Старшая школа Маунтин-Спрингс / Mountain Springs High School

      Жалюзи на окне Рей всегда оставляла приоткрытыми.       Наступил уже полдень, а она всё ещё не встала, лёжа с натянутым до самых глаз одеялом.       Она с трудом приоткрыла глаза и вскинула бровь, услышав скрип лестницы.       Родители никогда не поднимались на второй этаж.       Их спальня находилась внизу, вместе со всеми остальными важными для них вещами. А когда у них находилась информация для дочери — неважно какая, они чаще всего кричали это из кухни. Они не были из числа людей, кто любит поорать, но если можно было не подниматься по лестнице, то они предпочитали кричать.       Должно быть, сейчас им показалось довольно странным то, что Рей до сих пор не вышла из своей спальни. Она никогда не спала допоздна в выходные, несмотря на то, что особых причин вставать рано не было.       Рей уже давно нигде не чувствовала себя как дома. Ни в одном из тех мест, в которых они жили за последние пять лет. И независимо от того, сколько Рей спала ночью, она ненавидела оставаться в постели, ненавидела оставаться в своей комнате — даже относясь с трепетом к тем вещам, которые здесь хранила.       Деревянный пол в коридоре застонал под тяжестью приближающихся шагов, а затем раздался тихий скрип открывающейся двери.       Тон и громкость отцовского голоса казались вполне нормальными. Его состояние выдавало только дыхание между словами. Слишком тяжёлое.       — Рей? Маленький мышонок?       Её голос приглушала подушка:       — Что?       — Мы с мамой идём к Рэджи.       — Здорово.       — Мы уходим сейчас.       Что-то новенькое.       Родители обычно не уходили из дома так рано. Они всегда предпочитали дождаться момента, когда станет достаточно поздно, чтобы выйти. В таком случае, независимо от того, в каком состоянии они находились, их поведение вполне могло сойти за социально приемлемое.       И если родители собрались к Рэджи, то их возвращения можно было не ждать до завтрашнего вечера.       — Мы оставили его номер на холодильнике, если возникнут проблемы — просто позвони, — добавил отец, и Рей подавила желание фыркнуть.       «Безумно ответственно» со стороны двух самых невежественных людей на планете.       — Поняла. Можете идти.       На мгновение воцарилась тишина, затем снова послышался скрип двери.       Её глаза распахнулись.       — Фрэнк!       — Да, мышонок, что? — донеслось из коридора.       — Есть что-нибудь из еды для меня, пока вас не будет?       Очередное мгновение тишины было буквально преисполнено стыдом. Но Рей не чувствовала себя виноватой за то, что напомнила о том случае, когда они уехали на два дня (ей тогда было тринадцать), а в доме осталось еды только на один раз. Даже если с тех пор подобного больше не случалось.       — Да, — услышала она тихий, подавленный голос, — есть, мышонок. Всё в холодильнике.       — Окей. Увидимся.       Всю ночь сон то приходил, то уходил, и сегодня утром Рей не смогла встать с постели.       Солнечный луч, который она почувствовала на щеке, сообщал о том, что уже достаточно поздно и нужно вставать. Солнце стояло в зените. Но она не поднималась.       Вчера она обнаружила, что записки из шкафчика исчезли, но не дождалась от Соло никаких действий. И, несмотря на то, что совсем не была уверена, прочитал ли он их, она заставила себя пройти через самый сильный страх, который когда-либо чувствовала, — и подошла к нему.       Какие бы сомнения она ни испытывала по поводу того, читал Бен её записки или нет, они исчезли в тот момент, когда взгляд Соло упал на неё.        За те две секунды, что Рей выдержала его взгляд, стало до боли ясно даже ей, что он так же напуган, как и она. Но ещё он выглядел так, будто выжидал, знал.       Он не был похож на человека, который не мог понять, почему она здесь. Соло не хмурился, не морщился и не говорил ничего, что указало бы на его замешательство.       Вместо этого его глаза округлились, и он замер, прервав разговор на полуслове, позволяя ей приблизиться.       Рей отчаянно захотелось посчитать это хорошим знаком.       Соло реален, в физической оболочке, прямо перед ней. И всё, что происходило между ними, — когда они даже сами не знали, что это происходит, — сейчас тоже стало реальным.       Они находились на новой территории, где всё тайное становилось явным: то, что Бен — тот, кто писал ей всё это время, скрывая свою личность; то, что Рей узнала, кто он, но не перестала отвечать; то, что Бен писал ей и она отвечала Бену…       Из-за этого всего Рей чувствовала себя разбитой.       