
но от записок, которые ты оставляешь в моём шкафчике
мне становится намного лучше
каждый день это первое, о чём я думаю
единственное, чего жду с нетерпением
единственное, ради чего встаю
мне больно улыбаться, когда я их нахожу
моё сердце разрывается, когда их нет
как-то я надеялась найти записку в своём шкафчике
и вместо этого нашла Соло
он был один в коридоре
мне оставалось только ждать, пока он уйдёт
кем бы ты ни был и по какой причине не начал писать мне каждый день
больше этого нет
и я чувствую себя чертовски разбитой
что бы я ни сделала, остановив тебя
что бы ни сказала
чем бы ни причинила боль
я ненавижу себя за это
я хотела бы всё исправить
Прости меня, Бен