Никогда ещё лист бумаги не казался таким тяжёлым.       Но всё же ей удалось поднять его и засунуть в шкафчик, прямо у Бена на глазах.       И когда она это сделала, то официально загнала их обоих в угол, где между ними ничего не осталось.       Некуда бежать, негде спрятаться.       Соло не смог сказать ни слова, и Рей ушла, тоже ничего не сказав. Всё уже было сказано.       Тогда Рей сделала всё, что могла, и теперь ей оставалось просто ждать.       И она ждала.       Ждала, что Соло придёт и поговорит с ней — на перемене, в коридоре, на школьном дворе. Или она найдёт записку в своём шкафчике.       Рей ждала, проверяла, проверяла ещё, а потом, когда Бен ни подошёл к ней, ни оставил для неё записки, пыталась не поддаваться ужасающему ощущению, что она…       …что она просто всё испортила. Неправильно поняла. Преувеличила.       Облажалась.       Рей грызла ногти — совершенно новая привычка, которую не хотелось приобрести всерьёз; ёрзала на стуле в классе, борясь с жжением внутри, которое с каждым часом становилось всё более и более настойчивым; пыталась побороть голос в голове, говорящий, что всё написанное на этих клочках бумаги предназначалось только для того, чтобы на них и остаться.       А потом снова и снова повторяла себе, что день ещё не закончился.       Но была пятница. И если Соло не ответит сегодня, если не поговорит с ней сегодня, тогда она не знала, как вернётся в школу.       Тогда он действительно даст понять, что Рей всё это придумала.       Внутри всё сжималось, она стонала и скулила от своей глупости, вспоминая, что написала в той записке.       Было так стыдно, что взяла и осмелилась пригласить Бена к себе домой. И этот стыд только усиливался с каждым часом. Небо темнело, но Рей всё равно задержалась допоздна в школе, оттягивая момент, когда пришлось бы пойти домой. До последнего не осмеливаясь проверить свой шкафчик, пока не осталось выбора и действительно не настала пора уходить…       Тогда, ничего не найдя, она наконец покинула школу.       Возможно, Соло даже раньше ушёл из школы, Рей было неизвестно. В любом случае, он решил вести себя так, будто ничего не случилось.       Да ничего и не случилось, ничего такого… Просто слова должны были, и правда, остаться только на бумаге.       Оказавшись дома, Рей пропустила ужин. Родители заботой не отличались, так что даже не заметили этого.       Не утруждаясь попытками одурачить себя, Рей сразу же нашла свою кровать и, не раздеваясь, зарылась под одеяло так, как хотела бы зарыть ощущаемые унижение и безнадёжность, когда счастье целиком и полностью зависело от действий одного человека.       Соло игнорировал её в течение двух недель. Она должна была понять ещё тогда. Пощадить себя.       Он перестал писать и оставлять записки просто потому, что захотел закончить всё это, а не по каким-то другим причинам.       Даже в своём поражении Рей не смогла сохранить оставшиеся крупицы достоинства, прижимая куртку Соло близко, очень близко к себе.       Это пробуждало стыд, дразнило обиду иронией того, что она пыталась найти утешение в ткани, в её запахе, в чём-то, что являлось, в первую очередь, ещё одним напоминанием о причинах страданий.       Какое бы название ни хотелось дать своему состоянию, теперь Рей понимала: что бы ни приходило ей на ум, это не было похоже на падение. Её тело в постели вдруг стало тяжёлым, очень тяжёлым.       Наступила ночь, наступило утро, а она просто лежала с этой тяжестью, не в силах уснуть.       Она не падала, она тонула.       Спустя десять минут после того, как Фрэнк заходил в её комнату, входная дверь захлопнулась. И этого оказалось достаточно для того, чтобы, в конце концов, встать.       Рей разделась, приняла горячий душ, который едва ли успокоил, и надела пижаму: зелёные спортивные шорты и старую белую майку с маленьким петухом у сердца.       Стало холодно от мокрой головы, но она всё равно босиком пошла в гостиную, с трудом продирая глаза, которые отказывались полностью открываться. И, как только дошла, тут же замерла, остановившись.       Картина маслом: телик включён, звук убавлен. На кофейном столике бутылка дешёвого джина — почти пустая, бутылка дешёвого скотча — почти полная, три грязные тарелки и пустая пачка сигарет. Кусок пиццы перевёрнут на ковре между кофейным столиком и диваном.       Из всего, что произошло за последние недели, это стало последней каплей, пробудившей дремлющую ярость.       Рей буквально вцепилась себе в волосы, крепко зажмурилась и стиснула зубы.       Как же, блядь, она их ненавидит!       Не из-за беспорядка — алкоголя, пиццы, или телевизора, оставленного включённым, — из-за всего сразу в этой стоебучей жизни, что довело до ручки. Рей схватила бутылку, чтобы бросить в стену…       …остановила руку в воздухе и громко застонала.       По ощущениям это походило на усталость, раздражение, разочарование, что-то в этом духе. Но её довели до предела, и горло вдруг в считанные секунды так сжалось, что внезапно всё это скорее стало походить на отчаяние.       Стало так трудно дышать. Так трудно думать. Так трудно стоять.       Не проанализировав, что руки сделают дальше, она просто позволила этому случиться. Её пальцы ловко открутили крышку и поднесли бутылку к губам.       Рей никогда не пробовала скотч, и он оказался просто кошмарен. Как вообще кто-то мог добровольно вливать подобное пойло в глотку?       Она задрала голову и сделала подряд несколько больших глотков. Напиток обжёг грудь, на глаза навернулись слезы. Рей с трудом подавила рвотный позыв. Отвратительно.       Она подождала несколько секунд и сделала ещё три глотка. Горячая слеза скатилась по лицу, но она вздохнула, немного успокоившись — вернее, уже с лёгкой головой. И опустилась на диван.       Рей не знала, сколько ещё выпила, но ощутив, что нижняя часть лица расслабляется, поставила бутылку, и включила звук у телевизора.       Шёл репортаж о деле О. Джея Симпсона*. Вздрогнув, она переключила канал. Рей щёлкала пультом ещё несколько раз, пока не наткнулась на серию «Ох уж эти детки!».       Идеально.       Натянув на себя старый плед, она легла, глядя на экран. И заснула в середине серии «Сёстры-сёстры».

***

      Было темно.       Несильно, но гораздо темнее, чем когда она заснула.       Рей повернула голову к телевизору, и прищурилась, смотря на Майкла Джордана, пьющего Пепси. Во рту пересохло, и она, поворочившись, села.       Боже, как охренительно долго она проспала.       Вздрогнув, Рей попыталась продрать глаза. Следующий рекламный ролик закричал с экрана, поэтому, схватив пульт, она раздражённо выключила телевизор.       Тишина окутала дом. Рей уронила голову на руки, упёрлась локтями в колени, закрывая глаза.       И вдруг вздрогнула.       Глаза широко распахнулись, и она вскинула голову.       В дверь постучали.       На ум немедленно пришёл Соло, и сердце в мгновение ока очутилось в горле.       Но затем снова наступила тишина, и желудок болезненно сжался при мысли, что она вообразила всё из-за того, насколько сильно хотела, чтобы это оказалось наяву.       Даже если больше не ощущалось действие алкоголя, после выпивки сон оставил её немного дезориентированной.       Рей не помнила, как встала. Она не двигалась, затаив дыхание, не в силах ничего сделать.       Стук повторился, и в животе резко всё сжалось. Она очень тихо подкралась к входной двери.       Дерево слабо скрипнуло под её весом.       Очень не хотелось спрашивать, кто за дверью, на случай, если это окажется не тот, кого ждёшь. Но ещё больше не хотелось открывать.       Рей оставалась одна дома тысячу раз, с самого раннего возраста. И никогда не открывала дверь никому, если не знала, кто с другой стороны. Она старалась никогда не выдавать своего присутствия. Поэтому, молча подойдя к кухонному окну, чтобы не привлекать к себе внимания, Рей очень медленно и аккуратно раздвинула шторы. С того места, где она находилась, не вышло увидеть крыльцо, как ни пристраивалась.       Впрочем, в этом не было необходимости: меньше чем через минуту Рей ясно увидела, кто стучал.       Соло покидал крыльцо, возвращаясь по тропинке, которая пересекала двор посередине.       Соло у неё во дворе.       Соло здесь.       Она метнулась к двери.       — Соло!       Рей распахнула дверь, и холодный воздух мгновенно коснулся кожи.       Бен остановился и обернулся. Он стоял так несколько долгих секунд, глядя прямо на неё, но не двигался, слегка приоткрыв рот.       Одна его рука находилась в кармане спортивной куртки, вторая лежала на животе.       Он здесь. В нескольких метрах.       Он здесь!       Рей не сразу заметила, но даже с такого расстояния узнала листок бумаги, который держал Бен, — тот, на котором написала свой адрес.       Уставившись на него, она несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот, пока Соло, к счастью, не зашагал очень медленно назад к крыльцу, опустив голову и нервно кусая губы.       С каждым его шагом Рей чувствовала, как сердце бьётся всё сильнее, едва не выпрыгивая из груди.       Соло остановился у подножия крыльца и поднял глаза. Рей не могла сказать почему, но…       …она подняла руку над дверью и открыла чуть шире, только тогда заметив, что руки дрожат от холода и ощущения сильнейшей, неведомой доселе слабости. Ноги тоже задрожали, всё тело стало невесомым, как будто она могла упасть в любой момент.       Рей откашлялась, но это не помогло — она начала говорить всё ещё сдавленным голосом:       — Я… я спала, я… — Она замолчала, морщась и глядя вниз, понимая, насколько странной сейчас казалась, и заставила себя исправиться: — Я не слышала, как ты стучал, вот почему…       Голос умирал от нехватки воздуха. Но всё оказалось в порядке. Секунду спустя, Соло медленно поднялся по трём ступенькам к ней.       Становилось всё труднее дышать.       Он стоял так близко, что Рей вдруг осенило, во что она одета.       ПИЗДЕЦ!       Она засопротивлялась самому настойчивому и сильному желанию отчаянно провести рукой по волосам и по лицу, в поисках чего — непонятно. Просто для проверки, внезапно осознав, что понятия не имеет, как выглядит.       Вместо этого Рей замерла, чувствуя, как загорелись щеки.       Соло заморгал, нахмурившись, уставился под ноги, затем молча открыл рот несколько раз, прежде чем произнести следующие слова:       — Ты меня… — Он сглотнул. — Мне… Мне войти?       Рей закрыла глаза и снова поморщилась. Какая же она дура!       — Да! — прохрипела в ответ, потом покачала головой, отступая в сторону: — Да, входи. — Наконец получилось вздохнуть.       Мгновение спустя Бен оказался уже внутри. От вида Соло в её доме, когда она закрывала за ним дверь, неимоверно закружилась голова. Создавалось впечатление, что всё вокруг него выглядит совсем иначе и меньше.       Будто она только сейчас заметила, какой он высокий. И будто действительно увидела свой дом впервые.       При этой мысли Рей замерла, проследив за его взглядом. Бен смотрел на кофейный столик.       Чёрт!       Она снова вздрогнула, плечи слегка приподнялись из-за холода и смущения. Рей рванула к дивану, наклонилась, чтобы поднять бутылки, засовывая их в сгиб локтя, одновременно пытаясь прихватить и тарелки.       Она представляла, насколько своими действиями привлекала внимание, но не могла оставить всё как есть. Захотелось в оправдание сказать: «Это не моё», но мысль обвинить родителей тоже не казалась удачной.       Поэтому она просто промолчала, позволив стыду сжигать лёгкие.       Соло продолжал молча наблюдать за ней.       Рей бросилась на кухню, сгружая всё в раковину, подальше от его глаз. И тут в голову ворвалась ужасная мысль:       «От неё пахнет алкоголем? Как от отца?»       Мысль об этом была невыносима. Она вернулась, безнадёжно и беспорядочно заикаясь:       — Я, я… Я пойду… наверх, мне нужно только… На минутку, мне нужно…       «Думаю, он никогда не узнает, что мне нужно, потому что я не смогу закончить чёртово предложение», — мелькнуло в голове.       Рей в мгновение ока взлетела по лестнице, оставив Соло внизу.       Она вбежала в маленькую ванную рядом со своей спальней. И начала дрожащими руками, почти до крови из дёсен, чистить зубы самым тщательным образом, спеша уничтожить сам дух спиртного, малейший на него намек, всё это время глядя на себя в зеркало.       Волосы лежали не очень хорошо, но в общем она выглядела относительно нормально. В любом случае, у неё не было времени хоть что-то с этим сделать.       С другой стороны, её чёртову пижаму надо бы снять. Поэтому Рей бросилась в свою спальню, стараясь делать это более или менее тихо. И пошла прямо к платяному шкафу, толкая вешалки направо и налево, открывая и закрывая ящики.       Рей говорила себе, что не важно, что она выберет. Что просто ищет одежду теплее, чем шорты и майка. Но не смогла не обратить внимание на то, с какой надеждой смотрела на шкаф, волшебным образом мечтая найти достаточно привлекательный наряд.       Руки всё ещё дрожали. Какая «чудесная мысль» пришла ей в голову — позвать Соло сюда.       Отличная, блядь, идея.       Рей замерла и прислушалась. Было тихо, но она услышала, как скрипнули ступеньки.       Соло поднимался наверх.